Влюбиться в обоих за три дня

Последний эпилог. Год спустя. — Переставай подравнивать бороду, — Амир только что пришёл с работы и отвёл Озгюра в сторону, пока Орэль накрывал на стол. Их маленький сынишка-омега сопел рядом в коляске, и папа-омега поглядывал в люльку, чтобы крикун не проснулся и не испортил им ужин — единственную совместную трапезу за день. — Ещё чего! — ответил обиженно актёр. — Она быстро отрастает и так я сразу же становлюсь похожим на террориста! А у меня сьёмки в Гардалии через месяц. — Вот это мне и надо. — Что «это»? — не понял Озгюр. — Мне нужна твоя помощь как актёра. У нас в тюрьме уже три года «отдыхает» самый известный во всем мире террорист-взрыватель Кутейб Джалиль. Но он так до сих пор и выдал нам адрес своего склада взрывчатки. Любой новый его приемник может взорвать с этим запасом половину планеты, — Амир пытался рассказывать как можно быстрее, чтобы Орэль не успел услышать и не пришёл выяснять, а в чём собственно дело. — А я при чём? — Озгюр почувствовал неприятности, но не мог понять, какие именно. — Будешь «подсадной уткой», посидишь с ним в камере пару дней, выпытаешь у него адрес склада и нам расскажешь. — У вас же был тот омега, который читал мысли преступников. Ты сам мне рассказывал, он не может помочь тебе и «прочитать» этого Джалиля? — Нет, он опять беременный, уже в пятый раз, лежит на сохранении в больнице. Мог бы для начала «читать» своего супруга, и не залетать как часы каждые два года… — А это не опасно? — Озгюр вспомнил плен в Мурнии, тогда у Даиша почти получилось убить его. — Он тебя в жизни не раскусит! Ты — прекрасный актёр, это раз, говоришь по-мурнийски, это два, легенду тебе я сам готовил, это три. Мы всегда будем на связи, днём и ночью. Везде камеры, да и драться, если что, ты умеешь! — агент оглядел накаченного актёра, метр восемьдесят пять, сорок шестой размер ноги, пятьдесят шестой размер костюма, альфа, который по большей части играл в сериалах полицейских или спортсменов. — Ладно, я согласен, — Озгюр знал, что риск будет минимальным, иначе любимый и любящий супруг ни за что в жизни такое бы не предложил, — но ты за это снимешься со мной в рекламе йогурта, — два альфы всё время соперничали в браке, но как-то весело и по-доброму. — Ни за что на свете! — довольно отрапортовал Амир, — Мне нельзя светиться на голубых экранах! Вечно ты ставишь свои условия… — В гриме тебя никто не узнает, обещаю тебе, — альфа хитро улыбнулся, — или пусть Орэль твоего Джалиля разговорит. Это же совершенно безопасно, а у тебя есть ещё один муж… — Безопасно для тебя, а не для Орэля. Ладно, но я хочу убедиться, что меня в рекламе невозможно будет узнать. — Сам увидишь, тебе в лицо и смотреть никто не станет, только на йогурт, — Озгюр продолжал хитро улыбаться. Через две недели Амир рассказывал свой план начальнику тюрьмы: — Мой супруг, мариб из Мурнии, отличный актёр, Джалиль в жизни его не раскусит. Озгюр скажет, что его выбрали исполнить предназначение Аллаха и взорвать центральный Дом искусств в день Независимости, когда всё правительство там соберётся на праздничный концерт. Джалиль не устоит против искушения взорвать всё правительство Сарагона за один раз, руководя своим приемником из тюрьмы. — Но такой концерт даже не планируется… — Да, но и Джалиль об этом не знает… — Нет! Я против! Неизвестно, получится ли разговорить Кутейба, а риск очень велик! — начальник тюрьмы не говорил этого вслух, но больше всего боялся гнева самого начальника отдела разведки Цхинвала, если с его любимым супругом, известным на весь мир актёром, что-то