Плацебо

      У Ёсана есть три чёрные ручки, и одна из них точно закончится к концу последней пары. Весело, что на точность конспектов этот расход никак не повлиял, а крафтовый блокнот с рыжей лисой потерял с десяток листов, и, учитывая такую закономерность, риск его обновления становится весьма и весьма вероятным уже в октябре. А если Кан всё же не решится прогуливать, то чистых листов не останется уже к середине сентября. Скучно. Ёсан в целом и не ожидал от первого дня радужных перспектив и широкого энтузиазма, но он честно надеялся, что не посадит батарею ниже шестидесяти процентов. Сейчас на ней тридцать. А беспроводные наушники уже доживают последние минуты, ведь их он даже не думал использовать. Ну что-то вроде сознательного студента и всякое такое. Не вышло.       Мысленно повторяя слова куплета, светловолосый в ритм проставляет точки на бумаге, формируя полноту и изгиб губ. По памяти уже получается настолько хорошо, что можно в сотый раз усомниться в правильности своего выбора. Людей и профессии. Казалось бы, для чего нужны были шесть лет художественной школы, если все построенные планы с лёгкостью могут измениться всего за десяток дней. Что там родители — сам Ёсан этого не понимает. Просто в один определённый момент он неожиданно осознал, что больше не может продолжать. А конкретно что же — ответ на это затерялся в нескольких месяцах апатичного нежелания готовиться ко вступительным экзаменам на живописный, в ссоре с родителями и в уходе из дому. Когда ещё через месяц выбор с профессии сместился на людей, а под сомнения стали четыре года отношений, Кан запутался и психанул. И, как можно судить теперь, наделал ошибок. Ведь именно человек, с которого сместился выбор в итоге не отвернулся и помог с полной жопой в профориентации, да и просто помог выбраться из дерьма. Совершенно несмотря на то, что он получил взамен.       Проводя чёрным гелем по разрезу глаз, Ёсан и сейчас помнит, как они смотрели, когда он всё рассказывал. Когда руки отвратительно-мелодраматично дрожали, а липкий ком отвращения к себе не позволял смотреть так же открыто. Сонхва и открытость — никогда не были понятиями схожими, но отчего-то тогда Пак смотрел именно так. Ёсан даже мог бы обидеться, будто для старшего такой сценарий был из разряда очевидностей, а личное ёсановское «всегда и навечно» для него всегда сквозило непостоянством. Ёсан очень хотел обидеться. На понимание. На отсутствие даже банального осуждения в этих глазах. Но даже сейчас, выводя окружность зрачка, всё, на что он может обидеться — только на собственное непостоянство.       Дожив третью пару, Ёсан сбежал из шумящего преимущественно первокурсниками коридора шестого этажа и, решив пока не отказываться от старой привычки, спустился на курилку, которой считается огражденная парапетом площадка у торца корпуса. Конечно, негласно, но по специальной урне у стены — исчерпывающе. Взбираясь на бетонную ограду, парень умащивает на ней свой зад и, прежде чем достать телефон, неловко оглядывает серое пространство. Здесь слишком много воспоминаний и желаний, которые не удалось сохранить. Он приезжал сюда к Сонхва чуть ли не каждый день после школы, чтобы рассказать, как он за целый день по нему соскучился. И чтобы Пак всё это терпеливо выслушал, по возможности, не закатив глаза пару раз. Или пару десятков раз. Ну, самое главное для Ёсана было то, чтобы Сонхва в конце концов снисходительно улыбнулся той самой и рассказал хоть что-нибудь о своём дне. Кан даже готов был слушать обо всей исторической фигне, касающейся специальности Пака, о Когурёско-Танских войнах, о государстве Корё и о войнах с киданями, и не удивительно, что баллы по истории у Ёсана были самыми лучшими. В целом, с этой целью Сонхва и устраивал эти мини уроки, и обижало это