Соль и золото

      — Освящение собора и торжественная служба состоятся через три дня, до этого мы имеем право не выходить на переговоры. — Святейший владыка положил четки на стол и обернулся к Дарклингу. Полы его широких одеяний взметнулись на мгновение, чтобы с шуршанием проскользить по гладкому мрамору пола. — Времени мало, Александр! Кто знал про подмену печати?       Дарклинг зло стиснул челюсти и безо всякого почтения побарабанил пальцами по большому богато украшенному ларцу, запечатанному с нескольких сторон фигурными замками. Золотые лики святых смотрели печально, почти что с осуждением.       Дарклинг выдохнул и сжал кулак, сдерживая взметнувшуюся тьму. Ещё в Равке они знали, что дело не кончится так просто. Шухану нужна война, любой ценой. Если подписание мирного договора сорвется, то уже в течение месяца вражеские части вторгнутся в Равку, если верить данным разведки.       — Апрат… — процедил он наконец. — Отец Апрат лично готовил все для церемонии перемирия. Вы думаете?..       — Сейчас не время строить домыслы, — владыка тяжело вздохнул. — Будем тянуть время, сколько возможно. Печать нужно найти, Александр! Мы не можем сорвать это соглашение.       Крайне унизительное притом. Иногда царь Александр неимоверно раздражал Дарклинга, в том числе и собственным именем, вследствие чего настоящее имя Дарклинга становилось все более и более покрытым тайной, вытесненное удобным псевдонимом. И в то же время Дарклинг не мог не ценить спокойствие и покладистость нынешнего царя, с ним было намного проще ладить, чем с каким-нибудь воинственным юнцом, который бы втянул ослабевшую Равку в заведомо проигранную бойню.       Сейчас Равка покорно прогибалась под все условия, соглашаясь и на завышенные пошлины, и на невыгодные торговые соглашения, и на униженное положение полуколонии, а между тем Дарклинг был уверен, что до Шухана ещё нескоро дойдет информация о выгодном договоре на огромную партию оружия, который ему удалось заключить с той же Фьердой.       Им нужно было ещё совсем немного времени. Накопить ещё сил, бережно собрать и тщательно обучить оставшихся гришей, не истребленных в прошлую войну, подрастить поколение сирот, точно знающих, кто их настоящий враг. Собрать армию, сильную, обмундированную, выученную, где гриши в кои-то веки станут ударным организованным звеном.       Дарклингу впервые позволили сделать это: сделать их силой. И он старался успеть обучить этих детей, вложить им огонь в сердца, уверить в собственной ценности и исключительности, в своей нормальности. И он не собирался тратить время зря.       Если Шухан нападет сейчас, то все его усилия пойдут прахом. Он лишь ещё раз увидит смерть всех этих детей, которых собрал в попытке защитить и научить давать безжалостный отпор.       Неужели все нити их жизней окажутся в руках какого-то керчийского мальчишки, этой маленькой грязной канальной крысы?..       — Я найду его, — пообещал Дарклинг. — Этот воришка ещё не знает, что его ждет.       Отец Евстахий, святейший Владыка, и один из немногих людей, кто знал истинного Дарклинга, посмотрел на него с печалью, словно видел в нем того юного Александра, которого никогда не знал и которого уже почти забыл сам Дарклинг. Словно скорбел по нему.       — Милосердие, Александр, — промолвил он. — Не забывай о нем, когда придет время, порой оно способно дать больше, чем жестокость и ненависть…       Дарклинг посмотрел на него почти презрительно и улыбнулся, едко и горько в то же время.       — Скажите это шуханцам, святой отец, когда они придут на наши земли!       С этими словами он развернулся и покинул покои святейшего владыки, не попрощавшись и даже более не обернувшись. Святого знамения, которым осенил его на прощание владыка, он так и не увидел.       Юный Ланцов преданно дожидался генерала у дверей, как и положено адъютанту. Дарклинг окинул его мимолетным взглядом: запачканный кровью бинт все ещё плотно перехватывал его лоб, но вид у Ланцова был достаточно бодрым.       Всё же у юности есть свои преимущества: ей все в диковинку и все в радость, любые испытания и тяготы — лишь ступень к чему-то новому, что юность ещё не изведала.       Дарклингу этого порой не хватало: пусть тело его оставалось молодым и старело медленно, почти что неохотно, разум и душа давно уже огрубели и едва откликались чувствами на происходящее вокруг.       — Что за вид, …Опьер? — тем не менее произнес он, на мгновение осекшись, фьерданская фамилия ложилась на язык чужеродно, раздражающе. Однако промашек больше допускать было нельзя. Николай Ланцов все ещё оставался на редкость ценной фигурой, не стоило давать шпионам лишние козыри. — Загляните к лекарям и приведите себя в надлежащий вид! Что стоите? Выполняйте!       — Но… — мальчишка сглотнул. — Мне приказано сопровождать вас повсюду, мой генерал.       