Исцеление.

      Дастин терпел издевательства, наверное, всю свою жизнь, но, в большинстве своëм, направлены они были в сторону его главного и неизменного недостатка — его патологии — ключично-черепной дисплазии. Да, это сильно бросается в глаза и редко останется без внимания, точнее оставалось, пока зубы не выросли, и каждый желающий утвердиться за чужой счëт человек цеплялся за его синдром Шейтхауэра-Мари-Сентона, как только не высмеивая его. Сколько кошмарных кличек у Дастина было в Норфолке, после чего простое «беззубый» от главных задир средней школы Хоукинса казалось таким безобидным, жалкими и даже немного скучным. Чего-чего, а изобретательности детям из больших городов не занимать. Как бы то ни было, все издевательства в его сторону были просто бесполезными. Да, это звучит странно, и сейчас Хендерсон это хорошо понимает, как и то, что буллинг, в принципе, — плохо, но его семилетняя версия считала, что ничего без особой на то причины не делается, и унижения являются желанием окружающих помочь проработать изъяны и постараться стать лучше, исключив так мешающие недостаки. Но проблема Дастина заключалась в том, что он не мог измениться, патологию просто невозможно вылечить, она есть и на этом всë. Поэтому первоклассник, в первый же день схлопотавший себе ярлык изгоя, был растерян и не понимал, чего хотят от него его сверстники, и сначала он подумал, что они не знают, что то, на что они указывают — нельзя исправить, поэтому попытался объяснить, но на это его одноклассники лишь посмеялись, а по окончании уроков передразнивали, пытаясь выговорить длинное название неизвестного им заболевания и топили его в школьном туалете, пока это занятие им не наскучило. В рекордные сроки став главным развлечением и по совместительству грушей для битья, Дастин так и не смог завести себе друзей, и достаточно быстро сдался, отдавшись учëбе и книгам, которые спасали его в самые трудные времена. Когда взгляд скользит по тексту и мозг визуализирует всë написанное, сердце начинает волнительно трепетать, словно на самом деле вокруг не пустые и скучные стены, а яркие пейзажи — мирный Гринтаун с приветливыми жителями, лесом на окраине и огромным озером с бирюзовой водой, всегда готовое помочь освежиться или удовлетворить чувство прекрасного. Учëба была не менее привлекательна из-за врождëнного любопытства и потребности узнать как можно больше об этом мире, об окружающей нас действительности. Друзья и приятели не казались такими уж важными, потому что и без них можно было спокойно выжить. К концу первого класса Дастин убедил себя, что до конца своих дней будет пребывать в уютном одиночестве среди книг, и никакие люди и их одобрение ему не нужны.       Эбигейл Оддбол — человек, изменивший всё.       После вступления в клуб «Адского пламени», насмешки и издёвки хоть и не сошли на нет, но их стало то ли меньше, то ли Дастин перестал заострять на них внимание. Всё было относительно хорошо до этого самого момента. Пока он подходил к школе, на него косилось много учеников, что было предвестием чего-то по-настоящему ужасного. Как только Хендерсон ступил в привычный светлый коридор, его взгляд зацепился за доску объявлений у самого входа, и, остановившись в недоумении, мальчишка ошарашено смотрел на прибитую кнопками листовку. Как вообще кто-то пришёл к этому? Педики? Серьёзно? Дастин не успел ничего обдумать, как его руки сами срывают плакат и, скомкав тонкую бумагу, вкидывают в ближайшую урну. На него недобро косилось слишком много людей, дальше по коридору этих листовок было не счесть, и это тоже кошмарно. Если в Норфолке обзывательства были не безосновательные, то сейчас эта просто чушь собачья, бред и даже приблизительно не правда. Да, Хендерсона воодушевляли однополые отношения, но без его участия, то есть ему нравилось, что люди могут любить настолько сильно, что несмотря на принятые обществом нормы, будут делать всё возможное, чтобы быть рядом с любимым человеком и бороться за своё счастье. Но