Ёсана намного меньше, чем заводило. Глупо, конечно, было не запомнить правление Кванджона, но собственный первый раз упорно выигрывал у него по параметру значимости, а попытки Сонхва всё-таки закрепить знания по этой теме закончились вместе с первой пачкой презервативов. Ёсан тогда любил это всё. Любил быть ниже Сонхва, любил становиться на носочки и, опираясь на плечи старшего, прыгать, пока не получит от него нужное внимание. Любил, когда эти плечи держали его ноги и поднимали выше, даря новые ощущения. Ёсан любил Сонхва и честно любил слово «любить»…       Вновь окидывая площадку взглядом, светловолосый рвано выдыхает и, встряхивая головой, скользит пальцами по сенсору, открывая чат с Паком. Короткое сообщение о месте ожидания и, наверное, неуместный смайлик, который парень ставит по привычке, но решает не стирать. Руки почему-то сами не хотят это делать. Через минуту на экране появляется ответное белое сердечко вместо слова «хорошо», и привычки их переписки с обеих сторон остаются полностью неизменёнными. Говорят, что остаться после расставания друзьями — это лучший вариант. Хуйня. На все эмоции, неожиданно собирающиеся в уголках глаз Кана — это полная хуйня. Когда-то, в курсе тех же самых мини-уроков истории, старший рассказывал ему, что в ещё в первобытном обществе люди боялись всего чужого и при любых действиях всегда держались привычного, того, что обеспечивало им знакомое чувство безопасности. И вот теперь Ёсан с уверенностью готов сказать, что даже спустя десятки тысяч лет эволюции человек нихрена не эволюционировал. Он всё так же опирается на привычное, не хочет и не умеет его отпускать, хоть и сам так сильно хотел повзрослеть. Об утверждении ребёнок или нет можно даже не спорить. — Ужас, Ёсан. Ты настолько привык к запаху сигарет, что уже с лёгкостью меняешь на него свежий воздух.       Чуть дёргаясь от неожиданности, названный поспешно смахивает собравшуюся на щеках влагу и оборачивается на источник низкого тембра. Сверху-вниз с высоты парапета и подъёма фундамента, на котором он размещён, и светловолосый слабо улыбается, чётко повторяя мимику Сонхва. — В коридорах он совсем не свежий, о чём ты.       В ответ Пак только хмыкает и продолжает подниматься по наклону тропы, которая огибает площадку. Привычно не доходя до ступенек, он залазит на парапет там, где местность выравнивается и, спрыгивая с ограждения вниз, направляется к Ёсану, который прямо в этот момент так некстати ловит флешбэки. Этот стук подошв, дыхание. После обязательно должен был бы следовать лёгкий поцелуй, к которому он, собственно, сам и приучил Пака. Наверное, так было действительно часто. Теперь же Сонхва не подходит к разведённым ногам Кана, останавливается по правое плечо, опираясь о бетон ограды, и даже не соприкасается со светлой тканью скинни. По-другому. Отводя взгляд, Ёсан немного запрокидывает голову и смотрит вверх на разгоняемую ветром пасмурность неба. — Ты плакал?       Встревоженные нотки и внимательный взгляд сбоку греют и разрывают разом, и светловолосый жмёт улыбку, упорно продолжая смотреть в небо. — Первый день. Сложно.       Умалчивает лишь отчасти, но знает, что эту часть Пак и так не упустит из расчётов. А так, врать и увиливать Ёсан больше не станет — это не имеет свойства приводить к приятным последствиям. Только хуже и в никуда, где Сонхва обо всём узнаёт уже на срыве, а потому не может всё действительно исправить. Ёсану бы ещё решиться сказать абсолютно всё, но неизменный прищур карих не даёт поступить так неравноценно в заботе. Катастрофически нужно научиться думать не только о себе. — Скажи, что Уён нашёл в себе совесть отблагодарить тебя за то, что спасаешь его зад? В который раз. — Обижаешь друга, он всегда полон благодарности.       