***
Сабуров пришёл в столовую последним, уже когда сваренная Русланом и Юлей гречка почти остыла, а Орлов, дохлебав свой невыносимо жирный бульон, невольно косился на выложенные в чуть треснутую керамическую миску конфеты. Медик одобряюще кивнул ему — судя по его аппетиту и слегка раскрасневшимся щекам, после сна Серёге стало лучше, чего пока нельзя было сказать о снова уснувшем Алексее, которого Нурлан скрепя сердце оставил одного и о котором первым же делом раздражённо спросил командор: — А этот придурок где? Ссыт на глаза мне показаться после вчерашнего выкидона, блять? Кинув на Белого привычный уже хмурый взгляд, медик сел за стол и, отодвигая тарелку, без энтузиазма взял железную чашку с также уже остывшим кофе. Отпив немного скорее просто затем, чтобы хоть чем-то забить вынужденную паузу, и осмелившись наконец сказать всё как есть, Сабуров тяжело выдохнул: — Ночью Лёхе тоже стало херово. Я дал ему таблы и пока запретил вылезать из постели. Так что хорошо, что вы все здесь собрались, потому что… — Потому что нам давно пора уже что-то решить, — стиснув пальцами ложку до побелевших костяшек из-за новостей, закончил за медика Руслан. — Серёга вкратце рассказал мне, что путь до Дороги «чистый», и можно выдвигаться хоть сейчас. Орлов, который только хотел было потянуться к сладостям, перевёл испуганный взгляд на Нурлана и внутренне дёрнулся от услышанного с замершей в воздухе ладонью, осмысливая, что непростая вылазка негативным образом сказалась и на солдате. Он ведь так надеялся, что того никакая зараза в мире не берёт, и даже тихо радовался, что Щербакова эта участь миновала и весь пиздец достался ему. Собравшись с духом, Серёга коротко, опасливо взглянул на командора и быстро закивал, подтверждая его слова. — Мы только совсем чуть-чуть ступили на Дорогу, времени на большее уже не оставалось. Я, сколько мог, просканил дозиметром — уровень радиации немалый, но всё-таки не критичный, во всяком случае в самом начале. Единственная проблема — мы потеряли карту. Правда, Лёха уверяет, что каждую корягу под ногами и так знает, я тоже много что смог запомнить, — Орлов запнулся, спохватываясь от переживаний, и снова вопросительно посмотрел на медика. — С ним то же самое, что и со мной? — Не совсем, — сделав ещё глоток холодной горьковатой бурды, так не похожей на настоящий кофе, с которым он практически не расставался на работе, покачал головой Сабуров и добавил: — У каждого симптомы протекают по-разному, особенности организма, доза и прочее подобное… Плюс, возможно, ты ещё после ангины толком не отошёл, иммунитет ослаблен, вот и у тебя всё проявилось намного раньше. Лёха, думаю, просто на день проваляется больше, чем ты. От пустого трёпа, который всё же имел лишь косвенное отношение к делу, Белый уже практически закипал — к тому же он бросил беглый взгляд на молчавшую и снова застывшую на своём стуле Юлю и, увидев её кажущуюся совсем восковой бледность, выматерился сквозь зубы, вслух всё же стараясь не выдавать своего состояния: — Нет у нас больше дней! Нам надо выдвигаться максимум завтра. И, чёрт возьми, нам всем так и не хватило мозгов решить нашу главную проблему. Поэтому теперь, как бы мне сейчас ни было мерзко это говорить, нам нужно кого-то одного оставить здесь. — Не вижу никакой проблемы, — сразу же, едва командор успел договорить, отозвался Сабуров, внешне сохраняя абсолютное спокойствие, хоть и по нему, его опухшему от недосыпа и нервов лицу всё было прекрасно понятно. — Потому что, по-моему, всё и так более чем очевидно. Всё очевидно было и Орлову — с трудом сдерживая почти истерику, заполнявшую каждую клетку в его теле, мальчишка, насколько мог, улыбнулся, всё-таки взяв наконец сосательную конфету. Ещё и облизав обёртку, перед тем как сунуть ту в рот, на что все смотрели с напряжённым молчанием, Серёга наконец заговорил, опуская ставшие почему-то совсем синими глаза. — Изначально комплект мне и не предназначался, поэтому справедливо, что остаюсь я, — на удивление, его голос даже не сорвался, звучал практически ровно, не считая почти мхатовской