Сто миль, сто лет

      Кто я? Что я?       Только лишь мечтатель…       С. Есенин       — Ли, иди ко мне.       Вес, хоть и не силен в высоком стиле, каким-то звериным чутьем нашел в именах тот единственный слог, который нас объединяет. Не знаю, догадывается ли он об этом сам, но для меня это хороший знак.       Моя проверенная на нескольких объектах строительная бригада может начать работы по перепланировке квартиры только с октября, но к Рождеству должны успеть. Материалы закуплены, проект согласован и утвержден уже три года как, даже журналы в коробки упакованы. Вес тоже внес свой вклад — кожаный саквояж, куда он планомерно складывает мою одежду, чтобы увезти к себе. Все-таки Майлз жуткий собственник, и приходится его регулярно осаживать. Он не обижается, но исправляться не собирается — упрется своими козлиными рогами и идет напролом, так что иногда чувствую себя тореадором.       Но, в любом случае, к приезду родителей все будет в лучшем виде. Райана тоже пришлось позвать, вместе с Бонни, и не дай бог на стенах хоть одна каляка появится! Зато не надо будет выдумывать объяснение, почему я торчу в чёрном доме на Манхэттене — кто же спит на диване в собственной квартире! И ванная одна на пятерых, и вообще у меня дела вечером… Придется пока оставить старую мебель и накопить на машину, иначе не успею мотаться между семьей и Весом. Он уже радостно ручонки потирает, что я с ним две недели жить буду. Ну пусть пока порадуется, хрен я что ему позволю за пределами спальни. Хватило мне уже выражения лица Энцо после того, как он нас в гостиной застукал, когда его хозяин стоял передо мной на коленях с ярко выраженными и ничем не прикрытыми намерениями.       — Ли, пожалуйста, иди ко мне. Я соскучился.       — Пфф, сам иди!       Он приходит каждый раз. И я каждый раз умираю от нежности.       Цветы засохли,       Но семена летят,       Как чьи-то слезы.       Басе       Не понравился подарок? Я сделал фрегат, а нужна была каравелла? Замахнулся на святое и осквернил память о лучшем друге? Но ведь лично вручить коробку не удалось, а в открытке на день рождения не пишут того, что должно прозвучать в тишине, нарушаемой гулким стуком сердца и севшим голосом, который выталкивает из сдавленной гортани три сгустка крови. Три слова. После которых ничего не исправить. После которых он рассмеется мне в лицо и вышвырнет за дверь. Так что все очень удачно сложилось, что он меня бросил.       Я, правда, как последний идиот, сначала не понял, почему он трубку не берет весь день, но потом пришла Анджела и сообщила, что директор в длительной командировке, и я теперь за главного.       15 июня       Я решил вести дневник. Общих фотографий у нас, как оказалось, нет — это наверняка тоже какой-то знак, не знаю еще, какой. Сегодня я решил, что хороший: с глаз долой, и жили они долго и счастливо и никогда больше не встречались. Руки резать в моем возрасте несолидно, да и не помогло в прошлый раз, так что буду записывать все души своей ужасные порывы и разрывы в тетрадь. Потом перечитаю, если вдруг еще раз решусь кому довериться, но это навряд ли. В смысле доверия. Хватит уже.       Ну потому что не бывает внезапных командировок на две недели без телефонных звонков и элементарной смс-ки «все в порядке, скоро буду». Мои сообщения не проходят, а его личного адреса электронной почты я не знаю. А что вообще я про него знаю? Ничего! Только то, что он счел нужным мне показать. А может, он эти свои рабочие поездки проводит с женой, детьми и кошками, вносит разнообразие в сексуальное меню? Он же честный — пообещал жене, что никаких других женщин, и верен своему слову. Козел.       