***
…и это мягко сказано, чертыхался про себя ведьмак на следующее утро, когда после непродолжительного путешествия в чреве «жеребца-кареты» (да, ав-то-мо-биль, он запомнил, но «карета» была привычнее и в большинстве выполняемых функций своему названию соответствовала) в компании Альба – очевидно, судя по прищуренным янтарным глазам, недовольного присутствием Геральта, – он оказался на небольшой пустынной площадке, огороженной подобием забора из переплетенных между собой гибких металлических прутьев, безмолвно взирая на то, что именовалось «птичкой». Ну как – безмолвно… слова-то у него были. Много. Таких, что вслух обычно в обществе не говорят… не просить же Цириллу уши закрыть, в самом деле, тем более что девочка вроде как изучала… сооружение с настороженным любопытством, но без видимого страха. Да, Цири напросилась в поездку «вместе с Альбом», с которым определенно – и взаимно – сдружилась. Смотреть на Лютика и обращаться непосредственно к нему княжна до сих пор не решалась, поэтому во вчерашнем коротком обмене репликами между вернувшимся Юлианом и повеселевшей к вечеру Эсси девушке пришлось стать своего рода посредницей… …- Госпожа Эсси, а … Юлиан разрешит мне поехать вместе с … Альбом? - Думаю, возражать он не станет, Цири, но почему бы тебе не спросить у него самой? - Возражать не стану. Но должен предупредить, Цирилла, путешествие для вас с Геральтом простым не будет. Подумай до утра… А что тут думать – Альб вместе с Юлианом, Цирилла, разумеется, с Альбом, Геральт… С дочерью, как иначе-то? Вечером Юлиан, казалось, даже не воспринял всерьез утверждение ведьмака и вопрос девочки, лишь пожал плечами и с усталой улыбкой поблагодарил Эсси за предпринятые шаги в отношении предстоящей поездки. За поздним ужином говорил вообще мало, к утреннему происшествию не возвращался, искренне похвалил Йеннифер за кулинарную удачу (да, пирог получился мало того что просто съедобным, но действительно вкусным), однако ел очень мало и словно бы через силу – то ли не был голоден, то ли просто мысленно находился далеко от дома. Лишь по завершении трапезы уточнил, действительно ли Геральт и Цири серьезны в своих намерениях составить ему и Альбу компанию… ...Ну, и сейчас разворачивать колеса телеги в обратную сторону было уже поздно во всех смыслах – как в прямом («жеребец» определенно должен был вернуться в хозяйское «стойло», то есть, обратно к бородачу Корраку), так и в переносном (принятое еще вчера решение, подтвержденное утром, изменению не подлежало, ни со стороны Цириллы, ни со стороны самого Геральта). Поэтому ведьмак, мысленно проветривая запас обсценной лексики, воспользовался короткой паузой, необходимой Юлиану для беседы с вышеозначенным бородачом, и по примеру Цири оглядел «птичку», которой, как он понимал, вскоре предстояло вознестись в небо с грузом в виде двух человек, одного волка, одной эльфийско-чародейской княжны и одного ведьмака. Причем представлял себе как «погрузку», так и перемещение, Геральт весьма слабо. Логически очевидное «птица-понесет-их-в-лапах» летело ко всем чертям уже вследствие неимения этих самых лап – а то, что можно было с огромной натяжкой назвать подобием таковых, завершалось парой широких колес, определенно не рассчитанных на то, чтобы за что-то ухватить. Вариант «верхом-на-спине-птицы» отметался тоже, так как не предполагал наличия ничего, хоть сколько-нибудь похожего на седло или любое другое приспособление для удобства удержания на… …да на чем же? Геральт затруднялся с подбором более или менее понятных ему ассоциаций для увиденного. Самым грубым было бы определение железной бочки, в которой зачем-то прорубили и застеклили подобие окон, сверху прикрепили шест и нанизали на него мельничные лопасти, такие же лопасти приладили на стороне, противоположной наличию окон, и все это сооружение водрузили на две металлические опоры с колесами. Ну, вот как-то так. И все вот это каким-то образом должно было взлететь и не грохнуться в первые же секунды попытки оторваться от земли. Успокоение – весьма слабое, правда – Геральт находил в том, что Юлиан и бородач знакомы с возможностями этой «птички» и наверняка не единожды отправлялись на ней в полет. А значит, имеют полное право быть уверенными в том, что дополнительный груз ей поднять по силам… - Геральт! Ведьмак повернул голову, отвлекшись от созерцания… ну, пусть будет «бочки». Юлиан стоял рядом, зябко поводя плечами – утро выдалось пасмурным и ветреным. Молодой человек хмурился, но выглядел скорее сосредоточенным, чем раздраженным. Светлые глаза внимательно следили за Цириллой и Альбом, что неподвижно замер возле девочки. - Геральт, ты обучал Цири основам медитации? - Н-нет… - мотнул головой ведьмак, недоумевая. Юлиан тут же пояснил: - Учитывая ваше нулевое знакомство с воздушными путешествиями вообще и на вертолете в частности, могу сказать, что ей бы это не помешало. Полет займет какое-то время, и… я, конечно, уверен, что у Цириллы нет проблем с вестибулярным аппаратом… чувством равновесия, Геральт, но… - в усмешке, затронувшей уголок губ Лютика, ведьмаку почудилось ехидство. – Короче, думаю, тебе придется тоже бодрствовать. - Долго? – решил не обострять диалог Геральт (тем более что сам напросился, да). - Час-полтора. Клаустрофобией вы не страдаете, надеюсь? - А попроще? – проворчал ведьмак. Юлиан, вопреки его ожиданиям, зубоскалить не стал: - Боязнью маленьких замкнутых пространств. Ты точно нет, можно было не спрашивать. Геральт кивнул, припомнив случай со стрыгой. Правда, тогда он все-таки не просто заперся в саркофаге, но и погрузился до рассвета в медитативное состояние, так что все прелести крошечных замкнутых пространств познать в полной мере ему не пришлось. Однако сообщать детали собеседнику он счел излишним – как и в прошлый раз. - Цирилла справится, - ответил он. - Разумеется, - без тени сомнения откликнулся Юлиан, вновь посмотрев на девочку. – Достаточно вспомнить, чья она внучка. И дочь. Уточнять степень «дочернего родства» княжны молодой человек не стал, а у Геральта в памяти моментально всплыло то ли подразумеваемое, то ли недоговоренное, то ли просто однажды оброненное «…яблочко от яблони…». Да уж, такими темпами, осознавал ведьмак, до «душетрепательного разговора», как выразилась Йеннифер, им еще ползти и ползти – а ведь стенка-то с каждым днем все крепче и выше, тут уж и не захочешь, да заметишь. Порой, правда, Геральту казалось, что именно этого Юлиан и желает – максимально дать троице из прошлого освоиться в настоящем времени и опустить на вольный выгул, выбросить из своей нынешней жизни, вычеркнуть и забыть, вместе с двумя десятками прожитых за один день лет. Порой он и сам нет-нет да и размышлял, что, может быть, так и правильно, так и нужно поступить, не досаждать Лютику своим присутствием, не напоминать о прошлом, не… Вот только что на самом деле думал по этому поводу Юлиан, Геральт не знал. И до сих пор не спросил, застряв в неизвестности, подогреваемой взаимным молчанием. - Ну что, машина к взлету готова, – встрял в размышления грубоватый голос, и из-за «бочки» появился еще один участник предстоящего путешествия. – Одуванчик, я так понимаю, храбрая мазелька и этот… здоровяк, - удостоился ведьмак подозрительного темно-орехового взгляда, - впервые на «птичке». - Точно, - улыбнувшись в первый раз со вчерашнего утра, Юлиан обменялся крепким рукопожатием с бородачом. – Эсси сильно тебя напрягла? - Уговор есть уговор, - откликнулся Коррак, и ведьмак снова заметил необъяснимую тень то ли напряжения, то ли неприятия, метнувшуюся в глазах молодого человека при этих словах, когда улыбка на его лице застыла, превратившись из искренней в практически вымученную. Впрочем, длилось это не больше мгновения. Юлиан коротко и неслышно выдохнул – и кивнул: - Потянет? - Обижаешь, Одуванчик, - хмыкнул бородач, похлопав затянутой в перчатку рукой по матовому корпусу «бочки». – Она и не такие грузы возила, птичка моя, так что эти двое – тьфу, пушинка, не более. Вот только зверю твоему придется в пассажирском на этот раз прокатиться – похоже, мазельке рядом с ним спокойнее. Но смотри у меня, если… - Никаких «если», - перебил Коррака молодой человек. – С этим проблем не будет. - Ловлю на слове. Лады, я за штурвал. Объясни им, что да как, и жду тебя в кабине. Бросив на Геральта еще один подозрительный взгляд – видимо, для острастки, – бородач скрылся за «бочкой». Через мгновение раздалось легкое скрежетание, приглушенное чертыхание и ощутимый хлопок. Затем внутри «бочки» что-то зашуршало, зашелестело и завозилось, чуть поскрипывая и перемежаясь едва слышным прерывистым писком, в одном из «окон» появилась блестящая округлость лысины… и до Геральта с запозданием дошло, каким образом «птица» вознесет их в небо. - Юлиан, мы что… должны будем залезть в чрево этой… этой… - Вертолета, Геральт, - терпеливо повторил название сооружения Лютик. Поглядел на ведьмака, нахмурился, с сомнением добавил: - Послушай, еще не поздно все отыграть назад. Один звонок, и Эсси приедет за вами минут через двадцать, отвезет обратно в дом. Я прибуду завтра к вечеру, самое позднее послезавтра утром. Ни ты, ни Цири должным образом не подготовлены к такому путешествию, я вообще даже понять не могу, что заставило вас вдруг составить мне компанию. - Ты согласился, - напомнил ведьмак, решив на всякий случай не упоминать об Эсси. Юлиан медленно покачал головой: - Думал, что ваш здравый смысл все же возобладает. Или мой. Геральт не выдержал. Спросил прямо: - Ты сам хочешь, чтобы Эсси увезла нас обратно? Синяя вспышка в глазах могла означать и «да», и «нет». Растерянность, понял ведьмак. Лютик растерян. Мгновенно, секундно – но да, из-за спокойной отстраненности молниеносно пробилась неуверенность. Та самая, почти знакомая, Юлиан словно и сам толком не знал, хотел ли избавиться от столь нежданных спутников, или же нет, и если нет, чем это будет – простой вежливостью, отсылкой к памяти прошлого или же первым выпавшим из стены кирпичиком… Молодой человек молчал. Смотрел на Цириллу, все еще сидящую на корточках возле спокойного Альба – притихшая девочка одной рукой обнимала волка за шею, другой трогала, то и дело отдергивая