Выбор есть

      Изуку мог уйти когда хотел, просто встать да пройти эти несколько шагов по скрипучему паркету. Мог своровать у Томуры ботинки, так как, кажется, его собственные затерялись ещё когда он сюда пришел, возможно под многолетним слоем пыли. К тому же, ему совершенно плевать, что их размеры ноги сильно отличаются. Изуку мог взять с крючка у двери чужое пальто с мехом на воротнике, которое, кажется, появилось относительно недавно. Входная дверь никогда не запиралась, не было надобности. Он мог уйти, мог пойти домой, мог пойти в полицию да сказать мол: вот он я, нашелся. Мог, мог и ещё раз мог. Да вот не хотел.       Иногда проходя из спальной на кухню, он подолгу оставался стоять в коридоре вперившись в обшарпанную дверь. Мог стоять так долго, до потемнения в глазах, стоять так, пока отчаянно закатывающий глаза Шигараки не распахнет её перед его носом. Намекая, что вот он, выход, иди коли хочешь. А Изуку не реагировал никак, каждый раз застывал на месте из-за спертого дыхания и резкого порыва свежего воздуха. Дверь захлопывали так же стремительно, как и открывали, а в глазах начинало щипать из-за поднявшейся в воздух пыли. И Изуку шел дальше, не на улицу, отнюдь. На приветливо помигивающую почти перегоревшей лампочкой кухню.       — Ты когда-нибудь свалишь, мелкий? – неожиданно интересуется Шигараки, медленно перебирая прядки чужих отросших волос. Изуку лениво приоткрывает глаза, высвобождаясь из оков легкой дремы, обдумает вопрос и медленно пожимает плечами.       — Если прогонишь, — бормочет он, посчитав нужным проговорить что-то вслух. Томура лишь ухмыляется и вновь переводит взгляд на дисплей смартфона. Мидория прикрывает глаза обратно укладывая голову на колени Шигараки. Не его дело о каких супер-важных-злодейских-делах переписывается Томура. Определенно не его.       А вот спать тоже не хочется, хоть привычное состояние полудремы всё так же преследует, ни на шаг не отстает уже несколько... А сколько он уже тут? Зато есть время подумать. Думать-думать-думать, интереснейшее занятие особенно в последнее время. К примеру, поразмышлять о том, как он тут оказался. Или, может о том, как там его мама? Сколько примилейших тем, чтобы развлечь самого себя.       Наверное, ему давно стоит сходить и извиниться перед матерью. Кажется, он действительно поступил по-свински. Сбежал в один день, да и всё, не прихватив с собой ничего кроме болотной куртки, предварительно оборвав с неё дурацкий мех. Выпрыгнул из окна да и пропал с концами, ни записки, ни весточки. О да, он отвратительный сын. Один раз он даже почти что решился, отнял у Шигараки кроссовки с курткой, так как тогда, черный висящий на крючке у двери плащ ещё не появился. Даже в проеме двери застыл лишь на пару секунд, некоторое время не решаясь переступить. Да и спускаться долго не нужно было, всего один пролет по старым кафельным ступенькам, и вот она, заветная, распахнутая настежь железная подъездная дверь. Изуку и сорвался тогда на бег, кутаясь в большеватой для него куртке и стараясь удержать на ногах слетающие кроссовки.       Улица встретила его прохладой, грозовыми заполняющими всё небо тучами и непрекращающимся ливнем. Он остановился, как маленький ребенок вытягивая руку наружу, под ледяные капли дождя и заворожённо, будто бы никогда раньше не видел подобного, уставился на то как вода стекает по ладони. На границе между улицей и недружелюбным подъездом показался Томура в привычной домашней растянутой серой футболке, он тихо хмыкнул зачем-то напомнил и так до дыр заученный адрес своей квартиры и ткнул в руки зонт. Изуку всегда мог уйти.       Как только Изуку с удивлением принял «подарок» и раскрыл, поднимая над головой, Шигараки махнул рукой на прощание с грохотом захлопнув тяжелую дверь. Подросток замер, район всегда был пустоват, а вот во время дождя казался действительно заброшенным. О том что здесь остался хоть кто-то, оповещали лишь горящие из-за устроенной грозовыми тучами темноты окна. Изуку примостился на краешек мокрой от дождя, желтой исписанной всевозможными граффити скамейки. Над головой всё так же любезно отданный Томурой зонт. Мило. Так и сидел, не решаясь шагнуть вперед, к своему старому дому и в тоже время назад в свое прошлое. Он может, но не хочет. Так и закончилась та попытка, на мокрой скамейке под старым черным зонтом.       Томура и бровью не повел, когда он тогда вернулся всего через пару минут. Знал, что всё этим и закончится и так и продолжил пялится в телевизор. Зато потом любезно отпаивал неделю лекарствами, пускай количество ехидных фразочек и не убавил, но не упоминал о его цели выхода в тот раз. Крайне мило с его стороны. Хочется верить, что мама забыла о нем, что не искала. Да вот Изуку прекрасно знает, что это не так. Знает ещё с того момента, как Томура притащил домой сорванную с какого-то дома листовку о его пропаже. Тот тогда ещё долго смеялся с его явно неудачной фотографии на обнаруженной им бумаге, а Изуку лишь попросил его расщепить её. Сидел со жгучей болью наблюдая за тем, как она распадается вместе с его прошлым. Тогда стало легче, а Шигараки в тот день был не против того, чтобы Изуку поревел ему в плечо.       А сейчас Изуку сидел у любимого окна в гостиной, укутавшись недавно купленным пледом, и наблюдая за тем, как ещё белые, не грязные хлопья снега летели на асфальт, в грязные, серые сугробы. Умиротворяющая картина.       — Томура, — зачем-то окликает Изуку. — Какое сегодня число? — кажется, это его первый вопрос о дате с тех пор, как он появился здесь. Растрепанная голова Шигараки показывается из кухни, тот сверяется с телефоном.       — Четырнадцатое января, — бросает он и вновь скрывается из поля зрения.       — А, — неопределенно хмыкает Мидория и обратно роняет голову на сложенные руки. Год назад, да, кажется ровно год назад он признался Каччану, нет, Кацуки, в любви. Даже мило тогда было, очень здорово и очень нездорово. Он поднимается на ноги, а плед тихо спадает с плеч на пол. Вспоминать о Кацуки не лучшее занятие, пожалуй, самое худшее.       Подбирается к Томуре неспешными тихими шагами, заранее зная, что тот и так его заметил. Встает на цыпочки, нелепо, по-детски чмокает того в губы. Наверное, у них всё так начиналось, с до жути глупого, несерьезного поцелуя в губы. Отношения, секс, утро, новая жизнь. Томура как всегда удивленным не выглядит, лишь растягивает губы в похабненькой ухмылочке. Изуку подхватывают по руку, тащат за собой и валят на жалобно скрипнувший диван. Нависают сверху запуская шрамированные руки под футболку, сжимая бледную кожу до боли, до новых синяков. Изуку выгибается, сопровождает его действия тихим, протяжным стоном. Обхватывает руками спину любовника и тихо хихикает. Приближается к лицу Томуры близко-близко на этот раз вовлекает в поцелуй настоящий, совсем не детский, головокружительно долгий. В блаженстве жмурится и запрокидывает голову назад, когда рука Шигараки проходится по бугорку в чересчур узких штанах. Изуку Мидория не может уйти потому, что не хочет.