Здесь моё место

      Рафаэль мчался на пределе своих сил, словно бы за ним гналось полчище кровожадных монстров. Он перескакивал с крыши на крышу, то и дело посматривая на часы, как пресловутый белый кролик-параноик из «Алисы».       Ниндзя опаздывал и жутко злился, но вовсе не на себя и уж тем более не на обстоятельства, послужившие его задержке. В столь поздний час его пронизывала волна раздражения от того, что ему предстояло вновь наблюдать кислую мину старшего брата, хотя тот, безусловно, величественно и благосклонно скроет от него любой намёк на недовольство. Но он-то знал, что творится за маской спокойствия. Прямо-таки кожей ощущал, как уже недовольно елозят и шевелятся под синей повязкой надбровные дуги Лео.       Разогнавшись, Рафаэль в прыжке оттолкнулся от парапета, перелетая на соседнее более низкое пятиэтажное здание. Чувство полёта скрадывало дыхание, приятно щекотало внутренности живота и вызывало опьяняющее чувство свободы. Мгновение покоя, безмятежности и радости. Мутант парил над миром и улыбался.       На подлёте к крыше раздался резкий и пронзающий вой, как от взбесившейся сирены или дикой кошки, или ещё кого пострашнее. Растерявшись на долю секунды, он не рассчитал положение стопы и оступился. Жёсткое приземление сгладила и приглушила мягкая битумная кровля. Кубарем перекатившись по ней, ниндзя тут же юркнул под выступающий воздуховод и замер в тревожном ожидании.       В душераздирающем вопле он смог вычленить слова. Рафаэль выглянул из укрытия и присмотрелся. Некто, сидящий на крыше, голосил во всё горло:       Tell you you're the greatest,       (Скажут ты великий,)       But once you turn, they hate us!       (Но стоит тебе отвернуться — нас сразу возненавидят!)       Мутант взглянул на часы. Всё-таки опоздал. Впрочем, он и так уже это знал. Но всё равно зачем-то продолжал свою бессмысленную гонку. Тем временем, судя по голосу, девушка не теряла попыток своими песнопениями взорвать стекла окон из ближайших домов.       Oh, the misery!       (Оу, какое горе!)       Everybody wants to be my enemy!       (Каждый хочет стать моим врагом!)       Spare the sympathy!       (Мне не нужно сочувствие!)       — Зато окружающим оно очень даже нужно, — с усмешкой пробубнил здоровяк, непроизвольно сжавшись от очередного надрывного завывания. Будь он соседом этой взбалмошной певички, пристрелил бы, как шелудивого петуха. Кстати, а стоило ли её об этом предупредить? Нью-йоркцы народ резкий, темпераментный, да и терпением обделённый. В этом он находил с ними исключительное родство. И всё же неординарная особа его позабавила. Не часто встретишь на крыше подобных персонажей. Сложно было дать ей визуальную характеристику — лица, как и тела, было не разглядеть из-за объёмного балахона. Рафаэль на прощание окинул девушку взглядом. Не тая шагов, понимая, что высадись рядом с ней космический шаттл, она бы и его не заметила, ниндзя разбежался и сиганул с крыши вниз, скрываясь в тёмных переулках.       Они уже достаточно выросли и возмужали, чтобы отец, скрепя родительским долгом, отменил для них комендантский час. Правда, такая вольность предполагала взаимное уважение — иметь при себе поисковый трекер и на случай задержек предупреждать об этом хотя бы посредством «смс». И по всем статьям Рафаэль лажанул. Но, стоит отметить, он намеренно и по собственному выбору припрятал в тоннеле телефон с маячком. Ему совершенно не хотелось, чтобы кто-то из домочадцев знал, где он проводит время. Не то чтобы это была великая тайна, просто, когда растёшь в окружении братьев, которые — в прямом смысле слова — всегда и постоянно под боком, иногда необходимо уединение. Да! Немножечко личного пространства, чёрт побери, разве это запредельно огромное желание? — собственно, та самая фраза, которую Рафаэль берёг на случай «важных переговоров».       Ниндзя крадучись пробрался в логово. Хотя гордость велела войти в общий зал с высоко поднятой головой совершеннолетнего независимого мужчины.       