ладонь, поверхность «птички», легонько постукивая по ней пальцами, касалась «опорных ног», словно пытаясь проверить их надежность и прочность, изучала маленькие широкие колеса. Была заинтересована и немного, может быть, упряма, напряжена и насторожена, как и обычно при встрече с чем-то неизвестным и пока непонятным… но нет, страха не было ни в позе девочки, ни в ее глазах. Княжна точно не считала «птичку» монстром, от которого следует обороняться, и определенно не намеревалась убегать. Цирилла не боялась. Геральту тем более не стоило. - Птица нас проглотит, а потом каким-то образом… извергнет? – решительно поинтересовался он. Юлиан вздрогнул, повернул голову. Новая вспышка в пасмурно-сером взгляде отозвалась в сознании невысказанным, но угаданным «Так ты серьезно?». - Фи, ведьмак… - ехидные нотки, возвращения которых Геральт ждал и, честно говоря, мысленно приветствовал, зазвенели в голосе собеседника. – Так грубо сравнить сие действо с физиологическими процессами можешь, наверное, только ты. Вот это называется дверью, и когда я ее открою, к твоим ногам элегантно упадет маленькая лесенка, с помощью которой ты, Цири и Альб взойдете в кабину этого воздушного транспортного средства… В этом Геральт мог признаться себе, и, может быть, Цири и Йен, но только не Лютику (пока что) – подобных высокопарных речей ему давно не хватало. … - Геральт, они точно… ну, нас не слышат? - Лютик сказал, что нет. - Ты ему веришь? - Верю, Цири. - Ну, тогда… мне нужно кое в чем признаться… госпожа Эсси знает, и Йеннифер, и Альб, но они обещали ничего не говорить… а Лютику я тоже обязательно скажу, но потом… может быть… - Цири? - Геральт… в общем, я… …Рассказ девочки затянулся практически на все время «воздушной телепортации», поэтому шансов для ведьмака в полной мере прочувствовать на себе все те предположительно негативные сопутствующие ощущения (а как иначе интерпретировать предостережение Юлиана и его предложение дождаться Эсси и вернуться обратно?) не осталось. Да, в первые секунды слегка заложило уши, а желудок решил на время сменить свое анатомическое расположение и совершил кульбит, подпрыгнув сначала к легким и коротко сдавив их при этом, а потом рухнул куда-то в самый низ живота… ощущение не самое приятное, словно все внутренности кто-то зацепил на невидимые крючки, а потом, забавляясь, резко рванул вверх и отпустил в свободное падение. Оказавшись внутри «птицы», Геральт оценил совет Эсси не завтракать слишком плотно – иначе сейчас легко узрел бы то, во что успела превратиться еда… ну, или не успела, что тоже вероятно. Но потом память услужливо подкинула реплику Лютика о медитации, и ведьмак, не погружаясь в состояние отрешения, все же сделал несколько медленных вдохов и выдохов. Сработало. Не в последнюю очередь этому поспособствовало то, что и Геральт, и Цирилла, и даже Альб были, по настоянию Юлиана, крепко зафиксированы рем-ня-ми бе-зо-пас-нос-ти в подобии кресел. Девочка и белый волк на соседних, сам ведьмак – в кресле напротив. В неплотно затворенном окошке (ил-лю-ми-на-то-ре) светилось хмурой неподвижной серостью пасмурное небо. Контраст кажущейся статичности внутреннего окружения и отчетливо осознаваемого движения снаружи был резким – но в какой-то момент, словно договорившись, ощущения пришли к балансу. Цири о себе распространяться не спешила. Какой-то дискомфорт она все же почувствовала, это да, судя по расширившимся глазам, судорожному вздоху и зажатому ладошкой рту. Но именно в этот момент Альб, потянувшись к девочке, ткнулся носом ей в ладонь, поднырнул головой, насколько позволяло положение, под руку, едва слышно фыркнул – и через минуту Цирилла расслабилась. Как и предсказывал бородач Коррак, рядом с белоснежным зверем девочке было спокойнее. А потом княжна, то и дело опасливо оглядываясь на прозрачную перегородку, за которой виднелись увенчанные странными обручами (на-уш-ни-ка-ми) головы Юлиана и Коррака, торопливо и сбивчиво поведала ведьмаку то, о чем умолчала даже Йеннифер. И, сосредоточившись на рассказе дочери, Геральт уже не думал о том, что они находятся внутри железной бочки с мельничными лопастями. И что эта бочка вознеслась над землей с помощью необъяснимой левитационной силы (а в этом времени точно магии нет?) и не низринулась обратно под воздействием гравитации в первые же секунды. А теперь, заперев в своем полом чреве троих пассажиров, бочка направляется к неизвестной пока цели, рассекая пространство, разрезая воздух равномерным раскатистым рокотом вращающихся лопастей, пусть и приглушенным зву-ко-и-зо-ля-ци-ей, но все же различимым… - Цири, но почему ты не рассказала Лютику об этом сразу? - … - А мне тогда зачем сказала, девочка? - Потому что ты знал, что я попытаюсь так поступить. Ты ведь знал, Геральт. - Знал. - Ну вот… - А ты не думаешь, что Лютик тоже мог догадаться? - Думаю. Но ведь он молчит… - Как и ты. Эсси, Йен и я не сможем быть вечными посредниками, рано или поздно тебе придется ответить или самой начать разговор. - Да. Вот только… я все еще не знаю правильного заклинания. - Я тоже, Цири. Я тоже… Ох… Нет, прозвучавший в голове набор выражений был куда пространнее и выразительнее вырвавшегося короткого междометия, но Геральт вовремя напомнил себе, что бранные слова – определенно не то, чему следует учить особу королевской крови. Да, в Tor Lara Лютик все же ругнулся в присутствии княжны, но там ситуация способствовала соответствующему настроению. Да и Цирилла едва ли обратила на это внимание, сосредоточившись на том, как бы не съехать со спины ведьмака. Здесь же… Хотя, с другой стороны, если все твое тело вдруг вырывает из успокоившегося равновесия отчетливое, словно толчок в спину с бездонного обрыва, ощущение резкого падения, а к этому еще и прибавляется напоминание о том, что ты заперт в железной бочке, несущейся по небу… Вдох-выдох, ведьмак, напомнил он себе, на всякий случай вцепившись… нет, просто очень крепко обхватив пальцами подлокотники кресел. Вдох-выдох, если «птица» не рухнула на землю сразу после взлета, сейчас она тоже вроде как падать не собирается, просто пошла на снижение. Да, возможно, чересчур резкое – а возможно, самому Геральту, незнакомому с подобным способом передвижения, так просто кажется, а для сооружения таких габаритов является вполне обычным. Тем более что вроде как ни Лютик, ни Коррак признаков паники не проявляли, друг с другом не переглядывались и на пассажиров встревоженно не оборачивались. Альб – так тот вообще равнодушно зевнул, нахально уставившись янтарными глазами на ведьмака. То ли демонстрировал собственное превосходство, то ли выказывал пренебрежение к кратковременно охватившему Геральта ощущению, похожему на… …нет, конечно же, это не паника. Ведьмаки никогда не паникуют. Они всегда рассудительны, хладнокровны и спокойны перед лицом любой опасности. Всегда, мысленно повторил Геральт, глядя на зверя. Тот едва слышно фыркнул, снова поднырнул головой под руку Цириллы, моментально воздействовав этим движением на встревоженное состояние девочки и успокоив ее, и закрыл глаза, терпеливо замерев под перебирающими шерсть тонкими пальцами. Геральту, за отсутствием «успокоительного», пришлось снова прибегнуть к полумедитативному состоянию. Продлилось, впрочем, оно недолго – «птица», несколько раз тяжело вздрогнув, наконец замерла, коснувшись «лапами» чего-то твердого. Что-то снова щелкнуло, всхлипнуло, зарокотало… прислушавшись, ведьмак понял, что гул «мельничных лопастей» понемногу замедляется и стихает, превращаясь в почти неразличимый. Альб встрепенулся и выпрямился, Цирилла, сама едва ли осознавая свои действия, подалась в сторону закрытой двери, теребя ремень, все еще удерживающий ее в кресле, ведьмак перестал цепляться… то есть, очень крепко держаться за подлокотники, увенчанная на-уш-ни-ка-ми голова Лютика исчезла из-за перегородки, приглушенно хлопнула одна дверь, едва слышно скрипнула и открылась другая… В небольшое замкнутое пространство «птичьего чрева» ворвалось что-то очень давнее, близкое и одновременно недостижимо далекое – щемящее, пронизывающее, обволакивающее… Теплый покровительственно-насмешливый шелест вековых деревьев. Пряное терпкое дыхание холодного воздуха, морозного и хрустящего, как только что укрывший паутину лесных тропок снег. Горьковато-острый порыв невидимого ветра, коснувшийся слуха колким звоном рассыпчатого, давно утихшего, но почему-то вновь пробудившегося знакомого смеха. Глубокий, неслышимый, но ощутимый каждым нервом гул, раскатившийся по телу бархатистой вибрацией в тот момент, когда ноги коснулись сухой каменистой земли, манящий, зовущий за собой куда-то в неизвестность… или наоборот – в знакомость?... вслушиваясь в зов, выискивая в нем хоть что-то, что могло бы заставить следовать, бежать, искать, Геральт пропустил мимо осознаваемого происходящего то, что Юлиан, проскользнув в дверь, отстегнул ремни на креслах, выпуская пассажиров, вытащил и перекинул через плечи ремни двух сумок; что рокот «мельничных лопастей» коротко разрезал воздух, отдавшись в ушах сильным тревожным шумом, и практически тут же начал стихать, стремительно удаляясь; что к Лютику от расположенного неподалеку маленького строения спешит какой-то невысокий крепыш, протягивая руки то ли для приветствия, то ли для того, чтобы забрать поклажу; что Цирилла и Альб… - Геральт… - девочка, едва ли понимая, вцепилась в его руку. Ведьмак, даже не поворачиваясь, краем глаза заметил, что другую руку Цирилла прижимала к груди, дышала прерывисто и коротко, словно быстрыми жадными глотками выпивая искрящийся невидимой снежной пылью воздух… снег? Летом? Хотя чему удивляться, на горных вершинах сверкающие массивные шапки возлежат круглый год, неподвижно и величественно, лишь на несколько месяцев соизволяя одарить своим покровительственным холодом склоны и долины, рассыпаться пушистым покровом на тропинках и с тяжелым вздохом осесть на еловых лапах… а еще – заглядывать вспышками ветра и порывами яростной метели в выщербленные окна комнат, колотиться, рыча, в запертые двери трапезной, заметать следы зверей на Пути и со скрипом ворочать ветряки… - Геральт… Цирилла тоже это ощущала – то, что, как и ведьмак, не