Battle Hardened (В битвах закалённый)

Горячая кровь окропляет полированный деревянный пол дворца, оставляя за собой следы тепла на губах Лю Цингэ. Кашляя, он вцепляется рукой в собственную грудь, оседая на колени у массивного дверного косяка, охраняющего проход в заброшенные залы. Его ноги выдержали нелегкий подъём на гору, но теперь не держат даже на коленях; он заваливается на бок, ещё больше крови вытекает изо рта и мажет по пыли на полу. Чэнлуань рядом с ним начинает растворяться в воздухе. Лю Цингэ зажмуривается и стискивает зубы, веля тлеющим углям его ци циркулировать. Он продирается через оглушающую разум боль, пульсирующую, как кажется, во всём теле, едва замечая слабеющую дрожь в конечностях, едва сопротивляясь тяге провалиться в бессознательность. Он заставляет пальцы плотно прижаться к глубокой ране на груди, выдирая из горла мокрый вздох, и жгучая вспышка боли приносит миг ясности ума. От острого ощущения распахиваются глаза, всё вокруг отчасти красное, заляпанное разрастающимся мраком по краям. Но вместо глумливых теней резного горного склона он видит взблеск ярко-багрового, застывший на лбу без изъяна, лишь слегка неидеальном из-за пролёгшей под ним морщины. Горный лорд думает, что слышит голос, но еле умудряется уловить его сквозь шум в ушах. Мир покачнулся; обжигающая боль движения ещё сильнее приводит в сознание. Пред взором пляшут длинные локоны, изящные драгоценности обнимают элегантную шею и прячутся в свободных распахнутых одеждах; глубокий v-образный вырез оголяет грудь, вздымающуюся под брызгами крови. Голос продолжает говорить, но разобрать слова всё так же трудно; Лю Цингэ прикладывает все усилия, чтобы поднять глаза, едва способный нахмуриться в негодовании своим бессилием... если только разглядит лицо этого человека, он сможет... - ...шу, - произносит голос так близко, словно бы на ухо. Поле зрения вдруг ограничивается занавесью тёмных волос. - Я могу спасти тебя. Позволишь? - смрад крови сменяется запахом, исходящим от волос и кожи мужчины; тёплый и близкий, тёмный и успокаивающий. Боль раздирает тело Лю Цингэ, его знобит... Рука на груди вливает ци в его тело, но этого недостаточно. Он чувствует. Он может сдохнуть здесь. - Не засыпай, держи глаза открытыми, - говорит голос, и, если б Лю Цингэ не был так занят тем, чтобы дышать – вдох, выдох, вдох, и выдох – он мог бы поклясться, что в голосе звучало что-то похожее на... беспокойство. Панику. Не говори мне, что делать, хочет ответить Лю Цингэ, но выходит лишь сломанно закашляться, неудачно вдохнув. В злости, горный лорд заставляет себя пялиться, желая сфокусировать взгляд. Расплывающееся лицо над ним приобретает чёткость... губы, приоткрытые в тревоге, светящаяся красная демоническая метка, глаза, обрамлённые густыми ресницами, блестящие влагой, словно звёзды. Эти глаза так же красны - и уголки их, и радужка; цвет пробуждает какой-то дремавший прежде инстинкт самосохранения в Лю Цингэ, он пытается взять себя в руки, но волна тошноты и боли заставляет моргать и, в конце концов, закрыть глаза на задушенном вдохе. - Я не позволю тебе умереть, - выплёвывает голос над ним, шипя, будто это его владелец здесь на грани смерти. - Шишу-шишу, не засыпай. Шишу, шишу -- это Ло Бинхэ. Подумать только, этот демон вспомнил о долге секте только теперь, когда Лю Цингэ на смертном одре. Если он подохнет, Ло Бинхэ не потеряет лица. - Я спасу тебя, - говорит он мрачно, притягивая Лю Цингэ ближе, чтобы взять его лицо в ладони. Этот жест яркой молнией ослепляющей боли простреливает позвоночник; его слишком раздирают страдания, чтобы как-то воспротивиться, когда Ло Бинхэ приподнимает его голову, склоняя лицо к собственному. - Скажи, что разрешишь, или я всё равно это сделаю, - говорит он, ладони горячи на холодном лице Лю Цингэ. Горный лорд едва способен думать сквозь боль, сквозь ускользающее сознание, но он знает, что тот намеревается сделать; он и раньше грозился напоить