Выбор есть

      Сегодня коридоры в больнице как-то пустоваты. Конечно, все выглядит как обычно, вечно снующие туда-сюда врачи да медсестры и сидящие то тут, то там пациенты, но что-то явно не так, Изуку всем нутром чувствует. Неприятное чувство подкатывает к горлу, застревает липким комком неуверенности, противно сдавливает легкие. Он отчетливо слышит каждый свой шаг, даже не смотря на стоящий вокруг невнятный шум голосов. На ноги смотрит внимательно, вновь глупой детской забавой увлекается, старается не наступить на стыки между плитками, в которых так и бурлит зияющая, пускай и вымышленная пустота. Как-то уже совсем и не весело, хотя в детстве это занятие было увлекательным. Какие же глупости. Путь до палаты уже почти здорового Томуры преодоляется как-то слишком тяжело. Рука же в противовес ложится на дверную ручку уверенно, поворачивает её быстро. Предчувствие не подводит, Томуры нет. Зато есть упершаяся коленкой в подоконник, зажавшая в зубах сигарету, и уверенно делающая вид что занята чем-то важным блондинистая медсестрица. Лилит кажется. Он не пересекался ни с кем из Лиги в районе месяца, вновь утонул в толще вод океана блаженного покоя и чрезмерной усталости. К черту общение, ему хватает маленького островка уюта квартиры и походов к Томуре в больницу. К черту всех этих кретинов. Они не нужны, Томура прав.       — Где Томура? — он хмурит брови, привлекает чужое внимание к себе. Собственный голос режет уши, как-то непривычно слышать его вновь. Женщина оборачивается, оглядывает его внимательно-внимательно, щурит глаза.       — Выписали истеричку твою, сегодня утром еще, — слова бьют по мозгу, глаза распахиваются недоуменно. Липкий комок неуверенности, застрявший в горле, начинает мешать дышать. Почему Томура не сказал ему? Ему плевать? Он решил его бросить? Сбежать? Покинуть? Зрение плывет, глаза метаются из стороны в сторону по убранной, идеально выдраенной палате. Нетнетнет. — Эй-эй-эй! Парнишка, ты это, не задыхайся мне тут, — девушка соскакивает с подоконника. — Тихо-тихо, — успокаивающе шепчет, кладет руки на плечи, усаживает на непонятно откуда появившийся стул. — Давай, прикрой глаза, — он выполняет, может станет легче? — И вдохи нормальные делай, воздух у тебя не заберут, — ждет несколько секунд. — Часто с тобой так? — Изуку неуверенно мотает головой. — Гипервентиляция легких при панических атаках, м-да, — бормочет блондиночка.       — Вылечите? — зачем-то язвительно фыркает Изуку и откидывает голову назад. Окончательно заразился ехидными шутками от Томуры что ли?       — Это у тебя с башкой проблемы, тебе б к психологу, малой, — слышится скрип пружин матраса, вероятно, Лилит тоже решила присесть. Глаза открыть что ли? Не нужно ему ни к какому психологу, всё это чушь и полнейший бред. Сплошное промываени мозгов, как говорит Томура. Не нужно ему подобное, увольте. Просто дайте бесконечность на отдых, этого скромного подарка будет вполне достаточно. Рука невольно вцепляется в сидушку твердого стула, аж до противного скрипа отросших ногтей.       — Так что там, — голос хрипит. — С Томурой?       — Говорю же, выписали утром сегодня. Выпнули, ага. За шкирочку вместе с ошивающейся тут голубовласой наглой девчушкой. Так что не парься, в норме твой, — она возводит глаза к потолку, думает. — Кем бы он тебе там не был, — вскидывает руки вверх. — Дело не мое.       — Ясно, — бросает холодно, поднимается на ноги сразу же ухватываясь за дверь. Она помогает не грохнуться на пол.       — Я бы на твоем месте ещё посидела, — хмыкают ему в след. — И вообще, на учет к нам в больницу встать советую, выглядишь, — вновь окидывает внимательным взглядом. — Неважно.       — Важно я выгляжу, — язвит в ответ. Нет, Томура определенно заразен с его этими злыми ответами. — Вполне себе, — добавляет под конец.       — Ками, и ответы у них видите-ли одинаковые, — громко вздыхает. — Если говорю неважно, значит неважно. Зря что ли в меде горбатилась лет пять. Заходи в общем ещё, но я не заставляю, морока одна с вами, — машет рукой, намекает валить поскорее и руку к виску прикладывает, медленно начиная массировать. Изуку зачем-то кивает на прощание, пускай они и не друзья, так, знакомые. Мысле в голове по дороге домой витают какие-то тяжелые, неправильные. Он не идиот, и ненавидит людей, делающих слишком поспешные выводы. Скорее всего, они с Томурой просто разминулись. Да, именно так. А всё, что он себе там надумал — лишь глупенькие выдумки, ага-ага.       Из-за двери квартиры слышится невнятный шум, улавливается это слабо, но привыкший к тишине мозг остро реагирует на любой шум. Дверь он не запирал, поэтому, в этом нет ничего странного. К тому же, у Томуры точно есть ключ. Это же его квартира, верно? Изуку как-то воровато оглядывается по сторонам, бесшумно проскальзывает внутрь. Деревянные половицы скрипят под ногами, пока он быстренькими шажками идет вперед по коридору. Не включаемый с последнего прихода группки злодеев-идиотов телевизор вновь работает. Странно. Томура никогда не включал его ни для чего кроме игр. Разваливался всегда на стареньком диване, гад, да место все занимал, выгоняя сидеть на ковер. В этот раз диван тоже занят, на удивление, не Томурой. Какого блять хера?       — Звиняй, — хмыкает глумливый хрипловатый голос. Только не это, начинает мутить от отвращения при виде этого человека. Глаза Даби щурит еще больше чем обычно, урод. Скоб скрепляющих омертвевшую кожу с живой прибавилось, мерзость.       — Что ты тут делаешь? — натурально шипит сквозь зубы, хмурит брови сильно-сильно, строит недовольное лицо. Устрашающего впечатления это не производит. Чертова внешность безобидного мальчика-одуванчика.       — Невежливо так обращаться с гостями, Мидория Изуку, — девчонка, которую он раньше и не приметил выглядывает из-за дивана, сверлит смешливым взглядом. Голубые волосы уложены аккуратно. Точно, ебаная Мэри.       — А мы тут фильмецы смотрим, — полу-ухмылкой отвечает на ранее заданный вопрос Штопанный уродец. — Юмористические, — Изуку недоуменно хлопает по-оленьему безобидными и большими глазами. Женщина с экрана насаживается стопой на торчащий из лестницы гвоздь. Кажется, он даже слышит, как плоть её по швам разрывается. Рамка с фотографией выпадает из её рук с шумом разбиваясь.       — Ага, — закатывает глаза Фэйтон и переворачивается на диване вверх ногами. Пиздец. Он точно не ошибся домом? Может ему пойти? — У этой черновласки странные вкусы, забей, — машет рукой она. Какая-то слишком дружелюбная сегодня. Что вообще происходит?       — Что вы оба, — он хмыкает, задирает нос. — Здесь делаете? — он тут главный или кто? Да пошли они блять. У него своих забот хватает.       — Да ладно, Изуку, — хриплый голос из-за спины пробегает мурашками по шее. Мидория оборачивается быстро, был бы хвост, вилял бы им радостно-радостно, но, к счастью, хвоста нет. Томура выглядит не то чтобы паршиво, скорее потрепанно. Изуку праведным гневом злится на тех, кто вообще выпустил Шигараки из больницы. Действительно, какой кретин? Волосы привычно растрепаны, как обычно выглядят сухими, нездоровыми. Глаза щурятся в лукавой ухмылочке. Мило. — Не будем выгонять тех, кого можно потенциально эксплуатировать, — на лицо невольно улыбка натягивается. Глупая такая, со стороны точно дурацкая. И где Томура таких слов нахватался, пф.       