могла объяснить, но знала. Где-то там, на том уровне, где осознаваемое восприятие смешивается с другим – эмоциональным, инстинктивным, глубоким и древним, балансируя на тончайшей границе разумного и чувственного. Знала – словно, нащупав всем своим существом невидимую нить, линию, магнит, связь – и желала оказаться там, где находился источник этого самого зова, что звенел, дышал и переливался над разлившейся тишиной, которая, будто куполом, накрыла ведьмака и княжну, заглушив и вытолкнув куда-то в другой мир иные звуки… голоса… вопросы… …Эй! Оставьте несчастного шмеля в покое!.. …А мы уж думали, не вернешься. Слух прошел, что ты сгинул… …Следовало тебя послушать. Прости, Волк… - Геральт… - в третий раз то ли шепнула, то ли всхлипнула Цирилла. Затем разжала пальцы и, не задумываясь, не задерживаясь, не сомневаясь или просто не позволяя себе сомнений, сорвалась с места по широкой каменистой тропинке к темневшему неподалеку густому лесному массиву. Хрупнули и зашелестели сухие песочные струйки, скатившись вперемешку с мелкими камешками в выцветшую траву, мелькнул в сером пасмурном свете неприветливого дня проблеск пепельной косы, хлестнувшей по спине и плечам, тонкая угловатая девичья фигурка стремительно приближалась к нависавшему над землей темному частоколу… Геральт обернулся, поймал в поле зрения внимательные янтарно-золотистые глаза белого волка, непонимающее лицо невысокого незнакомца, непроницаемо-темный взгляд Юлиана. - Цири… Лютик мотнул головой – сквозь привычную за последние дни непробиваемую серость вспыхнули живые синие проблески тревоги. - Иди. - Но, господин Юлиан… - подал голос опомнившийся незнакомец. Лютик повернулся к нему: - Все в порядке, Берни. Они не потеряются. - Но… - Лучше помоги отнести сумки в дом. И расскажи, что все-таки… О чем невысокий лысоватый мужчина по имени Берни должен был рассказать молодому человеку, Геральт не узнал – он уже был далеко. А лес – близко. Наступал, нависал, опрокидывался темнотой и прохладой, хмурился и вглядывался в чужака, задумчиво покачивая где-то высоко густыми пушисто-колючими ветвями. Стройные строгие стволы вековых сосен, незыблемые и невозмутимые, устремлялись ввысь, словно изваянные рукой неведомого мастера колонны причудливого дворца, под самым небом переплетаясь и цепляясь друг за друга шелестящими иголками могучих тяжелых лап – так крепко и тесно, что казалось, будто дневному свету и солнечным лучам доступ в это прохладное, странное и обособленное от всего и всех огромное лесное царство, которое раскинулось по убегавшим вперед, вдаль и выше каменистым горным склонам, был закрыт… здесь, соседствуя с приглушенным шелестом сухих листьев, упругим звоном молодой травы, ломким шепотом кустарников и мягкими вздохами мохового одеяла, властвовала тишина. Теплая, живая и дышащая, чуть настороженная, но не тревожная – как будто просто любопытствующая, чуть заметно заинтересованная. Кто вы? Зачем вы здесь? Ждать ли от вас опасности?... Нет, нет, нет, одними губами прошептал Геральт, вступая под своды леса, принимая и подчиняясь установленным законам, которые пусть и не записаны нигде, но высечены в памяти, в крови, в сердце птичьими вскриками, хрустом веток, потревоженных чьими-то неосторожными шагами, отчетливым запахом опасности и охотничьего азарта, давно зажившими шрамами, напоминавшими о том, как близко порой преследователи были к тому, чтобы превратиться в преследуемых, охотники – в дичь, хищники – в жертву… Равновесие. Взял – отдай. Получил в дар – не отказывайся. Подарил сам – не требуй обратно. Пришел – уйди… …я уйду, покорно согласился ведьмак, вслушиваясь в трепещущую тишину, вглядываясь в темную зелень ветвей, оттененную темно-песочными росчерками стволов-колонн – не мелькнет ли там, в густом пряном полумраке, пепельный проблеск, не послышится ли среди лесной песни отдаленный девичий голос, повторяющий затерянные во времени, умолкнувшие навсегда имена… да, их мало, девочка знает от силы полдюжины, но он, Геральт, подскажет, он помнит, он… …Пришел – уйди… Полумрак сгущался, ложась под ноги размытыми тенями и слабыми причудливыми проблесками света, самыми упрямыми, что не желали сдаваться так просто, пробираясь сквозь сплетенные под небом древесные кроны. Геральт, стиснув зубы, шел вперед, подчиняясь древнему, почти забытому даже не ведьмачьему – звериному – инстинкту охотника, выслеживающего добычу. Лес, будто почуяв опасность для себя, сопротивлялся – выбрасывал перед лицом ведьмака хлесткие ветки, рассекавшие кожу на висках и скулах, запутывал и уводил из-под ног и без того едва различимые тропинки, перекрывал доступ последним каплям упрямых солнечных бликов… солнечных? Пасмурно же было, отстраненно подумал Геральт, прикрыв лицо рукой, да и опасности он никакой не представляет – он всегда чтил правила, уважал установленный веками баланс, прекрасно понимая, что он не хозяин, а всего лишь гость… он просто желает найти выход к дому – Испытание завершено, наставник и братья пусть не ищут его (это запрещено, равно как и оказывать какую-либо помощь), но наверняка ждут… вот здесь, вот эта петляющая среди деревьев тропка, вот там впереди полумрак рассеивается, светлеет, словно лениво и неторопливо поднимает вуаль мохнатых лесных ресниц, пропуская крохи света, приглушенные золотистые искры на сухой траве, такие яркие и слепящие после темноты, что в первые мгновения кажется, будто проступающая сквозь переплетения ветвей полянка объята пламенем… …ребенок? Откуда? Новенький? Геральт знает наперечет всех братьев, всех, кто сумел выжить, их и так немного. Но этого он видит впервые. Невысокий, худощавый, угловатый, растерянный – немудрено, в лесу, не зная его тайн и не подчиняясь законам, потеряться очень просто. Ну ничего, если этот паренек – один из новичков, и ему повезет, он научится. Как научились все они. Вот только… …это девочка. Пепельная косичка, тонкие, чуть неправильные черты лица, распахнутые изумрудные глаза. Что она здесь делает, недоумевает Геральт, ведь ведьмаками становятся только мальчики, откуда? Так насмешливо сработало чье-то Право, или же девчушка просто заблудилась, испугавшись незнакомой местности, чужих звуков, притаившейся за кустарниками невидимой опасности – там, в переплетениях ветвей, сверкает, отражая редкие взблески солнечного света, пара чьих-то глаз. И еще одна… и еще… их много, понимает Геральт, медленно наклоняясь вбок и скользя рукой по ноге – мечи ему еще рано, но за голенищем старого сапога надежно припрятан острый кинжал, наставник всегда предупреждал, что… Девочка оборачивается: - Геральт!.. Ох зря ты, малышка, зря. Поворачиваться спиной к диким зверям, обнаруживая свою беззащитность, да еще к тому же очевидно голодным и обозленным – последнее дело. Да и к тому же ножа не оказывается на привычном месте, да и сапог почему-то нет, вместо них на ногах какие-то короткие ботинки на грубой подошве. Убежать не получится, со всей безнадежностью понимает Геральт, наблюдая, как в лучи разлитого по полянке солнечного золота медленно и спокойно выходит, двигаясь с завораживающей синхронностью, разномастная волчья стая – крупные взрослые особи, поджарые, жилистые, слишком худые, со встрепанной клочащейся грязной шерстью, цвет которой и определить-то трудно, бурый, серый, черный… Впереди остальных неторопливо и гибко шествует буро-рыжая волчица, недвусмысленно наклонив голову и демонстрируя полный набор острых клыков… что-то тут не то, ощущает Геральт, медленно приближаясь к застывшей девочке, наставник же говорил, что летом стая не опасна – еды у них достаточно, в нападениях на людей необходимости нет, да и сами люди в этих лесах не появлялись, если верить учителю, уже века три как, всего-то и чужаков, что «нелюди», взращенные за каменными стенами старой крепости... И тем не менее волки определенно настроены как угодно, только не мирно. У обоих спастись не выйдет, осознаёт Геральт, не сводя глаз с напружинившейся волчицы, хватило бы времени на себя зверей отвлечь, чтобы хоть девчушка сообразила до ближайшего деревца добраться да вскарабкаться – в чащу бежать бесполезно, догонят, а вот под деревом вечность сидеть не станут. До крепости далеко, братья едва ли услышат, помощи ждать неоткуда, разве что наставник вдруг неподалеку окажется – привычка у него время от времени Путь проверять… …Волчица сорвалась с места. Прямо к девочке. Но еще до этого со стороны леса на поляну метнулись два светлых росчерка. А потом реальность безжалостно выдернула Геральта из морока минувшего.***
- Ох, господин Юлиан, нагнали вы на меня страху… - ворчал Берни Дайнтвельт, водружая внушительных размеров поднос на деревянный стол, застеленный по случаю прибытия гостей чистой полотняной скатертью. – Как спутники ваши с места в карьер к лесу сорвались, а потом и вы и ваш зверь за ними, я уж подумал, хана всем, не сочтите за грубость… Молодой человек только негромко хмыкнул, снимая с подноса тарелку и придвигая ее к сидящей рядом Цирилле: - Справедливости ради, Берни, сначала ты нас с Альбом напугал. Откуда в лесу волки появились? В заповедник же всех давным-давно перевезли. - Все, да не всех, - Дайнтвельт, у которого, как подозревал Геральт, где-то в далекой родне затесались низушки, тяжело выдохнув, сел напротив Юлиана. – Тому месяца три как, весной случилось… да при вас же дело было! Помните, в прошлый свой приезд, всё в гору снова подняться хотели, да с животом слегли? - Угумф… - Лютик старательно пережевывал печеную картофелину, щедро сдобренную душистой зеленью. – Не повезло мне тогда… - А это как сказать, - Берни чуть наклонился вперед, его глаза, маленькие и внимательные, сверкнули хорошо знакомым ведьмаку блеском: собеседника едва ли не распирало от желания поведать захватывающую историю. – И к лучшему, что вас скрутило, а то б лежали сейчас, как Леннар наш, да косточки сломанные складывали… Юлиан неторопливо отложил вилку. Цирилла, только что тайком (как ей казалось) скормившая Альбу кусочек тушеного мяса, выпрямилась на стуле, встревожено-заинтересовано глядя на Берни Дайнтвельта. Даже Геральт, которому события последнего часа все еще виделись размытыми, далекими и какими-то ненастоящими, заставил