flashback
Размеренный стук капель о стеклопакет погружён в тихое шуршание ткани из хлопка. Нить грубовата, но для Сонхва всегда было привычнее так. Без мягкости. И даже без аккуратности в движениях, что уже больше по части характера. Нежная кожа Хонджуна оказалась для этого более предрасположена и даже более отзывчива, чем можно было предположить изначально. Хотя, задумываясь над этим более серьёзно, Сонхва понимал, что, конечно, можно было. А если бы подумал ещё чуть дольше, то очень и очень многое, как и приобрело бы, так и потеряло бы смысл. Желания и былые обещания. Намерения и обязательства. Лучшим было замереть на банальной недопустимости размышлений. Парень с красными волосами соскальзывал по простыни на край кровати и, упираясь ладонями в неё, прогибался в спине. Сонхва не был уверен, к чему это было правильнее относить: к реальной необходимости, к желанию себя показать или к обычной привычке. Или всё это следовало объединить, поскольку предпосылки находились для всего. Отвести взгляд не представлялось возможным. Ещё с самого первого раза было таким, и впредь не ослабляло хватку ни на секунду. Идеальная корректировка движений не добилась бы того, что смог сделать личностный хаос Хонджуна. В излишней эмоциональности и неожиданном спокойствии. В особом проявлении. Он опускал голову, заводя руки за спину, и меж позвонков скользила полоска кружевного изделия, которое он пытался застегнуть. Пальцы подрагивали, держа ткань, и для Сонхва словно маленькие переключатели в голове выстраивали цепь действий. Прикосновения рук были не до конца обдуманными. Точно. А сцепляя крючки, он мог лишь видеть, что именно так Хонджун зацепил не только его тело, но и разум. Как натяжение ткани и подчёркивание самого важного. Обводя кружево, он спускался ниже, на красноватые участки кожи, раздражённой трением о грубую материю простыни. — Не больно? Рядом хмыкали с насмешкой. — Охуенно, малыш, — улыбка, и Хонджун отклонялся назад. Ближе. — Я вроде это и старался тебе простонать, — шёпотом на ухо и смазанным поцелуем чуть ниже. Сонхва оценивал это движение, цепляющее сознание и пускающее по нему затяжки. Трактовал его самым сложным понятием, на которое только был способен отравленный разум. Он пытался осознать, и всё промахивался мимо. Пока в поле зрения оставался полуобнажённый силуэт, пока он старательно и без усилий зацикливал внимание на себе. Чёрные полоски кружева на бёдрах то и дело подтягивались выше, пока Хонджун поднимал с пола свои вещи. — Ты сегодня танцуешь? Привлечённый вопросом Ким замер по середине комнаты, обратив на Сонхва удивление в карих глазах. — Не думал, что ты знаешь. Оцениванием чувства растерянности. Взглядом на оставшиеся закрытыми участи искренности. Сонхва отклонился на подушки, упершись затылком в изголовье кровати. Он никогда не думал о постороннем человеке так много. И, конечно, он не успел подумать, осталось ли само определение человека таким же. Фигура в чёрном кружеве. — Случайно увидел, — ложь тянула затяжки дальше. — Ты красиво двигаешься. И ты почти одет, — усмешка должна была быть улыбкой. В сознании всё должно было быть целым. Улыбки не должно было быть изначально. — Спасибо, — тенденцию делать то, что не нужно, Хонджун принял по интонации, и сжатие чёрного свитера также подтверждало, что что-то у обоих пошло не так, — я одет больше, чем сейчас. Наверное, всё. Хонджун улыбался, как было ему привычно и так, как стало привычно для Сонхва. Напротив друг друга — друг для друга никто. Между ними только разговоры о том, что становилось немыслимым сразу после, и разве что-то могло остаться в остатке. Но вопреки у Сонхва оставалось много мыслей, и они стройно формировались вопросами, которые он не должен задавать. Как часто? Для чего? И уже было ясно, что что-то стало слишком навязчивым для того, кому всё равно. Почему-то просто хотел знать. Просто хотел видеть чуть больше искренности напротив. Мелодия звонка отвлекла и внесла ясность. Собрала внимание