На этот смешок Ёсан растерянно оглядывает старшего и не до конца понимает иронию в его взгляде. — Тогда почему он не с тобой? До начала же где-то минут пятнадцать осталось. — Да, я знаю, — тянет с ещё большей ироничностью и, чуть склоняя голову, как-то отчаянно усмехается, — но он пошёл покупать зажигалку.       Не ожидая такого поворота и обрываясь на пол слове, Кан беспомощно вперяется взглядом в лицо темноволосого и пытается проанализировать услышанное. Вернее, соотнести это с реально возможным. Не обращая внимание на пристальность со стороны, Пак продолжает смотреть на серый асфальт и не убирает горьковатую насмешливость с уголков своих губ. Охреневая ещё сильнее, Ёсан лишь округляет глаза. — Стоп. Вы серьёзно… то есть, ты это серьёзно? Вы поссорились?       Напротив улыбка искажается ещё чуть сильнее, и Кан почти понимает, насколько всё нехорошо. За столько лет он научился давать этой эмоции определение, хоть и в отношении Пака все определения по большей части остаются догадками. — Ну, раз уж ему не жаль пары тысяч вон, то похоже на это.       Слишком холодно. Слишком саркастично. — Так это… Это ты с ним поссорился?       Хмурясь с изменившейся тональности голоса, Сонхва поднимает глаза на Ёсана и пытается понять логику и смысл слов. А Кан смотрит нервно. Внимает каждому изменению в мимике Пака, чтобы узнать сразу. Чтобы не сказать лишнего. — С чего ты это взял? — С твоих эмоций. Он ссорился с тобой тысячу раз, но ты с ним никогда. А сейчас ты расстроен. Очень, — под скользящее внимание Ёсан чувствует своё учащающееся сердцебиение и вдыхает чуть глубже и медленнее, стараясь исправить это. — Что произошло?       Карие не меняют направленности и кажется, что проверяют, изучают, а за ними в сознании взвешивается «за» и «против». Ёсан, как всегда, как и прежде может лишь догадываться и всё больше не понимать, пока пульс всё больше ни к чёрту. В ушах звучит как смех к не кристальности стремлений не врать, и Кан даже не знает точно ли он хочет, чтобы это не было тем, чего он испугался. Пак же поджимает губы и, выдыхая, робко покачивает головой, пока светловолосый цепляется за каждое движение. — Ничего, просто у Уёна странная особенность усложнять там, где не нужно, — ещё одно мимическое и ещё десяток ударов в венах, с которыми Ёсану становится ещё чуть труднее понимать, и потому взгляд Сонхва кажется совсем нечитаемым. — Я не знаю, что он конкретно тебе говорил о нас, Ёсан, но это Уён — это его мысли, не мои. Не воспринимай всё так… буквально… и утром — это ничего не меняет, ни к чему тебя не обязывает, — взгляд полный внимания, осторожности с одним глухим ударом тормозит заведённый сердечный ритм. Кан это чувствует. — Ты не должен что-то начинать сначала из-за меня.       Кан вновь ощущает, как может делать больно собственная правда. В ответ он тупо кивает с целью скорее опустить глаза и не иметь необходимости смотреть в карие. Если он перестал любить их как прежде, то это не значит, что сможет выдержать сейчас. Не значит, что действительно сможет стать взрослым вместе с цифрами в паспорте и не уцепиться за привычное. Как и утром. Опять. Даже Паку это надоело. — Пойдём на пару, малыш, мы можем опоздать, — Ёсан слышит это с улыбкой. — Потом расскажешь мне, насколько это всё было ужасно, — и собственную сдержать у него пока всё так же не получается.       Спрыгнув с парапета, Кан не просит Сонхва привычно посмотреть, грязные ли джинсы, не цепляется за его руку по дороге и не тянет всем весом на себя, как раньше. Пытается понять, что теперь это правильно. Так, как и прежде, хотя всё иначе — это та же ложь, которой между ними и так достаточно. И Ёсан не знает, хватит ли у него сил это исправить. Он всегда считал дружбу Уёна и Сонхва лучшей, это Пак, конечно же, не помнит, что зажигалки у Чона нет гораздо больше полугода. А Ёсан знает, что курит Уён только с Сонхва.       