Он бросил быстрый взгляд на дверь в покои святого владыки.       — Ступайте, Опьер, — уже мягче повторил Дарклинг. — Вы не понадобитесь мне раньше ужина, я буду в своих покоях. Нам всем нужен отдых. Я ценю вашу преданность вашему покровителю, но теперь вы подчиняетесь лишь мне и выполняете лишь мои приказы. Вам понятно?       — Да, мой генерал!       — Очень надеюсь, что мне не придется повторять, — веско произнес Дарклинг и прошел мимо него дальше по коридору выделенной им резиденции.       Черно-белые плиты, похожие на поле древней шуханской игры, где сражаются две непримиримых армии, отдавались под его шагами гулким эхом. Генерал шел мимо высоких стрельчатых окон, не обращая внимания ни на расписные витражи, ни на богатую лепнину, обрамлявшую широкие своды светлых потолков. Лишь привычные глазу серые мундиры опричников, стоявших на постах, на мгновение вселили в сердце привычное умиротворение и уняли мятежную тревогу. Тем не менее, генерал не успокоился, пока лично не обошел все посты, не выдал все соответствующие распоряжения и не уверился в надежности охраны.       Закрыв за собой дверь собственных покоев, он на секунду прислонился к стене, пытаясь унять накатившую слабость. Тьма бурлила в нем: сила бушевала, желая вырваться на волю. Чем могущественнее гриш, тем труднее ему сдерживать свой дар, тем слабее он чувствует себя, не в силах противиться естественному ходу вещей.       Дарклинг позволил себе лишь это мимолетное проявление слабости, прежде чем пройти вглубь комнаты, без особого интереса разглядывая выделенные ему апартаменты.       Керчийцы всегда отличались парадоксальным стремлением к роскоши и аскетизму одновременно. Вот и здесь сдержанность обстановки компенсировалась богатым убранством.       Генерал прошел к окну и распахнул его, тяжело вдыхая вечерний городской воздух. Отсюда ему открывался шикарный вид на город, и где-то там, за крышами, виднелся краешек закатного моря. Стоило признать, что Кеттердам действительно красив и от вида ярких иллюминаций его улиц и впрямь захватывает дух. Город свободы и равенства, торговли и бесчестья, такой же противоречивый, как и страна, столицей которой он в итоге стал.       Кто бы мог подумать, что этот бесплодный, пустынный остров однажды расцветет и прочно зажмет в кулаке все торговые связи мира? Дарклинг невесело усмехнулся. Порой странно было осознавать, что он помнит начало многих вещей, о которых нынешние поколения даже не подозревают.       Куда ушли те времена, когда он скитался по Истинноморю с парой таких же изгоев, как и он, ища неведомые источники могущества или знаний? Веселые были деньки! Дарклинг до сих пор помнил, как выиграл в кости целый корабль, как раз здесь, в Керчии. Тогда это была бедная земля, и люди жили здесь иные — суровые, прямые, они ценили честность и свободу.       Сейчас всё изменилось и ушло безвозвратно в прошлое.       Дарклинг отбросил эти мысли, как отбрасывают от себя нечто ненужное, почти постыдное. Он не любил погружаться в воспоминания, лучше жить сегодняшним днем, не вспоминая об уже пережитом.       Кто-то перехитрил их, кто-то предал. Конечно, генерал предполагал диверсию от шуханцев. Именно тогда и возник этот план: подготовленные документы и главная печать были помещены в опечатанный ларец, который везли под охраной, как это делалось все годы до этого, согласно устоявшемуся и утвержденному протоколу. Однако незадолго до отъезда разведка донесла, что шуханцы готовят операцию, чтобы сорвать переговоры. Дарклинг лично проводил допрос. Ларец предполагалось уничтожить уже в Керчии в момент транспортировки. Якобы случайность.       Пришлось переиграть всё в последний момент: второй пакет документов в своих богатых одеяниях нес лично отец Евстахий, а печать взял сам Дарклинг, охрану ларца уменьшать не стали, чтобы не привлекать внимания.       Однако кто-то успел перехватить информацию. Не всю, не полностью, но этого хватило.       Кто-то точно знал, где искать печать. Кто-то очень точно направил этих воров. Одного убили, но второй успел сделать своё дело. Умно, умно, но все равно не поможет…       Дарклинг вытянул перед собой раскрытые ладони, тонкие струйки тьмы потянулись от его рук и в мгновение ока окутали все помещение, стелясь и ластясь к его ногам ласковыми кошками.       — Ищите! — шепнул он. — Найдите мне его!       Он успел отметить мальчишку тьмой, она уже впиталась в кровь и растеклась по венам. Ему не скрыться, Дарклинг найдет его рано или поздно. Сперва сознанием, а затем и лично. И тогда маленький керчийский вор очень пожалеет, что родился на свет.       Тьма хлынула неудержимым потоком, и Дарклинг наконец-то вздохнул полной грудью, словно сбросив неподъемный груз. Он снова мог свободно дышать.

