Не очень быстро

Самое сложное было – не хихикать. Пока встаёшь, крадёшься к выходу из комнаты, спускаешься по лестнице. Ломион долго взвешивал, как лучше – скатиться по перилам или на цыпочках пробраться по ступенькам, и выбрал второе – только потому, что с перил он мог и свалиться, не успев затормозить, и вот тогда-то грохот обеспечен. А просто тут была несбалансированная лестница! В школе нормально он катался, а тут слишком крутой наклон. Всё это, собственно, он и пытался объяснить Итарильдэ, когда та в первый раз пришла на грохот, а Ломион вставал с местного тканого, под старину, ковра и делал вид, что всё так и спланировано. Итарильдэ – высокая, смешливая, уже студентка на каникулах, которой и смотреть-то не положено на презренных школьников, – Итарильдэ спросила: – Ты коленку не разбил? Или ещё можно ссадить ладони. Главное – получить травму, чтобы отец поужасался вдоволь. Нет? А Ломион упал неудачно, со всей дури – коленками на деревянный пол, сам даже восхитился звуку. И это ещё его всё детство Тьелкормо учил правильно падать! Да и мама тоже. Но в чужом доме вообще всё было неловко: он пролил кофе, который сам же вызывался принести, уже разбил узорчатое памятное блюдечко и напугал пару ягнят. – Нет, – сказал Ломион в тот раз, – мне очень жаль, но твой отец ничего не заметит, если очень не захочет. Он хотел говорить как Тьелкормо – чтобы всем вокруг становилось смешно, и чтобы все при этом отвлеклись от изначальной темы, и чтобы даже позорное падение в итоге выглядело если не блистательным, то хотя бы само собою разумеющимся. Хотел как Тьелкормо – а получался Куруфин. Ну ладно. Вон, отец вообще слов не нашёл бы – то есть его отец, не Итарильдэ. – Ну ладно, – сказала Итарильдэ, – но ты мог бы вымыть руки. А ты умеешь лазать по деревьям? Умеет ли он! Ну хорошо, за мамой ему не угнаться, и за Тьелкормо тоже, но вот с остальными дядями он бы вполне мог и сравниться! – Нужен лес, – сказал. – Я не полезу на все эти ваши яблони. – На яблони и нельзя, – она кивнула, – но скажи, если мы покинем сад… – Но твой отец не разрешает никуда уходить с фермы. – Он разрешит, если очень попросить, только расстроится. Поэтому мы ему ничего не скажем. На самом деле, ферма-то была огромная, гуляй не хочу. Загоны с овцами. Коровник. Огороженные выгоны. Яблоневый сад – таких сладких рассыпчатых яблок Ломион в жизни не видел. Их рукой сдави – сок брызнет. Посреди всего этого возвышался дядя – неизменно то с граблями, то с лопатой, то с ножницами для стрижки овец. Любил всё делать сам, и, хотя совсем всё он не успевал бы при всём желании, по крайней мере, он держался планки «многое». Если ранжировать дядь по немногословности, этот стоял бы сразу после Майтимо. Тем удивительнее было, что вот этот вот гигант, могущий, в принципе, поднять овцу и так в задумчивости куда-то с нею и пойти, позабыв, чего хотел – тем удивительнее было то, что Ломиона он боялся. Не совсем так. Стеснялся. Тоже не то слово. Боялся ущемить. Вот. Вот оно. Как будто дядюшка был в чём-то виноват, поэтому Ломиону полагались творог, мёд, свежие булочки, свобода от работы (точней, полагалась бы, если бы Ломион сам не поспорил, и это был, кажется, единственный раз, когда дядюшка посмотрел на него прямо и даже хмыкнул одобрительно), но вот хлопнуть его же, Ломиона, по плечу – авантюра недопустимая. Куруфин говорил: а, он всегда такой. Мама сказала: не обращай внимания, это же Турьо. Как дядя Турьо уживался с дядей Финьо, пока они все не выросли, Ломион не представлял. Вообще на ферме было хорошо. Розовый клевер. Тканые половики. Итарильдэ, опять же, по дому и окрестностям ходила босиком, что дарило надежду: вдруг в ней всё-таки тоже как-то проявится их общее безумие. Ну, ладно, не то слово. Не совсем безумие. Их семейная странная манера жить жизнь по диагонали или поперёк. Серьёзно! Ни один из его дядюшек, и тётушка Артанис уж тем более, и дедушки и около – никто из не был образцом нормальности, и, кажется, это никого не волновало. Ну, кроме отца. В смысле – его отца. Но поскольку он-то забрался ещё дальше, чем дядя Турукано со своей фермой, его голос значения не имел. Так вот. Главное было не хихикать. Потому что время было – четвёртый час, даже раньше, и дядюшка крепко спал, и помощники его тоже, и собаки, и куры на насестах и вокруг. Серьёзно, оказалось – есть такие куры, которым и насесты не нужны, спят где захочется. Так вот. Все спали. А Ломион с Итарильдэ собрались встретиться на краю поля и встречать рассвет. – Мы можем просто выйти через калитку, – напомнила Итарильдэ, когда Ломион двинулся прочь от ворот. – Я имею в виду – мне есть, чем отключить сигнализацию. Отец бы рад нас всех тут поселить, но не настолько же. Она была босиком. И каким-то образом избегала случайных упавших на дорогу шишек, мелких камушков и приветов от овец. И Ломион уже знал, как она ловко может подобрать длинную юбку, перекинуть через локоть и взобраться куда угодно. Ну, почти что. – Ни один родственник, которого я знаю, не пошёл бы через калитку в такой ситуации. Мы должны перелезть через забор, а то меня не примут дома. – Принято! Ну ладно, ладно. Вот отец пошёл бы как положено. Но отец и не подрывался бы встречать рассвет. Дядя Морьо… а, нет. Рассвет бы он встречать, может, и не отправился, но если уж пошёл бы – никаких калиток. Куруфин… ну, вообще-то, это Куруфин и рассказал ему про те досочки на заборе, чтобы удобней было перелезть. Ещё когда Ломион был маленьким. Дядюшка Турьо притворялся, что знать ничего не знает, но на деле наверняка знал и сам проверил, чтобы всё и всех выдерживало. В происхождении досочек никто из дядюшек не признавался. Все кивали друг на друга. Ломион подозревал, что цепочка закончится на дяде Нельо, но доказательств не имел. Пока не имел. А может, это близнецы… Итарильдэ пихнула ему корзинку с едой – сам он и не подумал ничего взять – и взлетела наверх. Вот ловкая – как мама, и не скажешь, что в универе учится. – Давай, – она поманила сверху, – давай я возьму, чтоб тебе не лезть с вот этим… А он-то и с корзинкой мог залезть. В конце-то концов. Главное снова не начать смеяться – тогда всё пропало.