До шестого этажа они доезжают в полупустом лифте, и Пак обещает Ёсану, что после пары сам спустится к нему со своего одиннадцатого. Когда двери закрываются, Кан вновь прослеживает смену красных цифр сверху до тех двух единиц, и только в последний момент одёргивает себя, чтобы не продолжать. Делать как раньше. Найти бы задачу полегче, чем отказываться от того, что в какой-то степени стало частью тебя. Ёсан искренне жалеет, что влечение нельзя прививать только по согласию.       Благодаря тому, что схема расписания составлялась в одинаковых таблицах, и парень раньше множество раз видел расписание Сонхва, он смог быстро сориентироваться у информационной доски и понять, какая аудитория ему нужна. На последней паре оказалось чуть меньше знакомых лиц, по крайней мере тех, которые Ёсан точно видел, и чуть больше незнакомых. Опять же, опираясь лишь на то, кого он так же точно не видел. У Кана, по правде, никогда не было особой предрасположенности быстро заводить знакомства, да и вообще делать это хоть с какой-то скоростью. Былой график — после школы художка, после художки занятия — никах не способствовал наличию свободного времени на дружеские прогулки, а, значит, базовый навык социализации был обречён на страдания по причине ненадобности. В целом, не будет преувеличением сказать, что за двадцать лет у Ёсана нашёлся только один друг и парень на четыре года в одном лице. Буквально. Теперь, вот, снова друг. Наверное. И проблемы характера Ёсан, конечно, не отрицает — он с ними борется.       Шумная аудитория не вызывает ничего, помимо раздражения и желания как можно скорее её покинуть. Было бы проще, помести рядом, прямо за восьмой партой у окна Сонхва. С подъёма этого ряда отличный обзор и прекрасные возможности оставаться незамеченными за счёт расположения самого места. Можно было бы видеть каждого. Кто с кем, кто чем занят. Видеть и во всё тех же привычках без особой цели обсуждать абсолютный пофигизм и незаинтересованность большинства. Можно было бы даже лекцию послушать, в конце концов. Так было бы намного проще выдерживать это всё, сопровождая монотонный бубнёж лектора цветными маркерами в игры на бумаге, каждую из которых Ёсан знает так же из-за Сонхва. Собственно, поэтому Кан понимает, что этот вариант не подразумевает решения проблемы, в которой он продолжает цепляться за старшего как за единственное, что он знает в этой жизни.       Всё так же, как и на трёх предыдущих парах, парень уже почти безразлично постукивает ручкой по бумаге, в пол уха слушая очередную не самую интересную лекцию, и параллельно лениво оглядывает ряды в поиске того, с кем можно будет делить нелёгкую студенческую участь на ближайшие годы. В противном случае его без сомнений ждёт обратная переквалификация в подрабатывающего недохудожника с потерянным правом получения стипендии в следствие заваленной первой сессии.       Когда парты первого ряда подходят к концу безрезультатного оценивания, светловолосый раздосадовано выдыхает и, отнимая ручку от уже точно завершённого рисунка, роняет голову на подставленную ладонь. С усталым взглядом перед собой он безошибочно снова скатывается вниманием к красным волосам сидящего на ряд ниже парня, чьё присутствие в целом является мощной такой вспышкой на фоне однообразности аудитории. Конечно, вариант не цепляться за цвет с самого начала был обречён на провал, поскольку уж слишком он насыщенный, а для всего дополняющего можно вывести определение просто слишком и не промахнуться ни на миллиметр. Но не отталкивающе, как бы ни хотелось это проигнорировать. Ёсану, рисующему с детства и в целом разбирающемуся в сочетании цветов, действительно по кайфу подмечать правильно подобранные оттенки. Присматриваясь