* * *

      Боль в рассеченном ухе и поврежденной шее становилась нестерпимой. Каз скорчился, обхватив голову руками и зажмурившись. Он забился в вонючую подворотню, за груду мешков. Это место было в нескольких кварталах от Клепки. Одно из его многочисленных убежищ.       Только бы не заскулить! Слезы катились по грязным щекам, пока он зажимал зубами не менее грязный рукав в попытке не издать ни звука. Никогда раньше ему не было так больно. Так странно — кровь почти остановилась, но раны горели огнем, и боль эта будто бы растекалась по всему телу тонкими ручьями.       Печать оттягивала, жгла карман, а в глазах лихорадочными всполохами мелькали то бледное лицо мертвого Ганса, то кровь, заливающая мостовую, то страшный взгляд черных как смоль глаз равкианского колдуна. Казалось, они смотрели прямо в душу, и Каз съёжился, стараясь стать как можно незаметнее, спрятаться от жуткого, всепроникающего взора. Казалось, будто на него смотрит сама тьма.       В соборе уже успели прозвонить к вечерней службе, прежде чем он пришел в себя. Боль немного унялась, и теперь основное неудобство доставляли спекшиеся и тянущие края раны. Каз на ощупь постарался определить её величину и как мог замотал шейным платком, но не сильно преуспел.       Он не знал, что случилось с остальными. Пер Хаскель, наверное, в ярости, да и вся Бочка взбудоражена новостями. Не каждый день в их городе случается такая свалка.       Каз с трудом поднялся на ноги, стараясь лишний раз не шевелить головой. Каждое движение отдавалось болью.       Опытные воры рассказывали, что после хорошей работы лучше всего залечь на дно. Каз привалился к холодной каменной кладке и неуверенно огляделся. Он не знал, как это сделать, где спрятаться? Его будут искать, если он не вернется. И отнюдь не стража, от этих людей не спрячешься.       Печать! Он схватился за карман и спешно трясущимися руками вытащил кошель. Жадно всмотрелся в добычу, не в силах поверить, что он, Каз, впервые провернул настоящее крупное воровство, да что там — почти ограбление! Он средь бела дня обокрал главного равкианского колдуна!       Печать сама по себе ничего особенного из себя не представляла. Обычный кругляшок из неизвестного Казу металла, даже не драгоценного (уж в этом Каз разбирался), с коротенькой ручкой и очень сложным, затейливо вырезанным узором, собирающимся чуть ли не из сотен тоненьких бороздок.       Может, спрятать её и сказать, что ничего не успел сделать? Каз убрал печать обратно в кошель и задумчиво взвесил его на ладони. С другой стороны, это могло поднять его авторитет до небес. Перу Хаскелю больше не понадобится Ян, это уж точно.       А если… Эта мысль была дикой и рискованной, но Каз даже не успел её как следует обдумать — огромная тень перекрыла и без того слабенький свет, что просачивался в его укрытие, и чья-то тяжелая рука легла ему на плечо, не оставляя шанса даже дернуться.       — Пойдём, — сумрачно произнес Овод. — Убери в карман.       Так они прошли по Бочке, Овод ни на секунду не ослаблял хватки. Каз шел чуть не вприпрыжку, едва успевая за его размашистыми шагами.       Он чувствовал, как провожают его взглядами знакомые отбросы. Каз пошел ровно, и на лице его не читалось ни единой эмоции. Ни единого намека на слабость. Темные глаза с застывшим взглядом издали казались бездонными страшными колодцами.       Пальцы Овода больно задели свежую рану, но Каз лишь глубоко втянул в себя воздух. В городском шуме вечернего Обруча это вряд ли бы кто-нибудь услышал.       Он — солдат этой армии, он год скитался по Бочке и всем самым опасным районам Кеттердама, прежде чем примкнуть к банде Пера Хаскеля, и он заслужил своё место по праву. Овода он тоже не боится. Заставляет себя не бояться, точнее.       На входе в Клепку он все же споткнулся, Овод раздраженно дернул его за плечо, перетаскивая через порог, и тут же грубым тычком направил в кабинет Пера Хаскеля.       Каз бывал здесь редко, собственно он был здесь всего-то один раз, когда вступал в банду. Пер Хаскель тогда выслушал его, усмехнулся чему-то своему и вдруг благосклонно кивнул. Позже он вызвал Пима и Рокки и велел провести церемонию посвящения с предварительным испытательным сроком. Испытания эти предполагали, что отныне ты погружен в криминал с головой и дороги назад не будет. Каз справился с этим отречением легко. Даже слишком.       Сейчас Пер Хаскель не улыбался, он сидел в своем кресле хмурый, мрачный и как будто бы напуганный. По крайней мере, его бегающие глаза то и дело возвращались к углу резного секретера, у которого была оторвана одна дверца. В сплетении теней Каз не сразу различил ещё одну человеческую фигуру, но разглядеть её он так и не успел. Овод вытолкнул его на ковер.       Пер Хаскель вздрогнул, поднял голову, нервно оглянулся на неизвестного и только после этого обратил свой взор на Каза. Растянул губы в неискренней добренькой улыбке и поманил Каза пальцем.       — Ну, подойди-ка ближе! Подойди, не бойся!       Каз сделал несколько нетвердых шагов и тоже осторожно стрельнул глазами в направлении таинственного гостя, тут же почувствовав за спиной свистящее дыхание подошедшего Овода.       — Он справился, — коротко доложил тот Перу Хаскелю. — Покажи! — велел он Казу.       