16 июня       После наших встреч       Такая на сердце смута!       Как мог я знать,       Когда все едва начиналось,       Что есть неподдельная боль?!       Тюнагон Ацутада       Никогда больше. Клянусь.       17 июня       А если его убили? Из-за этого дурацкого проекта? Зачем я вообще читаю литературные журналы, я же не писатель! Да насрать, сколько там зданий под бульдозер пустят, все не спасешь! А если самолет разбился? Или на машине влепился в грузовик? Твою мать, Майлз, за что ты меня так! Неужели нельзя позвонить и предупредить?       19 июня       Нет, живой, козлинушка, все так же называет системы инженерно-технического обеспечения водопроводом, газом и тд. Научится, интересно, когда-нибудь, или мне за ним все время отчеты исправлять? Сволочь поганая.       25 июня       Может, мы с ним теперь будем общаться в жанре эпистолярного романа?       «Среда, двадцать пятое июня две тысячи восьмого года от Рождества Христова. Милостивый государь мой, мистер Майлз, тешу себя надеждой, что письмо сие застанет Вас в полном здравии. Погоды у нас в Нью-Йорке стоят дивные, но работы столько, что из офиса выходить получается лишь поздно вечером. Спешу обрадовать Вас, что индивидуальных заказов по перепланировке мы набрали много, есть даже один эксклюзивный, от которого отказались все остальные архитекторы. Презанятная история, осмелюсь заметить. Изложу ее в немногих словах, дабы надолго не отрывать Вас от трудов Ваших праведных.       Заказчица приобрела здание с дивным кованым фасадом, замыслив надстроить дополнительный этаж, но столкнулась с предосаднейшими препонами со стороны бдительной Комиссии по охране памятников архитектуры, не удосужившись узнать предварительно, что нельзя нарушать сложившийся городской горизонт. Дом же сей крайне неудачно расположен на углу района двухэтажной застройки, и новая крыша будет заметна издалека. Ваш покорный слуга, как Вам, должно быть, известно, — большой любитель поломать голову над задачами, которые требуют напряжения всех умственных сил. Да и выходные теперь свободны, так что пришла мне в голову идея, надеюсь, удачная во всех отношениях. Проследив конус обзора с крайней точки видимости объекта, я задействую три выступающих элемента, — треугольный фронтон соседнего дома, а также круглый фронтон и надстройку нерабочего лифта самого здания — дабы замаскировать массив нового этажа. По моей отважной задумке «тень» от этих трех выступов создаст зону, достаточную для целей заказчицы, а сам пентхаус засчет своей скульптурной формы будет абсолютно невидим праздному прохожему, гуляющему по улице под руку со своей подругой, например.       Льщу себя мыслью, что хоть как-то смог скрасить Ваш досуг довольно неуклюжим изложением своей вполне изящной затеи. Ежели напрасно утомил Вас излишними подробностями этакой безделки, и Вы предпочли бы вместо описания моих творческих потуг увидеть финансовый отчет, прошу покорнейше меня извинить и сообщить об этом в письменном виде, поскольку мои средства связи Ваш эфир пробить не в состоянии.       Засим, любезный господин директор, спешу откланяться, пожелав Вам и Вашему окружению всего наилучшего.       Искренне Ваш — до тридцать первого числа девятого месяца сего года — главный архитектор Дж. Барнс.»       «06.26.2008       Кончай заниматься херней, нам нужны деньги, а не демонстрация твоей псевдогениальности, задрот. Будь как все и прижми жопу к стулу. Я за тобой слежу всегда и везде, так что не выделывайся. Еще куда-нибудь вляпаешься — вылетишь из конторы без выходного пособия, мудак.       Без уважения, В. Майлз,       Твой, скотина, ГЛАВНЫЙ директор»       Н-да, вот как-то так это будет выглядеть, скорее всего. Так что к лучшему, что мы теперь общаемся только посредством еженедельных отчетов. Через секретаря.       