сам он — не гей, и ему меньше всего хочется получать за то, что даже правдой не является. А ещё Дастина злит тот факт, что совместного времяпровождения, такого как вместе сидеть за обедённым столом, ходить в школу и из школы — для кого-то достаточно, чтобы оклеймить их голубыми. Это так бредово, потому что это то, что обычно делают друзья, даже необязательно лучшие. Хендерсон размышляет о том, что можно сделать в сложившейся ситуации, но на ум ничего не приходит. Благо, его друзья не избегают его из-за распространившихся сплетен. Уилл обеспокоенно спрашивает всё ли в порядке, а Майк с Джейн переглядываются и обещают, что отыщут «гнусного распустителя лживых слухов». Хоть и в существовании слова «распуститель» Дастин сомневается, но в серьёзности сказанного — ни капли.       На биологии, большую часть которой он пропустил по уважительной причине, Хендерсон обдумывает, что он в силах предпринять. Отрицать всё или отворачиваться от Эдди совсем невыгодно, потому что во-первых это лишь подкрепит подозрения в их сторону, а во-вторых Дастин не собирается из-за подобной мелочи обрывать общение с одним их своих самых близких друзей. Рождается мысль вести себя как ни в чём не бывало и затрагивать эту тему точно так же, как и обыденные глупости или одну из тех мерзких вещей наподобие нелепых предрассудков и извращённого мышления окружающих. Мансон с воодушевлением начинает подыгрывать, а быть может, просто действовать в своей привычной манере, быстро подхватывая разговор и бурно поддерживая его точку зрения. Ни один из них не выказывает отвращения к новообретённым ярлыкам, не желая из-за глупых сплетен оскорблять меньшинства и концентрируясь на странной потребности старшеклассников залезть в чужую половую жизнь, что объективно неправильно.       Диалог абсолютно точно не отвадит самых настырных, скорее наоборот, побудит агрессировать пуще прежнего, поэтому Дастину остаётся только надеяться, что он не останется вновь наедине с не внушающими доверие парнями. На крайний случай, всегда есть Одиннадцать со своей сверхсилой, хоть и не хочется, чтобы до этого дошло.

      ______

      На удивление, неделя проходит не так уж и плохо. Конечно, в коридорах на них по прежнему тычут пальцами, бросая вслед «мерзкие педики», но парни игнорируют это, что заметно помогает, потому что садисты теряют интерес к тем, кто никак не реагирует на их старания задеть за живое. Сейчас середина четверти, тестов всё больше и больше с каждым днём, так что у многих просто-напросто не хватает ни времени, ни сил на подобную бессмыслицу или же, постоянно сидя за учебниками и сумбурно пытаясь подготовиться хотя бы на слабую троечку, старшеклассники забывают о чужой, да даже о своей личной жизни. Вряд ли клеймо педиков когда-нибудь отвалится от них, но с банальными оскорблениями, какими бы жестокими и раздражающими они не казались, справиться не так уж и трудно, учитывая, что они оба не новички и постоянно терпели нечто подобное до этого, что послужило чем-то вроде тренировки. Эдди разузнал откуда ноги растут у этих поганых слухов, после чего у него был долгий и громкий разговор с группой, в течении которого он орал на них так устрашающе и зло, что он сам удивился тому, что у него в арсенале имеется подобный тон, который многовероятно подкрепляла вся та же злоба за то, что в это втянули невинного мальчишку. Поссорились они серьёзно, и, возможно, Мансон чувствовал угрызения совести за то, что последней фразой было то, что они больше не в клубе, особенно, если брать в расчёт, что во вторник у них была-таки партия, но сюжет только-только начался и парни не смогут узнать конца из-за того, что их выперли. Вина испарилась после похода в больницу и рассказа Лукаса о том, что именно группа во время истории с Векной направила баскетболистов к Дастину, сообщив, что тот разыскивал Эдди и, вероятно, нашёл его. В этот момент Мансону ничего так не хотелось, как повыдирать своим, похоже уже бывшим, приятелям языки. — Как мило: ты так заботишься о своём парне. — Эрика прекрасно видит сжавшиеся в гневе кулаки слушающего Лукаса Эдди и, в своей манере изогнув бровь, она отпускает одну из колкостей, как раз в её духе. — Чего? — пальцы выпрямляются, а Мансон растеряно смотрит на девчонку.       