Каз неохотно вытащил из кармана кошель и протянул Хаскелю. Тот выхватил его из мальчишеских пальцев, жадно прощупал, открыл и, заглянув внутрь, выдохнул с каким-то неимоверным облегчением.       — Оно…       Фигура у секретера наконец-то пошевелилась, и скрип досок под чужой ногой прозвучал вдруг жалобным вскриком. Каз вздрогнул.       — Достойная смена растет! — Пер Хаскель бросил кошель на стол и встал, выпрямившись. Подошел к Казу и погладил по голове, Каз вжал ее в плечи, неосознанно стараясь увернуться из-под его руки. — Золотые руки! Как у бедного Ганса, упокой Гезен его душу!       Значит, мёртв. Последняя надежда, которая теплилась где-то в глубине его души, погасла, как последний уголек в топке. Ганс в сущности был ему никем, он никогда не обращал на Каза внимания, не учил ничему, кроме того единственного раза с ограблением купеческого дома, но почему-то именно он всегда казался образцом для подражания, примером, своеобразным ориентиром. И вот теперь его не было.       Так и бывает в Бочке, люди пропадают, умирают и вскоре стираются из людской памяти.       — Ни траура, — Каз сам не знал, почему произнес это напутствие. Почему вообще осмелился открыть рот.       — Ни похорон, — эхом откликнулись и Пер Хаскель и даже, к немалому удивлению Каза, Овод. Овод даже не отвесил ему традиционной затрещины. Видимо, Каз и впрямь произвел хорошее впечатление.       Человек, скрывавшийся в тени секретера, издал презрительный смешок.       — Ты молодец, Каз. — Пер Хаскель говорил с какой-то странной интонацией почти что извинения. — Отличная работа. Нам нужны такие парни, как ты!       Он говорил и все оглядывался в тот угол, наполненный тенями. И Каз, не в силах сдержать любопытства, вглядывался тоже, пользуясь прикрытием отросшей и растрепанной челки. Тени отчего-то казались ему живыми, они сплетались воедино, точно клубок змей, который они с Джорди когда-то нашли в овраге и тыкали в него палкой, пытаясь заставить змей расползтись.       Тени клубились мутным облаком, расплывались в глазах, все сильнее и сильнее, и неожиданно сложились в фигуру, слишком четкую и ясную, чтобы быть шуткой разгулявшегося воображения. Каз охнул и невольно отшатнулся назад, налетев на Овода: перед ним стоял тот самый равкианский колдун-генерал. Черный кафтан его казался ещё одним сгустком теней.       — Что такое? — Пер Хаскель недоумевающе обернулся. — Ты что-то увидел?       Генерал посмотрел Казу прямо в глаза и молча покачал головой. Сквозь его лицо Каз видел силуэт висевшей на стене картины.       — Н-нет, — запинаясь, произнес он. — Просто… я… Ничего!       Пер Хаскель тревожно переглянулся с Оводом и перевел взгляд на Каза. Лицо его выражало сожаление и почти что искреннюю горечь. Каз никогда не видел его таким.       — Ты, быть может, действительно ничего не видел, и никого, — почти умоляюще повторил он.       Генерал приподнял брови и сложил руки на груди, выжидательно наклонив голову.       — Я никого не вижу, — повторил Каз и сам почувствовал, как фальшиво прозвучал его неуверенный голос.       Он ведь не мог успеть сойти с ума за те несколько часов?.. Это какой-то фокус, проверка на прочность? Почему же Хаскель и Овод так искренне делают вид, что ничего не видят? Они не боятся равкианских колдунов? Они решили отдать Каза ему?       Генерал молча кивнул в сторону реального человека, прячущегося в тени, и усмехнулся.       — Ну, что ж, — Пер Хаскель, казалось, принял для себя какое-то решение. — Ты заслужил повышение, Каз. Иди с Оводом, он выдаст тебе положенный гонорар.       Он оглянулся на скопление теней резко, с каким-то вызовом.       Овод дернул Каза за плечо, но Каз не сопротивлялся и послушно направился за ним. Он был рад уйти отсюда. Генерал по-прежнему смотрел ему вслед и не двигался, но, обернувшись к иллюзии спиной, проще было её не замечать.       Теперь он мечтал только остаться в одиночестве, спрятаться там, где его никто не найдет и не потревожит, где не будет никаких иллюзий, где не будет… темноты. И уже удалившись от кабинета босса на значительное расстояние, он внезапно услышал отдаленные раздраженные возгласы и едва различимый, но категоричный голос Пера Хаскеля:       — Я говорю «нет». Я потерял слишком много своих людей сегодня, Шухад!

* * *

      В дверь постучали, и генерал, на мгновение отвернувшись от зеркала, нетерпеливо бросил:       — Войдите!       Юный Ланцов, к чести его, не сильно таращился, но все же замер как вкопанный, недоуменно переведя взгляд с генерала на невозмутимого Ивана: на них обоих были крикливые странные костюмы.       Генерал хмыкнул и поправил атласные отвороты своего зеленого переливчатого одеяния. Носатая маска плотно прилегала ко лбу, достаточно было лишь сдвинуть её ниже, и узнать его лицо становилось практически невозможно.       — Переодевайтесь, Опьер, — он кивнул на оставшийся плащ и маску, валяющиеся на низенькой кушетке. — Сегодня форма вам не понадобится.       Ланцов приподнял брови, но ничего не сказал и молча повиновался. Генерал удовлетворенно кивнул: мальчишка Ланцов начинал ему нравиться, молчанием прежде всего. Если продолжит в том же духе, то пойдет далеко.       — Мой генерал?..       