Стоп МОХ

Глубоко под землёй, в глухом бункере, посреди подпольной лаборатории белела мёртвым стерильным светом капсула высотой с немалый человеческий рост. Там, в этой угрюмой пещере, склонившись над рабочим столом, орудовал обесточенными проводками неутомимый учёный — непричёсанный, заросший небрежной щетиной, с глазами воспалёнными от недосыпа. Вопреки его беспорядочному внешнему виду, взгляд его усталых голубых глаз оставался сосредоточенным, чистым и мягким. Это был Андрей Андреевич Замай, бывший светоч науки и отец роботостроения в великом Советском Союзе, а ныне — беглый одиночка, обосновавшийся посреди ничего, в забытом всеми богами, помимо него самого, месте, куда ни одна живая душа не сунется, а если сунется, ей сунут палку в жопу злые вонючие обезьяны. — Угораздило же тебя провернуть такое, — бормотал Замай под нос, как безумец, говорящий с самим собой. Но это было не так, а точнее, не совсем так. — Куча жителей Штатов, включая президента, покончили с собой… Хотя, конечно, ты совершил подвиг, когда остановил производство наркотика, который, по сути, в конце концов мог поработить человечество. Хер знает, к чему бы это привело всех нас. Но мне так тебя не хватает… Андрей Андреевич держал в чуть подрагивающих руках крошечный металлический диск в форме котокотика. Только они двое — творец и творение — знали об этой детальке, о непробиваемом, несгораемом щитке, который хранил всю славкину память, на вид неприметном, напоминающем всратый брелок. Замай подошёл к капсуле, в которой высился, неподвижный и бледный, в одних трусах, андроид в виде Славки. Точно такой же, как тот, которого Замай при последней встрече обнимал на прощание. Стекло бесшумно опустилось. — Подожди ещё немного, Славутич, — попросил Замай, после чего, взяв андроида за челюсть, открыл ему рот и к верхнему нёбу приставил котокотика. Он успел увидеть, как на месте кошачьих глазок загорелись, лукаво подмигнув, две зелёные лампочки, после чего Слава пошевелил челюстью, словно разминая её, открыл глаза и радостно улыбнулся. — Замайкин! — выпалил он, стискивая своего создателя и воссоздателя в объятиях — хорошо так приподнял, поскольку платформа капсулы только увеличивала его длинность. Замай, обнимая его в ответ, рассмеялся сквозь слёзы — слёзы облегчения, радости и всё ослабевающего отзвука боли от долгой, мучительно долгой разлуки. — Ты идиот, ты дебил! — ласково обзывался Замай и не мог поверить в то, что всё это взаправду, как будто случилось некое чудо, а не последствие денной и нощной кропотливой работы. — Поцелуй меня. — Ну, для этого я здесь сегодня и собрался, — нашёлся с ответом Славося, и вот наконец первый их поцелуй — настоящий, не виртуальный, как принято у людей и андроидов. Слава из капсулы после выбрался, всё так же приобнимая своего Дюшеньку, с любопытством огляделся, весь бодрый, свежий, такой, можно сказать, новенький. Но ведь всё же прежний — любящая рука не ошибётся, не проебётся, андроида воссоздавая! — Мох… — протянул Слава, вспоминая свои авантюрки, с недоумевающим видом. — В чём был смысл? Что они этим хотели сказать? — Да просто — мох. А тебе везде смысл нужен? Не в силах налюбоваться Славой, Андрей Андреевич почесал его за ухом, а тот, охотно к нему склонившись и бережно обнимая ладонями шею, бросил мимолётный взгляд вниз и заприметил свои трусы. — Замай, а одежду-то ты мне сшил? А то я, как ты знаешь, не трус. — Это точно, — охотно согласился Замай и, сияя улыбочкой, как будто не умирал от усталости какие-то несколько минут назад, повёл своего ненаглядного в кибергардеробную. Там уж было, что примерить и чем заняться — к примеру, спортом. Или сексом!

+++

Ветер гонял по заросшему саду жухлые прошлогодние листья. Сад был безмятежен и безнадёжно заброшен, безлюден — лишь три скелета напоминали о том, что когда-то здесь жил кто-то, кроме проворных белок и певчих птиц. Один лежал поодаль от остальных, ничком. Другой покоился на дне давно высохшего бассейна, а рядом, свесившись к нему так, что руки их соприкасались друг с другом, лежал ещё один. Да, теперь они действительно были навеки вместе — Император и самый верный из его подданных. Ветер стих, и деревья застыли. Послышался шелест ткани, влачащейся по траве — то синхронно, под ручку, медленно шли, а скорее даже плыли, две изящные, степенные японки — те самые, что некогда одаривали Императора своими мягкими кошачьими ласками. Хотя первый раз они встретили его ещё до того, как он сделался Императором, в ветхой хижине гостеприимного старика. Бассейн, как и скелетированные останки, порос густым мхом, непривычным и чуждым для глаза даже самого искушённого ботаника. Девушки подошли к пожилому шаману, что, опустившись на корточки, гладил кончиками пальцев пористый ворс. Он улыбался. — Мы все исчезнем, но не мох, — молвил задумчиво старец тихим, ласковым голосом. — Иногда люди слишком замыкаются на угрозе, что видят перед собой, на угрозе извне — от превратностей судьбы, от других людей, в суете этой забывая о собственной тени. Императора сгубила его же тень, — он легко, по-молодому поднялся на ноги, глядя на девушек. — Что вы видели в ней? Красавицы смиренно склонили головы. — Пустоту и алчность, — ответила одна. — Возможности, — сказала другая. Маленький старичок достал из складок своего кимоно сюрикен и метнул его в сердце первой девушки. Вторая даже не вздрогнула, когда её подруга упала рядом на землю. Она лишь подняла взгляд своих нежных гипнотических глаз на учителя, и шелест крон над их головами потопил стоны умирающей. Старик взял юную деву за локоть. — Идём, дитя. Нас ждут великие дела, — затем он взглянул на пасмурное тревожное небо и умиротворённо добавил: — Великие в своей незначительности.