себя прислушаться, не в последнюю очередь из-за реакции Лютика. - Твой егерь пострадал? - Ммм, - согласно промычал Берни. – Сейчас, слава богам, опасность уже миновала, но к работе он вернется только к осени, да и то если повезет. Что к этому времени со зверьем будет, представить даже боюсь, - покачал он головой. – Если бы не тот парень… В приглушенно-золотистом полумраке просторного теплого помещения, служившего одновременно и столовой, и кухней, лицо Юлиана казалось неестественно неподвижным и бледным: - Что за парень? - А Мелитэле его знает! – отмахнулся, кажется, даже не обратив внимания на подмеченную Геральтом странность, Дайнтвельт. – Я его видел-то всего раз, когда он егеря из леса на себе вытащил, перевязанного да обездвиженного. Пока я спасателей вызывал, парень исчез, как не было его вовсе. Я даже сейчас думаю, а не причудилось ли – Леннар так вообще не помнит ничего, что после обвала было… Ладонь молодого человека осторожно легла на макушку притихшего Альба. Бодро-насмешливые нотки в голосе прозвучали почти естественно: - Обвала? Берни, хватит душу томить, говори уже, что стряслось. - Ох, стряслось так стряслось, в буквальном смысле, - почуяв, что завладел вниманием гостя, Дайнтвельт выпрямился на стуле и чуть откинулся назад, умудряясь глядеть на остальных едва ли не сверху вниз. – Здорово, видимо, вас с животом тогда прихватило, господин Юлиан, что не почуяли ничего, да и Леннар, я уж думал поначалу, сгинул вовсе… …Примерно после получаса подобных разглагольствований причина появления в лесу, несколько десятилетий как забывшего про хищников, стаи одичавших волков, наконец, выяснилась. В течение не одного года, прямо под самым носом, сокрушенно и вовсе, вопреки первоначальным ожиданиям, не наигранно возмущался хозяин дома, в старой заброшенной шахте в глубинах гор несколько предприимчивых личностей оборудовали нечто вроде экспериментальной лаборатории. Подопытными «кроликами» стали похищенные из заповедника маленькие волчата, а также – как позже, по словам Дайнтвельта, сообщалось в местных новостях – несколько подопечных из расположенного на южном склоне питомника. Почему шумиха не поднялась раньше, кто и по каким причинам умалчивал, недоумевающий вполне искренне Берни не понимал. Однако, похоже, кто-то неизвестный все же отслеживал подозрительные звоночки происходящего – потому что как раз те самые три месяца назад, да-да, господин Юлиан, вам действительно повезло, что в горы не отправились, была предпринята попытка остановить деятельность «экспериментаторов»… ну, или боги распорядились так, что обвал в старой шахте случился как раз вовремя, в чем он, Бернье «Берни» Дайнтвельт, конечно, сомневается… - В новостях без подробностей было, - делился хозяин дома. – Мол, обнаружили, выяснили, вели работу и уже намеревались прикрыть, но природа сама решила наказать тех, кто вмешивается в естественный ее ход. Да вот только, думаю, под шумок присвоили они себе мероприятие какой-нибудь организации по защите животных, что терпеть издевательств подобных не стала. А волки да остальные и сбежали, кто из шахты выбраться сумел, да и разбрелись по лесу. Теперь, пока егерь не вернется, да тропу от камней не расчистят, да расследование до завершения не доведут, в горы никому ни-ни. Так что, - вздохнув, помахал в воздухе опустевшей кружкой Берни, - как бы я ни был рад вас с Альбом видеть, господин Юлиан… и гостей ваших, хоть и знать их пока не знаю, - вспомнив о приличиях, коротко поклонился он Геральту и Цирилле, - а зазря приехали-то. К зиме-то там пошевелятся с расчисткой да подготовкой, но сейчас… - Ничего страшного, - помедлив, неспешно отодвинул тарелку с недоеденным обедом молодой человек и поднялся на ноги. Геральту показалось, что опирающиеся на стол пальцы мелко и напряженно дрожат, но, возможно, дело было в мягком мерцании осветительных приборов на стенах кухни-столовой. – Как прибыли, так и отчалим, но не раньше вечера. Об оплате не беспокойся, - едва заметно дернулся уголок губ Юлиана, когда Берни раскрыл было рот. – Что отдано, назад не потребую. - Господин Юлиан… - Дайнтвельт, казалось, колебался между вполне понятным стремлением пополнить свой кошелек и некоторым наличием совести, что требовала ответной уступки. – Зимой тогда… я уж вам… - Посмотрим, - улыбка молодого человека стала отчетливее. – Ты, главное, держи народ в курсе последних новостей, а там как карта ляжет. Сам же знаешь, я обычно по весне здесь, или летом, но, может статься, и зимой загляну… Скажи, Леннар еще в столице? - Не-а, - с явным облегчением махнул рукой Берни, выбираясь из-за стола. – Дома уже, вернулся. Сюда пока не поднимается, нога не разработана, не рискует. Но дома, он, дома… навестить, что ль, хотите? - А почему бы и нет, - и вновь Геральту на мгновение послышалось что-то странное в голосе Лютика. – Спрошу заодно, может, помочь чем нужно. - Да вряд ли, хотя…- поскреб в затылке Дайнвельт. – Ох, господин Юлиан, в самом деле, может быть, у вас какие возможности будут у себя там, в Новиграде, узнать… - заметив недоуменный взгляд молодого человека (Геральт на всякий случай делал вид, что, разумеется, все прекрасно понимает, достоверно или нет – другой вопрос), хозяин дома махнул рукой: - А, Леннар сам расскажет, не боги весть какая тайна, в самом-то деле. Вас проводить? Лютик медленно покачал головой, чуть наклонившись и снова потрепав Альба по макушке: - Не утруждайся, Берни. Лучше покажи моим… спутникам, где они отдохнуть могут до вечера, да освежиться после лесных приключений. Вернусь… - он повернул голову и впервые с момента их прибытия сюда посмотрел прямо на Геральта, словно адресуя свои следующие слова именно ему, - …через пару-тройку часов. А вы с Цириллой в самом деле… Девочка, будто опомнившись, бесшумно спрыгнула со стула: - Я не устала! Можно с тобой? Лютик вздрогнул. Перевел взгляд на княжну. Стена молчания между ними стояла достаточно долго, понимал Геральт, чтобы вот так сразу свыкнуться с ее разрушением, начало которому было положено никем иным, как самой девочкой. Свыкнуться… увернуться от падающих обломков, не позволяя им себя задеть. Оставалось надеяться, что хотя бы в случае с Цириллой Лютик позволит им обоим вернуться на тот прежний уровень доверия и тепла, что установился у молодого человека и княжны после событий в Каэр-Морхене. Ну, или выстроить новый – к чему Цирилла была готова, продемонстрировав это не более часа назад, и чему сам Юлиан вроде как не противился. И все же да. Не сразу. Но пауза между словами девочки и вновь тронувшей губы Лютика улыбкой была чрезвычайно краткой: - Фонарик у тебя далеко? - А… - Тогда держись неподалеку, - молодой человек похлопал себя по карманам куртки и выудил из одного из них нечто похожее на маленький факел. – Спуск и подъем займут время, а в долине темнеет быстро, на обратном пути лучше иметь возможность хорошо видеть дорогу, чтобы не оступиться. Идем? - А Альб… с нами? - Как же иначе, - Юлиан кивком пригласил белого волка следовать за ним и Цириллой, затем бросил вопросительный взгляд на Геральта. Ведьмак покачал головой. Как бы он ни опасался за дочь, все же сейчас – после событий последнего часа – он понимал, что девочке проще, и может быть даже в какой-то степени безопаснее будет, как ни странно, именно с Лютиком и белым волком. К тому же самим молодому человеку и княжне легче снова наладить напряженное ранее общение, будучи вдвоем… ладно, втроем. Альб тоже считается, тем более что зверь вроде уже воспринимал Цириллу как часть своей стаи, на третьем месте после Лютика и Эсси. Самому же Геральту никуда идти и ни о чем разговаривать не хотелось. Не сейчас. Тень прожитого и навсегда повергнутого в небытие собственного прошлого лежала на плечах почти ощутимой тяжестью, сдавливала грудную клетку, словно старый смятый доспех, и оглушающее стучала в ушах отголосками невозвратного и невозможного. Ведьмак – пусть ни за что не признался бы в этом никому, кроме самого себя – сомневался, что сможет произнести спокойно хоть слово… вообще сказать хоть что-либо. То самое прошлое застряло в горле – несказанным, отрицаемым, чем-то, во что верить не хочется, но однажды придется. Однажды. Не сейчас. И чем дальше отгонял от себя ведьмак это «когда-нибудь», тем призрачнее казалась правда, скрываясь за молчанием и отрицанием, словно за слоями вуали. Неважно. Лишь бы подальше от неизбежного «однажды»… …Лютик, будто поняв что-то, кивнул, без лишних слов принимая решение Геральта. Соглашался с ним или нет – было непонятно, синие живые вспышки в глазах молодого человека погасли, снова сменившись серым прохладным спокойствием. Он распахнул дверь, придержал ее, выпуская Цири и Альба, и осторожно прикрыл за собой тяжелую створку, отрезая ведьмака и Берни Дайнтвельта от внешнего мира, такого зыбкого, ненадежного, нереального, не имеющего права на существование… Геральт придвинул к себе тарелку с остывшим обедом и продолжил механически жевать, даже не ощущая вкуса. Все казалось чужим. Ненастоящим, неправильным. Серым и выцветшим, и непривычно неживым после ярких густых красок леса, вызолоченной солнцем полянки и нескольких резких острых мазков серого, черного и ржаво-бурого. И слов Цириллы. …Росчерки, метнувшиеся наперерез стае волков, оказались молодым человеком в светло-серой одежде и огромным белоснежным зверем с янтарными глазами. Парень, лицо которого непонятно почему казалось ведьмаку очень знакомым, присел возле застывшей девчушки, обняв ее за плечи и заслонив собой. Белый волк – да, волк, несомненно – преградил дорогу своим собратьям, наклонив голову, припав на лапы и оскалив идеально острые клыки. Рыжая волчица замерла. Склонила голову. Навострила уши и едва слышно рыкнула – словно предупреждала белоснежного зверя о последствиях его необдуманного поступка. Белый волк не двинулся с места. Лишь шерсть на загривке поднялась колючими иглами, да глаза, отразившие солнечный блик, сверкнули расплавленным золотом. Противоборство взглядов длилось долго… по крайней мере, так показалось Геральту. Остальные волки не спешили нападать – очевидно, ждали действий волчицы. Та же не сводила глаз с белоснежного зверя. Где-то на