не только Сонхва, но и Хонджуна, оглядывающего светящийся именем экран телефона. Для Пака это белое в несколько слогов — траектория собственного падения. Правда и ложь — лишь пустой звук, когда одно от другого отличить невозможно. Ответить он не мог по причине, затерявшейся в этом всём. Озвучить её так же не вышло бы, как и услышать голос Ёсана. — Ты не любишь его? Его интонация была с интересом, с каким-то чувством ответственности. Пак не мог наверняка понять, было ли в ней ещё и осуждение, но он его чувствовал. Возможно, дело было в самом Хонджуне, а возможно в играющем телефоне, на который был направлен его взгляд. Чёрные полосы на теле парня играли акцентами, когда Сонхва медленно приподнял голову по изголовью кровати, рассеяв своё внимание на складках одеяла и растянув привычную насмешку на губах. — А ты спишь с кем-то ещё? На чужих мягких отозвалось тем же. С кивком красноволосая макушка погрузилась в тёмную ткань свитера. Высокий ворот всегда доставал до острого кончика носа. — Приходи сегодня тоже, — карие мелькнули на последнем слове насыщеннее и спрятались в направляющих паркета, пока руки тянули джинсы на талию. — Зачем? — Ты же сам сказал. А сегодня я буду танцевать ещё лучше. Чёрное объёмное пальто. Мешок почти по факту. Опершись о стену, он обувался поспешно, не обращая внимание на стоящий рядом пуф. Прислонившись к дверному косяку, Сонхва наблюдал за ним отрешённо, забыв о том, должен ли он это делать. Замок же автоматический. — Придёшь? В полумраке прихожей глаза блестели внимательностью к его эмоциям. Он же старался запомнить, что нужно перезвонить Ёсану.
***
Хонджун сидит на парапете и машет ногами. Излишняя болтливость имеет свойство пропадать, когда что-то идёт не по плану. Примерно так это понимает Сонхва, оглядывая чужое притуплённое качество. И то, что Ким не смотрит в ответ так же, лишь пополняет копилку убеждённости. Он точно не мог знать, пусть и имя запомнил. Но парней с тем же именем в городе точно должно было быть больше, чем вероятности, что он сможет поступить с одним конкретным Ёсаном в один и тот же универ, на одну и ту же специальность, и что именно с ним он заведёт знакомство. Приколы вселенной всегда такие приколы. Не прикольные. — Ты потерял запал. Почти десять минут тишины. Ким замирает лишь на секунды, после которых вновь возобновляет движение ногами чуть более хаотично. — Ну так ты мне и не ответил, вернулась ли к тебе память. О чём же нам говорить? — Хонджун, — Пак замечает, как от имени плечи Кима напрягаются, и, ведя взглядом по этим ломанным линиям, лишь качает головой, — я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Содрогание от смешка по телу. Хонджун опускает голову и так же машет ею, усиливая одно негодование на двоих. С ним на губах, изогнутых в подобии улыбки, он поворачивается и смотрит на Сонхва знакомой горечью, на дне которой теперь обида. — Так угадай. Растерянность. Теперь она. Взятый с поличным и обвинённый в чём-то постыдном — Пак не сможет выдерживать это долго. Но действительно ли он не понимает? — Мне казалось, всё было предельно ясно. — Да ладно? Забыл, видимо, разъяснить мне. — У тебя было другое отношение к этому? Негодование. Ставит не в то положение, которое было ожидаемо. Хонджун делает вдох и кривится, всё так же продолжая топить взглядом. Оскорбление в каждом хрусталике. — У меня было другое отношение к тому, что ты исчезнешь. И у меня точно совершенно другое отношение к тому, что при встрече ты решил меня не узнавать. Потому: угадай. — Вряд ли я хорош в этой игре. Несколько секунд осознания и усмешка — красноволосый тянет щёки в улыбке и, пару раз кивая, спрыгивает с парапета. Делая несколько шагов ближе, он останавливается рядом с Сонхва, и чуть снизу-вверх. Будто может это как никто другой, с правом, которое ни за кем не закреплялось. — С таким отношением, как у тебя — не удивительно, — собачка на молнии тянется вниз, расстёгивая кожанку, и, ударяясь кольцами о заклёпки, Хонджун