3 июля       Бумажному кораблику не переплыть океан. О чем я вообще думал? Идиот. Он опять меня переиграл, на моем же поле.       5 июля       Трахнулись — разбежались? Много геев есть на свете, свежих, словно майский ветер, и без этих твоих сложностей, Барнс.       6 июля       Твою мать, как же это я влетел со всего размаха! Мозг на нейтралку, сердце на пятую передачу — и в бетонную стену. Я же так берегся, так был осторожен, а тут…       Любовь нежна? Она груба и зла. И колется, и жжется, как терновник.       10 того же месяца, года, века, галактики и солнечной системы       Сидел сегодня перед директорским компьютером и полчаса не мог понять, зачем я здесь. Кому нужен и для кого стараюсь? Не подарил же Майлз мне свою контору. Или просто продал кому-то вместе с персоналом?       Шобна рассчитала мой «треугольный фантом», все в порядке. Мартин прочит нам очередную хвалебную статью в Architecture Lab. Как им объяснить, что мне это не нужно? Не важно совершенно. Просто больно. Даже ведь не уволиться. Интересно, продлит он мой контракт? Или мне и дальше отмечать дни черточками на тюремных стенах? Да кого я обманываю, чудес не бывает. Пора накладывать на сердце ледяные компрессы реальности.       14 июля        Джордж смотрел на меня как-то странно, хотя я с утра побрился — притворяюсь, что живой. Да я даже улыбнулся ему, чего еще надо!       — Джулиан, милый, я к тебе по делу, — он заглянул мне в глаза. — Я тут задумал новый альбом записать, а свежих идей для текстов нет. Ну ты знаешь, котик, когда один и тот же человек все время пишет, сложно новое придумать.       — Как я могу помочь, Джордж? Но сразу предупреждаю: у меня голова забита расчетами, стандартами…       — Я же не прошу тебя ничего писать, свет души моей! Просто дай мне пару идей. Вот, например, расскажи, как человек влюбляется?       — Как последний идиот. Господи, Джордж, откуда я знаю! С кем-то знакомишься, иногда разговариваешь и лишний раз не вспоминаешь, а потом что-то тебя в нем цепляет, и уже сам придумываешь темы для беседы, чтобы поговорить подольше. Влюбленность, наверное, как песня. Послушаешь пару раз, тебе вроде понравится. А потом услышишь ее опять и поймешь, что это лучшая песня в мире, ставишь на повтор и после каждого раза обещаешь себе, что это последний, но прекрасно понимаешь, что нет. Влюбляешься в ритм, в слова, в музыку, в море ассоциаций, которые тебя переполняют. Ты ведь и не подозревал, что можешь так чувствовать! И вот эта песня уже поселилась в твоей голове, и больше ничего, кроме нее, не нужно. Так же и с человеком, наверное. Хотя я не знаю, никогда не любил. Я тебе оказал посильную помощь? У меня согласование на комиссии завтра, надо подготовиться, извини.       — Ну ты просто быстренько посмотри, что я тут накидал, когда время будет, — он шлепнул на стол папку, зачем-то огляделся и встал. — Прости, милый, мне долго нельзя тут, потом еще как-нибудь поболтаем, ладно? С меня новый альбом с автографом.       — Я сам куплю, не стоит беспокоиться, — я подниматься не стал. — В понедельник все будет готово, заберешь у секретаря. Но ничего конструктивного обещать не могу — не моя область экспертизы.       