повнимательнее и даже как-то забивая на правила приличия, Кан отклоняется в сторону, чтобы лучше разглядеть руки и лицо ни о чём не подозревающего. Бесцельно подобранные, вернее не подобранные браслеты неоспоримо идут в минус планированию, и, распаляясь в интересе, светловолосый склоняется ещё сильнее, заглядывая уже на профиль парня. Чтобы там и офигеть. За такие стрелки с идеально стушёванным тенями он бы душу продал. Достаточно, чтобы заметно, недостаточно, чтобы броско, а осветление тона кожи очень хорошо сбалансированно. И Ёсан обижается. Очень-очень сильно. Собственные наспех нарисованные в машине стрелки теперь кажутся ещё хуже.       Ручка звучно закидывается в пушистый пенал, и Кан, поджимая губы, продолжает бросать недовольные взгляды на сидящего впереди. На парте у того хаос из текстовыделителей и нескольких тетрадей, с которых он что-то записывает в более толстый блокнот на спирали с множеством цветных закладок. Лекцию красноволосый парень так же не слушает.       На исписанных листах Ёсан с удивлением подмечает немного знакомую симптоматику биполярки и, исходя чисто из самого заглавия, перечисление техник когнитивно-поведенческой психотерапии. Всё это в лучшем случае будет у них на втором курсе, когда закончатся история психологии, общая психология, психофизиология, десяток ненужных сопутствующих дисциплин и, физкультура, конечно же, куда без неё. С этого Ёсан подвисает в раздумьях на некоторое время и потому не замечает, как ничего неподозревающий начинает подозревать, что на него кто-то пристально палит и оборачивается назад. Сталкивается Кан с вопрошающим взглядом неожиданно даже для самого себя. Поперхнувшись, видимо от осознания во что влип, Ёсан смущённо-растерянно поднимает ладонь и, точно всё ещё находясь под впечатлением масштаба своего проёба, выдавливает из себя это нелепое «привет». Нелепое по определению именно реакции красноволосого парня, который в ответ удивлённо приподнимает брови и округляет глаза. Сценка на миллион. Попытка познакомиться через десятиминутное залипание? Нет-нет, Ёсан этого точно не хотел. Хмурясь из-за неловкости ситуации, он клянёт свой грёбанный мозг, который не мог выдать простейший вариант прикинуться шлангом. — Прости, я просто задумался… — тупо, этот вариант потрачено, теперь уж нужно с предысторией. — Вернее я увидел, что ты пишешь и задумался, — нет, так ещё тупее, — ну, то есть я нечаянно увидел и так получилось, что задумался… — и молчи Ёсан, просто молчи.       С пришибленности напротив красноволосый даже смягчается в лице и озадаченно сводит брови к переносице, детально оглядывая своего недособеседника. — Да, объяснять явно не твой конёк, — шёпот и кивок с оценивающим взглядом к пустующему месту рядом с Каном, и парень долго не думает. — Если хочешь, можешь сесть со мной. Рассмотришь поближе, то, над чем задумался.       Он легонько улыбается уголком губ, а Ёсан выпадает с многозначности его интонации. Собираясь запротестовать против такой смысловой нагрузки, (хотя, по справедливости, доля реальной предыстории в ней всё же присутствует) Кан отрицательно машет головой и уже приподнимает руки, но красноволосый останавливает его своими руками, которые он кладёт на парту, беззвучно смеясь. — Спокойно, это шутка… наверное, — хитрый прищур и быстро сменяющая его примирительная улыбка, с которой парень приподнимает ладонь, жестом зовя к себе. — Я абсолютно серьёзно, можешь пересесть, вдвоём всё же веселее сидеть, чем одному.       