интонации в конце. — Так что всё нормально, без обид, выбирайтесь отсюда скорее нафиг и живите нормальной, счастливой жизнью, которую вы заслуживаете. Я уже никого не найду и никуда не смогу вернуться. Теперь Орлов всё-таки прокололся и почему-то закрыл руками лицо, отворачиваясь, — командор, всю жизнь считавший себя сухарём, бесчувственно относившимся ко всякого рода соплежуйству, не выдержал и вскочил со стула, задумчиво нарезая круг по столовой. Должен же быть, блять, какой-то выход, они не могут вот так резать по живому, когда столько бок о бок прошли! — А как же ты? — тихим, едва живым голосом спросила Юля, отчего все трое синхронно напряглись ещё больше, ожидая в этот момент чего угодно. — А что я? — Серёжа снова повернулся, когда чуть хлынувшие к уголкам глаз слёзы отступили, и вновь натянул безрадостную улыбку. — Всё равно ничего не изменится — сосу и сосу. Я остаюсь один, как было и раньше. — Так, парень, пока погоди себя в жертву приносить. Во-первых, ты не один, а один из нас. А во-вторых, должны же быть ещё какие-то варианты? — раздражаясь на самого себя и на собственное бессилие, процедил командор: если бы не Юля, этот жуткий вопрос бы в принципе не стоял. Доверить девушку пацанам, не будь других щекотливых обстоятельств с её ментальным здоровьем, он бы смог безо всяких сомнений, хоть и ещё совсем недавно это казалось немыслимым. Жизнь в последнее время слишком часто и жестоко заставляет его менять свои взгляды и приоритеты. — Да и вообще, блять, вам не кажется, что обсуждать это нам нужно и с Щербаковым тоже? Из слабых пальцев Ахмедовой на пол со звоном упала ложка, и этот внезапный звук словно окатил ледяной водой сразу всех — Белый подоспел первым, забрал прибор и пошёл за новым, а очередную паузу в этом, наверно, самом сложном разговоре за всю и без того нелёгкую историю Дальней занял собой Нурлан. — Вы можете откинуть нахрен все эмоции и начать рассуждать здраво? Хватит уже этих качелей, соберитесь, пожалуйста, — устало уткнувшись головой в собственные ладони, медик наклонился вперёд и постарался вложить в тон как можно больше убедительности. — Я пришёл один именно потому, что сейчас мы обсудим всё и примем решение без Лёши. Замечая недоумение в расширившихся глазах Орлова, который даже конфету во рту перекатывать перестал, и в мимике Руслана, что прекратил раздражённо маячить и наконец уселся обратно, Сабуров постарался улыбнуться всё так же испуганно смотревшей в одну точку Ахмедовой и кивнул ей на тарелку, что так долго ждала появления солдата. — Юль, отнесёшь ему как раз, пожалуйста? Думаю, он уже проснулся и жрать хочет ещё больше нас вместе взятых, — убедившись, что девушка его услышала и медленно поплелась в сторону коридора, медик столкнулся со злым и ничего не понимающим взглядом Руслана и успокаивающе мотнул головой, давая понять, что всё идёт по плану. — В общем, начну так… Я знаю: то, что я сейчас скажу, вам не понравится, и Лёхе, разумеется, тоже. Будь тот сейчас здесь, он бы этого попросту не позволил. Но другого выбора у нас, кажется, нет. На поверхность поднимаетесь вы, а здесь остаюсь я. Повисшая немая пауза от услышанного словно оглушила присутствующих. Белый поймал взгляд Сабурова, демонстрируя полный шок в собственных глазах, и Нурлан, кажется, впервые в жизни прочитал в их глубине что-то отдалённое напоминающее протест вперемешку со страхом уйти отсюда без человека, с которым он только-только смог хоть как-то сблизиться. Стать другом Руслана было что-то сродни слетать без скафандра на другую планету, но медик, с присущей себе уверенностью во всём, что делает и говорит, мнимой отстранённостью, пробить которую на самом деле оказалось не так уж и трудно, стоило лишь проявить каплю человечности, умудрился это осуществить. И он теперь предлагает бросить его здесь одного? — Нет, — выдавил из себя командор, сухо сглатывая и качая головой. — Мы тебя здесь не оставим. — Оставите, — едко и наперекор услышанному отрезал медик. — Я никому не был нужен на Центральной, пока вас не встретил. И, раз вы забрали с собой меня, теперь