***
Дело заключалось в том, что мне надо было возвращаться в свою комнату как можно быстрее. Надо было найти и спрятать пиджак, а то Билл с утренней проверкой обнаружил бы мою пропажу довольно быстро. Однако выбраться из плена чужих теплых объятий казалось чем-то невыносимо сложным… Время неумолимо, как песок сквозь пальцы — крупица за крупицей, секунда за секундой — уходило в небытие, исчезало в прошлом, оставляя после себя лишь горькое послевкусие. Серьезно, никогда в жизни так остро не ощущал, как все же до ужаса быстро оно утекает, покидая нас. Майкл мирно спал, прижавшись ко мне. Его дыхание скользило вдоль ворота рубашки, щекоча голую кожу. Я так и не снял одежду почему-то. Единственное, что смог позволить себе прошлой ночью так это целовать его, гладить там, где он сам попросит. И даже так каждое ласковое прикосновение, каждое слово, что исходило от меня к нему, казались ядом и скверной. Не получалось отпустить ситуацию, позволить себе зайти дальше. К тому же я ведь видел, как он был пьян и трогательно неопытен. Да я, пожалуй, рад, что не переспал с ним. Так вот. Обычно мне не нравятся объятия во сне. Уж слишком неудобно. Только в фильмах и мечтах они выглядят привлекательно, а на деле — затекшие конечности и гадкие липкие ладони. Но тем утром я искренне наслаждался происходящим, честно. Мне нравилось служить ему подушкой, нравилась тяжесть его тела и аура мягкого тепла, исходящего от смуглой кожи. И особенно радостно было от того, что спустя несколько дней бессонниц, о которых мне рассказал Майкл, он смог нормально заснуть без таблеток. Благодаря мне или вину… не так важно на самом деле. Вспомнив рожу Билла, перевел взгляд от умиротворенного лица Майкла на настенные часы. Тяжелый вздох сам вырвался наружу. Все же как обидно и непозволительно быстро наступило утро! Решил попробовать осторожно встать с кровати. Однако, как только двинулся, Майкл открыл глаза и, почувствовав, что я сбегаю, сильнее сжал мою ладонь, переплетая наши пальцы вместе. Почувствовал себя в тот момент до странного виноватым. За то что разбудил, за то, что хотел оставить одного без предупреждения. — Ты куда? — слегка хриплым после сна голосом спросил он и постарался увлечь меня обратно на мягкие подушки. Честно сказать, я не сильно сопротивлялся. — Думал, что вы еще спите, — зачем-то игриво приподнял его подбородок, будто желая подразнить, хоть это и было совсем не так. — Притворялся, — Майкл коротко зевнул, ловко уворачиваясь от надоедливого прикосновения. Устраиваясь рядом, он довольно улыбнулся, потому что я, видимо, опять смущенно покраснел от собственных мыслей. Тридцать три года мужику, какой кошмар. Ведет себя как порядочная девственница. Поддаваясь мимолетному желанию, я все же наклонился и поцеловал Майкла куда-то в уголок губ. Затем отстранился, вновь предприняв безуспешную попытку встать с кровати. Откуда в тщедушном тельце артиста было столько силы одному богу известно. — Извините, но мне надо идти. — Я не пущу. — Ребята из охраны могут что-нибудь заподозрить, если не вернусь вовремя. На Майкла мое заявление, видимо, не произвело должного эффекта. Он вновь сладко зевнул и каким-то образом умудрился за пару секунд окончательно подмять меня под себя, обрубая любые шансы на побег. Ловко устроился сверху, будто это было привычным делом. — Пожалуйста, задержитесь еще ненадолго, уважаемый водитель, — прошептал он, наклоняясь и целуя меня куда-то за ухом: — Знаете… за каждый поцелуй я буду платить вам двадцать долларов. Наличными. Они лежат в шкафу под носками. Почувствовал, как сухие ото сна губы коснулись моего подбородка, затем щеки, другой, мимоходом спускаясь к чувствительной шее. — Не делайте из меня проститутку, — рассмеялся, потому