Дастин нервно отводит взгляд и осторожно вводит Синклеров в жизнь старшей школы, в основном в сплетни, во всю гуляющие сейчас в храме знаний. Брат с сестрой слушают известия не без округлившихся глаз и отвисшей челюсти, потому что даже для них шок, что из всех возможных причин для издевательств старшеклассники выбрали самую неочевидную, да ещё и никаким боком не связанную с объектами унижения. Эрика закатывает глаза, говоря, что им всегда удаётся вляпаться в какое-нибудь дерьмо по самое не хочу. Лукас воздерживается от комментария, вскинув руки вверх, соглашаясь со своей сестрой, но Дастин напоминает ему, что он тоже постоянно замешан в чём-то вместе с ними, и Эрика усмехается, одобрительно кивая, не забыв ещё раз назвать парней «занудами с настоящим талантом попадать в неприятности».       В четверг в школу приходит Лукас, он одаривает друзей вымученной улыбкой, но никто и не думает его осуждать, понимая, насколько тяжело ему это даётся. Мешки под глазами всё такие же тёмные, и Хендерсон напрягается, не зная стоит ли спрашивать его поспал ли он сегодня вообще, или этот вопрос будет некорректен. Эдди осторожно касается ребром ладони руки Дастина, догадываясь, что происходит в его кудрявой голове, и этим жестом и своей мимикой старается донести, что идея так себе. Мальчишка выдыхает, мысленно благодаря Мансона за немой совет, и переключаясь на уже завязавшийся разговор между Лукасом и Майком. Уилл смотрит на Дастина с Эдди неопределённым взглядом, и последний замечает это, начиная сверлить Байерса в ответ, отчего тот сконфуженно отворачивает голову, пытаясь уловить смысл сказанного Уилером. Мансон, ликуя, что одержал победу в гляделках с Уиллом, выводит его из фокуса, вновь приковывая своё внимание к кудряшкам, торчащим из-под бейсболки, не имея вид на лицо друга и довольствуясь его пушистыми волосами, которые ужасно хочется потрогать, но остаётся только постукивать пальцами по столу, вспоминая приятную текстуру непослушных прядей и их аромат, немного изменённую версию которого, Эдди слышит прямо сейчас от своих локонов, лезущих ему в лицо. После бурной повести Майка, начинается тихая речь Лукаса, и Дастин поворачивает голову к нему, позволяя Мансону теперь любоваться его профилем. Эдди не контролирует, даже не знает о том, что вообще делает это, но его взгляд снова смягчается и путешествует от аквамариновых глаз до пухлых губ и обратно. Мансон ощущает прикованное к себе внимание и косится в сторону Байерса, часто моргающего и, кажется, разгадавшего главную тайну Вселенной, искренне потрясённый ответом. Эдди хмурится, а Уилл теперь разглядывает Дастина, словно пытаясь понять что-то ещё, что-то не менее важное. Мансон делает пометку спросить об этом чуть позже, когда появиться шанс поговорить наедине.       Пятница, клубная комната. Эдди попросил Байерса прийти пораньше и помочь с приготовлениями, зная, что у Дастина, Джейн и Майка дополнительные по математике, а Лукас поочереди беседует с учителями, продолжая восполнять пробелы. Все в безопасности, Оди обещала, что не выпустит Хендерсона из виду, поэтому Мансон хоть немного и нервничает, но ему спокойнее от мысли, что за его другом приглядывает человек со сверхспособностями. Уилл, решивший не связывать свою жизнь с математикой, теперь робко следует за Эдди, предчувствуя что-то серьёзное и жалея, что допы по искусству проходят только по средам и четвергам.       