моя очередь сделать хоть что-то ради вас. Нурлан выдохнул и тут же вздрогнул, ощутив на предплечье руку Орлова, будто твердящую ему, чтоб не говорил ерунды, но, при всей своей нелюбви к чужим самовольным касаниям, смолчал. Командор снова посмотрел пристальным, слишком тяжёлым взглядом Сабурову в глаза, кажется, увидев в них то, насколько медик серьёзен и твёрд в своих намерениях, и только глухо произнёс: — А если сюда доберётся патруль? Пробьёт нахер все двери и замки, найдёт тебя здесь, а мы банально не успеем за тобой вернуться? Ты об этом подумал?! — Отдашь мне свой пистолет, и похер, что я с оружием никогда дел не имел. Инстинкты, я думаю, подскажут, — дёрнул плечами медик. — А сейчас они у тебя в спячку упали, что ли? — Руслан всплеснул руками, не улавливая логики в сказанном, и заговорил чуть тише: — Они найдут тебя здесь и приведут назад, чтобы на глазах у всех выживших шкуру с тебя содрать. На тебе статья висит, Нур! Ты совсем ебанулся?.. — Спасибо за столь прекрасную веру в меня, но я всё же продолжу, — кисло улыбнулся на один бок Сабуров и с новой силой начал закидывать всех аргументами. — В первую очередь, Рус, нам, мужикам, нужно подумать о Юле, а тебе — так вообще в первую очередь. Как бы она к нам троим ни относилась, без тебя она никуда не пойдёт, не захочет, и мы её никак не уговорим. Лучше Лёхи пустошь никто не знает, он там не один раз был, — на этом месте ожидая бурный гнев от командора, Нурлан предупреждающе сверкнул глазами, выставляя вперёд вторую руку, чтобы не перебивал. — Значит, он тоже в числе тех, кто идёт обязательно. Но, зная его расхлябанность, для подстраховки нужен человек, кто тоже видел Долину своими глазами, и это Серёга. Достаточно мотивированно, товарищ командор? В столовой надолго воцарилась тяжёлая, драматичная тишина — у Руслана не было сил уже даже материться и вбивать кулак в столешницу, настолько сложным ему казалось принятие этого решения. Орлов вообще сидел не шелохнувшись, попросту считая себя не то что лишним, а тем, из-за кого в принципе заварилась эта каша, мечтая провалиться сквозь землю в эту же секунду. Потому и молчал, не встревая в диалог. — Достаточно, за исключением одного фактора, — в конце концов отозвался Белый, с силой переплетя пальцы между собой, преодолевая тем самым острое желание разбить нафиг одну из тарелок. — И ты сам его назвал — Лёха. Ему, мягко говоря, всё это очень сильно не понравится. — Поэтому я и попрошу вас об одном одолжении, — Сабуров на несколько мгновений зажмурил глаза, чувствуя себя настоящим предателем, и решительно выпалил: — Его придётся обмануть. Сказать, что лохмотья комплекта, в котором к нам пришёл Серёга, пригодны для использования. И что мы можем уходить отсюда все сразу. Я ему позже сам скажу, что ошибся и так далее, но только тогда, когда менять что-либо будет уже поздно. А пока просто поддержите легенду, прошу вас. Лёша за мной рано или поздно вернётся, я в этом не сомневаюсь, но нужно, чтоб изначально он пошёл с вами и не наделал глупостей. Так что присмотрите за ним, пожалуйста, иначе твои, Рус, слова о том, что меня найдёт патруль, окажутся настоящей правдой. От проницательного в подобных вещах Белого не укрылось, что медик явно продумывал всё до мельчайших подробностей, и, скорей всего, не один день. Командору не нравилось ничего из того, что говорил Нурлан, но во всём этом была такая железобетонная логика, что контраргументов у него не нашлось. — Считаешь Лёху совсем глупым? — не выдержал Орлов, который, неожиданно даже для самого себя, задал вопрос излишне дерзко. — Он не глупый — он просто не всё понимает, — с готовностью парировал Сабуров. — И наша с вами задача — не дать ему что-то сообразить до тех пор, насколько это будет возможно. Он ещё не оклемался толком, и, узнав, что с Юлей совсем беда и надо идти уже, без промедления, он не станет гадать и думать, как мы с вами, — он начнёт действовать. Попрётся ночью на Центральную, чтобы спиздить ещё один ОЗК, на патруль будет нарываться, чтобы попробовать чем-то поживиться у этих отморозков, я не знаю, на