Папку я, конечно, открыл сразу — все, что угодно, только бы не эти проклятые таблицы, контракты и прочий финансовый террор. Не пора ли и правда начать статейки про НЛО кропать? Скользя глазами по строчкам, я механически отмечал частотность употребления, синонимические ряды и иже с ними, но тексты не цепляли. Может, потому что без музыки? Может, слова без дополнительного эмоционального сопровождения — это просто набор звуков, который не находит отклика в душе, потому что ничего не значит? Может, мне должно стать легче оттого, что даже у профессионального автора не получилось передать неизбывные страдания лирического героя? С моим пыльным колодцем вместо души и пытаться не стоит. Тоскливые песни писать — удел либо гениев, либо бездарностей. Последних и без меня хватает, а слушают все равно только веселые шлягеры.       17 число       Надо мне напоминание в телефон забить на каждые пятнадцать лет: готовься, сейчас тебя поимеет жизнь, без смазки. Сам виноват, не ной. Нехрен было трусы окровавленные выбрасывать.       19 июля       Мысли как волны. Плещутся о берег, шуршат камешками: "Бросссил. Ушшшел. Прощщщай". Ненавижу море.       28 июля       Тише, ничего не объясняй. Пусть ненадолго, но ты вернулся — и это главное. Не объясняй, где был, какой теперь в этом прок. Я просто порадуюсь, что ты снова со мной. Забудем про помаду на твоей рубашке. Знаешь ведь, что я люблю тебя, и такая любовь способна вынести все на свете. Я принадлежу тебе полностью, и ты для меня — превыше всего. Мне больно слушать сплетни, я и так знаю о твоих изменах, но когда ты со мной, все «плохо и хорошо» летят к чертям. Тише, тише, не объясняй ничего. Ты моя радость и боль, я живу только для тебя, любовь моя. Ничего не объясняй. Какой в этом теперь прок. слушаю весь день очень больно но слушаю; как она пела вообще не представляю.       30 июля       Прочитал когда-то давно, в детстве — наивно надеялся, что глубокие теоретические знания в области кинологии и бихевиоризма помогут убедить родителей завести собаку. Когда хозяин оставляет ее охранять предмет, собака охраняет не его. Она охраняет гарантию того, что хозяин вернется. Самый большой страх — быть забытым и брошенным. Раскрученное девелоперское агентство слишком ценный предмет, чтобы за ним не вернуться.       3 августа       Тропическую рыбку вылили из теплого аквариума в Северный Ледовитый океан. Потому что дура.       6 августа       Я к нему спущусь со своей стены: «Ой ты, гой еси, ковбой мой ясный. Не притомился еще корабли лелеять в синем море, за кормою волны колыхать?» А он мне такой: «Блядь, забыл тебе совсем сказать! Я тут попробовал с бабой, и все получилось, прикинь! Все лето из постели не вылезали, поженились и ждем тройню. Спасибо тебе, Барнс, за помощь. Какой у нас там тариф за один раз? Пятьсот семьдесят пять баксов? Давай я тебе еще тысчонку подкину, оптом ведь дешевле».       10 авг       Говорят, сердце и тело — две разные вещи. Это ложь. Когда затронуто сердце, тело тоже жаждет прикосновений. А когда так часто прикасаются к телу, сердце тоже хочет любить.       Какое-то число августа, скоро ночь. И октябрь       — Pronto? Алло? Мастер Джулиан?       — Энцо, добрый вечер! Извини, я случайно…       — У Вас все в порядке? — ну как же палец сорвался номер нажать! Уже одиннадцать вечера, бедный Энцо, наверное, смотрит фильм про гладиаторов — цепи какие-то гремят, стоны слышатся. — Ora state zitti e aspettate il mio segnale! Минутку, я выйду из комнаты.       — Энцо, мне, право, неловко тебя отвлекать…       — Я рад, что Вы позвонили. Как Вы себя чувствуете? — боже, Энцо, я себя никак не чувствую. Как себя чувствует собака, привязанная к дереву коротким обрывком веревки? Вопрос только один: когда он вернется за мной? «За что?» спрашивать не надо — я сам во всем виноват, сам на это пошел, и сам знал, чем это наваждение закончится. Но как же адски больно!       — Я в полном порядке, Энцо, спасибо, что спросил. Извини, что не захожу, но работы очень много. Как у тебя дела? — теперь главное — не сорваться, не заорать истошно в трубку: «Ну когда он уже приедет? Потому что я скоро сдохну от неизвестности!»       — У меня все прекрасно, мастер Джулиан, благодарю. Надеюсь, Вы нормально питаетесь и даете себе отдыхать? И я Вас жду в любое время дня и ночи!       Милый, милый Энцо, у меня от одного твоего голоса слезы на глазах, потому что если все идет к тому, что я думаю, мы с тобой больше никогда не увидимся. Но так мне и надо. Нельзя доверять и открываться. Забылся — тебя быстро приведут в чувство. Стоил этот год моей идиотской любви трех месяцев агонии? Не уверен. Но это точно последний раз.       — Непременно, Энцо, при первом же удобном случае. Хорошего тебе вечера, и извини еще раз за неожиданный звонок.       — Вас подвезти, мастер Джулиан? Вы еще на работе?       — Я уже давно дома, пятница ведь, и я теперь сам себе начальник. Спокойной ночи, Энцо! — и прощай, дорогой Дживс, не поминай лихом.       Я вытер глаза, посмотрел на часы, потом на стопку срочных документов — пару часов можно и на диване в приемной поспать, если получится. Смысла тратить время на дорогу домой нет.       16 августа       Дождь. Не бегаю. От себя не убежать. Но из города можно.       Убежать не смогу,       Слишком сильный льет дождь.       Лужи на сердце.       17 август       «Нельзя ни о чем жалеть в этой жизни. Случилось — сделайте выводы и живите дальше». Конфуций.       Рынок жилья как раз на пике. Знак?       19 августа       А я ведь и правда очень старался — вымел из своего сердца осколки прошлой жизни, выстелил его пухом из облаков, замазал дыры нежностью и доверием. Простил то, что прощать нельзя. Почти убедил себя сам, что могу быть кому-то нужен. Но из кокона не выпорхнула волшебной красоты бабочка. Не выползла даже гусеница, махнув на мои усилия бесчисленными ножками. Все, что я туда сложил, сгнило, превратилось в мерзкую вонючую жижу, которая брызнула мне в глаза. И прозрели они и увидели все, как есть на самом деле. Облака только снизу кажутся теплыми и пушистыми, при ближайшем рассмотрении это та же холодная равнодушная вода. Фальшивка, как и я сам. Все закономерно, чего я ждал?       21 августа       Похоже, он забыл про меня абсолютно. Прошло уже почти три месяца. Пора со всем этим покончить и объясниться. Но каждый раз, как я поднимаю к уху телефон, мне кажется, что к моему виску прижимается дуло револьвера. А игрок в этой партии русской рулетки только один, и я не могу себя заставить нажать на курок. Пусть мир для двоих, который я себе придумал, ненастоящий. Но он такой красивый, живой, уютный и надежный — этот мир лучшее, что было у меня в жизни, и уничтожать его безумно больно. У меня рука не поднимется, но есть же рогатый-бородатый мудак, который был рожден для убийств и разрушений. В общем, не я это начал, не по моей вине все это закончится. Ждать осталось недолго.       26 августа       Я ведь хотел отдать ему только свое тело в обмен на нежность и чувство защищенности, чтобы можно было спрятаться в его огромных ладонях и помечтать, что меня все-таки сможет кто-то полюбить таким, какой я есть. Но если уж у самого не хватает наглости так долго себя обманывать, чего требовать от нормальных людей.       Да насрать, качество всегда можно заменить на количество — давно пора попробовать с двумя барышнями сразу. И куплю себе грелку, чтобы не мерзнуть в постели.       А сердце… Ему не привыкать, и вообще пора уже голосу разума победно хрустнуть подкованными сапожищами по окровавленным ледяным осколкам.       31 августа. Через тридцать дней эта глупая игра в живых людей закончится. Я холодная бессердечная тварь. Я не нужен никому — мне не нужен никто. Забуду тебя. Я смогу.