Хлопает дверь. Мансон направляется к полкам, Уилл семенит за ним. На столе поочерёдно оказываются доска, кости, фигурки, записи игроков, которые Эдди раскладывает на места, глядя на имя сверху, и бросает в урну принадлежавшие покинувшим клуб ребятам. — Почему ты на нас так смотрел? — Эдди разглядывает буквы с неправильным наклоном, кажущиеся ему уже чем-то родным и уютным. — Как? На кого? — Байерс сжимает подол рубашки, пытаясь скрыть волнение. — На меня с Дастином. Ты на нас так уже второй день пялишься, если что-то не устраивает говори напрямую. — Мансон укладывает блокнот на положенное ему место, устанавливая зрительный контакт с Уиллом. — Всё хорошо. — Байерс всеми силами удерживает свой взгляд, не давая себе отвести его и признать, что что-то действительно не так. — Правда. — Не лги мне. — Эдди скрещивает руки на груди. — Ладно. Мне кажется, что между тобой и Дастином что-то происходит. — Уилл прощупывает почву, формулируя предложение так, чтобы можно было съехать с темы. — Что происходит? — Мансон хмурится сильнее. — Ты мне скажи. — Байерс проявляет несвойственную ему напористость. — Почему ты так на него смотришь? — Да как «так»? — Эдди скалится, чувствуя, как закипает. — Вы задолбали меня! Нормально я на него смотрю, Боже! Да что вам не нравится?! — голос срывается, и Мансон замолкает, успокаивая себя уже привычным способом: думает о чём-то тёплом и светлом, и не надо быть гением, чтобы догадаться о чём, а точнее о ком, идёт речь. — Забудь. — Уилл отступает сразу, как только понимает, что своей попыткой поговорить делает только хуже, а портить отношения с лидером клуба не хочется. — Просто скажи, что не так с моим взглядом? — Эдди делает шаг вперёд. — Я не знаю. — Байерсу ужасно некомфортно, и немного страшно, когда Мансон делает суровое лицо. — Ты… Ты смотришь на него так же, как Джейн на Майка. — Уилл выпаливает первое, что приходит на ум, надеясь, что объяснение понятно. — Нет. — отрезает Мансон. — Не смотрю я на него влюблёнными глазками! — парень протестует, не зная, кого пытается убедить: себя или Байерса. — Эдди. — похоже, неуверенность в голосе всё же не осталась незамеченной. — То, что ты чувствуешь — не плохо. Перестань отрицать очевидное. — Уилл тянется к чужому плечу, но застывает, так и не коснувшись. — Что отрицать? Что очевидно? Я — не пидор. — Мансон активно жестикулирует, словно это способно в чём-то убедить Байерса, хотя, по идее, ему должно быть всё равно на мнение окружающих, в том числе и Уилла. — Мне девушки нравятся, ферштейн? — Послушай, то, что тебе нравятся девушки, не значит, что тебе не нравятся и парни. — Уилл читает по глазам Эдди, что тот считает его полным идиотом. — Для тебя может иметь значение только то, какой человек. Чем быстрее ты признаешь наличие чувств к Дастину, тем быстрее сможешь начать думать о том, что с этим делать. — А что мне с этим делать? Сказать ему, чтобы он отшил меня, и мы перестали общаться? Классный план, ничего не скажешь. — Мансон разворачивается и упирается руками в стол. — Необязательно сразу говорить, всё как есть. — Уилл подходит к другу, принимая схожую позу. — Можно подать знаки. Намекнуть. И в зависимости от того, как он их воспримет, либо действовать увереннее и сказать напрямик, либо свести всё к шутке и попробовать, как бы выразиться? Поухаживать? Я не знаю, я имею в виду, постараться привлечь его внимание и развить его чувства. — Так а если я ему вот вообще не нравлюсь? Чувак, твой план звучит так радужно, будто в любом исходе мы будем держаться за ручки, как два счастливых педика, но где же тот самый мрачный вариант развития событий, в котором я остаюсь ни с чем, а? — Я пытаюсь мыслить позитивно. — Байерс сконфужено отводит взгляд. — А надо логически. Это жизнь, здесь не бывает ничего просто и так, как ты хочешь. — Мансон проводит рукой по волосам, зачёсывая назад чёлку, сразу же падающую обратно на лоб. — Эдди, тебе никто не мешает попробовать. Попытка — не пытка. — в этот раз Байерс всё же кладёт ладонь на плечо лидера. — Сначала у нас по плану принятие чувств, верно? — выдыхает Мансон. — Раз уж ты позволил этому разговору случиться, значит, ты уже их принял, возможно, просто ещё не осознал этого. — Уилл поджимает губы, неуверенный в том, понял ли Эдди его мысль. — Ладно, хорошо, предположим, это