периферии слуха девочка, вцепившись в руки знакомого незнакомца, срывающимся шепотом что-то говорила, одно и то же, раз за разом… Рыжая волчица выпрямилась. Отступила. Вскинула голову к небу. Геральт не раз слышал волчий вой. Но никогда раньше не задумывался над тем, что, как и человеческий голос, этот вой может звучать по-разному. Торжествующе. Испуганно. Победно. Яростно. Или отчаянно и тоскливо. Как сейчас. Белый волк шагнул вперед, к волчице. Коснулся ее носа своим. Заскулил, протяжно и тихо. Затем мотнул головой и отступил назад. Волчица, помедлив, развернулась и направилась к чаще. Стая, даже не замешкавшись и больше ни разу не оглянувшись, последовала за ней. Молодой человек в светлой одежде выпрямился. Коснулся ладонью макушки белого волка. Посмотрел на Геральта и девочку. Затем, едва заметно кивнув головой, шагнул к деревьям и исчез в тени. Девчушка растеряно оглянулась, будто еще не понимая, что опасность миновала. Легко, будто машинально и не осознавая, погладила поднырнувшего ей под руку белоснежного зверя, что мягко и словно бы успокаивающе порыкивал, вертя головой. Перевела взгляд на Геральта, шагнула к нему, всхлипнула, рванулась навстречу – отчаянно, знакомо, как будто уже такое случалось… …и лишь неловко обняв девочку, Геральт вспомнил. И ее имя. И имя знакомого незнакомца. И имя белоснежного зверя. И то, что хотел бы забыть, но что намертво зацепилось в памяти, подчеркнутое и высвеченное недавно услышанными словами, сорванными, беспомощными и отчаянными. «…никто не придет… они не придут… уже не придут…»… …Они не придут. - А куда ж денутся? – недоуменный голос Берни Дайнтвельта ненадолго отмел прочь одолевающие Геральта мысли, и ведьмак сообразил, что последнюю фразу произнес вслух. – Господин Юлиан эти места наизусть уже знает, с закрытыми глазами, почитай, ориентируется, не хуже старожила любого, даже егерю не уступает. Ничего с ними не случится, вернутся через пару часов!.. - Да я… - собрался было донести до хозяина дома ведьмак информацию об ошибочности его предположений, но вовремя осекся, поняв, что Дайнтвельт отнес вырвавшуюся из воспоминаний фразу на счет своих гостей. Продолжать разговор не хотелось вот никак… однако кое-что в словах собеседника зацепило внимание Геральта помимо его воли. – В смысле, наизусть? - В прямом, - откликнулся Берни, ловко складывая опустевшие тарелки обратно на поднос. – Господин Юлиан здесь каждый год бывает, с малых лет еще. Раз в год железно, иногда чаще случается. - И… - ухватившись за возможность отвлечься от давящего и душного ощущения, названия которому Геральт то ли не знал, то ли не желал знать, но которое поселилось внутри после «скачка» и сейчас, подхлестнутое незапланированным походом в лес, лишь усиливалось, ведьмак заставил себя продолжить разговор, припоминая слова Эсси Давен о белом волке. – Альб тоже с ним… путешествует? - Ну а как же иначе-то, - как о чем-то само собой разумеющемся, откликнулся Дайнтвельт, вновь садясь за стол и наполняя высокую кружку горячим густо-коричневым напитком с уже знакомым Геральту горько-бодрящим ароматом. - Он хоть и живет у господина Юлиана, но родом из здешних мест. Из питомника, похоже, бракованный экземпляр. - Бракованный? – Геральт на мгновение забыл о собственных невеселых размышлениях. Как-то не вязалось это слово с сильным и красивым зверем. – А что с ним не так-то? - А!.. – махнул рукой Дайнтвельт, едва не сбив дымящуюся кружку. – У синегорских овчарок по регламенту шерсть серебристо-серая с черными подпалинами, а глаза синие или голубые. А у этого желтые, дикие, и сам как снег, белый – некондиция. Неизвестно, с кем мамаша его загуляла, уж не с волчком ли. Таких обычно сразу усыпляют, но этому повезло – господин Юлиан как раз в питомник наведался… Казалось, у хозяина дома давно не было внимательных даже не собеседников, а просто слушателей – говорил он живо и охотно, сопровождая свою речь активной жестикуляцией, порой свидетельствовавшей о его эмоциях и отношению к сказанному красноречивее самих слов. Знал Бернье «Берни» Дайнтвельт, очевидно, многое, о многом догадывался, многое домысливал да сам наверняка выдумывал – но звучало и выглядело это легко и словно бы даже не серьезно, как будто хозяин дома просто рассказывал сказки, небылицы да легенды, в который сам то ли верил, то ли нет, то ли просто с чьих-то еще слов передавал. Чуть прищуренные глаза поблескивали весело и с хитрецой – мол, слухи ходят, а с меня какой спрос, господа, всего лишь развлекаю болтовней, чтоб не заскучали. За что купил, за то и продаю… Позволяя втянуть себя в практически одностороннюю беседу, ведьмак слушал, делая мысленно заметки и отделяя зерна от плевел. Например, за что «купил» Дайнтвельт историю об Альбе, неизвестно – скорее всего, сам Лютик и поспособствовал этим слухам, потому что зверь – ну вот никак даже не полукровка, а самый настоящий волк, уж Геральт-то разбирался в таком… - …в лес убегает. Каждый раз. Я уж подумывал пари заключать, вернется али нет – так с кем? С самим собой если только, ничего не выиграешь, но и не проиграешь… - вещал между тем Дайнтвельт в перерывах между глотками кофе. – Мы уж советовали господину Юлиану на поводок его взять или чипировать хотя бы, так он… Внезапная пауза в непрерывном потоке слов насторожила Геральта. Равно как и посерьезневшее лицо собеседника, и исчезнувшее из его взгляда лукавство. - Что – он? Дайнтвельт, помедлив, отозвался: - Говорит… и ведь не поймешь, шутит или всерьез… - Что говорит? Берни вздохнул. И, словно нехотя, ответил: - Что Альб – не его собственность, а друг. А на друзей ошейников не надевают. …- Если Цири уйдет, я последую за ней. - Само собой. Только дай знать, куда. - Чтобы нас найти? - Нет… Чтобы понимать, где не стоит искать тех, кто не желает быть найденным… Чтоб тебя, Лютик… чтоб тебя, мысленно и безнадежно выругался ведьмак, закрывая глаза, в которых кололся невидимый песок. Тишина, напрочь отрезавшая все звуки, вновь обрушилась на плечи невидимой тяжестью неизбежного и невозвратного, и делать с этим ощущением ничего не хотелось. Просто – позволить ему раздавить себя. Поглотить равнодушием и безразличием, смять, словно ненужный лист пергамента, исчерканный и прорванный перьевым острием, выкинуть… все равно куда. Все равно – потому что туда, куда надо – и куда хочется – уже не попасть. Никто не придет. Наставник не придет. Братья не придут. Уже не придут. … - Просто… дай нам время. - Похоже, только это я и могу вам дать… Вот только достаточно ли всего времени мира, чтобы… …хватило ли тебе тех двух десятков лет, Лютик?.. Смог ли ты сам смириться с невозможностью вернуться в свое время? К своим близким? К тем, кто тебе важен? Получилось ли у тебя, или же… …- Цири задела тебя. - Верно. - Постарайся понять. Поставь себя на ее место… Геральт вздрогнул. Открыл глаза. Понял. В чем именно ошибся, произнося те слова. И осознание того, что разговор на эту тему, и на все другие, касающиеся прошлого, откладывается на далекое и неопределенное «потом», сдавило ребра не в пример сильнее тишины, оставляя на языке горчащий привкус несказанного. Цири, Лютик и Альб вернулись, как молодой человек и говорил – через пару часов, которые Геральт провел, бесцельно слоняясь туда-обратно по убегающей к лесу тропинке и перемежая сие увлекательное действо короткими заходами в дом Берни Дайнтвельта. Небольшое и крепкое, приземистое строение в два невысоких этажа примостилось выше и дальше рассыпавшихся внизу в долине остальных домиков. Местные, как пояснил ведьмаку словоохотливый Берни, да и он сам живут в основном за счет бурного притока туристов да частенько наведывающихся на отдых «городских» летом, когда приезжие охотно истаптывают горные тропинки, да зимой, в сезон лыж и скейт-бор-дов (плоских досок, похожих на салазки, но без полозьев, как понял Геральт). Осенью и весной гостевые домики обычно закрыты – разве что изредка наведается кто-нибудь. А комнаты на втором этаже в собственном доме Берни держит для господина Юлиана и еще одного постоянного гостя, который проводит здесь практически все лето, приезжая вскоре после Беллетэйна и уезжая незадолго до Велена, только вот что-то в это раз задержался он, уж Мидсоммер скоро… Все это Геральт слушал вполуха, не вникая, не запоминая, не задумываясь. То и дело прокручивал в голове случившееся. …Лютик ушел с поляны и из леса сразу же, как исчезли волки. Альб, вопреки предполагаемым ожиданиям, за молодым человеком не последовал – остался возле медленно возвращающихся в реальность ведьмака и всхлипывающей Цириллы, сорванным шепотом постоянно напоминавшей то ли себе, то ли Геральту о том, что «никто не придет»… накатывающее осознание не успокаивало, сметая ласково-теплый морок равнодушным вихрем, срывая занавес отрицания, за которым ведьмак, сам того не понимая, пытался спрятаться все эти дни, удерживая где-то в глубине сознания цепкую и трусливую мысль о том, что все образуется, как-нибудь, когда-нибудь, случится чудо, одно из тех, которых не бывает, и они трое смогут вернуться… Да, да, на поверхности, как признавался себе Геральт, обнимая дрожащую Цириллу, он сумел убедить себя, что свыкнется, смирится, успокоится – но на самом деле нет. Нет. Всего лишь маска, за которой так удобно было скрываться. И скрывать. А реальность просто снисходительно смотрела на все его попытки самообмана, выжидая момента, чтобы нанести удар. И дождалась. А ведь Лютик предупреждал, что будет сложно. Всем им. Следовало прислушаться – ведь он на собственной шкуре прочувствовал всю прелесть «попаданца» в чужое время. Знал, о чем говорил. …Постарайся понять. Поставь себя на ее место… Цири, подумал Геральт, выходя из дома на исходе тех самых пары часов. Там, в лесу, девочка первой сообразила, что они не смогут найти обратную дорогу в изменившейся и теперь чужой местности. Затем догадалась, что если Юлиан и Альб сумели сюда попасть, а сам молодой человек ушел, никого не дожидаясь, значит, они с белым волком хорошо ориентируются здесь. Альб, словно поняв, в чем дело, проследовал к деревьям, порой оглядываясь, будто проверяя… вышли они достаточно быстро. Фигуру в светло-серой одежде, четкую и словно светящуюся