То, что в комнате находится ещё кто-то забывается вмиг, как-то плевать уже откровенно. Томура теперь тут, все будет по-старому, ничего не изменится, все будет хорошо. Так действительно плевать откровенно на все ранее произошедшее. Сейчас гораздо важнее лежащая на его спине рука Томуры, мягко поглаживающая по позвоночнику. Изуку невольно приоткрывает один глаз, когда старший слегка пошатывается вбок. Что-то не так. Вторая, не обнимающая его рука опирается на красивую такую, сделанную вероятно из красного дерева трость. Руки Изуку невольно комкают футболку Томуры, будто в попытке поближе притянуть к себе. Дьявол, и почему он не подумал, что может сделать ему больно. Изуку противно шмыгает носом, в груди противно щемит, грусть подступает неприятным комком к горлу. Почему-то, он раньше и не удосужился представить как сложна жизнь Томуры. Может быть, когда-то давно и задумывался, размышлял. Он помнит об этом не очень хорошо, потому что Томура просил не думать ни о чем. Точно.       — Ну-ну, — успокаивающе шепчут в макушку.       — Будете трахаться, — чужой мерзкий голос разрывает чувство спокойствия. — Закройте дверь, пэже, — Даби заносчиво фыркает, и строит такую рожу, что Изуку аж невольно озноб пробирает. И как его губы так растягиваются. Пиздец полнейший. — Хотя, — задумчиво хмыкает и глаза к потолку возводит. — Я бы посмо..       — Даби, животное, — шипит голубовласая девица, не дает договорить мерзкую фразочку. И на том ей спасибо. Теперь ей можно и испариться. — Извини, — ойкает виновато, глазами с пышными — прямо как у него! — ресницами хлопает да на Томуру смотрит. Тот в ответ плечами пожимает, плевать мол, отступает на пару шагов назад скрываясь в темноте другой комнаты. Откидывает резную, точно сделанную на заказ трость на пол, явно недолюбливает её. Приземляется на кровать, жестом показывает действительно закрыть дверь, потому что их разговоры — не чужого ума дело. Мудак Даби ржет за дверью. Неловко, неприятно.       — Мои подчиненные — кретины, — хмыкает Томура. — Не переношу, — смешно морщит нос. Изуку хихикает.       — И Мэри? — неожиданно хмурит брови.       — Не важно в прочем, — Изуку это не нравится. Почему он съезжает с темы? — О другом сейчас.       — Что-то не так? — Изуку выгибает выразительную бровь, от чего-то неловко мостится рядом.       — Да нет, — губы тянутся в злобном оскале, уж точно не улыбке. Но Изуку не страшно, Изуку нравится. Если Томура так себя ведет — значит все хорошо. — Всё так, как и нужно, — вероятнее всего по привычке прикусывает губу, отдирает зубами верхние слои сухой кожи. Младший непроизвольно облизывает губы, проверяет на сухость.       — Что-то хорошее? — притягивает колени к себе, укладывает голову на них, не отрывает взгляда от Томуры. Тот в порядке, и это хорошо. Теперь все хорошо.       — Не то слово, — тянет фразочку в своей манере, ехидно так, почти злобно. — Я, — акцентирует. — Ухапал себе огромную резиденцию, — Изуку непонятливо моргает. — С красными обоями, — Томура гордо вскидывает нос. Смешной. — И коврами, — зачем-то добавляет, причем гордо так, как ребенок, ей-богу.       — Зачем она тебе? — сердце так и чует что что-то здесь не так.       — Так тебе интересно, м? — лицо Томуры оказывается как-то слишком близко. Изуку глупо моргает в ответ. Уши так же по-дурацки вспыхивают, к счастью, в темноте не заметно. Томуре чертовски идут белые волосы. Зрачки у Шигараки чисто кошачьи при охоте, широкие-широкие, как будто тот отборной наркотой закинулся. Красиво. Как-то чересчур красиво. Младший запоздало кивает в ответ на вопрос. Взгляд Томуры действительно привораживает. — Мы переезжаем, — отстраняется резко, слишком далеко. Изуку это не нравится. Очень не нравится.       — Зачем, — испуганно ойкает, руками вцепляется в простыни.       — Изуку, — тянет его имя сладко, почти приторно. Укладывает руки на плечи, прислоняется нос к носу. Приятно. — У меня авторитет, репутация, — кожа у Томуры всё такая же холодная, а дыхание — горячее до жути. — Ты ведь не против Изуку, — как всегда произносит его имя слишком.. просто слишком. — Тебя ведь ничего здесь не держит, так, Изуку? — собственное имя дурманит разум. — Единственное важное что у тебя есть, это ведь..       — Ты, — шепчет в чужие губы. Смотрит в глаза приворожено.       — Я, — тянет губы в глумливой улыбочке.       — Ты, — зачем-то повторяет Изуку, легонько кивает. Старший вновь ухмыляется, и опять отстраняется подальше. Обидно, до чертиков обидно.       — Тогда никаких проблем? — младший вновь кивает. Тогда, наверное, никаких проблем. — Мэри проводит тебя, — произносит резковато, будто тему переводит. Как-то слишком холодно и грубо. Почему так грубо? И вообще..       — Почему Мэри? — с отвращением морщит нос он.       — Потому что Штопанный уродец, — его легко щелкают по носу. — Нужен мне здесь, будет носится вещи собирать, — злобно хмыкает старший.       — А ты? Не пойдешь? — Изуку смотрит с надеждой.       — Не сейчас, — его легко треплют по голове, аккуратно, чтобы было не очень больно, подергивают волосы на затылке.       — Хорошо, — отвечает понуро, перехватывает чужую руку, убирает от своих волос. Потому что обидно. Его опять бросают. Неприятно, до бусинок слез обидно. Он поднимается на ноги, не оборачивается и выскакивает за дверь. Обидно. Неприятно.       — Я бы трахнул своего брата, — заключает из гостиной голос Даби. Пиздец, пожалуй, ему стоит еще недолго посидеть в коридоре и не мешать этим уродам.       — Ставим вопрос ребром, — Изуку так и слышит, как Мэри глаза по-лисьи щурит. — Кто бы не трахнул твоего брата?       — Тебе ж вроде блондины нравятся, — задумчиво хмыкают в ответ.       — Да беленькие, блондины, все одно и то же, — отмахивается девчушка. — Под одну гребенку всех светловолосых! — Изуку даже из коридора видит, как та вскидывает руки вверх. О чем они блять разговаривают?       — Так у него ж того, — недоумевает чужой голос. — Половина волос красная, — в квартире возникает несколько секундная тишина, Изуку даже задумывается над тем, чтобы наконец пройти вперед.       — Ты, — голос у Мэри срывается на кашель. Даби ржет на фоне. Все это до жути странно и омерзительно, почему все в окружении Томуры.. такие. Такие неправильные, какие-то оскверненные. Сумасшедшие, мерзкие до жути. — Ты про того брата?! — меж тем продолжает девица. — Фу блять. Добавь это в список причин.       — Каких причин? — обрывает громкий хохот резко.       — Почему тебя все ненавидят, — надменненько бросает в ответ и с тихим стуком спускает ноги на пол. Изуку неловко ойкает, сталкиваясь глазами с Мэри, та же, в свою очередь, лишь бровь вопросительно поднимает, да к нему топает, картинно игнорирую ржущего на фоне Даби. — Пойдем, мелочь, — недовольно хмыкает она сверля столь же злобным взглядом. Мэри подслушивала? Знала заранее? Или Томура понимал, что он согласится? В любом случае, не так уж и важно, да.       Идти куда-то с Мэри по всё еще холодным улочкам некомфортно. Такое ощущение, что девчонка так и хочет завести за какой-нибудь угол да грохнуть. Чувство при таких мыслях охватывает неприятное, тянущее чувство страха. Целая толпа мурашек пробегает по спине. Скорее всего от холода, точно, от холода. Мэри вздыхает тяжело глядя куда-то вперед, изо рта облачка пара вылетает, да вверх к небесам устремляется. Смотрит задумчиво-задумчиво, как Томура в некоторые моменты жизни. Проскользнувшее в голове сравнение заставляет нахмурится.       — Послушай, — Фэйтон вздыхает как-то слишком устало для ее мрачного образа и характера. Изуку косится на нее краем глаза, та выглядит чересчур спокойно с этими алеющими на морозе щеками и неровно напяленной на голову красной шапкой скрывающей уши. — Ты мне не нравишься, откровенно, — вся секундная доброта к Мэри пропадает. Он, к слову, об этом и так знает. — Предполагаю, взаимно, — Изуку кивает. Потому что правда. Мэри бесит до пятен перед глазами, до нервного тика. Ходит со своей улыбочкой, счастливая до жути, со всеми общается так непринужденно, будто право на это имеет. Сука. — Но думаю мы договоримся кое на чем, — Изуку поворачивается к ней, глазами пытается заинтересованность показать. — Перед Томурой делаем вид что мы такие хорошие, дружим и вообще бэстис, — кривляется как-то по-Томуровски. — Тьфу, опять заразилась этими Дабинными, — хмурит ровные бровки, отличающиеся по цвету от всей массы волос. — Фразочками. Но суть ты уловил, я надеюсь, — показушно вздергивает подбородок и отворачивается, но Изуку зачем-то кивает. Притворяться, он, наверное, умеет. Дальше идут молча, разбавляемой стуком подошвы о всё ещё холодный асфальт. Он ежится, на улице, несмотря на то чти зима начинала подходит к концу всё так же холодно. На голову ему приземляется что-то теплое, он перехватывает рукой. Красная шапка. — Оденься, — мерзкая девчонка всё так же не поворачивается, уверенно смотрит вперед. — Я тебе не мамочка, чтобы следить за тем, чтобы ты не сдох от переохлаждения, — наглая сука бьет по больному, напоминает о матери. Интересно, как она там?       — Я и не просил, — щерится он. Девчушка действительно мерзкая.       — Надень а? Не хочу потом парится, — недовольно фыркает и замолкает. Вновь тишина.       — Почему блондины? — Изуку сам не знает зачем интересуется, наверное, просто неловко идти так, в тишине. Мэри от неожиданности ойкает как-то слишком похоже на него, даже смешно. Быстренько берет себя в руки, вон, даже лицо у нее не такое выразительное как у него самого.       — Не ясно что ли? — наконец-то поворачивается к нему. — Потому что Даби — брюнет, — и тихо «как-только-девочки-умеют» хихикает. Логической связи Изуку не видит ни в какую. — А еще, — гордо вскидывает палец наверх. — Потому что блондины всегда такие, ну, — тот же палец к губам прикладывает. — Блондины. Но ты не подумай, я не сексистка, — задумчиво хмыкает. — А может и сексистка, не знаю, — и вновь взгляд в толпу прохожих устремляет. Кажется, они успели зайти в более оживленные районы. Фэйтон неожиданно щурит глаза, потом удивленно приоткрывает рот. — Хотя нет, похоже сексистка. Потому что по моему мнению, типичная блондиночка выглядит, и ведет себя так, — невежливо тыкает куда-то в толпу. — Вот это встречи у нас тут, — заливается шелестящим смехом. Изуку устремляет взгляд туда, куда указывает аккуратный палец. И застывает. Зрение у него не очень, наверное, успела развиться близорукость, но этого человека он не перепутает ни с кем даже в расплывчатом виде. Он и так чаще всего видел его именно так, правда, из-за пелены слез перед глазами. Волосы действительно блондинистые, и всё такие же, такие же как раньше, такие же как у Даби, колючие-колючие. А лицо, уж наверняка, исчерчено гримасой недовольства. Всегда так было, ничего не меняется. Люди не меняются. — Чего застыл? — обращает внимание успевшая пройти несколько шагов Мэри. — Пойдем-пойдем, к нему прикапываться весело. Смешной парнишка, и сбегается от него легко, — ухмылка у нее как у Томуры, наглющая. — Ты же не знаешь его, я уверена, пойдем познакомлю. Мелкий гаденыш в геройской школе учится с которой мы не в ладах, — хихикает почти радостно. Страх пожирает изнутри, сковывает тело, рвется наружу ломая ребра.       — Подожди, не нужно, пожалуйста, — голос хрипит, он и не успел заметить, когда горло пересохло. Сердце будто сжимают чужие руки, сжимают сильно, до ноющей боли и излишней тяжести. Взгляд Мэри на секунду становится презрительным. Неприятно. Но рассказать не может. Кажется он задыхается. Черт. Плохо. Очень плохо.       — Да ладно, бегать быстро не умеешь? Если да, то не волнуйся, Игучи, — опять незнакомое имя. — Пригонит примерно почти сейчас, так что свалить сможем в любом случае. А пацана позлить — дело святое! — Изуку не успевает её остановить. Изуку не может. Легкие оплетают лианы липкого ужаса, обвивают, не дают вздохнуть. Мэри поднимаю руку наверх, машет. Вторую ко рту прикладывает, что бы акустика получше была. — Эй, Взрывомэн! — машет как старому знакомому, как другу, вот проходящим людям и плевать. Кацуки застывает, прекращает вероятный разговор с аловолосым пареньком, оборачивается резко, агрессивно. Изуку вздрагивает. Сколько они не виделись? Девять месяцев? Десять. Он не уверен, и не думает, что вообще хочет об этом размышлять. Кажется он не дышит, ну или же это морозный воздух не может насытить мозг кислородом. Все плывет, все плохо. Кажется он где-то тонет. Погибает прямо на месте. Дьявол. — Давно не виделись, блондиночка, — Мэри всё так же орет через всю улицу, язык показывает. Кацуки не реагирует, щурит глаза. Смотрит. Всматривается. Замечает. Взгляд приобретает оттенок удивления и непонятного страха. Как-то не по Каччановскому. Как-то неправильно. Люди не меняются. Их разделяет оживленный проспект, красный свет на светофорах и не высокие зеленые оградки, это успокаивает.       — Изуку! — голос Кацуки едва слышен за шумом машин. Но Изуку слышит. Изуку значит, не Деку. Кацуки оглядывается по сторонам, ищет способ перейти дорогу. Зачем? Мидория отшатывается назад, невольно прячется за спиной застывшей в ступоре Мэри, та на удивление выше его.       — Вы знакомы? — шипяще интересуется. Руки трясутся, голос, наверное, тоже, поэтому он лишь кивает. Одна из черных непримечательных машин останавливается у обочины. Криво так причем, да так резко, что ехавшая позади легковушка чуть не врезается в нее. Мэри перехватывает за запястье, буквально впихивает его на заднее сидение воровато озираясь по сторонам. Сама же запрыгивает на переднее, разваливается на нем внаглую.       — Кто это? — грубый мужской голос. Изуку не хочет смотреть.       — Работай таксистом, Ящерка, а не задавай вопросы. Давай-давай, — прикрикивают на него. Изуку даже благодарен. Они трогаются с места, это радует.       — Я не таксист! — недовольно вскрикивает незнакомец. Мидория не пристегивается, притягивает к себе колени, обхватывает их. Хочется забиться куда-нибудь. Желательно в угол какой-нибудь темной комнаты.       — А ты мне тут попререкайся, — шикает девица. Изуку понимает что очень зря не пристегнулся на первом же повороте, потому что водит один из членов Лиги крайне криво. Фэйтон тихо похихикивает, когда Изуку с недовольным лицом поднимается с пола. — Я вожу ещё хуже, на меня даже не смотри, — пожимает плечами, вероятно, привыкла к таким поездкам. Изуку верит. Зачем-то остается сидеть на полу, тут кажется, как-то безопаснее. Окон нет. Каччана нет. Ничего нет. Приятно.       Приезжают они под маты врезавшийся лбом в панель приборов Мэри. Кажется, пока это двоя спорили, они сумели спровоцировать в районе трех аварий на дрогах. Изуку предпочитает не думать. На душе как-то до жути тяжело, почти страшно. Он был не против встретится с кем угодно из своего прошлого, но точно не с Кацуки. Его будто толща воды резко захлестывает, наваливается невидимой тяжестью, мерзкой неприязнью. Вода опутывает лианами водорослей, не дает вырваться из мыслей.       — Эй, — щелкает у него перед лицом рука с аккуратным маникюром. Он мотает головой, сбрасывает пелену. — Ты это, прости за ситуацию с тем блондинчиком, не знала что вы знакомы, — тупит взгляд.       — Забудь, это не важно, — он тоже отводит взгляд. Мэри раздражает всё больше.       — И еще, я не тот человек, которого тебе стоит слушать, — на лице вмиг надменная усмешка расцветает, чудно. — Но могу сказать что на четвертом этаже самые пиздатые комнаты, сама там живу и тебе советую, — произносит и гордо взмахнув волосами по асфальтной дорожке вперед устремляется. Томура действительно ухапал высоченную резиденцию, и как он это сделал, знать откровенно не хочется.       — Изу-чан! — подпрыгивает на первом этаже Тога. Изуку игнорирует.       — Рад видеть! Как жаль что ты здесь, — счастливо улыбается в лифте Твайс держа в руках картонную коробку. Изуку не обращает внимания.       — Жуть какой ты не приветливый, — хмыкает на четвертом этаже голубовласка. Изуку бросает хмурый взгляд.       Совет Мэри на удивление хороший, комнаты здесь и впрямь славные. Правда слишком пустые, не живые. Какие-то чересчур чистые, не домашние, непривычные. Зато шторы длинные, и дверь запирается для надежности. Он проверил. Да и окна не с солнечной стороны, он не любит жару. Холод напоминает о Томуре, так спокойнее. Он обессиленно валится на кровать, та даже не скрипит, до жути непривычно. Мысли наваливаются скопом, сегодня опять произошло много, слишком много для него событий. Теперь ничего как прежде не будет, уж точно. Тут и дураку понятно, а он не дурак. У Томуры много дел, у Томуры много знакомых. У Томуры много всего. А у Изуку воспоминания о Кацуки, которые решили так живенько освежиться. Мерзость. Он заворачивается в одеяло, несмотря на несильную любовь к теплу, под одеялом с выключенным светом и занавешенными шторами даже уютно. Если натаскать сюда вещей будет как дома. Томура же будет жить с ним? Томура же не бросит? Комнат много, как-то чересчур. Волнение вновь обхватывает своими паучьими лапками, мешает провалиться в успокаивающий сон. Он даже жалеет что у него нет телефона, может быть, стоит попросить купить ему телефон, раз Томура теперь такой богатый да важный. От возникшего в голове гордого-гордого лица Томуры пробивает на улыбку. Это отвлекает от мыслей, помогает задремать, ведь сон — лучший вариант скоротать время.       Просыпается он под вечер, в комнате темень полнейшая, лишь приоткрытая дверь отбрасывает внутрь оранжевый квадрат света. Стоп, приоткрытая?       — Разбудил? — Томура неслышно проскальзывает в комнату и закрывает пропускающую в комнату свет дверь.       — Да нет, — Изуку зевает, потому что на самом деле да-да.       — Не да нет, а да да, — читает мысли Томура, и глухо смеется. Такой смех льется в уши медом успокаивает. Свет Шигараки не включает, поскольку ни он сам, ни Изуку в нем не нуждаются. Зачем? Какие глупости. — Извини, — матрас прогибается под чужим весом, старший мостится рядом, приобнимет со спины притягивает к себе поближе.       — Нет тебе прощения, — вздыхает Изуку да поудобнее голову устраивает.Уютно. Томура довольно хмыкает, лезет холоднющими руками под ткань домашней серой футболки. Оглаживает бока, нагло облапывает ребра, шею пылким возбужденным дыханием обжигает. Вторую руку ведет вниз, большим пальцем оглаживает выступающие от излишней худобы тазовые косточки.       — Подожди, — Изуку аккуратно перехватывает чужую руку.       — Что-то не так? — Томура хрипло сипит на ухо.       — Прости просто, — младший глаза тупит, осторожно, чтобы не задеть все пять пальцев уцелевшей руки переплетает их пальцы в неполноценный замок. — Не сегодня, — виновато.       — Без проблем, — Томура трется носом о шею, рука его съезжает не далеко, остается на талии. Уютно. — Что-то не так? — повторяет свой вопрос. Изуку головой качает. Его проблемы, не проблемы Томуры. У Шигараки и своих навалом, обременять и казаться навязчивым не хочется.       — Нет, ничего особенного, — вновь замолкает, жмется к старшему поближе. Уютно. Безопасно. — А у тебя, всё хорошо?       — Не представляешь насколько, — тянет лыбу Томура. Мидория довольно хихикает. Оказывается, интересоваться чужой жизнью все же весело. Стоит пораспрашивать Томуру о его «Не представляешь насколько» позже. Наверное, утром