* * *
— Смотри! Смотри! Это равкианские послы! — А вот тот в черном, видишь? Говорят, он у них главный, потому что умеет управлять темнотой! — Глупости не говори! Все знают, что главный у них король! — А вот и нет! — А вот и да! Я точно знаю, мне сам Пер Хаскель говорил, что там король во главе стоит! — А вот те в красном, это кто? Каз? — Дай бинокль! Ну, да-а-ай! — Отстань, плакса! Каз, красный — это что? Знаешь? Один из мальчишек, лежавших на одной из плоских крыш портового склада и вырывающих друг у друга выкраденный у пьяного боцмана бинокль, нехотя обернулся к товарищу. Его серьезное угрюмое лицо, уже потерявшее детскую мягкость, но еще не приобретшее взрослых черт, на мгновение осветилось насмешливым превосходством. — Это сердцебиты. Щелкнут пальцами, и у тебя сердце в груди лопнет! — У-у-у! — восхищенно пронеслось по крыше. — Хотел бы я быть сердцебитом, — мечтательно проговорил один из мальчишек, самый щуплый и невзрачный. — Я бы так со старым Феггином не отказался! Щелкнул пальцами — и пух! Нет Феггина! — Помолчи, Кнопка! — замахнулся на него другой. — Каз, а черный цвет у них что значит? Каз не ответил, он не отрывал взгляда от высокой фигуры в черном. Среди всего разноцветного хаоса и богатых одежд она казалась единственным весомым элементом. Единственно значимым. Он не знал, что у равкианцев значит черный, но признаваться в этом не собирался. Среди уличных мальчишек он был признанным авторитетом: все успешные набеги и воровство планировал обычно он. А в провальных никогда не участвовал. Каза опасались, было в нем что-то темное, злое. «Взглянет своими глазищами, а они как две черные дыры, точно демон какой смотрит!» — делилась с соседкой одна впечатлительная торговка. Каз казался тихим, он избегал драк, не влезал в споры, не бегал подглядывать за цыпочками из Западного обруча и свистеть шалунье Соле с грудью, похожей на два огромных арбуза. Да и внешне он не выделялся: немного сутулый, худой и жилистый, состоящий словно из одних хрящей, точно древняя рыба. Но задирать его тем не менее опасались, особенно после того случая, когда красавчик Билли попытался отобрать у него выручку, а Каз, спокойно отдав требуемое, одним быстрым движением сбил Билли с ног и пробил его ладонь ножом насквозь. Пока Билли орал, не понимая, как вытащить нож из руки, Каз невозмутимо забрал и свою выручку, и его и исчез прежде, чем ошеломленные прихлебалы Билли сумели что-то предпринять. — Эй, пойдем глянем поближе! — крикнул задира Ян, избавив Каза от необходимости отвечать. Они сыпались с крыши словно горох, ловко прыгая с одного ящика на другой, оттуда на груду мешков и скатываясь с них чуть ли не кубарем. Каз не отставал от других, легко лавируя между веревками и открытыми люками, но старался избегать общей свалки. Там, где другие ставили друг другу подножки, валили на мешки, отвешивали подзатыльники и затрещины, он держался особняком, и ни у кого даже не возникало мысли тронуть его лишний раз. Каз умел так посмотреть исподлобья, что сразу перед глазами вставала окровавленная рука Билли. Они бежали, легко и незаметно всасываясь в толпу, растворяясь в ней. Каз предпочел бы обойти скопления людей по краю, он сам не знал, почему так, но среди людей ему становилось до дрожи неуютно. Однако он боялся, что человек в черном уйдет, если он, Каз, не поторопится. А ему так хотелось посмотреть на него вблизи. Какой он, этот загадочный генерал-гриш? На самом деле, размышлял Каз, протискиваясь через толпу, будет досадно увидеть какое-нибудь вялое одутловатое лицо, каким было лицо одного керчийского адмирала, которого Казу как-то довелось увидеть вблизи. Ему хотелось, чтобы генерал действительно излучал такую же силу, как казалось издали. Чтобы был могущественным, как Черный Еретик, к примеру! Ну, тот колдун из древних легенд! Казу он всегда чем-то нравился, хоть и казался странным. Зачем ставить завесу из тьмы посередь собственной страны? Наверное, он её сильно ненавидел, или вообще был фьерданцем, тогда это ещё имеет логику. Вообще здорово, когда ты повелеваешь темнотой: захотел — и тебя никто не видит! Он бы, Каз, такой возможности точно не упустил. Церемония приветствия всегда была достаточно долгой: равкианцы и шуханцы долго расшаркивались друг перед другом, демонстрировали мирные намерения, обменивались церемониальными дарами и занимались прочей неинтересной мишурой. Керчия не впервые становилась площадкой для мирных переговоров, так что все эти шествия уже давно не впечатляли. Во всей этой суматохе Каза интересовала лишь темная фигура генерала, она прочно приковывала к себе его внимание. Одна беда, генерал никак не поворачивался лицом. Пробираясь между широкими юбками горожанок, Каз видел лишь его спину, прямую как палка и затянутую в черный кафтан, или кефту, как называли её в Равке. — Эй, Каз! — донесся до него задорный свист, и Ян помахал ему шляпой с ближайшего фонаря. — Давай сюда! Каз мгновенно сменил направление, досадуя сам на себя, что не подумал об этом раньше. Яну было уже тринадцать, он умел курить и носил собственную шляпу. Она перешла к нему от Пера Хаскеля. Яна вот-вот должны были перевести в букмекерскую контору, помогать с бумагами, и Каз безмерно ему завидовал. Сам он все ещё вечерами напролет мотался по поручениям в игорном клубе, подносил бокалы игрокам, учился у крупье простеньким карточным фокусам и воровал старые колоды, чтобы по вечерам, заперевшись в крохотной комнатушке-кладовке, перед осколком старого мутного зеркала до ломоты в пальцах отрабатывать нехитрые приемы, не дающиеся из-за скользких и слишком больших для его рук картах. Крупье охотно учили смышленого мальчишку, однако Каз, перенимая их опыт, с не