так. — Мансон выставляет руку вперёд. — Что дальше? Мне, типо, обнять его, пока мы спим, или положить руку ему на колено, пока мы сидим за письменным столом? — Вы спите вместе? — брови Байерса взмывают вверх от такой неожиданной новости. — Кхм, неважно. — Эдди кашляет в кулак, смотря в записи под собой, не решаясь поднять взгляд на Уилла. — Тогда первый вариант звучит хорошо. Сейчас хотя бы можно спихнуть всё на холод, так что путь к отступлению имеется. Со вторым лучше повремени, он какой-то слишком… Слишком. В этом деле лучше не торопиться. — Байерс ободряюще улыбается. — Откуда ты вообще всё это знаешь? — Мансона внезапно начинает волновать этот вопрос, а также скорость, с которой он доверился Уиллу, да ещё и в такой серьёзной теме, не прощающей ошибок. — Погоди. — кажется, можно услышать скрип шестерёнок у него в голове. — Ты и Уилер?! — Тише! — Байерс закрывает рот Эдди. — Не кричи так. — Уилл прислушивается, искренне надеясь, что по коридору никто не шастает. — Мой случай безнадёжный, а твой — нет. — Оу… Мне жаль. — Мансон убирает от себя чужие руки. — Вот только не знаю: тебя или твой вкус.       Уиллу совсем не смешно, и Эдди ворчит про себя, потому что будь здесь Хендерсон, хоть кто-то бы посмеялся и поддержал его шутку. Байерс тяжело вздыхает и устало улыбается, спрашивая как так вышло, что они с Дастином спят вместе, и получая скомканный ответ от лидера. Уилл рассказывает, как и когда влюбился в Майка, но Мансон его симпатии по-прежнему не разделяет, потому что по его мнению, это очень сомнительный выбор, однако вспомнив, что сам втрескался в пятнадцатилетнего шепелявого пацана с дурацкими каламбурами, решает держать язык за зубами, не выказывая своего недовольства по поводу Уилера, но сообщает Байерсу, что он заслуживает большего, поэтому, может, стоит найти более достойного кандидата. Уилл пожимает плечами, зная, что логика в словах Эдди присутствует, но со своими чувствами ничего не поделаешь. Возможно, в будущем, рано или поздно, и Байерс встретит человека, с которым он обретёт счастье, и Мансон уверен, что он будет в сто крат лучше Майка.       В скором времени подходят ребята. Парни рассаживаются на свои места, а Джейн устраивается в одном из кресел у стены, наблюдая за своим парнем. Играть в таком составе непривычно, но напряжение быстро проходит, когда начинается самое интересное, и все неудобства попросту забываются.

______

      Вечером Эдди нервничает больше, чем стоило бы, поэтому выкуривает три сигареты подряд на тёмном заднем дворе, под тщательным надзором Дориана, глядящего на парня с крыльца. Безусловно, Мансон с Хендерсоном уже обнимались, но тогда это был сугубо дружеский подтекст — после переживаний за жизнь Эдди, мальчишке было необходимо почувствовать тепло друга — но сейчас нет причины для столь сомнительного действия. Да и будет ли это считаться неправильным, если Мансон использует их тесные, почти братские отношения для того, чтобы удовлетворить свою извращенскую потребность в прикосновениях к объекту своего обожания? Звучит не очень хорошо. Впрочем, объятия никакого ужасного эффекта произвести не должны, как сказал Уилл, всегда можно перевести стрелки на прохладу, царившую в комнате. Вдох-выдох. Нужно собраться. Если Дастин выкажет неприязнь к происходящему, то Эдди немедля отступит.       Бычок летит в мусорный бак. Мансон и так стоит здесь очень долго, наверняка, его уже потеряли. Парень направляется в дом, осторожно открывая дверь и пропуская эту пушистую светлую задницу вперёд, а после и сам заходит. В доме тихо. Когда Эдди уходил, Клаудия с Дастином были на кухне, пили чай и переговаривались, как и почти каждый вечер. Мансону нравилась атмосфера уюта в этой семье, так здорово, что они уделяют столько внимания житейским мелочам и незначительным традициям, вроде этой, и, несмотря на то, что семья неполная, никто не чувствовал себя некомфортно, наоборот, в воздухе всегда витала любовь и забота, которые и преследовали мальчишку, куда