случится… — Вы только взгляните на него, пожалуйста! — Амир улыбнулся, вспоминая количество грима на Озгюре, — Он выглядит настоящим террористом, — Амир вспомнил, как еле-еле уговорил супруга обрить голову, чтобы выглядеть настоящим марибом-террористом, учитывая отросшую черную нечёсаную бороду. — Не может быть и речи! — начальник тюрьмы встал, подошел к двери и открыл её, пытаясь максимально вежливо выпроводить Амира из своего кабинета. В это время по коридору двое охранников вели заключенного, закованного в наручники. Огромный альфа брыкался, грязно ругался на мурнийском, пытаясь ударить своих конвоиров ногами, и, брызгая слюной, клялся своей жизнью, убить всех сарагонцев на свете. От заключенного воняло потом, его одежда пропахла мочой и другими испражнениями, будто он жил в ней как минимум полгода без душа. — Вот, Амир, взгляните-ка, какой у нас контингент! — начальник тюрьмы показал головой на заключенного, — И вот с такими людьми нам приходится работать! Ваш супруг здесь совсем не впишется! — Вы уверены? — весело поинтересовался Амир, — Разрешите представить вам моего мужа: Озгюр Атасой, — и Амир указал на грязного альфу в наручниках. Тот мгновенно остановился, перестал орать и плеваться, и театрально поклонился, явно рассчитывая на аплодисменты. Амир и зааплодировал. Начальник тюрьмы замер и пораженно спросил: — Это и есть ваш красавчик супруг? — Он самый, Озгюр Атасой, собственной персоной, — конвоиры тоже пораженно замерли, они и не догадывались, что перед ними актёр. Им привезли преступника в полицейской машине, передали документы и ничего так и не объяснили. Один из них, по-тихому вдаривший наглому марибу кулаком в живот по дороге из машины, вообще посерел прямо на глазах. — Всё в порядке, я тебя первым лягнул ногой, так что мы квиты, — ответил Озгюр спокойно на сарагонском. — Но это не я был при этом в наручниках, — тихо сказал конвоир. — Всё нормально, у меня там сильный пресс, — продолжил Озгюр, подмигивая надзирателю. Под молчаливый кивок начальника тюрьмы Озгюр продолжил представления и был отправлен прямиком в камеру к Кутейбу Джалилю. — Это Хасан Абдухалиль, он ждёт приговора и смертной казни, побудет пока твоим сокамерником, — надзиратель толкнул Озгюра в камеру к Кутейбу, — просто его камера ещё не готова, там блевоту вытереть надо бы да и говно убрать. Так что он пару часов посидит с тобой, извини, некуда его девать. Кутейб даже голову не повернул в сторону незваного гостя. — У меня мало времени, на праздные разговоры, — начал Озгюр, как только охранники удалились, — ты же моё имя раньше слышал, теперь имамы выбрали меня твоим преемником и на ближайший вторник назначен день твоего поминовения. — Я ещё жив, — буркнул Кутейб, не поворачивая головы. — Вот именно! Я должен исполнить предназначение Аллаха и взорвать центральный Дом искусств Сарагона в день его Независимости, когда всё правительство там соберётся на праздничный концерт. Потом мы возьмём ответственность за этот взрыв на себя и именно тебя решили назвать идейным вдохновителем этого грандиозного события! — Озгюр говорил на мурнийском, родном языке Кутейба. — Тогда я тебе зачем? Вы уже всё решили заранее… — Не всё, у нас нет местоположения твоего склада с запасом взрывчатки. А чём тогда этих соплежуев взрывать? — спросил Озгюр на полном серьёзе. — Почему я должен тебе верить? — ответил вопросом на вопрос подозрительный сам по себе Кутэйб. — Я знаю ваш старый пароль и отзыв для своих, — один из приспешников Кутейба был рад поделиться этой информацией в надежде скосить себе срок за преступления. Озгюр