меньшим интересом тянулся к счетным книгам и бухгалтерии, регулярно получая тумаки и болезненные щелчки по излишне любопытному носу. Считать и относительно грамотно писать он выучился как-то незаметно, словно всегда умел. В общем, Каз полагал, что в свои неполные двенадцать справится с любой работой намного лучше Яна. К тому же, тот, кто устраивался в букмекерскую контору, априори считался успешным человеком, на три головы выше всех остальных. Не зря Ян так драл нос под своей дурацкой шляпой. Бесформенная и потрепанная, она выглядела на нем глупо. Вот он, Каз, точно знал, какую хочет. Он видел такую на одном седом господине из финансового района. Темно-серая, изящная, с узкими полями, она сразу показывала характер и статус своего хозяина. Каз поставил ногу на ограждение, подтянулся, ухватился за холодное железо фонарного столба и, ловко перебирая ногами, полез вверх. Ян великодушно потеснился и посмотрел на него с таким снисхождением, что Казу жутко захотелось тут же столкнуть его с этого столба на мостовую. И скинуть вслед темно-зеленую шляпу, больше похожую на блин. С помоста раздался какой-то шум, и Каз тут же позабыл о Яне: генерал наконец-то повернулся лицом и приветственно вскинул руки, здороваясь с богато одетым шуханским послом. На пальцах блеснуло золото. Казу было плохо видно, но ему показалось, что все, что есть у генерала — это золотое кольцо печатка да несколько золотых нитей, прокинутых узором по черному полотну кефты. Не то, что шуханский посол, блистающий как праздничное дерево, — с такого можно состричь кучу всего, а он даже не заметит. — Да ну, — разочарованно протянул над ухом Каза Ян. — И это генерал колдунов? У наших хоть форма ого-го! А этот… куцый какой-то. Каз ничего не ответил. Нет, генерал куцым ему отнюдь не казался — сдержанным, могущественным, опасным, точно хорошо заточенный нож. И лицо у него было такое же, мужественное, волевое, как у настоящего воина. Только аккуратная бородка, обрамлявшая подбородок, вместо настоящей колдунской бороды несколько не соответствовала образу. Зато у священника, что стоял рядом с генералом, она была окладистая, густая и спускалась почти до пояса. Каз удовлетворенно кивнул: генерал его ожиданий не обманул. Жаль только, на его магию поглядеть не удастся. Солнце жарило так, что на море смотреть было больно, так сияла рябь на воде. — Чего рот разинул? — насмешливо толкнул его локтем Ян. — Колдунов никогда не видел? Каз смерил его недобрым взглядом, но Ян не обратил на него никакого внимания. — Я вот думаю, что самые опасные — это сердцебиты. Вот они — ух, могущественные! А этот-то что может? Так себе генерал, как по мне! Подумаешь, темнотой управляет. Что он на таком солнце может сделать-то? Это с ним что хочешь сделать можно! — Ну так сделай, — вполголоса пробормотал Каз и, заметив, что Ян вопросительно обернулся к нему, пояснил: — Колдуны — они неспроста в армии собраны, они ещё и драться умеют. — Да ты никак его испугался? — Ян расхохотался. — Малютка Каззи боится страшного колдуна! Ха-ха! Шансы Яна улететь с фонарного столба немедленно приблизились к ста процентам, Каза останавливало лишь то, что сейчас Ян вряд ли сильно пострадает, но драки потом не миновать, а всыплют за это обоим. — Я никого не боюсь, — холодно отрезал Каз. — А вот ты, Ян? Не потому ли смеешься, что поджилки трясутся? — Ах ты! — Ян бы замахнулся на него, если бы не держался за затейливую завитушку фонаря. — Я ничего не боюсь, понял? Я его и обокрасть не побоюсь! Увлеченные спором уличные мальчишки, конечно, никогда бы не заметили тех внимательных взглядов, которые, жадно вбирая в себя каждое движение равкианских послов, лишь равнодушно мазнули и по их жалким трепещущим на морском ветру фигуркам. — И что же вы скажете, господин Сфорца? — неторопливо проговорил один из стоящих в отдалении людей и сощурил и без того узкие хитрые глаза. — Равка как всегда пытается сделать хорошую мину при плохой игре, — проскрипел его собеседник, статный старик в лиловом камзоле. — Очередные унизительные переговоры, оттягивают войну всеми силами. Она неизбежна, это даже сейчас понятно. Господин Сфорца располагал немалыми владениями на юге Керчии. Признаться честно, столицу он навещал крайне редко, однако в этот раз что-то сорвало его с места в считанные дни. — Их сила в нем, — вступил в разговор третий, самый неприметный, почти сливающийся с каменной стеной, если бы не черная ряса. Его маловыразительное лицо с незапоминающимися чертами на мгновение скривилось в гримасе отвращения, когда он кивнул в сторону генерала. — Он — опора второй армии, без него она развалится в считанные месяцы. Гришей и так не сильно любят, без него же им и вовсе не найдется места, даже при дворе. — Это ценные слова, брат Павел, — узкоглазый человек степенно пригладил складки своего одеяния. — Ваши святые, разве они не благоволят гришам? — Святые никогда не благоволили скверне, Шухад, — ворчливо бросил господин Сфорца. — А во второй армии все пропитано ересью и скверной! — Истинно так, — подтвердил брат Павел. — Моей стране необходимо… очиститься. — Или очистить её казну, верно? — хохотнул господин Сфорца. — Так как же вы намерены поступать, господа? — К чему оттягивать неизбежное, господин Сфорца? — тот, кого назвали Шухадом, прижал сложенные ладони к груди. Жест, оберегающий от зла, свойственный всем шуханцам. — Если нынешние переговоры сорвутся, войны не избежать. Моей стране придется нелегко. Мы можем рассчитывать на вашу поддержку в этом вопросе? Старик остро взглянул на него и усмехнулся: — Шухад, мальчик мой, я знаю тебя много лет. И ты меня знаешь. Договор между нами уже подписан. Действуй, как посчитаешь нужным. Тонкие темные губы растянулись в недоброй улыбке: — Всё готово, господин Сфорца. И последний фитиль уже подожжен...* * *