откидывает края куртки, взглядом оценивая грудь в чёрной футболке. — Предупреждай людей, когда видишь в них вещи. Небрежно задевает ремень куртки, выпуская язычок из люверса, и опускает руки вниз. — Я забыл телефон в комнате, — взгляд с прищуром возвращается к глазам, и Хонджун прикусывает губы в той же усмешке. С тем же негодованием. — Не скучай тут. Он разворачивается к двери, но Сонхва понимает всё только тогда, когда слышит стук закрытия и видит, что Ким действительно ушёл. Только после сказанное воспроизводится в его сознании более чётко, с приобретением смысла несказанного и оставленного позади. Когда искренность бросают в лицо — это больно.***
Громкая музыка навязчиво врывается в сознание своим ритмом. В массе танцующих оказывается столько разных цветов, что найти среди них несколько нужных сложно. Сонхва кажется, что белый он потерял, как только Хонджун увёл Ёсана в гущу толпы, бросив напоследок ещё раз это своё незначительное «не скучай». По справедливости, благодаря своему уровню зрения, время от времени Пак может видеть двоих среди незнакомых и смутно знакомых людей, но абсолютно точно потерял он их именно в тот самый момент, когда они оказались вдвоём. И не скучать он может сразу по двум причинам. Первая, как и когда-то, появляется из чистого, почти детского простодушия Ёсана, вторая же заканчивается на словах, оставленных Кимом для раздумий. Зацепивших. Задевших. Оспаривать это для Сонхва оказывается так же сложно, ведь почему-то в случае с Хонджуном всё цепляется слишком основательно, будто для всех предположений и для всего предложенного в сознании уже есть заранее приготовленное место. И Хонджун самым прозорливым способом этим пользуется — это Пак осознал ещё тогда. Манипуляции Кима были его слабостью, и, к сожалению, они сохранили за собой эту характеристику. Закуривая чуть дальше от танцевальной площадки и света ярких огней, Пак глушит между дымом именно это непроизвольное чувство, которое так легко принимает любое давление со стороны красноволосого. Последний знает, как, а Сонхва в который раз попадает в эту от и до отлаженную схему. Почти так же непроизвольно, и натаскан он в этой игре как раз-таки очень хорошо. С мелькающими в поле зрения знакомыми фигурами он убеждается в этом с новой затяжкой. И если именно Ким станет для Ёсана гидом по понятиям «взрослой жизни», то возможности выбыть из этой игры у Сонхва не представится. Ведь меньше всего он хочет, чтобы Ёсан был испорчен всем, что может включать в себя эта экскурсия. И плевать, что его право влиять на это крайне сомнительно. Видя улыбку также заметившего его Кима, Сонхва ненавидит правила искренности, которые когда-то задал сам. А также он ненавидит аксиому любой правды — она всегда становится явной. Решение тогда сыграть в неё с Хонджуном — это то, за что придётся платить сейчас. И первой платёжкой будет дружба, ведь у «полиции нравов» в лице Уёна уже наверняка наметились свои выводы, и он готов ссыпать их на голову своего друга. С полётом окурка до земли Сонхва обращает внимание на того, чей взгляд он улавливал практически всё время, пока не ушёл со стадиона на трибуны. Чон же ещё с момента, как они пришли на этот праздник жизни нашёл для себя более подходящее место в шатре, находясь таким образом ближе к гуще событий, и ещё ближе, в его понимании, к неоспоримым доказательствам, что Паку совершенно не по боку происходящее. И Сонхва мог бы попробовать палиться не так явно, придерживаясь коряво сфабрикованной Кимом легенды, но он слишком хорошо знает Уёна. Слишком хорошо знает бесполезность театра одного актёра, когда другу совершенно не нужно держать свечку, чтобы быть в чём-то уверенным. Придерживаться нейтралитета с самого дня «знакомства» на лестнице было, прямо сказать, хреновой затеей — всё уже неизбежно катилось к хуям. Подходя к шумному окружению Чона, Сонхва с иронией подмечает, что вот сейчас совет друга убухаться в край представляется нереально заманчивым, а обзор с зелёного мешка, на