Он продолжает улыбаться, смотря открыто и вполне добродушно, а Ёсан не видит ни одного повода и причины отказаться. В конце концов таков был изначальный план, хоть именно такой сценарий знакомства и не подразумевался. Немного промедлив, в частности чтобы убедить себя в том, что он не нагло залипающий на людей извращенец, Кан согласно кивает и смущённо улыбается, собирая свои вещи. — Ну вот, — тянет довольно и, разворачиваясь обратно к своей парте, бросает взгляд вниз аудитории, чтобы увериться в нетронутости персональной идиллии лектора. — Сейчас немного приберём и будет отлично.       Перемещаясь на соседний стул, красноволосый сгребает руками тетради, фломастеры и прочие свои принадлежности на одну сторону парты, освобождая таким образом вторую, и жестом приглашает Ёсана на приведённое в порядок место. Спускаясь со своего ряда и всё ещё чувствуя неловкость, Кан не знает как себя вести, потому на предложенном свободном пространстве раскладывает свои вещи образцово, почти как в школе, тетради и сверху пенал — ровно в уголок парты. — Слушай, если бы я кусался, то сделал бы это, когда ты на меня пялился, — парень саркастично закатывает глаза и пододвигает свой стул ближе к Ёсану, почти вплотную, но не нарушая личное пространство. — Теперь уж не парься, я домашний. — Я не пялился, — почти умоляюще, и чувствуя, как краснеют кончики ушей, Кан усмехается и поднимает взгляд на идеально подведенные глаза. — Окей, рассматривал, — он подмигивает и лукаво щурится на новые протесты и отговорки. — Я заметил это как только ты начал раскачиваться как китайский болванчик, — с пораженческого округления глаз и растерянности на лице Ёсана красноволосый вновь тихо смеётся и машет рукой. — Тут тоже не парься, это не ты такой заметный, просто мне привычно.       Принимая собственное моральное падение, Кан всё же решает не капитулировать перед кричащей самоуверенностью этого парня. С прищуром он так же оглядывает красноволосого, который тем временем продолжает конспектировать тетради. — Не слишком ли самонадеянно? — Заметь, — он вскидывает брови и поднимает указательный палец, — не я себя рассматривал. И если назовёшь меня вызывающим, то я пересмотрю своё решение быть домашним. — Да нет, ты мне понравился.       Парень мгновенно реагирует заискивающей широкой улыбкой… А до Ёсана только доходит, что он сказал . — То есть не ты! То, как ты выглядишь… В плане твой внешний вид, лук… не знаю, образ… — Так, — почти задыхаясь от беззвучного смеха, красноволосый останавливает словесный поток Кана, — мы с тобой уже поняли, что объяснение не твой самый прокачанный навык. Я просто скажу, что я тебя понял. Ну и спасибо, конечно.       Он польщённо жмёт плечом и вновь возвращается к своему занятию переписывания, чем и помогает Ёсану вспомнить о второй части своей «предыстории». Склоняясь чуть ближе, Кан заглядывает в аккуратно исписанные листы с пометками важного на полях и даже удивляется такому порядку при всём хаосе личности напротив. Даже в тетрадях, с которых парень переписывает некоторую информацию нет такой чёткой системы разделения на блоки. То, что эти конспекты не его можно ещё понять и по почерку — размашистый и не очень ровный он сильно отличается от того, с какой чёткостью выписывает иероглифы красноволосый. — И зачем тебе это всё? — взглядом по словам, определения которых он даже пока не знает. — А, можно сказать личный интерес, записываю только необходимое. Это конспекты моего друга, он сейчас на четвёртом курсе, и кстати, — тянет заговорщически, зыркая боковым, и указывает синей ручкой в сторону кафедры, — весь конспект по этому увеселительному предмету у меня тоже есть. — Звучит заманчиво. — Будет ещё заманчивее, если учесть то, что он, — ещё одно тыканье в преподавателя, — обожает давать быстрые тесты по своим лекциям. — Окей, теперь это звучит как сделка… Что я должен за этот конспект?       