что уж движения были слишком шустрые и щекотные. Я не поспевал уворачиваться. — Что ты, Берти?! — удивленно воскликнул Майкл и немного отстранился: — Какая еще проститутка? Как минимум элитная эскортница. С такими-то сильными руками и щетиной. Он сам поднес мою ладонь к своему лицу, приникая тут же к ней щекой, несуразно ластясь, будто подстраиваясь под искусственные поглаживания. Честно, мне казалось, что крышу может снести в любой момент. Я бы не сказал, что он делает все это, чтобы соблазнить, спровоцировать меня. Уж больно много ребячества и неряшливости было во всем этом. Хотя опять же черт знает. Тяжесть чужих бедер приятно давила на напряженный живот, мне хотелось сжать их, заставляя наконец опуститься чуть ниже… Однако вдруг зазвонил телефон. Майкл, словно опомнившись, встрепенулся и, вставая с кровати, посильнее запахнулся в халат. Телефон почему-то валялся где-то на полу под грудой бумаг, исписанных вдоль и поперек косыми широкими строчками. То ли стихи, то ли тексты песен. Хотя не знаю в чем принципиальная разница. — Да, — тихо проговорил Майкл: — Сколько? Во что ты на этот раз влез? После непродолжительной паузы, артист болезненно нахмурился. Видимо, ответ его не обрадовал. На самом деле разговор практически на этом и закончился. Майкл еще недолго отвечал: «Да» или «Нет», а в конце «Мне надо подумать. Перезвоню позже». Я в это время, подгоняемый любопытством, раскопал в бумагах членораздельный текст. Кажется, действительно неизданная еще песня. Было что-то вроде:«Я хочу лежать рядом с тобой целую вечность, Сегодня вечером ты выглядишь прекрасно. У тебя удивительные глаза И нежные губы… Многие не понимают меня, А это потому, что они меня совсем не знают. Я всего лишь хочу дотронуться до тебя И обнять».
— Что-то интересное? — внезапно спросил Майкл, оказавшись неожиданно близко за спиной. Поднимая кучку тетрадных листов, он не глядя запихнул их в тумбочку. Там уже свободного места не оставалось совсем. — Вы сами что ли пишите? — Большинство песен, да. А ты как полагал? — изогнув правую бровь, он забрал из моих рук листок, пробежался глазами по тексту, а затем вдруг смущенно покраснел. — Думал, что стихи и музыку разные люди пишут. А у вас то и другое, да еще и поете, танцуете. Лично у меня из талантов лишь то, что умею чисто разделывать форель в три разреза. Майкл хмыкнул: — Вот, а этого мне не дано… Ты вообще что-нибудь узнавал обо мне, перед тем как прийти сюда на работу? — Ну так. Немного, — соврал, вспоминая лишь заголовки газет в Волмарте, которыми ограничивалось мое познание в сфере шоу-бизнеса: — А с какого возраста пишите? — перевел тему неизящно и слишком очевидно, но Майкл ответил. — Лет с восьми или девяти, — он неопределенно пожал плечами, а после, будто испугавшись, растерянно оглядел комнату. — Что-то случилось? — Нет, просто… — он тяжело вздохнул, затем как-то нервно улыбнулся: — Хотя на самом деле случилось. Как же мне надоело... Позвонить, попросить полмиллиона и возмущаться, что я смею сомневаться в очередном гениальном проекте. «Если бы не я, ты не стал бы тем, кто ты есть сейчас». Майкл так смешно и узнаваемо спародировал отца, точно имитируя его низкий хриплый голос и тембр, что я не сдержал улыбку. — И вы действительно перезвоните ему? — Нет, — Майкл резко качнул головой, отчего несколько прядей выбились из свободного хвостика и картинно спали на лоб. — Вы такой неблагодарный ребенок, — сказал в шутку, стараясь отвлечь. Подошел ближе, обнимая за костистые плечи. Без обуви Майкл казался на пару сантиметров ниже обычного, это почему-то меня умилило. — Я знаю. В серьезном задумчивом голосе не было ни капли нужной иронии или ответного подыгрывания. От этого стало неловко и как-то грустно.***