Пер Хаскель с высоты смотрелся смешно: запыхавшийся, в куцем ободранном пиджаке и сверкающий потной лысиной. Под таким солнцем она блестела не хуже зеркала. — А ну слезайте, паршивцы! — скомандовал он и потряс кулаком для пущей убедительности. Старика Хаскеля Каз особо не боялся, тот хоть и любил отвешивать подзатыльники по делу и без, но в целом был безобиден. А вот маячивший за его спиной Овод мог и убить за один лишь косой взгляд в его сторону, однако Хаскелю он подчинялся беспрекословно, наподобие верного дрессированного пса. Овод однажды схватил Каза за плечо, повертел туда-сюда, липко оглядывая его своими жуткими белесыми глазами и дыхнул смрадом в лицо, ощерив ярко-желтые зубы. А затем недовольно покачал головой: — Одни кости, посмотреть вообще не на что… Проваливай! Каз сначала не понял, про что он. Потом доходяга Пим, которому уже стукнуло семнадцать, любезно разъяснил Казу, почему им так интересовался телохранитель Хаскеля. С того дня Каз ни на секунду не расставался с ножом и поклялся себе, что успеет перерезать Оводу горло раньше. Но после того краткого эпизода Овод Казом больше не интересовался. И все же, когда Овод оказывался рядом, Каз ощущал смутный страх и куда более явственную ненависть. Если бы не Овод, то Каз бы уже нашел, как укрепить свое положение, но пока что об этом не шло и речи. Однако если уж сам Хаскель искал их, то произошло что-то из ряда вон выходящее. Эта мысль пришла к ним синхронно, Каз и Ян переглянулись и в мгновение ока соскользнули с фонаря обратно на землю, готовые в любой момент броситься наутек. — Ну-ка, пошли в переулок! — Хаскель махнул рукой и, не оглядываясь, вперевалочку побрел в указанном им самим направлении. — Слышали его? Быстро! — приказал Овод и сам пошел сзади, лишая их последней возможности улизнуть. Ян, пользуясь, что тот не видит, скривил рожу, и Каз — редкий случай! — был с ним полностью солидарен. Овода никто не любил. Жестокий, мелочный, жадноватый, но, к сожалению, умный, он докладывал старику Хаскелю обо всем, что происходило в банде, и не скупился на наказания. В переулке уже собралось около десятка мальчишек из их банды, однако Каз с удивлением заприметил и Олле из банды Острых лезвий, и хромого Дункана, который несмотря на увечье (попал под колеса какой-то несущейся на всех парах кареты) был порой проворнее многих иных, кто был не в пример здоровей. Позади всей этой мельтешащей массы небрежно прислонились к стене их лучшие карманники. Кудрявая рыжая Лотта курила самокрутку из юрды, то и дело сплевывая на и без того грязный булыжник, рядом с ней стоял Пелле, как всегда в лохмотьях и сверкающий золотыми зубами. И последний — Ганс, лощеный франт, одетый как с иголочки, в начищенных до блеска ботинках, он казался совершенно чуждым здесь. При взгляде на него любой невольно задавался вопросом, что делает состоятельный господин из Финансового района среди такого сброда? Однако Каз уже давно не был столь наивен, он знал, что Ганс способен обчистить карманы за несколько ударов сердца. Это был его фирменный стиль, его преимущество, он мог подойти ближе всех к кому угодно, войти в любой дом, чтобы потом вернуться в него под покровом темноты. Ганс в свое время проводил испытание для Каза и даже однажды взял его с собой на дело, предварительно заставив вымыться с ног до головы и вручив удивительно хорошую одежду, какую носили ученики престижного колледжа при Университете. — Хороший вор — это в первую очередь первоклассный актер, — наставительно тогда сказал Ганс, серьезно осмотрев застывшего посередь комнаты Каза, пытающегося притерпеться к колкому воротничку новенькой рубашки. — Внешний вид — это твой пропуск к месту наживы. Если не можешь перевоплотиться в кого угодно, то никогда не возьмешь хороший заказ! Нам приходится проникать в такие места, где нет ни входа, ни выхода. Кажется, это была какая-то дорогая картина в доме одного из купцов. Каз тогда сыграл роль мальчика из колледжа, школьного приятеля сынишки этого купца. Ему удалось обмануть горничную, проникнуть в дом и оставить открытым окно, указанное ему Гансом. Одежду пришлось вернуть, но пару вещиц Каз успел незаметно стащить. В качестве платы. Гонораром Ганс и не подумал поделиться. Много чести какому-то мальчишке. Если бы Каз попался, то никто бы и не подумал его выручать. Уличные мальчишки — это расходный материал, их всегда в достатке. Однако сегодня определенно намечалась какая-то заварушка, это чувствовали все, и Каз не был исключением. Пользуясь тем, что Овод отвлекся, он осторожно проскользнул поближе к Гансу. Если Хаскель и будет пояснять подробности, то, скорее всего, ему. — Слушайте меня! — Пер Хаскель несколько раз хлопнул в ладоши, и гомон постепенно стих, остались лишь тихие перешептывания. — Сегодня в наши сети должна заплыть особо крупная рыбка! Не упустите её! Если дело увенчается успехом, то каждому к зарплате прибавлю по пять крюге! Ганс хмыкнул и перебросил сигару из одного угла рта в другой. Каз замер, слившись со стеной. — Вы знаете свое задание, — Пер Хаскель повернулся к карманникам. — Разбирайте ребятню, по пять человек каждому! Время ограничено, как только цель сядет в лодку, то пиши пропало! Объект вы знаете. Каз с досадой нахмурился. Ну конечно! Пер Хаскель все уже обговорил со взрослыми заранее, а они должны просто отвлечь внимание. Детям обычно приказывали навести шухер, а на дело шли профи. И даже если кого-то заметут, толку с этого не будет, он все равно ничего не будет знать. Пер Хаскель первым создал такую систему, потому так охотно и набирал в банду детей