который он приземляется, лишь усиливает это качество. С запрокидыванием головы на мягкую спинку и прикрытием глаз думать об искренности и осуждении получается немного меньше, хоть и силуэты этих причин за пределами век остаются неизменно рядом. — Стоит считать совпадением, что ты всё время проторчал на трибуне? Ожидаемо и почти выносимо. Опускаясь по мешку ещё чуть ниже, Сонхва удаётся раздражаться не так сильно. — Уён, ты знаешь, что у людей обычно принято приветствовать друг друга, там спрашивать это тупое «как дела», «как ты» и уже потом переходить к отягощающей информации? — Сонхва чуть поворачивает голову к сидящему рядом, но видя на его лице только жёсткую иронию, устало выдыхает и возвращает внимание обратно к куполу шатра. — Во всяком случае, твоей первой фразой за всю неделю точно должно было быть что-то другое. — То, что дела у тебя идут не очень я и так знаю, спрашивать о том, как ты, — он скептично поднимает брови. — Потому я сразу перешёл к «остальному» — в целях сохранения времени. С наигранной обидой Сонхва дует губы. — А «привет»? — Ты не увильнёшь от разговора, Пак. — И что же ты хочешь услышать? — искренне хочется сказать: «что вы все хотите от меня услышать», но Сонхва сдерживается, принимая неизбежное и подталкивая друга на скорейшее завершение этого разговора. — Где мне следовало быть? — Тебе варианты нужно назвать? — Да. Почему ты всё так же уверен в том, что я умею читать твои мысли? Усмехаясь, Пак непроизвольно опускает взгляд на контрастирующие силуэты инь-ян и замечает рядом с ними третьего высокого парня, который хоть и стоит к нему спиной, но всё равно кажется отчего-то смутно знакомым. — Может, с Ёсаном. Может, с Кимом. — Ммм, у тебя уже есть своя версия, — уголок губ саркастично изгибается, и, покачивая головой, он продолжает изучать широкую спину в светло-серой рубашке. — Я надеюсь, что она неправильная. От твёрдой серьёзности тона, и ещё больше от неожиданности Сонхва отвлекается от рассматривания третьего и, приоткрывая губы в удивлении, ведёт челюстью, понимая, что «полиция нравов» действительно и очень явно ссыплет неверием и осуждением. Он поднимает голову со спинки мешка и, всматриваясь в пустоту, складывает в понимании это, хоть и не новое, но достаточно неприятное открытие. Переводя взгляд на Чона, он тоже хочет успеть заметить сразу. Навыку Хонджуна улавливать фальшь Пак всегда завидовал, ведь с ним многое можно узнать и во многом убедиться. — Твоя версия о том, что я изменял Ёсану? Наверное, такое удивление Сонхва никогда не видел на лице друга. И, если уже честно, то в контексте всего, он никогда не хотел бы его увидеть. Доверие никогда не рассчитывало на своё появление, но теперь же само разуверилось в том, что оно может существовать. Конечно. Сонхва никогда бы не доверился Уёну. Наблюдая за его мыслительными процессами, Пак чувствует самую отвратительную по своим меркам эмоцию. Уязвлённость. Будто одной человеческой ошибки достаточно, чтобы упасть в глазах смотрящего. Сбито вдыхая, Сонхва отворачивается в сторону своих главных причин, где спрятанное становится явным. Его ошибка стоила дорого не только для него одного. — Он не знает? — А ты как думаешь. Уён оглядывает его поражённо, и Пак усмехается с горечью таких простых очевидностей, которых он не мог не знать о друге. — Конечно. Это слишком для тебя идеального. Ответь Уён — и гвозди непонимания в гроб с дружбой можно было бы даже не забивать. Но встаёт Сонхва с мешка даже не по этой причине, которая сама по себе опускается до уровня незначительности, стоит только темноволосому парню рядом с Кимом развернуться в профиль. С узнаванием Пак слишком быстро скатывается в чистую ненависть к самому Хонджуну, чтобы уделять внимание чему-то другому. Покинув шатёр и преодолев, как назло, собравшихся в кучу студентов, он подходит к Ёсану со спины, отстранённо наблюдая за тем, как он разговаривает о чём-то с темноволосым. Хонджун поднимает на Сонхва взгляд первым, но осекается