Червивое яблочко

      Я смотрю в его золотые глаза и вижу в них голод. Твёрдые пальцы холодят даже через шёлк ночной рубашки. Они касаются моих бёдер легко и бережно. Его губы… Желанные, яркие и пухлые, словно у девушки, приближаются к моей шее, и я покорно склоняю голову, давая их холоду напиться жаром моей кожи.       — Эдвард, я люблю тебя. Мне не страшно. Правда. Сделай это… Я хочу стать твоей.       Последние слова — мольба, заканчивающаяся стоном. Он не слышит моих мыслей, и я оглашаю их вслух. Буквально кричу. Я жажду момента, когда твёрдость его кожи на моей шее сменится остротой клыков. Его яд, чёрный и тягучий, как жидкая смола, потечёт по венам последним жаром, и я наконец стану…       — Давай, любимый, — молю я, изгибаясь и ощущая куда больше твёрдостей на его теле, чем обычно. — Я готова!       И это правда. Я готова! Уже давно. И знаю, что этой ночью он не устоит. Лунная соната играет с дорогущей виниловой пластинки, наполняя комнату дивными звуками, так милыми алмазному сердцу моего любимого. Игла проигрывателя скользит по невидимой глазу дорожке острым языком, к сокровенным впадинкам, хранящим сладкую тайну. Она такая же острая, как булавка, припрятанная в ленте, завязанной на моих волосах. Один укол. Алая капелька, словно аромат дорогих духов, и он будет моим. А я буду его. Он будет моим Адамом, а я Евой, что принесла ему плод запретного древа познания.       Он целует меня над бьющейся венкой. Сейчас! Всего лишь укол, немного боли — и целая вечность в подарок.       А этот сукин сын сбежал. Опять. Отпрянул, словно его током шибанули, и разбил мою любимую вазочку. Он всегда что-нибудь бьёт. Или гнёт. А потом выпрыгивает в окно и появляется лишь через пару дней на занятиях. Смущённый. Нерешительный. Словно и правда семнадцатилетний мальчишка. А ведь по сути он куда старше моего прадедушки! Проклятье, если всё то поколение было таким манерным и робким, я удивляюсь, как вообще прадедушка с прабабушкой играючи сделали двенадцать детей. Хотя… возможно, мне достался бракованный экземпляр.       Удостоверившись, что Эдвард не вернётся, я срываю с себя ненавистную шёлковую сорочку с нелепыми витражными рюшечками и надеваю удобную растянутую рубаху Чарли, едва прикрывающую мой гладенький задок. Я наклоняюсь, чтобы наконец положить конец мучениям чёртовой пластинки. Швырнула бы этот кусок винила вслед за ночнушкой в угол, но взяла его и проигрыватель в аренду и мне банально жалко двадцать баксов залога.       Вазу тоже жалко. Хоть купила я её за 10-ку и лишь для того, чтобы спрятать Диего от мисс Петтингрин, когда мы встретились с ней в узких коридорах того магазинчика для взрослых.       — А я ошиблась отделом, — смешно смущаясь, прошепчет историчка, увидев меня.       — А я покупаю подарок для бабули, — отвечаю я, и крашеная блондинка лишь открывает пухлый ротик. — День смеха, — уточняю я, показывая высокую вазочку в форме обнажённого мужского торса.       — А-а-а, — овцой блеет учительница. — Очень смешно, мисс Свон. У вас отменный вкус.       — Спасибо, мисс Петтингрю, у вас тоже.       Учительница спешно убирает руки от «Майкла Кларка Дункана» и, что-то мямля, скрывается из вида.       В тот день я заплатила только за вазу, к слову. Впрочем, это не первый раз, когда я крала вещи из магазина. Как-никак я дочка местного шерифа.       Всё же у того, что Эдвард не может читать мои мысли, тоже есть свои преимущества. Я поднимаюсь, чтобы убрать осколки. Хорошая была ваза. Твёрдые кубики смуглого фарфорового пресса идеально подходили к образу Диего и часто помогали мне настроиться на нужный лад. Прощайте, мистер безголовый. Я буду скучать. Правда.       И вот осколки собраны и готовы отправиться на помойку вместе с моими надеждами обрести бессмертие раньше возрастных морщин. Проклятье! Хочется покурить, но у Чарли и его друга Билли Блэка буквально собачий нюх на травку. В прошлый раз пришлось оправдываться тем, что сидела на дополнительных у мисс Петтингрин рядом с укурком Мэйзом. И хоть они мне поверили, но продавать мне косяки Мэйз с тех пор отказался категорически.       