и молодежь. И самое удивительное, этот подход действительно работал. Отбросы брались в основном за кражи или конкретные заказы, а в промежутках работали в заведениях, ходивших под Хаскелем. С другими бандами задирались редко, брать с них было нечего. Пер Хаскель взял под контроль пятую гавань, но толку с этого было немного. Разваливающаяся и полусгнившая, она давно уже не могла принимать крупных судов, только мелкие посудинки с малой осадкой. Ничего кроме отсыревшей и пропахшей тухлой рыбой контрабанды взять с них было невозможно. — Ну, мелюзга, за мной! — Лотта обернулась и быстро ткнула пальцем в нескольких мальчишек. — Ты! Ты, ты, ты и… да, пожалуй, ты! Пелле последовал её примеру, но людей отбирал не в пример тщательнее — то ли по росту, то ли ещё по каким-то видимым только ему критериям. Каз посильнее вжался в стену, стараясь раствориться в тени. Пер Хаскель тем временем подошел к Гансу и по-отечески похлопал того по плечу. На темно-серой ткани пиджака остался лоснящийся след. — Ну, не подведи меня, — произнес он вполголоса. — Уж больно хороший заказ. Раз в сто лет такой попадается! Ганс поморщился. — Не совался бы ты в политику, Пер… Об твою голову дела сделают да потом тебя же и повесят. Так, значит, посольская печать, говоришь? — Да, на поясе, — Хаскель кивнул. — Мне её подробно описали. Генерал с ней не расстается. У тебя будет один шанс! Справишься? — Попробую, — Ганс глубоко затянулся. Его грубоватое лицо с крупными чертами на мгновение расслабилось, и тут же напряглось вновь. — Не нравится мне это, Пер. Такие вещи планируют заранее, а здесь такая срочность, будто земля под ногами горит. — А ты не ной, ты сделай, — Пер Хаскель прищурился. — Справишься, половина гонорара твоя. — А ты умеешь убеждать, — Ганс усмехнулся. — Ладно, главное, сердцебитов обойти, а там уж дело техники! — Детей будешь брать? — Парочку, — Ганс лениво оглянулся. — Вон того! Он указал на Яна, и Хаскель одобрительно кивнул. — И ещё был один мальчишка у тебя толковый. Как его там… Каз? Я его уже как-то брал. Где он? — Где-то тут был, — Пер Хаскель оглянулся тоже. — Каз! Чума тебя побери! В тот же момент Каз почувствовал резкую боль, и вот уже Овод подтащил его за ухо к Хаскелю. — Вот он, паршивец! Ишь, затаился как мышь! Подслушивал, не иначе! Каз крепко стиснул кулаки, жалея, что не может наброситься на обидчика прямо сейчас. Впрочем, Оводу он был не противник, в того вместилось бы пять таких, как Каз. — Оставь, — махнул рукой Ганс. — Он умеет быть незаметным, это хорошо. Ну что, Каз, не боишься равкианских колдунов? — Нет, — процедил Каз, исподлобья глядя на него и на Пера Хаскеля. Оттасканное ухо горело огнем. — Если их можно убить, то они ничем от нас не отличаются. Ганс приподнял брови: — Здравый подход, но колдунов всегда было сложнее обмануть, в этом вся проблема. Идите за мной! Ни траура, Пер! — Ни похорон, — отозвался Пер Хаскель и кивнул ему на прощание. Уходя вслед за размашисто шагающим Гансом, Каз спиной чувствовал чей-то прожигающий взгляд. И оглянувшись на мгновение, увидел как внимательно и недобро смотрит на него Овод.* * *
— Что-то затевается, — вполголоса произнес отец Евстахий. — Будь настороже! — Сам вижу, — процедил Дарклинг и тут же любезно раскланялся с шуханкой, одной из многочисленных представительниц шуханского посольства. Она смерила его лукавым взглядом из-под густых ресниц и улыбнулась тонкой змеиной улыбкой. И отошла, шурша многослойными одеждами, точь-в-точь змея чешуей. Двое сердцебитов, проверенный Григорий и один совсем молоденький, Иван, только заступивший на службу, оставались спокойными. Значит, ничего не чувствовали. Дарклинг и сам не замечал ничего подозрительного и вместе с тем ощущал, как взбудоражено пространство вокруг. Что-то действительно затевалось, но поделать он ничего не мог. Все должно идти по протоколу, и ни единого лишнего жеста или неосторожного слова не должно прорваться сквозь барьеры этикета. Шухан только и ждет повода объявить войну. Западная Равка богата ресурсами и своими черноземьями, Шухан всегда считал эти территории почти своими. Дарклинг даже не мог увеличить охрану. Два сердцебита, три опричника, и мальчишка-адъютант — это максимум сопровождения, которое мог позволить себе генерал. И этого было катастрофически, унизительно мало. Свиту святейшего владыки он не считал, эти скорее помешают, чем сумеют кого-то защитить. Надменные святоши. За себя Дарклинг не боялся, теней вокруг достаточно, чтобы отбиться, но вот его святейшество волновал генерала гораздо больше. Если что-то случится с главой равкианской церкви, то войны не избежать, и уже не с Шуханом, а с дружественной Керчией. Большой войны, и до безумия кровавой. За такое святотатство поднимется не только Равка, поднимется весь равкианский мир, объединенный одной верой. Это очевидно так же, как количество пальцев на руке. Как и то, что Шухан обожал разжигать религиозные войны. И все же его святейшество не мог оставаться в стороне, он ехал как посол доброй воли, как опора их веры, как гарант её чистоты. И Дарклинг жалел, что не снес разрезом голову тому шуханскому молодчику-послу, дерзко объявившему ультиматум: Шухан не может держать мир со страной, чья вера пропитана ересью. Пусть Равка докажет, что в ней ещё осталась духовность и нравственность. Если бы он мог, генерал показал бы шуханцам настоящую ересь и настоящую скверну, но под строгим взглядом царя приходилось покорно склонять голову и умолкать на полуслове. Каньон, проклятый Каньон… Все из-за него, вся их слабость! Дарклинг всегда осознавал это и оттого, бывало, уступал царям чаще, чем следовало. Проявил он послушание и на этот раз. По сути, его миссией здесь