Лю Цингэ своей кровью, стращал контролем над телом, что дадут ему паразиты. Ло Бинхэ, бывало, ранил его настолько сильно, что кровь казалась единственным выходом -- и всё же горный лорд отказывался, исцеляясь от всех этих угрожающих жизни ран собственными силами. На этот раз он не сможет. Даже непрерывный поток ци из руки Ло Бинхэ больше не мешает миру вокруг сереть. - Выпей мою кровь, - произносит Ло Бинхэ мягко, его пальцы нежно скользят в волосах Лю Цингэ, когда последний слышит, как дыхание захлёбывается кровью. - Кто это с тобой сделал? Знаешь, я же убью их, если ты умрёшь. От чьей руки ты можешь пасть, кроме как от моей? Ощущение пространства ускользает от сознания Лю Цингэ; рука Ло Бинхэ придвигается к его рту. - Скажи мне "да", - шепчет Ло Бинхэ смертельно мягким голосом. Из последних сил, что остались в теле, Лю Цингэ едва приоткрывает губы. Что-то прижимается к его рту, а потом тёплая кровь струится по языку в глотку, однородная, как хорошее вино, легко проскальзывающая в горло. Словно она течёт целенаправленно, обладая собственным разумом. Какое-то время - секунды, вечность - мелкие глотки успокаивают, взволнованное сердцебиение наконец-то замедляется, наконец-то утихомиривается. Какое-то время Лю Цингэ не чувствует боли - не чувствует ничего, по правде сказать, и практически выдыхает в облегчении. И потом что-то в его теле вспыхивает, как молния, мчащая по венам, протыкающая насквозь от груди до пальцев. Тело Лю Цингэ оказывается на чужих руках, они укладывают его, поддерживают, когда сердце внезапно замирает в рёбрах и яркая горячая боль заставляет дышать - сперва неровный вздох, после - хороший вдох; в мгновение ясности он видит серьёзный пронзительный взор Ло Бинхэ. - Будет больно, - говорит он, перемещая руку, до сих пор капающая с запястья кровь заляпывает лоб Лю Цингэ. Не проходит и секунды, как горный лорд дёргается в его хватке, как только ожесточённая острая боль, подобная тысяче игл, проносится по его телу, выжигая себе путь чрез зияющие в теле раны. Одной рукой Ло Бинхэ придерживает голову Лю Цингэ на своём бедре, вторая расположилась на груди терзаемого судорогами в его хватке горного лорда. Его сердце так быстро и сильно колотится под рёбрами, словно вот-вот взорвётся, и Лю Цингэ с ошеломляющей ясностью понимает, что его тело заставляют исцеляться - стягивая вместе сломанное, побуждая порванные мускулы и кожу восстанавливаться, срастаясь с беспощадной точностью. Он потерял слишком много крови, это тяжело, но тёплый поток ци Ло Бинхэ помогает вынести боль, не терять связи с реальностью, когда уже само выживание кажется слишком трудной задачей. Дыхание возвращается к Лю Цингэ практически мгновенно, одно его проколотое лёгкое наконец-то поспевает за напором втягиваемого воздуха. Ощущение конечностей вспыхивает покалыванием и тяжестью против сокрушающий боли, пожаром жгущей сломанные рёбра и разорванную плоть, которые насильно заживают, заживают, заживают. Это будто длится часами; бесконечное, неизбежное, словно единственное, отныне будет в его жизни: разрывающая, раздирающая, выжигающая себе путь боль. Мощные руки Ло Бинхэ ограничивают движения горного лорда, удерживают, как бы Лю Цингэ ни трясло, пока последнему не остаётся лишь лежать, тяжело дыша, под контролем Ло Бинхэ, подобно раненому дикому зверю, что больше не в силах сопротивляться поймавшим его рукам. Спустя, по ощущениям, эоны, боль всё-таки отчасти утихает... из невыносимой агонии перетекает в простой кричащий дискомфорт. Облегчение столь всепоглощающе , что он больше не может выносить этого. Каждый вдох несёт ошеломительное облегчение его организму; каждый выдох несёт его ближе к мгле. В конце концов, он сдаётся спасительному бессознанию. Когда голова расслабленно ложится на крепкую тёплую грудь, Лю Цингэ думает, что, независимо от того, предначертано ему было погибнуть или нет, смерти придётся постараться, чтобы вырвать его из рук Ло Бинхэ.