***

      — Эй, босс, наконец-то! — Малыша Кенни слышно еще с порога. Голос у него под стать размерам, но умом не блещет, бедолага. — На кого ставите? Горилла или акула?       — Я думал, у вас тут тренировка, а не зоопарк, — я зашел в гостиную, и все мои — да, Феррелли, нож тебе в печень, никто не вечен, мои! — бойцы встали. Одиннадцать мужиков, в темной подворотне встретишь — обделаешься от одного вида. А потом они сами из тебя дерьмо с зубами выбьют.       — Перерыв, — Боб-строитель, спец по взрывчатке и механизмам. — И финальный раунд давайте для поднятия боевого духа глянем.       — Десятку на акулу.       — Зеленый он еще, ставлю на гориллу. Босс?       — Вслепую сложно, но рискну на акулу, она ближе к кракену.       — Поддерживаю, — Нико положил десятку поверх моей. — Пусть ему повезет. Парень на учебу себе зарабатывал, не сидел, типа, на шее у предков.       — Что мы вообще смотрим? — я снял пиджак и сел в кресло. Энцо принес кофейник с чашками и бутерброды — за три месяца уже смирился с регулярными нашествиями моего отряда. Лучшего средства для сплочения команды, чем совместные тренировки и обсуждение стратегии, я со времен армии не знаю.       — Во чо, — Пингу, китаец, самый молодой и самый услужливый, но дерется как Брюс Ли, поднял с пола ворох бумажных конвертов. — Нам всем наприслали по отдельному раунду на дисках. Седня мы все их вместе выглядели, а финал итальянец без Вас не давает.       Энцо протянул мне серебряный поднос. На конверте было напечатано «Андерграунд. Лондон 2000». Я достал диск и отдал его Каури — он весь забит своими маорийскими узорами, даже лицо. К кракену на моем боку относится уважительно.        Изображение на экране телевизора было смазанным, снимали на любительскую камеру. Вокруг клетки восторженно орали зрители. В ринге стоял полуголый мужик с шерстяным покровом, которому позавидовал бы персидский кот, и бил себя в грудь. Вид у него был неказистый: пивное брюхо, жирок на боках, но я по опыту знаю, что такие вот мужички-простачки — самые опасные противники, у нас была пара стычек по молодости в баре. Ну что там за акула? Папуас в юбочке из пальмовых листьев и ожерелье из зубов? Зачем я вообще это смотрю? Бои в клетке никогда меня не интересовали: и не спорт, и не драка. Бойцы рискуют здоровьем, а иногда и жизнью, чтобы пощекотать нервы обдолбанных задротов. Не знаю уж, какие деньги им там платят, тем более это явно подпольный клуб, хотя в финале ставки будут высокие. Может, бойцам что и достанется. Сколько стоит год в универе? И почему Лондон?       Публика опять заулюлюкала. А вот и акула-каракула. Без юбочки, в серых шортах, на лице зубастая маска. Недокормленная какая-то селедка, сейчас горилла его уделает. Мохнатый сразу поймал противника в удержание, но у рыбешки достало гибкости и скорости освободиться. Акула мгновенно бросился Горилле в ноги и ухватил его за коленки — со стороны это выглядело забавно, как будто первоклашка дерется с гопником. Но прием сработал — опрокинув волосатую тушу, в партере меткий малек поймал мужика на болевой, и Горилла застучал ладонью по рингу.       — Опять короткий бой, — мои парни разочарованно потянулись за деньгами. — Ну хоть не девять секунд, как в четверть финале. Босс, выигрыш.       Но я не отрывал глаз от экрана, где Горилла, не желая признавать поражения, отбросил рефери на канаты и напал на своего победителя сзади без предупреждения. Акула почти успел вернуться в боевую стойку, но сильный рывок за левую руку впечатал его в волосатую грудь. Однако даже в клинче сила Гориллы не дала ему преимущества — противник не позволил ему устойчиво встать, выбил опорную ногу и опять уронил на спину. Потом прыгнул коленями на живот, между делом заехав по яйцам, и пробил серию злых коротких ударов по голове одной правой. Когда разъяренный рефери прекратил незапланированный бой, и орущие зрители бросились ловить маску победителя, я нажал на паузу. С экрана, тяжело дыша и морщась от боли в повисшей плетью руке, торжествующе скалился молодой волк.       — Вот из каких пацанов делаются настоящие мужики! — Рикардо хлопнул себя по ляжкам. — Надо своего тоже в ММА засунуть, как подрастет.       — Крутой чувак! Нам бы его в отряд, да, босс? Может, найдем? Лондон у нас где? В Техасе?       — В Англии, Кенни. В Европе. И я его уже давно нашел, это мой архитектор. Кто на тренировке сегодня отличится — сможет провести с ним пару боев. Погнали!       Всю ночь мне снился пылающий вертолет в свинцово-сером небе Лондона, а наутро я понял, что у меня нет слабых мест.