так же быстро, получая в ответ красноречивый и осаждающий. Почти так много непохожего может быть в человеке, когда знаешь его не до конца. Почему Пак вообще думал, что знает что-то о нём. Это оседает горьким на нёбе, заставляя сглатывать, и Сонхва возвращается к Ёсану, не помня, чтобы тот был таким общительным с кем-то, кроме него. Чтобы мог быть таким пьяным, когда вроде как не переносил алкогольное помутнение и все из него вытекающие. Но несколько сложенных стаканчиков из-под желейных шотов в правой руке говорят об обратном, а расслабленность поведения указывает на то, что их было намного больше. Волнует это Сонхва лишь отчасти, ведь пьяный Кан сам по себе не представляет угрозы. За неё отвечает тот, с кем он сейчас разговаривает, и это Пак знает слишком хорошо. Горькое, ядовитое. Хонджун смотрит в сторону — Сонхва убеждается. Он делает ещё один шаг ближе, и Ёсан замечает его присутствие: без особых раздумий виснет на шею, пока Сонхва старается сохранить равновесие и хоть какое-то подобие ответной улыбки. — Я уже думал, что тебя засосала чёрная бездна, и что мне придётся добираться домой самому, — смазанным громким шёпотом на ухо и обидчиво ударяя ладонью по плечу. — Может, чёрная дыра, Ёсан? В ответ недовольно втягивают щёки, закатывая глаза, и тычут в плечо чуть сильнее. — Суть ты понял. Ты должен мне танец. Он утвердительно кивает, обхватывая шею Сонхва двумя руками, что, несомненно, сказывается на равновесии, и Пак наклоняется чуть ниже для устойчивости, параллельно сталкиваясь взглядом с также узнавшим его высоким парнем. Юнхо. Они знают имена друг друга также хорошо. Натянуто усмехаясь, Сонхва заставляет себя посмотреть на повисшего на нём Ёсана. — А связь здесь где? — Тебе в рифму ответить? — фыркает насмешливо, пока Сонхва вскидывает брови, добавляя к выпитому Каном ещё несколько шотов условно. — Ты должен мне танец, Хва, и это не обсуждается. — То, что это не обсуждалось — это ты верно подметил, — он опускает руки на его талию, бросая ещё один на темноволосого и стараясь контролировать злость, придвигает Ёсана чуть ближе. — Но потанцевать я не против. Кан стянуто улыбается, подстраиваясь движениями под ритм сменяющейся песни, а Сонхва с первыми же её семплами ещё раз вспоминает, кто стоит за пультом диджея на этой тусовке. Конечно, музыка будет такой же. Как бы ни хотелось, не посмотреть не получается, и переводя взгляд на Кима, Пак понимает, что сохранить его коротким он тоже не сможет, когда напротив два тёмных дна внемлющих карих. Во вспышках стробоскопа всё похоже и даже слишком. Но Хонджун вносит свои коррективы, опуская внимание ниже и замыкаясь где-то посередине. Ещё чуть больше внимания, и Пак понимает, что эта траектория на его руках, лежащих на талии Ёсана. Ким стопорится так очевидно, и Юнхо быстро говорит ему что-то на ухо, обхватывая его ладонь своей. Огни озаряют ярким голубым по флуоресцентному пигменту теней на уголках глаз Кима, и он кивает, видимо, соглашаясь, поскольку следом отступает неуверенными шагами в пестроту толпы, всецело следуя за темноволосым. Отвлекаясь от круговорота смещений тел, Сонхва возвращается к Ёсану. Сжимает мягкий кардиган в ладонях сильнее, чтобы сконцентрировать мысли тут же, держа их хоть за что-то единственно не связанное с потоком скрывшегося между танцующих. Напряжение не проигнорировать, не списать ни на одно проблемное слово. Он должен был понимать и помнить, что это неизбежно причинит вред. — Сонхва. — Да? Прикрытые веки трепещут над лёгкими движениями глаз, пока Пак оглядывает лицо светловолосого. Тот тоже словно что-то обдумывает, вслушиваясь в повторяющиеся слова песни со спутанным и, вполне возможно, отсутствующим смыслом. — Тебе нравится Джун? Вдох. Мысли, как гоночные крысы, разбегаются от сказанных слов по разным углам, где забиваются в норы и падают в простенках к самому фундаменту. На прикрытых глазах безмятежность, будто произнесённое — как уже выверенный продукт обдуманного. И Сонхва теряется, не