на фоне успевшего вновь рассердиться и нахмуриться пасмурного неба и бурых расплывчатых силуэтов гор, Геральт увидел сразу… белый волк замер на мгновение, затем сорвался к Юлиану и едва не опрокинул того на землю, в последний момент поднявшись на задние лапы и забросив передние на плечи молодого человека. А Цири… Глядя на пустую дорогу, ведьмак до сих пор это видел. Как девочка медленно идет к Лютику, ускоряясь шаг за шагом, и последние метры практически бежит. Как застывает прямо перед молодым человеком, как тот приседает на корточки, встревоженный… как Цирилла, то и дело дергая шнурки капюшона на своей курточке, что-то сбивчиво говорит, сначала избегая смотреть Лютику в глаза. Но затем поднимает голову, обнимает себя руками, съеживается – и снова говорит, говорит, говорит… а потом всхлипывает и затихает. А Лютик… он просто делает тот самый так и не понятый Геральтом жест – медленно поднимает руку, развернув ладонью от себя. Цири вздрагивает. Повторяет движение – неуверенно, неловко. А потом обхватывает Юлиана за шею и утыкается носом ему в плечо… …- Геральт! Звонкий голос дочери выдернул ведьмака из недавних воспоминаний. Геральт обернулся на звук, только сейчас сообразив, что Юлиан был прав – небо темнело медленно и вроде как незаметно, но перемена была ощутима и очевидна. Тусклые, словно подернутые дымкой и спрятавшиеся от реальности росчерки горных изломов сейчас почти растворились в послеполуденной серости. Даже лесной частокол казался нечетким, будто нарисованным небрежными мазками на старом полотне, истрепанные волокна которого с готовностью пропитывались растекающейся краской, размывая еще недавно бывшие отчетливыми очертания. Зыбко. Нереально. Неправильно… - Геральт!.. Напоминание Цириллой о своем существовании и нахождение девочки буквально в нескольких шагах ниже по спускавшейся в долину крутой тропинке настойчиво не позволяло Геральту погрузиться в такую удобную сейчас апатию. Раскрасневшаяся, чуть запыхавшаяся и взволнованная княжна взбиралась вверх по склону, используя в качестве опоры каменистые выступы в невысоких, ограждающих тропинку скальных стенках. Перед Цириллой плясал, подрагивая на темной ленте дорожки и то и дело застревая в каменных изломах, размытый световой круг, освещая и позволяя вовремя обойти потенциально опасные участки, чтобы не сорваться и избежать возможных травм. В белом пятне, то и дело попадающем в границы круга, ведьмак узнал Альба, в сером силуэте поодаль от Цириллы угадал Лютика – молодой человек держал в руке то самое маленькое подобие факела, из которого и струился свет. - Ну, как прогулка? - Ой, Геральт!.. – Цири легко преодолела последний подъем. – Гера-а-а-льт… - Цири, - добродушно-насмешливый мягкий голос вплелся в нити сгущающегося полумрака, и размытое световое пятно в сопровождении серого силуэта выскользнуло на дорогу, обрисовав четкими линиями человеческую фигуру и выхватив из расплывчатой серости знакомое лицо в ореоле растрепанных темных волос. – Ты устала, и Геральт наверняка тоже. Расскажешь ему о своих впечатлениях потом, когда… приедем обратно. Он не сказал «вернемся», отметил Геральт. Он как будто понимал… …или в самом деле понимал. - Если тебе не сложно, попроси Берни помочь с сумками, ладно? – продолжил Юлиан, мягким щелчком гася «факел». – Коррак вот-вот прибудет, лучше подготовиться заранее. Девочка, кивнув, скрылась за дверью. Лютик, проводив ее взглядом, повернулся к ведьмаку. Даже в подступающих сумерках было видно, что молодой человек бледен. Черты лица словно заострились, стали четче, серьезнее… старше. В глазах за привычной уже пасмурной прохладой светились знакомые, загнанные и задавленные, вспышки синей горечи. - Прости, - тихо проговорил он. Геральт не стал спрашивать, за что. Юлиан не стал объяснять. И за всю обратную дорогу не произнес больше ни слова. Ведьмак тоже молчал. Говорить… вроде бы было о чем, да и с кем – тоже было. Но не хотелось. Вот никак. Словно пропасть, через которую уже не перебросишь мост, как ни пытайся – почти такая же, как и та, что разделила его и Лютика. Да и не «почти», понимал Геральт, прислонившись головой к холодному стеклу и безучастно глядя на зависшее в пустоте темнеющее небо – организм то ли не пытался повторно бунтовать против хозяина, то ли сообразил, что бесполезно, все равно внимание к неприятным ощущениям практически нулевое…. Не «почти». Точь-в-точь такая же она, эта самая пропасть. Одна Сфера. Разные времена. Геральт смотрел в темное стекло, будто в зеркало. Цирилла, умудрившись удобно устроиться на кресле, даже будучи пристегнутой, крепко спала, примостив голову на шее неподвижно застывшего на соседнем сидении Альба – тот даже не шелохнулся, словно не желая тревожить и будить девочку. Лишь скосил глаза на отражение – казалось, понимал, что ведьмак наблюдает за ними. Судить было трудно, но в янтарном взгляде светилось нечто похожее на снисходительное спокойствие, адресованное непосредственно Геральту… впрочем, после случившегося – то есть, не случившегося – в лесу ведьмак уже мало в чем был уверен. Как в отношении белоснежного зверя, так и в отношении Лютика. До вчерашнего утра, до сегодняшней поездки всё балансировало на уровне привычного и уже практически переставшего раздражать «почти». Почти спокойно, почти как раньше, почти возможно приспособиться и понемногу почти привыкнуть, потому что вот же они, рядом – Йен, Цирилла… …Постарайся понять. Поставь себя на ее место… Ведь Лютик был там. На месте Цири… на месте каждого из них. В чужой для него реальности. Выдернутый из своего привычного мира по прихоти случая, едва не стоившего Юлиану жизни – да, подробностей Геральт не знал до сих пор, но почему-то не сомневался, что на этот раз молодой человек вовсе не преувеличивал грозившую ему опасность. Другое время. Другие законы. Чужая, незнакомая магия, само наличие которой противоречит устоявшемуся укладу. И – невозможность поделиться этим хотя бы с кем-то. Вот она – та самая рябь на морской глади. Он, Геральт, не понял этого сразу – тогда, когда следовало понять. А сейчас… сейчас поздно. И бесполезно. Потому что где-то в морских глубинах, пока еще невидимый, но ощущаемый и осознаваемый самим ведьмаком, свернулся тугой вихрящейся воронкой шторм – тот самый, который вырвался на свободу сначала в Кайнгорне, затем в Каэр-Морхене, оба раза сбив с ног того, кому не посчастливилось оказаться рядом. И все силы сейчас нужно было направить на то, чтобы сдержать назревающую вспышку хотя бы на этот раз. Лютик это понимал. Именно поэтому сказал «Прости». Именно поэтому больше не сказал ничего. Именно поэтому нарушил молчание лишь дважды – когда поблагодарил и попрощался с Корраком, и получасом позднее, попросив прибывшую за ними к месту приземления «птицы» встревоженную и недоумевающую Эсси остановить автомобиль, не доезжая до дома. Именно поэтому молодой человек, захлопнув дверцу, в следующую секунду растворился в пронизанной вечерним холодом темноте – для того, что ему не позволили сегодня сделать Эсси, Геральт и Цирилла. Остаться в одиночестве. Ненадолго, как сказал он сам. Геральт не возражал. Не спорил. Он хотел того же самого – побыть одному. Без всех. Особенно без Юлиана. Без его понимающего взгляда, без его ободряющих слов, без его молчаливого сочувствия, или того хуже, сожаления. Ведьмак знал… чувствовал, черт побери, что вот-вот сорвется. После вчерашнего. После сегодняшнего. После всего. Поселившийся внутри холод, ранее вполне успешно подавляемый и лишь изредка напоминавший о себе во время общения с Юлианом, наконец нащупал слабину в несуществующей душе, нашел лазейку и пробрался в нечеловеческое сердце. Он не представлял опасности – ведьмакам же все равно (почти), он просто… был, наверное. Не сказать, чтобы не мешал, нет – но Геральт, осторожно поднимаясь по лестнице с уснувшей Цириллой на руках, вот тем самым несуществующим-нечеловеческим осознавал, что за этим холодом осталась только пустота. Черное и безразличное ничто для того, кто уже не принадлежал своему времени – и всячески сопротивлялся, сам того не понимая, нынешнему, пусть и убеждал себя в обратном. Так что уж лучше пусть будет холодно – чем не будет вообще никак. Если бы они послушали Юлиана вчера вечером. Или сегодня утром. Если бы Геральт согласился дождаться Эсси и не влезать вместе с Цириллой в тандем неулыбчивого менестреля и волка с янтарными глазами, если бы не настоял на своем, если бы отказался от принятого в процессе разговора с девушкой решения… если бы. Как их много, этих «если»… Он хотел если не разрушить стену, то хотя бы прекратить ее рост. Он хотел дать себе, Цири и Лютику возможность того самого разговора, необходимость в котором возникла еще несколько веков назад и обострилась сейчас. Он хотел как лучше. Всего лишь. На краткий миг позволил себе поверить, что получится вернуть хотя бы что-то из их прежнего общения – легкость, непринужденность, искренность. Не получится. Тогда не получилось. А сейчас тем более не выйдет. Лютик это знал. Всегда знал, понимал Геральт, спускаясь в гостиную – засидевшаяся с книгой Йеннифер, увидев его, кивнула головой и поспешила на второй этаж, тихонько пожелав Эсси спокойной ночи и улыбнувшись на ответное пожелание. Чародейка не стала спрашивать, почему они вернулись так быстро и где Лютик – хотя хотела сделать именно это, судя по потемневшим фиалковым глазам и сведенным линиям бровей. Но все же промолчала. Как будто о чем-то догадывалась. Как будто они все знали что-то, что до сих пор отказывался видеть и принимать сам ведьмак. Эсси молчать не стала. Дождавшись, пока Йеннифер исчезнет на лестничном повороте, девушка повернулась к Геральту. - Итак? - Нет, - помедлив, откликнулся ведьмак. - Значит, сделай это сейчас, - голос Эсси звучал спокойно, но тонкие пальцы, стиснувшие подлокотник кресла, побелели. Другая рука, лежавшая на коленях, как отстраненно заметил ведьмак, по-прежнему казалась неестественно напряженной. Свернувшийся возле ног девушки Альб встревоженно приподнял голову, отреагировав на только одному ему слышимые интонации. - Всё… не так просто, - Геральт подошел к окну. Сквозь ленты струящегося света под черным небом