Мы вместе спустились вниз. Майкл уверил, что в этом нет ничего необычного, а мне оставалось лишь надеяться, что Билл еще спит. В утренних лучах солнца большой дом казался необжитым и совсем пустым. Похоже, певец действительно лишь совсем недавно съехал от семьи и только начинал свой личный путь… Дорогой паркет приветливо сверкал холодом, а кондиционеры под потолком начинали разгонять зачахший за ночь воздух. Слышалось, как внизу, на кухне, громко гремит тарелками старая кухарка. Ей было лет двести, честно говорю. По крайней мере, такого количества морщин на лице человека еще никогда не видел. Но даже несмотря на плохое зрение и так себе слух, она умудрялась готовить настоящие кулинарные шедевры. А это было ужасно сложно сделать, учитывая, что Майкл вегетарианец, не любящий ни макароны, ни овощи. И ладно, если бы только это. Проблема была в том, что и ел он от силы, похоже, раз в день. Как умудрялся выживать и работать вовсе не знаю. Раньше я не замечал, насколько он истощен. Однако той ночью, когда пожирал взглядом треугольный вырез, клянусь, разглядел, как сквозь кожу бьется сердце. Не знаю, что должен был чувствовать по этому поводу. Стоило ли мне попробовать повлиять на Майкла? Он казался до жути упрямым. К тому же когда молод, наверное, кажется, что все препятствия и невзгоды обойдут стороной. Лично мое главное препятствие на тот момент поджидало меня на лестничном пролете. Билл то недовольным, слегка растерянным взглядом сверлил меня, то украдкой поглядывал на Майкла, который уже успел плотно накраситься и переодеться. — Мистер Джексон, что-нибудь произошло? Зачем вам понадобился Альберт? — спросил он, удивительно нереалистично изображая учтивую обеспокоенную интонацию. Аж рассмеяться приспичило. Хотя, возможно, это было заметно только мне. — Просто захотелось с кем-нибудь поговорить. На авторитетном месте Майкла я бы сказал старику: «Не твое собачье дело», однако артист всегда был почему-то предельно вежлив, порой в ущерб себе. Уже несколько раз замечал. Даже по интервью, что крутят по телевизору.«Вам не кажется, что своим внешним видом вы привлекаете внимание прессы? То, как вы одеваетесь, выглядите, провоцирует людей». «Нет, это не так. Мне ведь, возможно, просто нравится так одеваться…»
В подтверждение слов Майкла кивнул, вдруг замечая до боли знакомый пиджак, что держал в руке Билл… Все-таки нашел его подлец, не поленился копаться в чужом шкафу. — Эб, не раскидывай по коридору вещи, — слащаво улыбнувшись, он протянул мне эту гадкую одежду, напичканную аппаратурой. Как только я дотронулся до ткани, действительно возникли ощущения, словно глубоко в мышцы проникли извивающиеся пиявки-паразиты: — Все-таки она принадлежит не тебе. Почти не сломанной дрожью рукой натянул пиджак на плечи. Сидел как влитой, ощущался как вторая кожа. — Сегодня можно не готовить завтрак и обед, — вдруг проговорил Майкл: — Я и Берти поедем кататься по городу. Билл растерянно заморгал. Если честно, я был удивлен не меньше. — Это ведь опасно. Мне придется сообщить вашему отцу. — Билл, — холодно сказал Майкл. Мне нравилось, когда он так разговаривал: — Ты давно уже работаешь на меня, а не на него. Или я о чем-то не знаю? Подгони машину к задней двери. Поедем с конца улицы. Это он уже проговорил, спустившись к выходу и замерев на пороге. Затем оглянулся на меня, будто спрашивая: «Почему ты остался стоять на месте?» А я в этот момент был просто поглощен внезапно возникшей мыслью. Я вдруг понял, почему Билл решился на столь опасную авантюру. Ведь когда есть определенный заказчик и ходы отступления, не так страшно, да?***