Дарклинг оглядел свою небольшую команду: Иван равнодушно созерцал стену напротив, но отсутствие привычного обмундирования нервировало его, заставляло раздраженно поводить плечами, зато мальчишка Ланцов, избавившись от юнкерского мундира, как будто воспрянул духом, точно зверь, почуявший близость свободы. Что-то подсказывало генералу, что с Ланцовым они ещё хлебнут горя сполна. Он достаточно прожил, чтобы с первого взгляда распознавать вольнодумцев и бунтарей, пусть даже и королевской крови. Пока того держит на привязи железная дисциплина военного училища и авторитет святейшего владыки, но если не занять его делом, не услать куда-нибудь подальше, то очень скоро вольнолюбивая натура мальчишки возьмёт своё.       А может это и хорошо? Царственной чете в кои-то веки придется понервничать. Впрочем, им с владыкой это тем более невыгодно. Хоть бы Апрат не успел настроить мальчишку на бунт, с него станется наобещать с три короба и застращать скверной.       — Сегодня мы посетим одно из самых злачных и потрясающих мест Кеттердама, если верить путеводителю, — Дарклинг небрежно отбросил тонкую книжицу, которой обзавелся пару часов назад, незаметно выскользнув из отведенной им резиденции. — Бочка! Место, где процветает разврат, азарт и криминал. Будьте осторожны! С собой не брать ничего, с чем будет жаль расстаться. Все ценное оставьте здесь, никто не возьмет.       Ланцов и Иван кивнули, невольно переглянувшись. Дарклинг вышел в соседнюю комнату, оставляя их одних. Однако встал так, чтобы видеть обоих, оставаясь незаметным для них.       Иван без раздумий потянул через голову тонкий шнурок, на котором болтался костяной оберег — знак святых и тоненькое золотое колечко, похожее на женское. Прежде чем положить их в указанный генералом ларец, он на мгновение сжал их в ладони, прикрыв глаза. А затем обернулся к замершему Николаю и негромко сказал:       — Генерал не дает пустых советов. Лучше слушай его.       — Почему браслет не снимаешь? — Николай кивнул на темные бусины, контрастно выделяющиеся на светлой ткани.       — Это не драгоценность, — Иван покачал головой и накрыл браслет ладонью. — Не то, что можно украсть. Это часть амуниции. Он бесполезен для воров.       Николай несколько секунд сверлил его серьёзным взглядом, а затем вытащил из-под одежды небольшой медальон.       — Подарок матери, у меня ничего дороже нет, — произнес он. — И это не положено по правилам училища, но экспедиция дает определенные преимущества.       — Красивая вещица, — негромко отозвался Иван. — Прямо-таки даже королевская… Жаль будет, если попадет не в те руки.       Николай вздрогнул, Иван кривовато усмехнулся. Угрюмое лицо его при этом исказилось чуть ли не до неузнаваемости.       — Пойдем, Опьер, — приказал он. — Генерал ждет.       Дарклинг сделал быстрый шаг назад и отвернулся, перебирая бумаги. Лицо его стало хмурым и сосредоточенным.       Иван был умен определенно. И кажется, знал больше, чем ему следовало. Интересно, от кого? Расслышал оговорку самого генерала? Или кто-то другой не в меру распустил язык?..       Апрат бы обязательно послал своего человека, связного и соглядатая. Этот человек умен, внимателен и не должен вызывать подозрений у генерала. Этот человек должен был знать о смене планов, о печати и о том, что генерал возьмет её себе.       Для этого необходимо подобраться очень близко. Личная охрана генерала вполне для этого подходит. Мальчишка-адъютант тоже, впрочем, неплохой вариант. Их обоих рекомендовали, а Дарклинг никогда не доверял тому, что не брал сам. Жизнь научила. Однако подозрения ещё ничего не значат.       Тот мертвый керчиец занимал внимание Дарклинга несравненно больше. Генерал уже отправил пару толковых людей, с весьма хорошим керчийским. Пусть пройдутся по городским моргам. Хотя если жизненный опыт его не подводит… уместнее, верно, было бы спросить у здешних акул.       Зачем стрелять в вора, который вот-вот выполнит свою миссию? Здоровая конкуренция или… целью был вовсе не вор? Покушение и ограбление столкнулись на одном поле? Забавно.       Что ж, тем интереснее! Дарклинг поправил маску и повелительно махнул рукой, призывая своих людей следовать за ним.       Давненько он не бывал в веселых районах. Самое время поразвлечься в объятиях порока и сомнительных удовольствий.       А заодно отыскать одну маленькую иголку в огромном стогу сена.

* * *

      Кусок хлеба неимоверно горчил на языке.       — Эк тебя угораздило, малец, — Аника наклонилась, осматривая рану. — Наклони голову же, ну!       Она несильно толкнула его в шею, и Каз нехотя, но все же наклонил голову, позволяя ей обтереть мокрой тканью запекшуюся кровь.       — И не нож, и не проволока, — Аника нагнулась ниже.       Каз привычно задержал дыхание, от запаха сладких духов, смешанных с запахом пота и виски его всегда мутило.       Впрочем, последнее, что рекомендовалось делать, если тебе была дорога твоя челюсть, это намекать Анике на её несовершенства. Аника появилась в банде ненамного раньше Каза, хоть и была старше его чуть ли не вдвое, и всерьез её все еще не воспринимали. Аника, впрочем, не торопилась и старательно прилагала все усилия, чтобы стать своей, безропотно выполняя все поручения Хаскеля. Однако постоять за себя она умела и била всегда сильно и без размышлений.       Ей же чаще всего и выпадало опекать молодняк.       — Чем тебя так? — холодящая мазь шлепнулась на пострадавшее ухо.       Каз пожал плечами и скривился, когда Аника больно задела рану.       — Не знаю, чем-то вслед запустили.       — Живучий! — Аника закончила перевязку и похлопала Каза по плечу. — Гезен любит живучих. Давай ешь!       — Ага, — без энтузиазма пробормотал он, разглядывая тарелку с похлебкой, заметно более сытной, чем порой доставалась в Клепке другим мальчишкам. Кусочки жира плавали в красноватой жиже, неприятно напоминая совсем другую красную жижу.       Тени в углу шевельнулись, и Каз упрямо уткнулся взглядом в тарелку, даже не пытаясь притронуться к ложке. В окне тоже клубилась тьма и пристально вглядывалась в него пустыми бельмами.       Аника за его спиной чем-то гремела, каждым звуком отчетливо и явственно выказывая своё недовольство. Она пришла в банду не кухаркой, и сейчас с куда большим удовольствием дежурила бы в каком-нибудь игорном заведении или работала зазывалой.       За окном что-то грохнуло и словно поскреблось в мутное стекло. Каз встревоженно вскинул голову.       Равкианский колдун сидел напротив за столом и с усмешкой взирал на него, а затем поднял руку и поманил Каза к себе пальцем.       Каз вскочил, чуть не опрокинув табурет, и попятился.       — Что такое? — Аника обернулась.       — Ты ничего не видишь? — уточнил Каз.       — А должна? — Аника раздраженно шваркнула ведро с водой на пол. — Что ты там углядел?       — Да так, крыса пробежала, — нашелся Каз.       — Этого ещё не хватало, опять все запасы погрызут, — скривилась Аника. — Эй, ты куда?       Чутье настойчиво требовало бежать. Как можно быстрее.       — Живот что-то прихватило, — соврал он и выскочил из подобия кухни быстрее, чем Аника успела среагировать.       В прихожей было пустынно, и Каз прислонился к доскам под настенной лампой, почему-то казалось, что на свету он в большей безопасности. Колдун вроде бы отстал, может, соблазнился стряпней Аники?       Входная дверь хлопнула, и Каз, отнюдь не горевший желанием встречаться с кем-либо, осторожно отступил в тень ближайшего коридора, запоздало сообразив, что тот ведет аккурат к кабинету Хаскеля.       Кабинет пустовал, приоткрытая дверь поскрипывала на сквозняке. Каз недоуменно нахмурился. Пер Хаскель никогда не оставлял дверь открытой, всегда запирал.       Где-то вновь раздался грохот шагов и скрип половиц, и Овод остановился на пороге, внимательно оглядывая комнату. Каз затаил дыхание и недоуменно расширил глаза, когда тот без всякой опаски проследовал к столу Хаскеля, взял бокал и щедро плеснул на дно виски. Жадно заглотил напиток и утер рукавом рот.       — Старик упрям. Демоны его задери…       — Тише, друг мой, — мягко произнес кто-то. — Терпение — достоинство истинных правителей.       Каз отступил глубже в тень. Этого человека он никогда раньше здесь не видел. Высокий суховатый шуханец, шурша складками своего неприметного темно-бурого одеяния, проследовал мимо затаившегося Каза и остановился у окна. Тонкие паучьи пальцы забарабанили по темному стеклу.       — Сфорца точно заплатит? — требовательно поинтересовался Овод. — Я без гарантий не работаю.       — Без имён! — резко бросил шуханец и уже спокойнее проговорил. — Заплатит, заплатит, не беспокойся. Главное, выполни свою часть уговора!       — Выполню, — Овод поморщился. — Старику это не понравится.       — А это уже моя забота, — усмехнулся шуханец. — Ну всё, ступай!       Каз осторожно выскользнул обратно в прихожую и едва успел вернуться в опустевшую кухню до того, как Овод вразвалочку вошел туда же, едва не столкнувшись с Аникой. Та, не обратив на него никакого внимания, прошла к дальнему углу, мрачно сдернула с крюка куртку, широкополую шляпу и направилась обратно.       — Куда это тебя понесло? — поинтересовался Овод, заступая ей путь. — Тебя никто не отпускал.       — Не твоё дело! — огрызнулась та. — Пшёл с дороги!       Овод наклонился к ней, грубо схватил за подбородок и процедил:       — Придержи язык, девочка! А то не равен час отрежут… Франт тебя больше не прикроет, а на Старика не надейся, ему твои прелести к чертям не сдались, как и мне!       Аника вырвалась из его хватки, но не ударила, лишь отступила на шаг. Каз заметил, как вдруг поникли её плечи.       — Привыкай к новым порядкам, — Овод усмехнулся. — Ганс много мнил о себе, но хоть умел много, а ты — никто, пустышка! Делай что говорят, авось проживешь подольше! Вон, дров принеси для плиты и в комнате у меня сходи приберись!       Аника с ненавистью посмотрела на него, но промолчала.       — Давай-давай! — подбодрил Овод и попытался наградить её смачным шлепком, но Аника увернулась, зашипела злобной кошкой, швырнула куртку через все закопченное помещение кухни и вылетела из кухни. На пороге лишь обернулась и с угрозой процедила:       — А Старик-то знает, как много о себе возомнил ты, Овод?       — За него не беспокойся, — Овод неприятно ухмыльнулся, а затем перевел взгляд на настороженного Каза. — Ты, иди сюда!       — Зачем? — Каз стрельнул глазами в сторону выхода.       — Ишь какой разговорчивый, — восхитился Овод. — Пойдем уже, Пер Хаскель распорядился выдать тебе твою долю.       — Так быстро? — Каз старался держаться от Овода на расстоянии вытянутой руки.       — Таким поганцам как ты, вообще платить себе дороже, — фыркнул Овод. — Но Старик считает иначе, так что пошли! Выдам тебе твои крюгге, и глаза бы мои тебя не видели! Пошли! — он таки сумел схватить Каза за предплечье и подтянуть к себе, отчего того вновь замутило.       