было сопровождать Его святейшество, обеспечить его безопасность и продемонстрировать, что гриши беспрекословно подчиняются святой церкви. Потому Дарклинг и ехал сам, он никому бы не мог доверить такую ответственность. — Не отходите от меня! Прошу вас, отче! — произнес он сквозь зубы. — И не подавайте никому руки! Толпа вокруг напирала: в Керчии жило очень много приверженцев равкианской веры, и приезд столь высокого сана в Керчию никак не мог остаться незамеченным. Огромное множество верующих, паломников и просто зевак стекались в Кеттердам в течение нескольких дней перед этим событием, и теперь площадь была до отказа заполнена народом. Многие пытались прорваться сквозь оцепления и припасть к ногам Святейшего Владыки, поцеловать его руку, испросить благословения… Генералу эти душевные порывы казались порой не меньшим мракобесием, чем отказ от веры как таковой... — Мы не можем винить людей в том, что они находят утешение в причащении к церкви, — успокаивающе произнес отец Евстахий. — К тому же, не забывай, зачем мы здесь. Больше веры, сын мой! Дарклинг обвел взглядом площадь и пожалел, что вообще дал согласие на все эти церемонии. Дорога до ожидающей их парадной гондолы казалась бесконечной. Торжественная процессия же двигалась медленно и степенно, как и положено святейшему собранию. Юный Ланцов держался рядом с генералом и поминутно с мальчишеской живостью оглядывался по сторонам, стараясь удержать на лице серьезное выражение, однако поза его выражала крайнее напряжение. Происходящее ему тоже не нравилось. Дарклинг одобрительно кивнул, когда тот ненавязчиво сместился вбок, прикрывая его святейшество от особенно неистовствующих прихожан. Держать под контролем приходилось многое, и у него почти не было здесь приближенных гришей. Они смиренно следовали в самом конце процессии. Только двое сердцебитов могли по протоколу присутствовать рядом со Святейшим Владыкой. Дарклинг лично их отбирал. Григорий был его личным охранником много лет, и генерал мог доверять ему как самому себе. Второй же, Иван, молчаливый и замкнутый, угрюмо взирающий на мир из-под густых бровей, был, несмотря на юный возраст, одним из лучших среди своих соратников по ордену. Могущественный гриш, он к тому же обладал отменной реакцией и чутьем и имел воинский опыт — отслужил на границе с Фьердой, был ранен, представлен к награде и, в конце концов, отправлен во дворец. И когда Григорий на запрос генерала без раздумий порекомендовал молодого гриша, то Дарклинг, убедившись, что тот соответствует всем данным ему характеристикам, немедля приблизил его к себе. Целеустремленный, верный и исполнительный Иван пока что целиком и полностью оправдывал возложенные на него надежды. Где-то вдали гулко и как-то обреченно трижды ударил колокол, и Дарклинг успел лишь заметить, как Иван резко обернулся, видимо, ощутив что-то неладное. А в следующий момент в толпе один за другим волной прокатились панические вскрики. Толпа вздрогнула, замерла на мгновение, а затем хлынула в разные стороны. Люди начали наступать, сжимая ряды на и без того тесной площади. — Назад! — крикнул генерал. — Все назад! Защищайте его святейшество! Он в мгновение ока оказался рядом со святейшим владыкой, крепко хватая его под руку и прикрывая с одной стороны собой. С другой немедленно встал верный Григорий. Опричники окружили их, прикрывая от беснующейся толпы. Юный Ланцов дернулся к ним, но генерал жестом велел ему идти впереди. — Держитесь за меня, отче! — выдохнул Дарклинг. — Осталось немного! — Все хорошо, генерал, — отец Евстахий кивнул. — Мы просто идем дальше. В том же темпе! — Но… — Равка никогда не бежит, не так ли? — святейший владыка строго взглянул на генерала. — Так и ты не беги. Будьте тверды и пусть ваши души не дрогнут! Святые не призовут нас сегодня, не бойся за меня, Александр! Дарклингу ничего не оставалось, как покорно склонить голову. — Что чувствуешь? — бросил он Григорию, пытаясь перекрыть голосом гул толпы. Тот покачал головой и на мгновение прижал к сердцу раскрытую ладонь и очертил пальцем круг. Дарклинг раздраженно стиснул зубы: в испуганной толпе все сердцебиения сливаются в один неразделимый шум, и любой злоумышленник, которого бы выдало его же собственное сердце, теряется, растворяясь в этом оглушающем стуке сердечных ритмов. Он уже видел вдалеке сверкающую рябь канала. Оставалось лишь идти вперед.* * *
Каз быстро шел за Гансом, стараясь не отстать. Чтобы догнать его длинные ноги, Казу приходилось почти бежать, но это казалось ему слишком уж не солидным, поэтому он из последних сил выдерживал быстрый темп. Более длинноногий и высокий Ян без труда следовал за предводителем, держась за его плечом и, Каз был в этом уверен, с превосходством оглядываясь на него. Ну ничего, недолго Яну торжествовать, уж он, Каз, об этом позаботится. Краем глаза он замечал шевеления в толпе. Уличные мальчишки сновали среди людской массы этакими юркими крысками. Оставалось лишь гадать, какую чуму они принесут в этот раз. По обрывкам разговора между Пером и Оводом Каз успел понять, что рыжая Лотта отправилась к каналу. Если что-то сорвется здесь, то шухер переместится туда, благо Лотта умела проникать в любые места, где стояла стража. Поговаривали, что Лотта пошла в свою мамашу, упокой Гезен её мятежную душу, и тоже умеет колдовать, потому как может запудрить мозги практически любому. Каз в это не верил, но с ней предпочитал не связываться. Рука у Лотты была тяжелая. Пелле уже направил своих ребят куда надо. Каз мельком различил Хромого Дункана, бойко скачущего к углу какого-то роскошного здания, точно воробей с подбитой лапой. Полой поношенного пиджака он прикрывал какой-то объемный предмет. Каз