Широкие пыльные улицы, сигналящие машины и магазины проносились вихрем за тонированным стеклом. Хлипкие пальмы росли по всей обочине, словно желая встретить каждого местного водителя, приветственным кивком широких листьев. Не очень люблю весну в этих местах. Становится уже в начале мая совсем невыносимо жарко. Однако в тот день повезло. Прохлада ощущалась влажным ветром, доносящимся со стороны Тихого океана. Сколько же раз за свои плавания я убеждался, что этот океан совсем не тихий? Именно там бродили самые высокие волны, которые когда-либо видел человек, а по утрам корма сильно замыливалась цепкой густой пеной, напоминающей настоящий снег. Однако все это ерунда. Впервые за долгое время вовсе не хотелось думать и мечтать о водном просторе. Для успокоения мне было достаточно повернуть немного голову и посмотреть на рядом сидящего Майкла. Он был в солнцезащитных очках, с кепкой на пол лица. Конспирация так себе. Уж больно узнаваемые черты у него. Но в движущейся тонированной машине подойдет. Он посмотрел в мою сторону и о чем-то спросил. Я прослушал, потому что заторможенно соображал, как стоит вести диалог. Чертов пиджак было бесполезно прятать где-нибудь на сидениях — все равно слышно, запишется. Надо отдать Биллу должное, проводил он нас до самых ворот. Там еще такая толпа людей стояла… Я растерялся, а Майкл спокойно помахал рукой из окна, словно ничего более привычного и не может быть на свете, чем орущие, бьющиеся в экстазе люди. Пришлось на первых порах ехать очень быстро, ведь за машиной бежали, стараясь вырвать ручки двери или выбить окна. Безумие какое-то. Однако для Майкла это, похоже, обыденность. — Что вы сказали? — переспросил, когда певец начал нервно пощелкивать пальцами. Кажется, ему стало неловко со мной наедине. Все же теперь это воспринималось как будто свидание. Словно выехав за пределы дома, он потерял защитный панцирь. — Поинтересовался, о чем ты задумался, — несмело произнес Майкл, смотря то ли на меня, то ли на блестящий искрами залив Санта-Моники. В этих очках и не разберешь особо. — Думал о том, что вы редко появляетесь на публике без очков, — сморозил какую-то глупость, тут же от досады впиваясь пальцами в руль. Мне хотелось поскорее остановиться где-нибудь. Так, чтобы у меня была возможность незаметно убрать пиджак в багажник. — Да, — Майкл кивнул, откидывая капюшон. Мы выехали уже почти к самой воде. Там, где уже одни пустыри и галдящие чайки: — Мне некомфортно без них обычно. — Почему же? Я видел какое-то награждение. Зал, все дела, а вы только на секунду и приподняли их «для девочек на балконе». — Все-таки что-то ты да знаешь обо мне, — усмехнулся Майкл, отпивая немного воды из бутылки. — Это крутили повсюду. Хочешь или не хочешь, все равно узнаешь, — протянул руку, случайно, а может и нет, натыкаясь ладонью на чужое бедро. Ведь мне ужасно хотелось дотронуться до Майкла, ощутить, что он и впрямь рядом со мной, никуда не исчезнет. — Глаза — отражение души, или как говорится, — прошептал он, нерешительно дотрагиваясь тоже до моих пальцев. Просто невесомо провел по ним, а мне уже казалось, что я таю: — Не хочу, чтобы в мою душу заглядывали. Там слишком, — почему-то прервался, делая тяжелый вздох, будто решая продолжать ли: — Слишком много боли и того, что… я не хочу, чтобы кто-то видел, потому что мне страшно. — Я понимаю вас, — перебил. Не хотелось, чтобы Майкл сказал что-нибудь очень личное под запись. Хоть я и был уверен, что у меня получится уничтожить или переписать её, страх все равно сковывал сердце: — Я понимаю… Зачем-то повторил. Продолжая смотреть на дорогу, поднес его хрупкую кисть к своему лицу, осторожно целуя острую выпирающую косточку. На ней тоже восседало одно из этих мертвенно-белых пятнышек. — Побрейся, пожалуйста, после. Я ведь действительно ужасно боюсь щекотки.