назвал и то, и другое. — А новый? — поинтересовался Джалиль. — Я знаю и новый, но его ты не знаешь, — Озгюр говорил смело, так как его готовил сам Амир и все вопросы, и уловки были обговорены заранее. — Какие ещё доказательства ты можешь мне предоставить? — Кутейб был очень подозрительным. — Могу рассказать про Даиш, я начинал с ними, но потом разочаровался в их движении. — Я тоже начинал в Даише, — удивился Джалиль, точно, как и предсказывал Амир. — Кто был твоим наставником? Озгюр ответил, он прекрасно подготовился и знал все имена, даты и явки, хоть сейчас сдавай экзамен по истории Даиша. — Мне надо подумать… — Думай, конечно, но не забывай, что мне пришлось много чего сделать, чтобы попасть к тебе в одиночку хотя бы на пару часов. — А как ты собираешься выйти отсюда? — У меня куча адвокатов, которые уже работают над этим, тем более у меня пока нет «крови на руках», так что это всё дело пары дней, и передо мной вежливо извинятся, и отпустят восвояси! — Ты не убил ни одного неверного? Нет «крови на руках»? — Есть, конечно, но у них нет доказательств этого, — альфа закатил глаза. — А меня ты так же захватить на свободу за компанию не сможешь? — Кутейб схватил Озгюра за руку. — Нет, извини, после всего, что ты сделал… Тут и тысячи адвокатов будет недостаточно… Почему ты не хочешь мне помочь? Это же всё будет в твою честь! С твоим именем на устах вместо «Аллах акбар». Что для тебя важнее: быть главным или убить сотню верховных сарагонцев? Да они все от этого кошмара ещё не скоро оправятся! — Хасан Абдухалиль, на выход! — прозвучало из коридора и Озгюр печально посмотрела на своего сокамерника. — Хорошо! — Джалиль наклонился к Озгюру и что-то прошептал тому на ухо. Надзиратели появились только через двадцать минут. Всё это время Озгюр и Кутейб обговаривали последние детали взрыва. Джалиль был счастлив ещё раз почувствовать себя хозяином мира — главным вдохновителем и стратегом нового теракта. Придумал куда спрятать взрывчатку и помог составить план отхода, подробно рассказывая Озгюру свои личные концепции побега. Озгюр в сердце молился, чтобы ничего не забыть и не перепутать, докладывая Амиру. Потом конвоиры вывели актёра в коридор, он так же продолжал лягать охрану, и хулить Сарагон, и сарагонцев. Кутейб отвернулся к стене, так и не заметив, что нового «приемника» не посадили в соседнюю камеру, а потащили дальше по коридору в сторону кабинета начальника тюрьмы. Позже в комнате актёру даже не предложили сесть на стул, чтобы не пачкать мебель… — Эту инфу ещё проверить надо, и осторожно, — посоветовал Озгюр супругу, сообщая координаты склада с бомбами, ракетами и тому подобными «игрушками» марибов. — Заметь, я тебя не учу, как делать твою работу! — Амир строго посмотрел на Озгюра. — И смотреть в камеру. — В камеру смотреть как раз и не надо! А когда йогурт? Завтра? — улыбнулся Озгюр, а Амир закатил глаза, как обычно делали омеги. Актёру предложили помыться в тюремном душе, чтобы не ехать домой таким уж грязным, но он вежливо отказался: — Нет, спасибо, а то вдруг уроню мыло на пол, — и многозначительно посмотрел на супруга. — Дома мы с Орэлем сами тебя помоем… И не только помоем… На этой сладкой ноте мы и оставим молодую семью в покое и перестанем с завистью и исподтишка пялиться на её вечное счастье и радость. Орэль родил обоим альфам по очереди семерых сыновей, альф, бет и парочку омежек. Озгюр выучил сарагонский без акцента и продолжил сниматься, радуя поклонников по всему миру. Амир получил генеральские погоны и «вежливо» отказался проваливать в запас на пенсию… Как-то так!