Пока Овод тащил его за собой, Каз едва переставлял ноги, в глазах у него все плыло. Потная горячая ладонь больно сжимала руку, и Каз не понимал, почему ему вдруг так резко поплохело, стоило Оводу вместо рукава взяться за оголенное запястье.       Что-то было не так. Что-то изменилось.       Входная дверь хлопнула ещё раз, впуская ораву гогочущих Отбросов, и Каз вяло удивился, почему Овод увлекает его от них в противоположную сторону, куда-то на внутренние дворы.       Над ухом кто-то хмыкнул, а Каз уже без особого удивления увидел рядом с собой знакомую галлюцинацию. Колдун неодобрительно покачал головой.       «Где ты?.. Где ты?.. Где ты?.. Где-где-где…» — зашелестело со всех сторон. Каз охнул и попытался вырваться из хватки Овода, но тот лишь крепче стиснул пальцы.       — Куда мы идем? — Каз словно очнулся от забытья и усилием отогнал тошноту.       — Увидишь, — сумрачно ответил ему Овод, толкая дверь черного хода. — Вот так.       Он вывел Каза на внутренний дворик, где когда-то были поленницы и выход к каналам, теперь же все пространство занимали смрадные кучи хлама. Некоторые уличные мальчишки прятали там свои скудные сокровища, Каз знал это, как и то, что место это едва ли можно назвать надежным. Неужто Овод тоже хранил здесь деньги?       Каз недоуменно огляделся и сделал глубокий вдох, пытаясь прийти в себя.       Знакомая вонь Кеттердама обожгла легкие, но неожиданно к ней примешался ещё один запах, слишком хорошо знакомый. Тот, с которого началась однажды история одного уличного мальчишки…       Каз поднял взгляд; темный и давящий, он почему-то напугал Овода. Тот даже отступил от мальчишки на шаг, до того лицо его приобрело в свете одинокого фонаря гротескно демонические черты. Каз не трогался с места, но этот совершенно взрослый пронизывающий взгляд заставил массивного бандита беспокойно передернуть плечами и в ту же секунду устыдиться странного необъяснимого страха.       — Сообразил все-таки? — Овод досадливо скривился. — Ну, тебе, крысеныш, это уже не поможет!       Он дернул Каза на себя, но тот успел раньше. Извернулся, до боли выкручивая захваченную руку, а другой рукой что было сил загнал нож ему в бедро, навалился всем весом, пытаясь вдавить лезвие поглубже.       Овод взвыл, а в следующий момент тяжелейшая оплеуха отшвырнула Каза на груду досок. Остатки гвоздей больно впились в спину, в глазах на мгновение потемнело. Каз завозился, пытаясь подняться, зашарил руками в поисках хоть чего-то острого. И вдруг рука его сомкнулась на чьих-то пальцах. Уже окоченевших и безвольных. От толчка голова трупа дернулась, и на Каза уставились остекленевшие выпученные глаза Яна. Каз отшатнулся и едва удержался от крика.       Он бы закричал, но уже знал, что не поможет. Если Пер Хаскель отдал приказ устранить его, то никто из Отбросов не обратит внимания на то, что одним уличным мальчишкой стало меньше. Или двумя.       Рычащий Овод уже шел к нему, припадая на одну ногу, и Каз из последних сил полез вверх по куче хлама, стараясь не обращать внимания на боль и нарастающую тошноту. Он должен выжить. Несмотря ни на что должен. Ему нужна эта жизнь.       Овод приближался. С его ростом он все ещё легко мог достать Каза даже с такого возвышения. Каз замер на корточках, балансируя на нескольких досках и обломках какого-то старого стула.       Дымовая шашка, позаимствованная с пояса Яна, скользила во вспотевших пальцах, и Каз напряженно ждал. Он отпустил её в ту же секунду, как Овод выбросил руку в попытке сдернуть его вниз.       Шашка послушно полетела вниз, чиркнула о землю и так осталась лежать. В тот же миг сильный рывок чуть не вырвал Казу ногу, и он полетел кубарем вниз, судорожно стискивая в ладони лезвие второго ножа, молясь лишь, чтобы не наткнуться на него же самому. В таком случае Оводу даже стараться не придется.       Ладонь пронзило болью, и ручейки крови щекотно потекли по стиснутым пальцам. Каз упал на землю, и в следующее мгновение на шее его сомкнулись чужие руки. Душу обожгло первозданным ужасом, и вдруг со всех сторон на них хлынула вода.       Он успел лишь рвано вскрикнуть и забился, не желая умирать. Овод навалился всем весом, Каз отчаянно заскреб подошвами ботинок по земле. Глаза его закатились, рука с ножом безвольно разжалась. Нож покатился в грязь.       Каз уже ничего не чувствовал, его поглотила темная беспроглядная вода и поволокла на дно.       Ни занятый бандит, ни умирающий мальчишка не могли видеть высокой носатой фигуры, вышагнувшей, казалось, из самой тени.       — А вот это уже совсем лишнее, — только и произнес низкий мужской голос.       В следующий миг сверкающее лезвие пронеслось по воздуху, начисто срезав голову несостоявшемуся убийце.       Безголовое тело еще мгновение стояло на коленях, заливая все кровью, а затем медленно завалилось вперед, погребая под собой мальчишку.       — Иван! — коротко распорядился Дарклинг, и понявший его без слов сердцебит тотчас же кинулся к мальчишке. — Опьер, помоги ему!       Третья фигура в рыжем одеянии Безумца бросилась вслед за Иваном. Николай помог ему оттащить безголовое тело в сторону, и сердцебит обеспокоенно склонился над мальчишеской фигуркой.       