взглянул вперед, и в горле у него внезапно пересохло: они шли прямиком к медленно следующей процессии, навстречу генералу… Ганс вел их по краю площади, по широким каменным крыльцам и баллюстрадам торговых галерей, ловко огибая препятствия и скопления людей. С возвышения было видно все как на ладони, и равкианцы казались уже совсем близкими. Ганс внезапно остановился и обернулся к ним, жестом велел подойти ближе. — Смотрите, — негромко сказал он. — Видите красные кефты? Это сердцебиты, охраняют владыку и генерала. Опытные гриши чувствуют приближение врага по его сердцебиению. Им достаточно один раз взглянуть вам в глаза, чтобы понять по сигналам вашего тела, друг вы или враг! Каз прищурился, с любопытством рассматривая красные фигуры, четко печатающие шаг, руки они держали странно, перекрещенными на груди. Он предположил, что это связано с их колдовством. Сердцебиты шли по обе стороны от генерала и владыки равкианской церкви, не отставая ни на шаг, периодически они переглядывались, и тогда высокие шапки их качались в молчаливых кивках. — Их можно обмануть? — спросил он негромко, и не ожидавший вопроса Ганс одобрительно кивнул. — Можно, если отвлечь. Они должны видеть тебя, чтобы заколдовать. И безрукий гриш — беспомощный гриш, запомни это! Каз хмуро кивнул, и Ганс продолжил говорить. Каз слушал его тихий, сухой безэмоциональный голос, отмечая для себя важные детали, и одновременно с этим скользил глазами по площади. С возвышения все процессы, происходящие в глубине толпы, становились различимы с поразительной четкостью. Он как будто видел эти тонкие нити, связывающие отдельные, казалось, разрозненные события. Вот торговка уронила корзину и замахнулась полотенцем, и бросился наутек уличный мальчишка. Вот трое пьяниц, совсем неподалеку от них, остановились у стены с вполне очевидными намерениями, и один почему-то оставил у подножия дома бутылку с горлышком, обернутым в тряпку. Вот возникла суматоха в другом месте, и вновь оттуда пугливой крысой порскнул очередной беспризорник. Большинство мальчишек не понимали, что они делают на самом деле, но Каз знал, что готовится. Он всегда был достаточно наблюдателен. Хаос. Он всегда начинается разрозненно и незаметно. Собирается из тысячи нитей, чтобы вспыхнуть сразу в сотне мест. Что-то блеснуло на крыше ратуши, привлекши его внимание, и Каз недоуменно вскинул голову, но больше ничего не увидел, как ни вглядывался. — Пойдем! — Ян дернул его за руку. — Пора! Каз вырвался из его хватки и сумрачно кивнул. Его вдруг окатило удушливой волной омерзения и смутного страха. Чутье, спасавшее его не раз, вдруг отчаянно взвыло, вызывая лишь одно желание: под любым предлогом сбежать с этой площади прямо сейчас! Каз шмыгнул носом, оглянулся на Яна, кивнул ему и, глубоко вдохнув, нырнул в толпу. Нечего и думать было о побеге сегодня. Это было бы равносильно тому, чтобы перечеркнуть свою жизнь раз и навсегда. Снова. Задача была проста. Держаться поблизости от Ганса и в нужный момент перехватить у него добычу, а затем дать стрекача. Ещё на поясе у Каза болталось несколько дымовых шашек. Их Ганс велел использовать лишь в самом крайнем случае. Они могли на мгновение ослепить близстоящих, давая время ускользнуть. Они с Яном должны будут прикрывать Ганса до тех пор, пока он не выполнит свою задачу, а потом просто спрятаться до поры до времени. Где-то там далеко начинался хаос, пока ещё незаметный здесь среди широких юбок и начищенных сапог и ботинок. Однако Каз уже знал, что он вот-вот докатится и сюда. И тогда настанет их время.* * *
Они шли и шли. И Дарклингу казалось, что этот сумасшедший опаснейший переход никогда не кончится. Сумасшествием вообще было приплывать сюда и поддаваться на провокации шуханцев. Успокаивало лишь непроницаемое лицо Григория. Он скользил взглядом по лицам людей вокруг, чутко ловя малейшее дуновение опасности. Иван был не настолько опытен, но и он старался чувствовать людей вокруг себя. Дарклинг крепко держал под руку отца Евстахия, помогая идти, а порой буквально таща его на себе. Старику было тяжело идти даже в таком степенном темпе, будучи со всех сторон стиснутым людьми, генерал понимал это. Они бы все равно не смогли двигаться быстрее. Керчийская стража старалась держать им проход, но получалось у неё это с переменным успехом, уж больно силен был напор людей. Солнце жарило немилосердно, пекло голову. В такой духоте плохо себя чувствовала даже молодежь, что уж тут говорить о старике, облаченном в тяжелые ритуальные одеяния? Дарклинг, если бы умел молиться в принципе, сейчас молился бы, чтобы никто не потерял сознание прямо здесь. В Равке, да ещё разделенной заглушающим солнце Каньоном, редко случалась столь жаркая погода, в южной Керчии все было иначе. Внезапно шедший впереди Николай резко затормозил, опричник, идущий сразу следом, остановился тоже, обернулся и показал руками, что прохода нет. Дарклинг чертыхнулся сквозь зубы. Оцепление все же прорвали. Он оставил владыку на попечение опричников и Ивана с Григорием и вышел вперед, чтобы оценить масштаб неприятностей. Их зажимали с трех сторон, отсекая от основной процессии, где находились их главные силы. Верные опричники и сердцебиты живо навели бы здесь порядок, но они сюда не пробьются, по крайней мере, не сразу. — Придется проталкиваться самим, — задумчиво произнес генерал, стараясь смотреть поверх людских голов. К сожалению, керчийцы в большинстве своем были весьма и весьма рослыми. — Если начнется паника, нас сметут, — негромко заметил Николай, и Дарклинг кинул на него быстрый взгляд, но мальчишка отнюдь не паниковал, на лице его читалась напряженная работа мысли. — Возможно, если сердцебиты смогут идти впереди