понимая, чем спровоцирован вопрос и что на него отвечать. Так и оставаясь в удивлённом созерцании, он дожидается, пока сам Ёсан чуть сжимается в плечах, приоткрывая веки и смотря в сторону. — Я это просто… Он ведь такой… Вряд ли может кому-то не понравиться. — Поэтому ты решил спросить у меня? Собирает смысл лишь отчасти, пока светловолосый всё так же продолжает шнырять взглядом между людей, именно так напоминая Сонхва прежнего себя. Этим же и волнуя его больше. Если смысл правильный. Если все поступки, как предполагалось, привели к этому. Неправильному. Склоняясь к Ёсану ближе, он убирает с его лица имеющие обыкновение закручиваться светлые пряди. Привычку делать это можно даже не отрицать, как и то, что он не может принимать это по-другому. — Ёсан? Привлечённый именем он будто бы сдаётся, смотря Паку в глаза и выдыхая. — Просто он интереснее меня. Руки расцепляются за шеей, соскальзывая запястьями, но Сонхва их ловит раньше, чем они успевают коснуться плеч, и притягивает их к тёплой коже обратно, проходясь пальцами по костяшками и полностью накрывая их ладонями. Ёсан хмурится, вытягивая губы в тонкую линию, но взгляд не отводит, продолжая смотреть в усеянные бликами голубых огней глаза. — Никто не интереснее тебя, потому что только ты можешь быть собой. Говорить Сонхва это трудно, не до конца понимая, что он может чувствовать к Ёсану после всего. Имеет ли право? Ложь, которой у него так много, не была предназначена для обмана. Не в этом, не касаясь подобного. Ёсан не должен усомниться в себе, споткнувшись о настоящее предательство. Сонхва теперь знает, какую цену он должен будет заплатить. Но с лёгкой улыбкой на губах светловолосого он всё равно готов держать это хрупкое до последнего.***
Прокручивая зажигалку в руке до щелчка, Уён наблюдает, как оранжевый огонёк облизывает металлические зубцы колёсика и скрывается в кольце при повороте снова. Снова, снова и снова. В последовательно и беспрерывно проделываемых манипуляциях он не замечает, когда к рядом стоящему мешку подходят и так же незатейливо наблюдают за расточительной игрой с огнём. — И не жалко газ? Отрываясь от своих действий, Чон поворачивает голову в сторону говорящего и уже прослеживает, как на зелёное кресло опускается Ким, держа между губ сигарету и подкуривая от своей зажигалки. С несколькими тягами в воздухе появляются сладкие нотки, а парень смежает веки, выглядя более спокойным. Чего нельзя сказать уже о самом Уёне, который нервно пробегается по всему телосложению сидящего рядом и, сжимая челюсть, возвращается к своему занятию. — Ты теперь и со мной не разговариваешь? — Хонджун приоткрывает один глаз и, смотря на раздраженное визави, ещё прикасается тонкой к губам. — У меня для этого достаточно причин. — Ммм. Значит, это всё же твой универсальный способ решения проблем. С выпущенными в воздух кругами дыма Уён приоткрывает губы, всё-таки одаривая красноволосого порцией презрения во взгляде. На всю ту же колкую безмятежность от Кима он щурится, не испытывая ни одной положительной эмоции к своему соседу по комнате. — Проживу как-то без твоего оценочного взгляда. — Думаешь? — Ким улыбается широкой и, сбивая пепел в сторону, задорно прожигает взглядом. — Ты же знаешь, что я слышал достаточно. Он намеренно закусывает губы, наблюдая за нужной реакцией. И, затягиваясь глубже, всё, что ему нужно — быть уверенным до конца. Ведь Хонджун никогда не был согласен с тем, что месть должна подаваться холодной. — И также ты знаешь, что будет в моих интересах. Отвращение для Уёна — это сейчас крайне гадливое чувство. Больше от того, каким неоднозначным может быть первое восприятие. Смотря на Кима, он понимает, что этот человек никогда не поставит чьи-то чувства превыше своих. — Кто ты для Сонхва? На сказанное карие сужаются, и Хонджун отрицательно машет головой. — Нет, Уён. Гораздо интереснее вопрос, кто ты для него. Вот уж задачка для ума, — кивок и улыбка с особым акцентом. — Задумывался когда-нибудь над этим?