что ещё хватит его фантазии. Не на привязи же его держать… Я понимаю, что веду себя как последняя мразь по отношению к нему, что это идёт вразрез со всеми моими принципами, но по-другому я не могу. Потому что это единственный вариант. Разговор затянулся ещё на полчаса — с обсуждением того, что, как, когда и почему. Чувствуя давящую тяжесть в груди, Белый наконец встал с места и отправился курить свою последнюю сигарету — ирония, что он сумел дотянуть её до самого финала нахождения в этой дыре. В голове не укладывалось, что Сабуров, человек, который ещё два с половиной месяца назад не хотел видеть рядом с собой хоть кого-то, закрывался ото всех, сейчас был готов пожертвовать собой ради другого человека. Даже не просто человека — ради такого, как Щербаков. Руслан всегда срать хотел на такую ерунду, как предчувствие и интуиция, но сейчас эти дебильные чувства набатом бились в его голове, намекая об опасности. Нурлана нельзя оставлять здесь одного — но точно так же нельзя оставлять одного пацана, который и так будто всю жидкость из тела через глаза выдавливал, или Лёху, что уж точно в первые же минуты пребывания здесь в одиночку влезет в какую-нибудь задницу, тут медик прав, как никогда. — Оставь мне пару затягов, пожалуйста, — раздался вдруг сбоку низкий голос, отчего Руслан невольно подскочил на месте. От этого человека он мог уже ждать чего угодно: и спокойных, безэмоциональных нотаций, и грубого, безудержного мата, но не такого. — Я в хирургии почти десять лет проработал — было бы странно, если после очередного летального не захотелось бы выпить или покурить. Во взгляде командора, который он поднял на, казалось, до смерти уставшего Сабурова, наверно, всё же прочиталось полное охуевание, раз тот зачем-то решил оправдаться, хотя Белый как раз ни капли не осуждал. Даже наоборот — он жадно втянул в себя ещё немного табачного дыма и без капли сожаления сунул медику оставшиеся полсигареты. — Не в моём стиле, конечно, пихать под нос всякие там нравоучения, — удобнее усевшись на жалобно скрипнувшем столе, когда рядом устроился Нурлан, глухо произнёс командор, — но не далее чем вчера ты что-то заряжал мне про свободу и про то, что Лёха вправе сам принимать решения. И если бы я не знал, что между вами происходит, то решил бы было, что ты тупо переобулся, как трус. Но ты прав: это реально единственное, что остаётся. На твоём месте я поступил бы так же… Точнее, хуй знает, что я сделал бы на твоём месте, но это однозначно мужской поступок. Особенно — ради того, что тебе так дорого. Вдыхая дым медленно, глубоко и ненадолго прикрывая глаза, Сабуров ответил не сразу — напрочь проигнорировав при этом вторую часть сказанного. — Ты ведь тоже уже не тот узколобый дуб, что привёл нас всех на этот завод и командовал нами, как духами сразу после призыва, — Нурлан, может, и захотел в последний момент изобразить ухмылку, но всё равно вышла чуть кривая, но искренняя улыбка. — Так что, Рус, всё закономерно. Вы, главное, выберитесь из Долины нахрен, чтобы всё это было не зря, хорошо? А дальше я уже как-нибудь разберусь. Глядишь, дойду с Лёхой до другого Города без проблем, и снова так же посидим вместе за одним столом. На этих словах медик уже всё-таки печально усмехнулся и, возвращая всё ещё недокуренную сигарету владельцу, быстрым шагом отправился на выход, плотно прикрывая за собой дверь, чтобы не фонило, — на этот раз Белый уже не запаривался становиться на стол около вентиляционного отверстия. В один затяг прикончив папиросу, Руслан дёрганым движением затушил её о край стола и вслух выматерился: кажется, Сабуров не верит, что за ним вернутся. Надеется, в Щербакове по-прежнему не сомневается, но… не верит.***