бы он ни пошёл. Это действительно здорово, поэтому Эдди рад, что сейчас может ощутить себя частью этой маленькой семьи, которая молча приняла его, как только он переступил порог дома. К нему относились так, словно он всегда здесь был, словно он на своём месте, и для Мансона это бесценно. Он ни в коем случае не забывает о дяде, на самом деле, он думает о том, чтобы позвать его сюда и познакомить с Хендерсонами, только не знает, как именно спросить разрешения у хозяев дома, да и неизвестно согласится ли вообще прийти его зашуганный и чересчур скромный дядя. Каждый день отзваниваясь вечером, Эдди думает стоит ли узнать у него его мнение об этой идее, но в последний момент передумывает, решая, что сначала нужно обговорить всё с Клаудией и Дастином. И так по кругу. Когда-нибудь, Мансон соберётся с духом, возможно скоро, а может, и не совсем. Но точно соберётся.       Прошло около получаса. На кухне Эдди встречается с обеспокоенным взглядом миссис Хендерсон, она виновато поджимает губы, качает головой, потирая переносицу. Мансон хмурится, не находя объяснения такому странному поведению женщины, и она даёт ему подсказку, кивнув в сторону лестницы. Эдди, не теряя и минуты, взбегает по ступенькам и влетает в комнату, не зная, чего именно ожидать.       Дастин как раз убирает последнюю футболку Мансона в его спортивную сумку. Мальчишка смотрит на вошедшего похолодевшими глазами, от чего по спине парня пробегают мурашки, и он начинает чувствовать вину ещё до того, как узнаёт, где он напортачил. — Что ты делаешь? — Эдди так и застывает у двери, ощущая дрожь на кончиках пальцев. — Собираю твои вещи. Точнее, уже собрал. — голос Хендерсона перебивает молнию, застёгивающуюся с характерным звуком, похожим на смесь свиста и скрипа. — Хорошие новости: ты возвращаешься домой. Можешь остаться на сегодня, потому что уже поздно, но завтра утром ты отправишься назад, в трейлерный парк, где сможешь обдолбаться, напиться, обкуриться или, что ты там обычно делаешь. — Дастин кидает сумку к ногам Мансона, зная, что ничего бьющегося в ней нет. — Погоди, Даст, дай мне всё исправить, только скажи, где я накосячил. — Эдди переступает через брошенный перед ним предмет и подходит к мальчишке, потянувшись, чтобы положить ладони ему на плечи, но Хендерсон уворачивается от рук друга. Этот жест со стороны Дастина отзывается в сердце колким чувством. — Ты сейчас серьёзно? Исправить? — мальчишка горько усмехается. — Как ты это исправишь? Память себе сотрёшь? — голос становится громче и в конце чуть ли не срывается на крик. — Не могу поверить, что ты врал моей матери в лицо, вместо того чтобы спросить у меня о моей жизни! — Стой-стой-стой! — Эдди понимает причину их ссоры, если так можно выразиться. — Дай мне всё объяснить, ладно? — Что тут объяснять? — Ты просто наглый лжец и подлец, вынюхивающий подробности моего прошлого, незнамо зачем! — теперь уж это точно самый натуральный крик. — Видеть тебя не хочу! — Хендерсон отворачивается к окну, как бы подтверждая свои слова действием. — Даст, подожди, не надо так сразу с плеча рубить… — Мансон подходит к мальчишке, снова пытаясь положить руки на чужие плечи или обнять его со спины в порыве успокоить, но как только касается, ему тут же прилетает локтем в нос. — Блять! — Эдди рефлекторно хватается за повреждённую часть тела, отпрянув от мальчишки, оказывается, страшного в гневе, потому что удар не из слабых, наоборот, настолько болезненный, что Мансон пугается, что пойдёт кровь, но благо пронесло.       