Как же иногда бесит Чарли. Но как объяснить ему, что перед шагом в вечность хочется попробовать как можно больше, чтобы не жалеть об упущенных возможностях грядущими столетиями «нежизни» рядом с возлюбленным.       Я подхожу к окну и вдыхаю прохладный ночной воздух. Вслушиваясь в уханье сов и далёкое поскуливание шакалов.       «Кажется, не у всех в радиусе пары миль сегодня грандиозный облом», — с усмешкой думаю я, закрывая окно на защёлку и плотнее задергивая шторы. Конечно Эдвард уже удрал в свой вуайеристический особняк, но рисковать я не хочу. Парню родом из начала прошлого века мой способ борьбы со стрессом может показаться несколько радикальным.       Теперь надо обезопаситься от Чарли и закрыть дверь. Не хочу, чтобы шериф раскрыл дело о таинственной пропаже «папкиной майки». И не то чтобы мне было приятно идти на этот шаг, но рубашки Эдварда такие шёлковые, как и купленная на барахолке ночнушка. А шёлк я не люблю. А если буду спать в своей удобной пижамке, то что я за девушка в отношениях. Меня даже посетила отчаянная мысль попросить майку у Джейкоба, но от него странно пахнет в последнее время. Разит даже. Уверена, даже двойная капсула с «ариэлем» не перебьёт этот запах.       Я открываю тумбочку с нижним бельём и, сдвинув стопки трусиков, извлекаю на свет своего милого тайного друга.       — Ну привет, Диего Рамос. Что же, сегодня я опять только твоя, — провозглашаю я, проверяя заряд батареек.       Часом позже, выбрасывая в бак пакет с осколками вазочки и батарейками, я ощущаю себя опустошённой. Ночь дышит в лицо холодным ветерком и неизменной сыростью, но мне так же душно, как в середине лета в Фениксе. Эдвард говорит, что его дар — это проклятие. А в это время, за его спиной, вся его блистательная родня, не особо скрываясь, наслаждается своим состоянием. Причём так явно, что мне это кажется откровенной издёвкой.       Они словно богатеи, которые, поглощая свежую устрицу, политую лимонным соком, сокрушаются, что жизнь в достатке куда горче, чем жизнь в бедности. Ребята, вы просто забыли, каково это грызть сухую хлебную корку! Да у вас харя блестит от хорошей жизни как от жира! Страдальцы хуевы!       Невольно я сплюнула и обхватила себя руками. Эдвард, оберегающий меня от вступления в элитный круг сияющих кровососов, напоминает не рыцаря, а мордоворота на фейсконтроле, который разворачивает на пороге модного клуба, показывая, что я не достойна. Но разве скажешь ему…       Для него я тайна и загадка, вот и бегает за мной, когда не бегает от меня. Хочется что-то пнуть. С моей неловкостью футболист из меня так се, но я бы рискнула, направив мяч в ближайшее соседское окно!       У лужайки соседей я и заметила что-то круглое и тёмное. Но лишь приблизившись, поняла, что это яблоко, а не бейсбольный мяч.       Красное и идеально круглое, оно лежало на обочине, а размытый свет фонарей отражался на гладкой корке бликом. «Пнуть или швырнуть?» — решаю я, приложив палец к губам. Ногой я наверняка или промахнусь, или пну недостаточно сильно, чтобы попасть в окно. Приходится наклониться и поднять снаряд. Хорошее яблочко, думаю я, замахиваясь. Отчего выкинули-то?       Кожура холодная и гладкая, как кожа Эдварда… Хотя, как не смешно, мне всегда нравились парни… посмуглее и горячее. Но никто из них не мог предложить мне бессмертие, а не просто пятнадцать сантиметров выпирающей плоти.       На ночном небе Форкса в кои-то веки видны звёзды в рваные прорехи облаков. Одна из них, сорвавшись, летит вниз, подобно моим надеждам обрести вечную молодость.       — Хочу заполучить в руки настоящего брутального вампира, который обратит меня, не переминая коровье вымя, — невольно шепчут губы.       И это правда!