и успокаивать тех, кто стоит на нашем пути, пройти будет легче? — Нам нельзя стоять, — Дарклинг лихорадочно соображал. — Хорошая мысль, юнкер! Только порядок поменяем. Сердцебиты пойдут с флангов, мы с тобой в центре. Опричники охраняют святых отцов. Да, так и сделаем! Повинуясь его приказу, их немногочисленный отряд живо перестроился. Теперь сердцебиты прикрывали их с краев. Люди сами расступались перед ними. Николай и Дарклинг бдительно следили за тем, чтобы никто не отстал. Продвижение их стало ещё медленнее, но все-таки оно было. Пока не случилось это… Все началось довольно безобидно. Какой-то керчиец в сером костюме, потеряв равновесие, налетел на генерала и, судя по сбивчивой пламенной речи, принялся рассыпаться в бурных извинениях. Генералу даже удалось отстранить его, сохраняя относительную вежливость, но чертов керчиец оказался вдобавок ещё и верующим. Он благоговейно осенил себя святым знамением и, громко вещая на ломаном равкианском какие-то старинные молитвы, попытался прорваться к святейшему владыке, вынудив генерала самолично перекрыть ему путь. В перекрестье двух темных линий голова генерала казалась совсем маленькой, тщательно смазанный курок тихо щелкнул. Пальцы любовно скользнули на спусковой крючок. Сердцебит Иван встревоженно оглянулся, словно почувствовав что-то, и случайно столкнулся взглядом с уличным мальчишкой. Тот изумленно расширил темные глаза и невольно отступил назад. Иван прищурился: маленькое сердце звучало слишком неправильно, слишком взволнованно, слишком азартно… Все остальное случилось слишком быстро. Иван, сунув два пальца в рот, издал громкий условный свист, второй сердцебит и генерал мгновенно обернулись к нему. В тот же миг генерал с силой оттолкнул надоедливого керчийца. При этом он был вынужден слегка пригнуться, а керчиец, наоборот выпрямился и закачался в тщетных попытках сохранить равновесие. Его голова оказалась в перекрестье в тот же миг, когда пальцы плавно надавили на спуск, отправляя пулю в полет.* * *
Грянул какой-то отдаленный гром, и Каз вдруг увидел, как мертвенно-бледный Ганс медленно заваливается на генерала. Ян вскрикнул и замер как вкопанный, с ужасом наблюдая, как растекается под ногами генерала красная лужа. Толпа вокруг застыла на мгновение, точно каждый вытягивал шею, чтоб рассмотреть получше, а затем в один момент заохала и заголосила на все лады, заметались люди, ничего не замечая вокруг себя. Несколько мощных толчков выбили их с Яном почти вплотную к самой процессии. Каз ничего не видел, кроме круговерти разноцветных полотен и юбок, но вдруг заметил, как с двух сторон, будто зажимая в клещи, приближаются два красных пятна. Хотелось бы надеяться, что они ищут кого-то другого, но чутье, которое никогда Каза не подводило, подсказывало, что ищут именно его. Раздумывать было некогда; Каз с силой пихнул Яна, выталкивая прямо в руки одного из красных колдунов, а сам мгновенно растворился среди широких одеяний равкианских священников. Встревоженные и напуганные, они не замечали пролезавшего у них под ногами лохматого мальчишку. Каз же упорно пробирался вперед, стараясь не обращать внимания на подступающую к горлу тошноту. Каждый вдох больно отдавался в висках. Каз гадал, успел ли Ганс выполнить заказ, и старался не попасться никому на глаза. Высокая фигура генерала уже была перед ним, и Каз крепче стиснул в ладони обоюдоострый нож. Кем бы ни был этот загадочный генерал-колдун, в первую очередь он был человеком. А человек имеет обыкновение отвлекаться и не замечать того, что происходит у него за спиной. Прощупывать генеральский пояс у Каза не было времени, поэтому он взмахнул ножом, отсекая сразу несколько кошелей. В одном прощупывалось что-то плоское. Наверняка это и была та самая печать. Каз быстро стряхнул все по карманам и, сделав шаг назад, уже готовился вновь раствориться в толпе, как вдруг чья-то рука крепко схватила его за запястье. Высокий парень в офицерской форме что-то резко выкрикнул на равкианском и поднял голову, готовясь кого-нибудь позвать. Каз не мог ему этого позволить. У него оставалась свободной ещё одна рука. Второй он не мог даже пошевелить — хватка у офицера была мертвая. Но прежде чем он успел предпринять что-либо, его пригвоздил к месту пристальный холодный взгляд. Генерал обернулся. Сейчас Каз видел его лицо совсем близко, видел каждый волосок на бороде, каждую морщинку у глаз. — Что такое, Николай? — Дарклинг быстро приблизился, переступив через бездыханное тело Ганса. — Кто это? — Мальчишка был с ножом, — коротко отозвался тот. — Участник покушения? — Все может быть, — Дарклинг огляделся на рокочущую вокруг толпу, с трудом сдерживаемую керчийской стражей. — Нужно уходить! Быстро! Бери его с собой! — Мой генерал, он керчиец! — вмешался один из сердцебитов. — Мы не можем взять с собой пленника… — Можем! — отрезал Дарклинг. — Разбираться будем по месту! Главное сейчас вывести Владыку. Да будут милостивы святые! Каз из этого диалога не понял ровным счетом ничего. Равкианского он не знал, даже на слух он казался диковинным, колдовским и зловещим. Генерал отдал какое-то распоряжение, повелительно махнул в его сторону рукой и тут же обернулся к группе священников, что-то резко и отрывисто пытаясь им втолковать. Теперь его внимание занимал исключительно высокий статный старик в золотой ризе, расшитой символами равкианских святых. Офицер дернул Каза к себе, другой рукой пытаясь быстро расстегнуть пояс. Очевидно, чтобы связать ему руки. Каз глубоко вдохнул, выбирая момент. Это был его шанс. Рука сама собой скользнула к собственному поясу. Взрыв раздался за самой спиной генерала, и их мгновенно окутали клубы черного вонючего дыма. Дарклинг