мягко мерцало море, отражая далекий свет луны и звезд. – Кое-что случилось. - С Юлианом? - Со мной. И Цири. Именно поэтому мы прибыли обратно так скоро. - Вы получили травму? Пострадали? - Нет. - Это «кое-что» произошло из-за Юлиана? - Нет, - снова качнул головой ведьмак. – Не из-за него. - Тогда в чем дело? Что препятствует разговору? - Юлиану нужно было уединение, - попытался уйти в сторону от беседы Геральт. – Мы с Цири помешали, и сейчас… не хотелось бы его отвлекать. - Ложь, - все так же спокойно отозвалась Эсси. – Ты просто боишься. Геральт не оборачивался. Смотрел на море. Подернутая рябью гладь убегала к невидимому горизонту, обозначая линию слабым молочно-светлым мерцанием. - Боюсь? - Того, что случилось, что бы это ни было. Того, что Юлиан захочет вытянуть тебя на разговор об этом. Того, что будет задавать вопросы. Будет… - голос девушки едва заметно дрогнул, - …сочувствовать и спрашивать, может ли он как-то помочь. Так вот, Геральт Гвин’блэйдд, ты сильно ошибаешься, предполагая такое. А я, похоже, ошиблась, предположив, что ты его хорошо знаешь… да ни черта ты не знаешь об Одуванчике. Помимо прочего, он способен понять. А вот ты – нет. Ведьмак не ответил. Тихий шорох разворачиваемых кресельных колес царапнул слух, прошелестев по полу в сторону, противоположную кухне – крыло дома, заботливо отведенное Лютиком для девушки. - Спокойной ночи, Геральт. Он знал, что поступает невежливо, но снова промолчал. Однако Эсси не ждала ни ответа, ни того, что ведьмак просто отвернется от окна. Шелест застыл на несколько коротких секунд, а затем оборвался вместе с мягким щелчком закрываемой двери. Только потом ведьмак обернулся. На него в упор смотрели янтарные глаза белого волка. Точно так же, как в лесу. Внимательно. Пристально. Предостерегающе. …На друзей ошейников не надевают… Геральт медлил всего пару мгновений. Затем, проведя ряд не раз наблюдаемых ранее и повторенных под терпеливым руководством Юлиана манипуляций, потянул на себя тяжелую и высокую оконную створку. Ночной холод ворвался в комнату – резкий, острый, пронизывающий, напоенный запахом морской соли и едва уловимой горечи. Темнота, прошитая насквозь иглами сверкающих звезд. Четко очерченный лунный диск, переливающийся, словно новенькая монета. …Ведьмаку заплатите Чеканной монетой… Расстояние до земли – метра два, не больше. Плюс-минус. Для ведьмака – вообще не высота. Перед тем, как спрыгнуть с узкого карниза, Геральт вновь потянул оконную створку к себе. Невидимый механизм пришел в движение, с сухим щелчком закрыв окно. Этим путем обратно не забраться, поморщился ведьмак, потирая щиколотку – приземлился он все же не слишком удачно. Оставалось надеяться, что Юлиан захватил с собой ключи от дома. Спускаясь с каменистого уступа, Геральт ни мгновения не сомневался, что за ним внимательно наблюдает пара желтых волчьих глаз… «Плеск». «Плеск». «Плеск». Камешки разбивали морскую гладь, врезаясь в темное зеркало и тревожа ее равнодушную безмятежность крошечными брызгами и колыхающимися волнами от расходившихся во все стороны водных кругов. Один за другим, четко, методично, через равные промежутки времени, словно ведя какой-то неизвестный отсчет, они выскальзывали из разжимающихся пальцев, рисовали в воздухе длинную невысокую дугу, коротко взблеснув отражением лунного света, и, послушные гравитации, исчезали под сомкнувшейся над ними толщей солено-горькой прохлады. «Плеск», «плеск», «плеск… В этой крошечной бухточке, отгороженной от остального берега скальными уступами, было тихо и почти не холодно, несмотря на гулявший по пляжу ветер. Маленькая отмель, выложенная причудливо разбросанными камнями, скользкими от воды и облепивших их водорослей, почти правильной подковой вдавалась в берег, надежно скрытая с трех сторон, добраться до нее можно было только либо с моря, предварительно обогнув далеко выдающийся вперед мыс, либо спустившись по узкой ненадежной тропинке, больше похожей на грубо выдолбленные в скале выступы, блестящие от воды – вероятно, во время прилива бухточку затапливало полностью. Одно неверное движение – и костей не соберешь почти в самом прямом смысле слова. Судя по тому, что одежда и волосы Юлиана были сухими, добрался он сюда не вплавь. Как и Геральт, проследовавший за звуком слабых всплесков, не похожих на естественный шелест морских волн. Молодой человек сидел на берегу. Брал первый скользнувший в руку камешек, отводил руку назад, резко выбрасывал вперед и разжимал пальцы. Слабые волны, не слишком довольные таким обращением с собой, рассерженно накатывали на тонкую кромку песка, разбиваясь каплями об успевшую промокнуть насквозь обувь – но Юлиан словно не замечал этого. Смотрел перед собой. Снова стискивал в мокрых пальцах очередной камешек. Снова размахивался – и отпускал. На низком скальном выступе за обтянутым светло-серой тканью плечом приютился маленький решетчатый фонарь, столь же не соответствующий своим собратьям по времени, сколь поразительно правильный и подходящий к общей молчаливой обстановке сейчас и здесь. Приглушенный тепло-золотистый свет дрожал россыпью искрящихся брызг на мокрых от воды скальных изломах – словно тысячи светлячков разлетелись по каменным уступам, оседая на мельчайших неровностях. На появление Геральта Юлиан не отреагировал. Лишь удлинившийся на пару секунд перерыв между двумя новыми всплесками дал понять ведьмаку, что его все-таки заметили. Однако молодой человек молчал. Геральт тоже не был уверен, что настроен на разговор. Поэтому просто сел рядом. Поднял первый попавшийся камешек. Размахнулся и бросил его в воду. Море плеснулось – недовольно, сердито, потревоженное и разбуженное, всколыхнулось бегом идеально очерченных рябью волн кругов, расходящихся, пересекающихся с новыми, затихающих и проявляющихся опять. Геральт метнул в воду еще один камень. И еще. И следующий. Толком не понимая, зачем он вообще это делает. Наблюдая за тем, как смыкается встревоженное посторонним вмешательством морское зеркало над очередным булыжником, обточенным водой до гладкости. Еще один камень без имени и истории, осевший на короткие мгновения бархатистой тяжестью в ладони и практически тут же выброшенный в никуда, присоединяясь к тысячам себе подобным, безмолвно обосновавшимся на морском дне. «Плеск». Два камешка пробили воду рядом и практически одновременно, и ведьмак даже не брался утверждать с точностью, который из них опередил «соперника» на долю мгновения. Он покосился на Юлиана, ожидая… хотя бы чего-нибудь. Слова. Жеста. Молодой человек даже головы не повернул. Геральт швырнул очередной камешек. Маленькая бухта. Тихая гавань. Тайное место. Убежище, где можно скрыться от остального… мира? моря? берега? Неважно. Не увидеть, не найти. С приливом скорее скрывается под водой, а во время отлива мыс, ограждающий бухточку от посторонних взглядов, превращается в неприступную стену. Обнаружить – только случайно. Или если знать, что искать. Или кого. Или – примерно где. …А давай завтра уедем. Подадимся к морю… Удобно. Если не знать наверняка – никто сюда не придет. …«…никто не придет… они не придут… уже не придут…»… …слишком резкий замах. Очередной камешек улетел далеко. Гораздо дальше границ, очерченных расходящимися кругами. Геральт поморщился – у маленького булыжника был острый край, поранивший пальцы. Ведьмак подался вперед, коснулся ладонью воды, поморщился снова – морская соль лизнула свежие царапины, смывая выступившие красные капли. Геральт выпрямился, встряхнул рукой. Перед глазами появился платок. Рука, протянувшая его, принадлежала сидящему рядом человеку, который по-прежнему смотрел прямо перед собой, делая вид, что ничего не замечает. Геральт молча забрал предложенное, но применять не торопился. Вместо этого поднял еще один камень. Размахнулся и отправил по привычному маршруту. И еще один. И снова. Не выбирая. Первое, что попадется под руку. Любой. Маленький, большой, легкий, увесистый, гладкий, еще не успевший пройти огранку водой, совсем свежий, отчаянно острый… …Никто не придет… «Плеск» …Их уже давно нет… «Плеск» …Они исчезли, словно никогда и не существовали вовсе… «Плеск» …Стали мифом… ложью… превратились в чужую выдумку… «Плеск» …Их нет… а ты до сих пор есть… «Плеск» …Они сгинули в неизвестность, а ты даже не представляешь, что с ними случилось… «Плеск» …И ты не имеешь ни малейшей возможности что-то сделать, чтобы это изменить!.. «Плеск». «Плеск!». «ПЛЕСК!!!» - Как ты справился? Когда оказался в чужом времени – как, Лютик?.. Впервые за последние дни он назвал молодого человека прежним, знакомым и, как самому ему казалось, с молчаливого согласия обоих оставленным в прошлом именем. Юлиан вздрогнул. Первое проявление хоть какой-то реакции – не на имя. На вопрос. - Платок, - тихо сказал он. – У тебя кровь. - Заживёт. Ты не ответил. - Слышал фразу «Время лечит любые раны»? – Юлиан не сводил глаз с затихающего беспокойства морской глади. - Слышал. Он и в самом деле слышал. Когда-то. Где-то. От кого-то. Может быть. - Чушь. Молодой человек, наконец, повернул голову. Свет от забранного решеткой фонаря упал на его лицо неожиданно резкими всполохами, высвечивая и подчеркивая тени глубокими штрихами. В глазах привычной уже темнотой разлилась все та же горечь. И уже знакомый Геральту острый блеск над линией нижних ресниц. Где-то, подумал ведьмак, он уже нечто подобное видел. Те же крепко сжатые, чуть дрогнувшие губы, те же напряженные плечи, та же отчетливая, не столько видимая, сколько ощутимая волна дрожи, пронизавшая подобно касанию вибрирующей струны тело менестреля, поднявшегося на ноги с грязного пола и обернувшегося к двери, в которую шагнул нежданный гость. Тот же взгляд. Боль. Отрешение. Принятие. …Шанс. …Шаг навстречу… - Чушь, - негромко повторил Юлиан. – Время – лишь ресурс, данный для того, чтобы эти раны затянулись. Оно не лечит. Оно… как море, забирает обломки случившегося, сохраняя его в своих водах. Там… - молодой человек вытянул руку, указывая на размытый темнотой горизонт. – Всё там. События. Люди. Имена. И только тебе решать, как с этим поступить. Погружаться в воду, на глубину, выискивая среди утонувших камней какие-то свои, чтобы вытащить их