Дарклинг приблизился, брезгливо оттолкнув носком ботинка изумленно таращившуюся на него голову. Николай при взгляде на это содрогнулся и издал невнятный булькающий звук.       — Если хочешь блевать, отойди в сторонку, только не мешай, — не поднимая взгляда, бросил ему Иван и растерянно обратился к Дарклингу. — Мой генерал, я не могу… Не могу спасти его, я всего лишь сердцебит, а не корпориал!       Дарклинг опустился на одно колено, посмотрел на бледное застывшее лицо умирающего и поднял горящий взгляд на Ивана. Протянул руку и схватил его за плечо.       — Ты видишь здесь корпориала? — спросил он свистящим шепотом. — Здесь только ты! Если ты не спасешь его, то он умрет здесь и сейчас, а затем падет и Равка! Если только мы не найдем эту чертову печать! Соберись, сердцебит! Оживи его и вылечи!       Иван стиснул челюсти и покорно кивнул.       — Слушаюсь, мой генерал!       — Я помогу тебе, — Дарклинг переместил ладонь на его спину, касаясь пальцами оголенной шеи. — Давай! Теперь твоей силы хватит на что угодно!       Иван зажмурился, неуверенно сведя вместе пальцы, и медленно принялся водить скрещенными руками над мальчишкой. Генерал чувствовал, как сила сердцебита, усиленная во много раз, вырывается стремительным потоком на свободу. Он не мог чувствовать чужие тела так ярко, как Иван, но даже без этих умений понимал, что счет идет на секунды.       Иван медленно и осторожно соединял между собой сломанные хрящи гортани, заставлял кожу и кровь вбирать в себя кислород во много раз больших количествах, чем положено природой. Мертвенный холод одеяния Госпожи коснулся смелого сердцебита, что пошел против её воли, заставив его вздрогнуть всем телом.       Незрячие бельма требовательно вгляделись в лицо умирающего, расширились в узнавании, Иван упрямо стиснул челюсти, удерживая кислород в легких мальчишки. И вдруг изящная рука, покрытая черными струпьями точно перчаткой, милостиво взмахнула, отпуская своего пленника на свободу.       Мальчишка дернулся и задышал, хрипло, рвано, но то было полноценное дыхание.       Незримая Госпожа покачала головой и кокетливо погрозила сердцебиту пальцем, Иван выдохнул и схватился за грудь, где бешено билось его собственное сердце. Эту схватку он выиграл.       — Значит, не врали, — глухо пробормотал он. — Мальчик выживет, мой генерал!       — Ты что-то увидел, — Дарклинг внимательно посмотрел на него. — Забудь. Быть может, то не первая жизнь, которую тебе доведется спасти. Это не торговля, никто не возьмет с тебя цены.       Он похлопал сердцебита по плечу и встал на ноги.       — Да, мой генерал, — Иван кивнул и осторожно поднял бесчувственное тело мальчишки на руки. — Куда его? Он не очнется ещё пару часов, если пробудить насильно, то толку не будет.       — Возьмем с собой, что поделать, — Дарклинг поморщился. — Рано взял, положи пока. Надо прибраться. Опьер, вы офицер или кто? Не военному бояться чужой крови и кишок! Из белоручки толку не выйдет никогда и ни на одном поле боя. Принесите голову сюда! Иван прирастит обратно, хотя бы номинально. Безголовые трупы по нынешним временам привлекают нездоровое внимание.       — Слушаюсь, мой генерал, — бледный Николай сглотнул и протянул дрожащую руку к страшному трофею.       Иван принял голову без малейших колебаний или брезгливости, повертел ее в руках, даже подкинул вверх пару раз и наклонился, пытаясь поаккуратнее приладить её к остальному телу. Николай снова согнулся пополам, даже генерал предпочел отвернуться. Зрелище было на редкость неаппетитное.       — Опьер, поди сюда! — подозвал его Иван, когда Николай выпрямился, утирая рукой рот. — Помоги его выровнять, лежит неудобно.       — К-как ты так спокойно это д-делаешь? — выдавил тот, под указку Ивана передвигая и переворачивая труп под нужным углом.       — А, — Иван отмахнулся. — Проведи седмицу в трупницкой, разбираясь, как они устроены, и тоже бояться перестанешь. Во Фьерде я, бывало, руки и ноги на место в госпитале прилаживал, когда иных корпориалов не было, гангрену руками очищал. Там быстро брезгливость теряешь. Теперь бы кровь в емкость какую стянуть, а то все забрызгало.       Николай молча протянул ему грязный черепок, и Иван одобрительно кивнул.       — Если ты лечил в госпитале, то почему… — Николай бросил косой взгляд на маленького крысеныша, которого они только что спасли.       — Кость и мышцы соединить — невелика мудрость, — Иван поморщился. — Или кровотечение унять, а вот здесь… смерть отгонять пришлось. Она уже ждала к себе гостя. Слышал, ходит у сердцебитов одно поверье, что если вмешаешься, встанешь между ней и раненым, то она в отместку твою собственную смерть покажет.       — Покажет? — Николай удивленно рассматривал, как срастается кожа на шее трупа.       Иван сумрачно кивнул и неосознанно вновь потер грудь.       — Знаешь, что чувствует человек, у которого взорвалось сердце? — спросил он.       Николай помотал головой.       — Дадут святые, никогда не узнаешь, — Иван усмехнулся. — Только никогда не заступай дорогу другому сердцебиту. Всё, закончили!       Дарклинг кивнул, вытащил из-под плаща клинок и с силой вонзил под ребра едва обретшему целостность трупу.       — Теперь улик не останется, — пояснил он. — Опьер, берите мальчика! Иван, берись за ноги, оттащим его подальше к каналу, и дело с концом.