Мансон встречается с взволнованным взглядом мальчишки и думает, что нестрашно было бы сломать что угодно ради знания того, что Дастин всё еще переживает за него. — Ты меня ударил, будь добр теперь выслушать. — хоть боль поутихла, Эдди не убирает руки от носа. — Сильно болит? Крови нет? — Дастин выкраивает себе ещё немного времени, чтобы подумать. — Ты себя переоцениваешь. — Эдди опускается на кровать и укладывает ладони на покрывало. — Послушай, я поступил нехорошо, нет, ужасно, но я просто хотел узнать о тебе побольше. Эта глупая игра в молчанку сбила меня с толку, знаю, она давно закончилась, ещё до того, как я спросил миссис Хендерсон об Эбигейл, но когда мы говорили с ней о твоём отце, то наказание ещё действовало и тогда я сделал себе мысленную пометку разузнать у неё о твоей подруге из Норфолка. Представился случай, и я, как бы, поинтересовался у твоей матери, она мне ответила, и только потом до меня дошло, что ты не отказывался сам рассказать мне, я забыл спросить у тебя. Я не знал, как и когда стоит тебе сознаться, я боялся, что ты возненавидишь меня за то, что я сделал, потому что, чёрт, есть ли для тебя хоть что-то важнее личных границ? Я пересёк их, и я понимаю, что тебе очень неприятно. Прости, я облажался по полной. — Думаешь, эффектную речь толкнул и я тебя прощу? — Дастин садится рядом, Эдди мог бы немного наклонится и они бы соприкоснулись плечами, но парень отдёргивает себя от этой мысли. — Но, если бы ты отплатил мне тем же… — снова свою роль играет неспособность подолгу злиться на близких людей, какой бы кошмарный поступок они не совершили и как больно бы ему не сделали. А ещё лицо Эдди такое виноватое, грустное и отчего-то слишком красивое, чтобы просто выставить его за дверь и распрощаться с его чуть ли не круглосуточной компанией, к которой Дастин уже привык, да и злость на друга поутихла, как только Хендерсон встретился с этими невозможными тёмными глазами в данный момент полными неподдельным раскаянием. — Отплатил тем же? Как? — Мансон оживляется, потому что сейчас он готов пойти на всё, чтобы удержать своего друга. — Раньше я не спрашивал, потому что это очень нетактично, да и тема не из простых для тебя, однако сейчас… Я ведь могу позволить себе грубость? — Хендерсон ждёт реакции на свои слова, и, получив согласие в виде чересчур энергичного кивка Эдди, мальчишка выдыхает, собираясь произнести вопрос, волнующий его уже очень давно, чуть ли не с момента их знакомства. — Ты… — неуверенность и привычка не вторгаться лишний раз в личную жизнь других людей не исчезают, так что слова даются не очень легко. — Расскажи, что случилось с твоими родителями. — уши краснеют, это кажется таким неправильным: в лоб спрашивать, возможно, о самом травмирующем. — О. — первая мысль, которая приходит в голову Мансона: «Это было давно». — Ну… Рассказчик из меня никакой. — Ты мастер подземелий, красноречие — одна из твоих главных составляющих. — Дастин переводит взгляд на ковëр. — Наверное, это тяжело, так что я пойму, если скажешь всë быстро и без лишних подробностей. — Чего же ты любопытный такой? — ворчит Эдди, понимая, что сам такой же, собственно, поэтому он и оказался сейчас в этой ситуации, можно сказать, сам себе могилу вырыл. — До десяти лет я жил с мамой и, эм… Отцом? Не знаю, он нечасто появлялся и всё наше времяпровождение всегда сводилось к урокам по взлому, угону, а также знакомству с какими-то мутными типами, торгующими всякими запрещёнными веществами, нелегальным оружием и всё в таком духе. Так я и познакомился с Риком, на самом деле, но в десять меня он мало интересовал, это уже потом я стал закупаться у него, он делал скидки за счёт того, что у них с отцом, вроде как были хорошие отношения. — Мансон на мгновение смотрит в голубые глаза, говорящие: «Ты ушёл от темы». — Кхм, не суть. Моя мама была любящей и заботливой, она всегда меня поддерживала, благодаря ей не было ничего, чего бы я не мог пережить. Да, мы уже и тогда были, мягко говоря, не богатыми, и в школе из-за этого у меня были проблемы, но одних объятий с ней было достаточно, чтобы позабыть об этих жалких и ничего не стоящих задирах. Дядя постоянно навещал нас иногда даже приносил сладости, хотя тоже обильным заработком не отличался. Его будущее могло сложится совсем по-другому, потому что в молодости у него были отложенные на обучение деньги и он даже поступил в колледж на юриста, или как там это называется, в общем, адвокатом стать хотел, но в то