на берег, разложить перед собой и смотреть. Брать в руки, пока еще не обточенные водой кромки режут ладони, а морская соль разъедает старые раны и попадает в глаза. Или же просто знать, что всё это – есть. Никуда не исчезло. Хранится во времени. В памяти. Внутри что-то сдавило. Коротко и больно. И отпустило. Не полностью, не исчезнув, но словно ослабив мешавший дышать туго затянутый узел. Как будто тот самый шторм, зародившийся в темноте и холоде морских вод, поднимаясь к поверхности, рассыпался под градом вышвырнутых с берега маленькой бухточки камней на маленькие вихри, не успев достичь пика своей разрушительной мощи. Как будто поселившийся внутри лед не растаял, нет, но – перестал разрастаться и подчинять себе несуществующее и нечеловеческое. - Лютик… - Тебе это нужно? Называть меня именем из прошлого? - Не знаю. - Ясно. - Послушай. Цири… она… - Пыталась убежать в тот день. Знаю. - Откуда? Эсси…? - Эсси не обязательно говорить, чтобы я ее услышал. Время от меня не зависит, но уже было сказано, Геральт – в этом доме никто вас силой не держит. - На друзей ошейников не надевают, да? Юлиан, потянувшийся в этот момент за фонарем, резко и неловко дернул рукой. Фонарь глухо грохнул о камни, увлекая за собой отколовшийся от скального выступа небольшой увесистый обломок. Решетчатые прутья погнулись, толстое стекло дало трещину, свет мигнул, на секунду погружая всё в кромешную тьму. Зажегся снова. Слабо. Обрывистым мерцанием. Молодой человек потянул фонарь на себя, поставил у самых ног. Тусклый луч снова выхватил из темноты его лицо, на сей раз смягчая остроту теневых контрастов. - У Берни язык без костей. Он не стал напоминать ведьмаку его собственное «Я тебе не друг». Но блеск над линией нижних ресниц по-прежнему оставался четким. Может быть, дело было в близости моря. Может, в чем-то еще. - Слышал фразу «Слово может ранить, и может исцелить»? - Слышал, - молодой человек, помедлив, поднял из каменной россыпи тот самый отколовшийся при падении фонаря обломок. Взвесил его в руке. – Если тебя ранит стрела, ты обвинишь ее? - Нет. Того, кто отпустил тетиву, - не задумываясь, откликнулся ведьмак. – Ну, и себя, если не успел увернуться. - Не успел увернуться… - негромко повторил Юлиан. – Ну да. А чем слова отличаются от стрелы? - Но… Геральт осекся. Успокоившееся море расстилалось безмятежной гладью, и было непонятно, откуда вдруг взялся невидимый ветер, забравшийся под одежду и отчетливыми касаниями ледяных пальцев пробежавшийся по позвоночнику. - Как думаешь, вот это, - молодой человек покачал на ладони камень с отчетливо видимыми в отсвете фонаря сломами, - слова? Или же… Теперь Юлиан смотрел прямо на Геральта. Сжал руку. Крепко. Еще крепче, позволяя зазубренным краям впиваться в ладонь. Сквозь пальцы протянулись тонкие темно-алые нити, резво побежали к запястью, прячась за краем рукава и пачкая ткань. Ведьмак хотел податься вперед, схватить молодого человека за руку, забрать этот чертов камень и отшвырнуть подальше от этой бухты, от Юлиана, от себя, от них обоих… но не двинулся с места. Словно находился под иммобилизующим заклинанием. Пусть это и невозможно – здесь же нет магии. …- А ты знаешь правильные слова, Цири? - Да! Нет… не уверена. И… я боюсь, Геральт. - Боишься? - А вдруг их уже поздно говорить… - Это – слова? – повторил Лютик, игнорируя струящиеся по руке алые ручейки. – Или тот, кто их произнес? А может быть, тот, кто не успел увернуться, позволил этим словам добраться до себя… себя задеть? Ведьмак молчал. Цири не ошиблась. Только вот она успела найти нужное заклинание. И набралась смелости его произнести. А он, Геральт – нет. Может быть, успел. Но не проговорил. Юлиан выпрямился. Отряхнул брюки от каменной крошки, несколько раз переступил с ноги на ногу. Снова – закрывался. Прятался. Спокойное, смягченное тусклым фонарным отсветом лицо. Медленно проясняющийся взгляд, из которого, вместе с острыми вспышками на мокрых ресницах, уходили темнота и соль. Но не горечь – она, загнанная, задавленная, затаенная, опять занавешивалась пологом серой прохлады, скрываясь за той самой стеной, что перестала расти несколько минут назад, но уже была достаточно высокой и крепкой, чтобы противостоять попыткам ее разрушить. За фасадом неуязвимого безразличия, холод которого затронул Геральта вчера утром. За врожденным «колдовством». - Кто такой Альфред? - Тот, с кем я не могу поступить вот так. Молодой человек отклонился назад, замахнулся и выпрямил руку, разжимая пальцы. Испачканный кровью камень рассек густой соленый воздух темно-алым росчерком и, расколов полусонную морскую гладь, с тяжелым плеском исчез под недовольно всколыхнувшейся водой. - Пусть это останется там, - Юлиан опустил руку. Окровавленная ладонь казалась почти черной. – Навсегда. Что до Альфреда… - он повернул голову. В глазах застыл серый лед. Этим же льдом звенел и голос. – Прошу, не вмешивайся. Это касается только меня, и никого больше. Молодой человек развернулся и неторопливо зашагал к скальной стене, очевидно намереваясь вернуться к дому тем же путем, каким пришел в бухточку, выйдя из автомобиля парой часов ранее. Камешки похрустывали под подошвами пропитанной солью обуви. Треснувший фонарь мерцал, отбрасывая лихорадочные световые пятна на скальные стены – словно, задыхаясь, в последней попытке цеплялся за что-то надежное и незыблемое, но раз за разом срывался со скользких выступов… …скользкие выступы… У Юлиана изрезана ладонь, как же он будет… Геральт вскочил на ноги, отбрасывая оцепенение: - Лютик!.. От неосторожного движения уже травмированный фонарь повторно грохнулся на камни. Несколько жалобных вздохов-вспышек – и темнота окутала маленькую бухточку. Ведьмак замер. Открыл и закрыл глаза, приспосабливаясь к темноте. Мутации не подводили – зрачки расширились, заполняя радужку, вбирая мельчайшие крохи света. Мерцание звезд, внезапно превратившихся из далеких недостижимых искорок в трепещущие, разливающиеся перламутровым сиянием жемчужины и холодные россыпи сверкающих блесток, разбросанные небрежными горстями по черноте неба. Яркая чеканная монета полнотелой луны, недоуменно застывшая среди грозящей затмить ее сверкание звездной роскоши. Искрящееся молочно-синим разливом море… …море? Да. Морская гладь двигалась, жила и дышала мягким синеватым отсветом, лениво покачивающимся на полусонных волнах – словно кто-то стряхнул с неба звездные горсти и рассыпал их по чуть подернутому рябью зеркалу. Тысячи тысяч крошечных огоньков то заливали водную поверхность ровным неподвижным покрывалом мягкого приглушенного перелива, то вдруг, растревоженные чем-то, мерцали и искрились, отделяясь от себе подобных, и соскальзывали в темную морскую глубину, словно растворяясь в облаке. Размытые пятна дрожали и вспыхивали, трепетали и пульсировали, как будто неведомое науке огромное живое существо, излучающее свет, поднялось к поверхности моря, но так и не решилось явить себя чьему-то взору и теперь медленно погружалось обратно… …Что это за магия?.. - Магия природы, Геральт, - голос Юлиана, ровный, но без звенящего льда, донесся от скальной стены. – Ночесветки. Обитатели моря, обладающие свойством биолюминесценции. - Природной способностью излучать накопленный свет? – Геральт не отводил взгляда от мерцающей глади. - Верно, - если Юлиан и был удивлен, то ничем этого не выдал. – Можешь оставаться здесь, если хочешь. Думаю, обратную дорогу ты найдешь. - А ты? - Не потеряюсь. Ночь все-таки достаточно светлая. Я оставлю дверь открытой. На случай, если решишь… прийти обратно в дом. Он опять не сказал «вернуться». - Открытой? Не боишься? - Кого? Тебя? Ведьмак обернулся. В молочно-синих переливах морского свечения молодой человек казался призрачным силуэтом. Ненастоящим. Нереальным. Игрой восприятия. - Лютик… - Никак. - Что? – мотнул головой Геральт. - Отвечаю на твой вопрос. Я не справился. Я до сих пор это делаю. Каждый день. - Как? - Выбираю. Быть сумасшедшим. Или мертвым, - голос Юлиана снова похолодел. – Как понимаешь, оба варианта меня не устраивают. Поэтому приходится учиться третьему. Каждый день заново. Каждый. Чертов. День. - Какому? Что-то тихо щелкнуло, и на выдолбленную в скалах тропинку упал острый световой луч. Маленький факел, вспомнил ведьмак. Сложно поверить, что каких-то несколько часов назад все было совсем иначе. - Не задерживайся долго, - неожиданно мягко проговорил молодой человек. – Через пару часов начнется прилив. Красиво, но… небезопасно. - Лютик… - Не надо, Геральт. Пожалуйста, не доставай этот камень из моря. По крайней мере, пока вода не сточит острые края. - Юлиан… - Спокойной ночи, ведьмак. Световой луч скользнул по скалистой стене, прыгнул на выступы, выбоины, то и дело перебиваясь очертаниями руки, ноги, гибкого силуэта, уверенными движениями прокладывающего себе дорогу по узкой опасной тропке. Приглушенная расстоянием вспышка… вторая, третья, слабеющие, редкие, сошедшие на нет и через несколько мгновений исчезнувшие вовсе. Не потеряется, подумал Геральт, снова поворачиваясь к морю. Это же Лютик. Как бы его ни звали в этом времени. …Твое «есть, что сказать, но не мне» должно прозвучать. Все равно, как… Извини, Эсси, вздохнул ведьмак, поднимая с камней бесполезный теперь фонарь. Беседы не получилось. То, что должно было прозвучать, теперь далеко в море, выброшенное тем, кто так и не дождался правильного заклинания. Нужных слов, способных исцелить. Стена уже не рухнет. А пропасть отныне непреодолима. Геральт покачал в руке тяжелый фонарь, слегка встряхнул его, прислушиваясь, чтобы не высыпались осколки, несильно ударил ребром ладони по дну решетчатого обрамления. Пропасть непреодолима. Пока что. Ведь мосты строятся не сразу. Возможно, здесь нужно что-то большее, чем ненадежные веревки и хлипкие доски. А стена… Что ж, стену можно разрушить. Или разобрать. По кирпичику. Не сейчас. Позже. Когда вода сточит острые края. И что бы ты ни говорил про Альфреда, Лютик, я все равно выясню. Кто это, и как связан с твоим «колдовством». Пора делать выбор. Пусть даже и каждый день. Не сумасшествие. Не смерть. Третий вариант. …Геральт не сразу понял, что фонарь снова излучает свет. Слабый. Но отчетливый. ***