Вся эта бутафория под официальным названием общего собрания специально для всё ещё недомогающего солдата изрядно действовала Руслану на нервы — спасало, пожалуй, только то, что Орлов, заручившись поддержкой Юли, которую непонятно как уговорил приготовить на всех вкусный ужин, организовал им настоящий пир горой. Дальняя давно уже не знала такого разнообразия всякой еды — и такой суеты, которую наводил Сабуров, пуская фальшивую пыль в глаза каждому до кучи, а Алексею — вдвойне. — Нурик, я не понял, ты хочешь весь завод на плечах унести? — хохотнул Щербаков, сидя возле Ахмедовой, что то и дело кормила чипсами то его, то устроившегося по другую сторону Серёгу, в действительности как заботливая мать болеющих детей. — Попей кофейку с нами, ну правда, заебал уже своими сборами и мельтешением. Белый в очередной раз поймал себя на мысли, что усилием отводит от солдата глаза, вроде тот сможет прочесть в них горькую правду. Несмотря на противные тридцать семь и два и снова дающую о себе знать головную боль, на которую тот в шутку жаловался, чтобы угомонить медика и заставить его правдами и неправдами прекратить наполнять холщовые рюкзаки, Лёха был в приподнятом настроении, с нескрываемой радостью восприняв новость о том, что уже завтра они все дружно выдвигаются в пустошь, и со смешком пообещал, что ради такого дела без лишних напоминаний выпьет все предложенные Нурланом лекарства, даже самые противные. Орлову, которому стало уже намного лучше, удавалось сдержать привычное выражение лица и тоже реагировать на всё это ответными шутками — а вот командору было как никогда не по себе, и, чтобы хоть как-то прогнать это отвратительное чувство, Руслан тоже принялся помогать Сабурову укомплектовывать всё необходимое. — В красной коробке — противошоковые и обезболивающие препараты, в синей — бинты, жгуты и остальное, что может понадобиться при ранениях, — медик показывал Белому, что и куда кладёт, совершенно не реагируя на уговоры Щербакова. Так же, как и сам командор, Нурлан палился своим поведением, и Руслан, по-честному, до сих пор не понимал, как ещё Лёша ни о чём не догадался. Разве только благодаря тому, что Юля, толком ни о чём не догадываясь, мастерски отвлекала его внимание. — Нур, блять, — с раздражением, под которым он старался спрятать откровенное беспокойство, одёрнул медика Руслан, — сбавь обороты. Можно подумать, мы тут охренеть как во всём этом разбираемся. Сабуров поднял хмурое лицо на командора, пытающегося жестом его осадить, давая понять, что тот сам же рушит и без того на соплях держащуюся легенду, и, встретившись с его предупредительным взглядом, тяжело сглотнул. Командор видел: Нурлану, правда, страшно. Оттого он и не может расслабиться, но решение принял твёрдое и отступать точно не собирается. — Нам всё равно, возможно, придётся разделиться, — сухо сказал тот, кладя точно такие же коробки в следующий рюкзак. — И не надо мне вешать лапшу на уши, я знаю, что одним из первых пунктов, которым учат военных, является оказание медицинской помощи самому себе, потому что выполнение боевой задачи никто не отменял, будь ты хоть трижды ранен. Так что, как впаять иглу в свою вену или как перетянуть жгутом кровоточащую конечность, ты прекрасно знаешь и без моих подсказок. — А без них и обойдётся, — весело отозвался вдруг Щербаков, прожёвывая очередную чипсину, отчего трое парней синхронно напряглись в непонимании. — Нурик, ты, конечно, медик от бога, но твоя помощь нам точно не понадобится — только так себя и нужно настраивать. Я даже обещаю для этого не творить особо хуйни и вести себя хорошо. Донельзя серьёзный до этого Сабуров невольно растянул губы в улыбке и покачал головой, впервые, кажется, за последние несколько часов посмотрев на Лёшу в упор. — Не пизди, — тоже не скрывая смех, не выдержал командор и сразу же перевёл взгляд на Нурлана, без слов говоря ему: «Я проконтролирую, будь уверен». Так прошёл последний совместный вечер в стенах старого завода — в сумбурной беседе, с напускными шутками и фальшивыми, натянутыми улыбками, которые Белый, привыкший, что на войне никто не бросает своих товарищей, уже никогда не сможет себе простить. В какой-то момент, когда весь этот цирк стало слушать совсем тяжело, и Юля наконец встала с места, чтобы унести в бытовку сколотые тарелки и чашки, что завтра и никогда им уже не понадобятся, Руслан подорвался в её сторону и поплёлся за девушкой, придерживая все двери и попутно забирая у неё