время мой отец по уши погряз в дерьме и дядя отдал все свои деньги, чтобы внести залог, штраф, я не помню, ну, короче, не стало ни денежек, ни колледжа. Я опять отвлёкся, прости. — Эдди сжимает лежащее под ладонями покрывало, и вздрагивает, когда ощущает чужое ободряющее и успокаивающее прикосновение на своём плече. — В общем, ну, потом отец снова во что-то впутался, бандиты там, все дела, ну и короче, он маму заложил, и когда вместо того, чтобы выплатить долг он скрылся со всех радаров, эти чуваки пришли и «убрали» её. После этого я его и не видел больше, дядя забрал меня под своё крыло и до сих пор заботится обо мне, честно говоря, думаю, он был влюблён в мою маму, но просто не хотел конкурировать со своим братом или думал, что раз уж у них всё так хорошо складывается не нужно им мешать, такой уж он человек. Возможно, и мама, и дядя были бы счастливее, если бы сошлись или, ну знаешь, моего отца бы просто не существовало. У них могла быть совсем другая жизнь, намного лучше, чем она сложилась на самом деле. — Тогда бы тебя не было… — Хендерсон обхватывает чужую руку, как бы обнимая её, будто Мансон мог вот-вот рассыпаться. — Ну, был бы другой Эдди, наверняка, круче меня. — парень грустно усмехается.       Дастин молча прижимается к другу заключая его в полноценные объятия, на которые получает неуверенный ответ. Ему не нравится даже думать о том, что парня перед ним могло и не существовать, потому что он важен, он привносит в этот мир больше, чем думает, он яркий пример для неудачников, вроде Хендерсона, он не стесняется своего ярлыка местного сумасшедшего, чересчур вольного человека, потому что в этом весь он, и он показывает, что не нужно стыдиться себя, какие бы причуды и странности не были составляющими твоей личности. Кому-то это может показаться совсем незначительным вкладом, но Эдди спас души нескольких человек от полного краха под давлением консервативного общества, отказывающегося принимать любые отклонения от так называемой «нормы», помог сохранить индивидуальность, что и является для окружающих «чудачеством» и «фриковатостью». Пара спасённых душ — более чем достаточно, чтобы назвать Мансона героем, не говоря уже о том, что тот чуть не отдал свою жизнь за этот город, ненавидящий его всей душой, оклеймивший его убийцей и называющий его «Эдди Уродом Мансоном» уже не первый год.       Эдди поглаживает чужие мягкие кудри, хоть и сейчас он — тот, кого успокаивают, но эти незамысловатые движения руки по чему-то такому пушистому и милому действуют на него странно умиротворяюще, он действительно расслабляется от этого контакта. Прижав мальчишку ближе к себе, парень заваливается назад, на кровать. — Давай полежим так? Совсем чуть-чуть. — Мансону нравится ощущать тяжесть на своей груди, напоминающую ему о тесной связи, об их положении.       Дастин не дёргается, выполняя просьбу Эдди, продолжает нежится в чужих объятьях и обнимать в ответ. В комнате тихо, только шум ветра за окном, да шаги где-то внизу, то ли на кухне, то ли в гостинной, часы из ремонта так и не забрали, поэтому мысли лишены сопровождения в виде гулкого тиканья и звучат чересчур громко, но Мансон вновь путается пальцами в непослушных кудряшках и все переживания покидают его и остаётся только убаюкивающее тепло. Наверное, «чуть-чуть» уже давно прошло, минут десять назад, может пятнадцать, к сожалению или к счастью, нет возможности узнать точное время. Не хочется отпускать, не хочется отстраняться, не хочется терять контакт. Мансон прислушивается к ровному дыханию друга, его равномерному биению сердца и в голову закрадывается приятное предположение о том, что Дастин мог заснуть прямо так, в его объятиях. — Даст? — Эдди зовёт Хендерсона шёпотом, на случай, если тот всё-таки погружён в сон.       Ответа не следует, и Мансон крепче прижимает к себе мальчишку от вмиг переполнивших его эмоций. Он и вправду спит. Вроде, ничего особенного, однако же это действительно хорошо, лучше чем в его фантазиях, намного лучше.