успел лишь толкнуть владыку под прикрытие сердцебитов, тихо радуясь, что незадолго до отъезда сумел убедить отца Евстахия облачиться в одеяния, изготовленные в фабрикаторских мастерских. Он обернулся, зажимая нос и рот рукавом, и в последний момент успел послать теневой разрез вслед улепетывавшей маленькой фигурке. На таком расстоянии тот, конечно же, не мог принести большого вреда, но Дарклинга это уже не беспокоило. Он знал, что не промахнулся. Дальше это будет лишь дело времени. Дым быстро улетучивался. Мальчишки, разумеется, и след простыл. Николай стоял, согнувшись, и зажимал рукой лоб, сквозь пальцы обильно сочилась алая кровь. Григорий судорожно кашлял, почти задыхаясь. В воздухе разливался сладковатый и оттого ещё более мерзкий запашок паленой юрды. У некоторых гришей сочетание её с определенными препаратами вызывало сильную аллергическую реакцию. Злоумышленники определенно знали, что делали. Генерал неосмотрительно вдохнул слишком много и почувствовал, как тут же защипало в ноздрях и начало гореть горло. Вся надежда оставалась на опричников, которые уже пробивались к ним сквозь толпу. — Не дыши! — генерал выдернул из внутреннего кармана платок и сунул в судорожно стиснутую руку Григория. — Через него! Глаза целы? — бросил он уже Николаю. — Вроде да. — Николай утер кровь и скривился от боли. — Лоб, наверное, просто посекло осколками! Кровь тут же заструилась вновь, но Николай, проморгавшись, уже выпрямился и с бессильной злостью оглянулся по сторонам. — Утек, подлец! — Волькры ему в помощь, — с досадой неразборчиво бросил Дарклинг, все ещё не решаясь отнять рукав от лица. — Соберись, Ланцов! Надо выбираться отсюда! Он сам не заметил, как назвал совсем не ту фамилию, которую хотел. Однако на Николая это подействовало неожиданно отрезвляюще: он мгновенно сообразил, что делать. Сорвал с себя шейный платок, вручил его генералу, затем подхватил под локоть тяжело дышащего Григория и поволок вперед, туда, где дым уже рассеялся. Когорта охающих спотыкающихся священников повела Владыку за ним вслед. Из толпы уже бежали к ним опричники в серых мундирах, за ними следовали шквальные и сердцебиты. Это было хорошо, и Дарклинг позволил себе замедлиться, чтобы оглядеться. Пользуясь прикрытием своих людей, он щелкнул пальцами и из его рукавов начали незаметно вытекать призванные тени. Мановением руки он послал их скользить под людскими ногами и по стенам домов. И сразу почувствовал себя увереннее. Нет, хватит! Один раз он позволил Равке сыграть по чужим правилам, больше этого не будет! Следующего же приблизившегося к ним ждет разрез или удушение. И плевать на протокол! Они и так нарушили его сегодня бесчисленное количество раз. Он ещё спросит с Керчии за такое радушное гостеприимство. Лучше бы им не повышать торговые пошлины, если хотят, чтобы Равка забыла этот дипломатический провал. Гондола уже ждала их, осмотренная опричниками и гришами, которые бесцеремонно оттеснили керчийских стражников в сторону и приближаться больше не позволяли. Генерал одобрительно кивнул своим людям и шагнул в лодку. Деревянное днище чуть качнулось под его ногами и застыло вновь. Генерал испытал некоторую надежду, что снизу не заложена взрывчатка, от которой они всей делегацией взлетят на воздух, и может даже остаток дня пройдет в относительной норме. Он почтительно помог владыке проследовать на свое место под разукрашенным навесом, попутно убедившись в надежности охраны. Керчийский эскорт его люди выдворили отсюда практически сразу же, поэтому сейчас в лодке находились одни равкианцы, за исключением испуганного мальчишки-гондольера. Керчийские зеваки таращились на них со страхом и благоговением; Дарклинг усмехнулся. Равка ещё воспрянет и вернет себе былое могущество. Шест мягко стукнул по гранитной облицовке канала, и гондола шевельнулась, поплыла. Все напряженно замерли, ожидая новых диверсий, но все было спокойно. Гондола неторопливо двигалась вдоль городских улиц, проплывала под высокими арками мостов, в воде покачивались цветочные венки, а сверху красочным дождем сыпались лепестки от восторженных горожан из числа приверженцев равкианской веры. Дарклинг убедился, что Григорию стало лучше, а Иван исправно стоит на посту, охраняя его святейшество, вполголоса раздал указания гришам и опричникам и наконец позволил себе немного расслабиться. Взгляд его упал на юного Ланцова, который понуро склонил перевязанную голову и мрачно буравил взглядом борт. Генерал, не особо раздумывая, сел рядом с ним и ободряюще хлопнул по плечу. — Молодец, хвалю! Не растерялся! Николай растерянно взглянул на него, явно смущенный столь явным нарушением субординации. — Но я же… я же упустил его! Это моя вина, что он успел кинуть бомбу! — Не бомбу, а дымовую шашку, — поправил его генерал. — Была бы бомба, мы бы с тобой сейчас здесь не сидели. Это большая оплошность с нашей стороны, но мы не привыкли брать детей в расчет. Я тоже не обратил на него внимания. Кстати, как ты его вообще поймал? — Случайно увидел, что он стоит за вашей спиной, у него в руках был нож. Я боялся, что… — Что он меня зарежет? — Дарклинг не смог удержаться от усмешки. — Кефту простым ножом не взять, все равно что железо долбить. — Такими ножами не режут, а срезают, — без улыбки отозвался Ланцов. — Он карманник, судя по всему. И опытный, если сумел подобраться так близко. А ведь и впрямь кефта и пояс как-то полегчали. Усмешка сползла с лица Дарклинга сама собой, когда он скользнул рукой по поясу, не обнаружив там привычной тяжести. Пожалуй, в этом была особая ирония святых: кошель с деньгами остался висеть на прежнем месте. А вот кисета с шуханским табаком не было. Как и мешочка с посольской печатью.