Красноволосый, чуть отклоняясь назад, усмехается и отрицательно машет головой, дотягиваясь рукой до висящей на спинке стула сумки. Кладя её себе на колени, он открывает застёжку и достаёт изнутри на вид немного потрёпанную синюю тетрадь в плотной обложке. — Ничего, — пододвигает тетрадь к Ёсану и постукивает по ней указательным пальцем. — Обязательно сфоткай сейчас первую тему — это собственно та, которую он сейчас читает — тест по ней через наделю будет нам для закрепления, что его лекции обязательны к конспектированию. — Офигенно… — А он, между прочим, это даже озвучивал в начале, — улыбка и смешок. — Именно для того, чтобы все точно услышали нужен письменный тест.       Кивая, Ёсан страдальчески хмурится и открывает одолженный конспект. Чтобы скривиться ещё сильнее, с того сколько листов на первой теме. И это чужим почерком без пропуска — контрольный в голову. Можно ещё раз обдумать правильность того, что он поступил именно сюда. Замечая эту пришибленность в рассматривании страниц, парень рядом поджимает губы и ободряюще подталкивает Ёсана в плечо. — Если ты хоть немного в курсе базы, то там не так ужасно, и плюс, — он наклоняется и проводит пальцами по выделенным зелёным маркером предложениям, — это самое важное, что нужно запомнить, так что будет намного меньше. — Чёрт, спасибо, я не знаю, что бы без тебя делал, — Кан благодарно смотрит на парня, но тот иронично хмурится и машет рукой. — Ой, да всего лишь завалил бы первый тест, как и девяносто девять процентов всего потока. А так — считай это платой за комплимент. — Перестань, ну же, — фотографируя страницы и замирая с телефоном в руках, он прикрывает глаза и усмехается. — И нет, если сделка, то сделка — я должен тебе что-то повесомее за конспект. — Ммм, теперь ты мне тоже нравишься, — прищур и довольное покачивание головой, с которым парень достаёт из кармана сумки сложенный вдвое лист. — Если хочешь сделку, — раскрытие того, в чём Кан узнаёт цветной флаер, и помещение его поверх тетрадного листа, — тогда ты будешь должен пойти со мной на посвящение первого курса. — О, они даже потратились на печать, — Ёсан хмыкает и берёт в руку знакомую рекламу общажной вечеринки с броскими пафосными фразами. — Ага, даже на цветную. Обклеили ими тупо каждую дверь. — Ты живёшь в общаге?       Поджимая губы, парень кивает и, принимая протянутую ему тетрадь, вкладывает её обратно в сумку. Прослеживая эти действия, Ёсан случайно цепляется взглядом за пачку сигарет в той самой. Нельзя сказать, что ожидаемо, но заинтересовывает Кана не факт курения, а сама серебристая пачка, на которой чёрным маркером написано название знакомой зарубежной группы и их песни. Светловолосый не знает для чего новоприобретённый знакомый выписал это на пачке сигарет, но больше этого мысли цепляются за то, что он не знает, сколько раз слышал этот трек, потому как именно эта группа является одной из любимых у Сонхва. И именно одну из их песен так ненавидит он сам. — Ну так что? — красноволосый вынимает Кана из размышлений, притягивая внимание. — Сделка?       Ёсан ещё раз проходится взглядом по парню, цепляясь практически за каждую мелочь, которых у того множество, и опять не находит ничего, что могло бы оттолкнуть. Странное качество располагать к себе, и, ещё раз улыбаясь, Кан согласно кивает. — Сделка.       Глаза у парня загораются радостью, и он довольно похлопывает себя по коленям, возвращаясь к своему занятию конспектирования. Уже с ручкой он замирает, словно что-то вспоминая, и немного сконфуженно поворачивает голову к Ёсану. — А как тебя зовут?       Беззвучно опадая смехом к парте, Кан понимает, что этот вопрос даже не собирался появляться в его собственной голове. Кое-как преодолевая спазмы смеха, он обратно поднимается к полностью разделяющему его эмоции парню. — Ёсан. — Отлично, Ёсан, — улыбка и одобрительный палец вверх. — Я Хонджун, но буду крайне благодарен, если запишешь мой номер как Джун и будешь называть меня так.