часть посуды. Мыть всё это казалось даже как-то глупо, всё равно никто из выживших не доберётся до этих мест, можно было просто скинуть всё в одну кучу и забыть навсегда, но командор методично споласкивал каждый прибор и клал его на ближайшую тряпку, намеренно отвлекаясь от поганых размышлений о том, что завтра в Долину уйдут только четверо. Он даже не сразу заметил, как Юля прижалась к нему сзади, обнимая руками поперёк груди и утыкаясь лбом в затылок, и полушёпотом впервые сама попросила остаться этой грядущей ночью у неё. Казалось, его утренняя просьба вернуться в прежнюю себя пусть не ради него, а хотя бы для того, чтобы он помог ей, дошла до Ахмедовой сквозь все преграды и помехи — она смотрела на Руслана абсолютно ясными и полными искренних чувств глазами, и он, наспех вытерев мокрые ладони и ловко подхватив её на руки, скомканно, но так же искренне пообещал, что останется с ней не только этой ночью. В мастерской по-прежнему ярко горели две керосинки, генератор приятно отдавал теплом по полу, а каждый инструмент и предмет для починки чего угодно в этом здании знал своё место — только всё это уже завтра станет абсолютно бессмысленным и никому не нужным. Всё это придётся оставить здесь точно так же, как и оставить здесь прежних себя — людей, которые уже никогда не смогут вытравить из себя весь ужас произошедшего и откатиться назад, к своим прошлым убеждениям, привычкам и принципам. Ещё совсем недавно Руслан вёл праздный образ жизни беспечного бабника и уже почти смирился с тем, что Юля навеки будет для него чем-то далёким и недостижимым, а сейчас он может вот так легко взять и поцеловать её, снять с неё лишнее и позволить себе многое. Даже ловя себя на мысли, что секс в его жизни бывал и покруче, то, что рождалось между ним и Ахмедовой здесь и сейчас, он ощущал чем-то совсем иным. Сегодня хотелось сделать всё неспешно, как-то даже медленно, что шло вразрез с его темпераментом, но Руслан компенсировал это смелыми поцелуями, куда только мог попасть, тихим шёпотом о том, что он никогда и никому ещё не говорил, и в принципе не мечтал, что когда-либо скажет об этом Юле, глубокими и проникновенными движениями, касаниями, не знающими стыда, и даже сумбурным признанием в чём-то, что Белый не понял и сам, которое было произнесено за секунду до пика настолько еле слышно, что до ушей Ахмедовой, возможно, и не долетело. Наверно, это люди и называют любовью — тем самым главным в этом мире словом, от которого Руслан больше уже не хотел бежать, как от огня. — Так страшно, если честно, — полушёпотом призналась Юля, когда всё закончилось, глядя на треснутый грязный потолок мастерской. — А тебе? — Немного, — Белому хотелось быть сильным в её глазах, но и соврать о своих переживаниях он не смог, не с этим человеком, поэтому сказал что-то более нейтральное. — Кому охота идти в неизвестность, стараясь не сдохнуть. — А если у нас не получится? Если мы банально не дойдём? Нам что, придётся возвращаться назад, сюда? — Ахмедова чувствовала, как тяжёлая рука гладила её по тёмным волосам, это успокаивало, но всё равно не избавляло от приходящих мрачных мыслей. — Главное, чтобы в пути ничего не произошло с тобой, — прямо ответил командор. — Обо всём остальном ты даже не думай. Я сказал, что спасу тебя, и ради этого я сделаю всё. — Но ты даже понятия не имеешь, что может случиться там, — закусив губу и запрокидывая назад голову, чтобы встретиться с его взглядом, возразила Юля. — Мы совсем не знаем, чего нам ждать и к чему быть готовыми. — Не знаем, — кивнув, согласился Белый, мимолётно коснувшись её лба губами. — Зато знаем другое — что стоит у каждого из нас на кону. У меня это ты. И похер на остальное. Спи, малышка, завтра нам предстоит очень тяжёлый день. Ахмедова ничего не ответила и послушно закрыла глаза, почему-то сейчас, под боком тёплого тела, проваливаясь в сон почти мгновенно. Тусклый свет окон Дальней окончательно погас спустя полчаса — морочная ночь опустилась на пустошь и окутала пыльные, старые заводские стены кромешным чёрным полотном. Последняя ночь в заточении.