Отца в гостиной не оказалось, значит, соблюдал положенный возрасту режим — спал. Зато на диване, вальяжно положив ногу на ногу, сидел Леонардо и в столь поздний час преспокойно попивал чай, даже не взглянув на него. Что же. Рафаэль не собирался оправдываться за своё опоздание. Проходя мимо него, ниндзя с опаской хищника следил за мельчайшими реакциями старшего брата. Но вокруг Лео не шелохнулся и атом.       — Я… — лидер первым нарушил тишину, но не успел продолжить, поскольку его тут же перебил взвинченный хулиган.       — А я не обязан тебе отчитываться! Это моё личное, Лео, свободное время. Как, где и с кем я его провожу, тебя совершенно-совершенно не касается! Да! Немножечко личного пространства, чёрт побери, разве это запредельно огромное желание?       Смотря на непоколебимого брата, Рафаэль стал подозревать, что поспешил с выводами и реакцией.       — Спасибо, конечно, что пояснил, — издевательски мягко и нежно произнёс Лео. Затем посмотрел на здоровяка так проникновенно, словно бы их разделяли в развитии десятки лет. И, наконец-то, его надбровная дуга шелохнулась и плавно поползла вверх, но настолько равнодушно, что это даже задело Рафаэля. — Я хотел сказать, что оставил тебе в коробке пиццу. Пришлось посторожить. Ты же знаешь, Майки у нас питает к ней особую страсть. Можешь не благодарить.       На этом лидер так же издевательски степенно и плавно покинул гостиную, оставляя Рафаэля наедине с его комплексом «вечно косячного второго брата» и чувством недосказанности. Но чего-то конкретного, что можно было бы выкрикнуть вдогонку, хулигану не нашлось.       Город постепенно просыпался, и вместе с этим наступало самое нелюбимое для Рафаэля время дня — утро. Вроде бы и идти никуда не надо, но и многолетняя привычка не позволяла пролёживать простыни зазря. Совместные тренировки стали проходить у них реже, поскольку остальные братья нашли себе занятие поважнее — работу. Бессмысленная рутина — на вкус Рафаэля. Закономерный этап взросления — по разумению остальных.       Пусть он не привносил вклад в семейный бюджет, хотя искренне пытался, Бог тому свидетель, но дольше двух-трёх дней в должности оператора колл-центра (а куда ещё с таким лицом пристроиться?) выдержать не мог — сдавали нервишки и с регулярностью разбивались телефоны. Зато вот Майки уже дорос до главного специалиста телемагазина по направлению «я втюхаю вам что угодно».       Донателло прекрасно разбирался в технике и программном обеспечении. Создавал софт, продавал готовый инновационный продукт и оказывал его дальнейшую техническую поддержку.       Даже Леонардо удавалось дистанционно выполнять аналитические функции по клиентскому сопровождению держателей инвестиционных портфелей. Биржи, акции, трейды и прочее от лукавого… И кто бы мог подумать, что в их семье уродится финансист? В общем, в деньгах они не нуждались.       Однако Рафаэль старался приносить пользу обществу старым проверенным методом: он всё ещё хранил дань прошлого, вылавливая на улицах мелкие шайки преступников. И это тоже была работа. Трудная, неблагодарная, безвозмездная. Но только это он и умел делать.       В часы между утром и вечером хулиган маялся, не зная, как и куда себя применить, чувствуя себя не на своём месте, не в том месте, и не к этому месту. Не там, где он действительно должен быть. Он изнывал от желания как можно скорее уйти на патрулирование улиц, наблюдать за миром с крыш домов. Оставить уютное логово и свою вынужденную никчёмность, бесполезность. Отправиться навстречу ночным огням, непредсказуемому риску, круговороту событий, к вою сирен… Вдруг в его мыслях возник образ девушки, замотанной в объёмные одежды. Интересно, она по-прежнему пугает соседей своим воем?       — К ужину не ждите, — Рафаэль на бегу бросил домочадцам короткую фразу и выскочил из логова.       Лидер устало повёл головой в сторону захлопнувшейся двери, встряхнул газету и продолжил читать.       — Другие бы родители подумали, что их сын на игле или же связался с дурной компанией, — недовольно фыркнув, Лео шутливо укорил отца и тут же прикусил язык за неоправданную вольность в высказываниях. — Простите, сэнсэй… — он помолчал, а затем раздражённо сложил газету и вновь обратился к отцу: — Но вы же тоже считаете, что это ненормально?       — Порой, сын мой, времена изменчивы, скоротечны и скрытны. И пусть невидим путь, достаточно помнить о нём и следовать ему.       Леонардо силился и дышал, дышал и силился понять, что именно через призму завуалированных фраз пытался донести до него отец. Сплинтер тем временем с особой тщательностью подсыпал аквариумным рыбкам корм, довольно кивая и любуясь тем, как золотые создания жадно ловили круглыми ртами хлопья. Закончив свой вечерний ритуал, отец с чувством выполненного долга покинул гостиную.       Старший сын отложил недочитанную газету и встал, не решаясь последовать за отцом. Ему хотелось его окликнуть, получить ответ попонятнее, чтобы родитель указал ему верное направление мысли и объяснил, что такого он знал, позволяющее сохранять спокойствие. Но выдержка подвела лидера, и он изрёк в пустоту:       — Лоботрясничать и сбегать из дома, неизвестно где шататься по ночам — таков его путь?       — Да батя тебя просто троллит, расслабься, — ответил развеселившийся Майки, подпихнув локтем в бок серьёзного брата.       Ниндзя мчался по длинным тоннелям к заветной крыше пятиэтажного здания. Сам не понимая, как незначительная мысль о пении девушки к вечеру переросла в настойчивое самоубийственное желание снова послушать этот предсмертный ор раненой чайки? Но с другой стороны, вполне вероятно, он может пресечь попытку соседей убить эту недотёпу. А, следовательно, он не отклоняется от своей миссии по защите граждан. Как всё удачно сложилось, даже не нужно было искать себе оправданий.       Рафаэль выждал момент, когда переулок опустеет. Юркнув за поворот, он взобрался по пожарной лестнице и наскоро преодолел пять пролётов. Мягкая упругая кровля крыши, прогретая летним солнцем, отдавала остатки сохранённого тепла. Безоблачная ночь позволяла лунному свету щедро заливать пространство. И всё же его было недостаточно для того, чтобы разглядеть с такого расстояния притаившегося ниндзя.       Тёплая волна окатила приятной рябью и прошлась по грудной клетке, несмотря на то, что девушка совершенно не умела играть на гитаре, чьи струны она сейчас терзала либо от скуки, либо… он просто чего-то не понимал в музыке. Но она была здесь, и это отчего-то радовало мутанта.       Облокотившись о воздуховодную трубу и пользуясь отбрасываемой ею тенью, Рафаэль наблюдал за странной особой. То, что он не заметил в первый раз, теперь было очевидно — все её соседи либо выселились и сбежали, либо были глухи, поскольку место на крыше давно, старательно и тщательно облюбовано.       Она сидела в выцветшем мягком кресле с потёртыми подлокотниками, недалеко от него нашёлся аккуратно сложенный брезентовый защитный чехол, низенький столик она использовала как подставку, вольготно растянув на нём ноги, позади стоял собранный уличный зонт, подозрительно похожий на те, что были расставлены у кофейни на противоположной стороне улицы.       За общим сумбуром несвязанных друг с другом нот Рафаэль услышал определённый мотив. Что-то грустное и знакомое.       И вдруг она запела:       Maybe again he will be alone,       (Может быть, он опять останется в одиночестве,)       Guess we're equally damaged,       (Думаю, мы оба одинаково испорчены,)       Find your name do it all the same equally       (Найди своё имя, делай всё то же самое,)       Signal when you can't breathe no more.       (Сигналь, когда больше не можешь дышать.)       Поначалу музыка лилась тихо и мелодично, но с увеличением громкости голоса — хоть уши затыкай. Не давались ей высокие ноты. Напротив, были совершенно противопоказаны. Рафаэлю даже показалось, что где-то рядом с ним в предсмертной агонии завыл койот, но это по-прежнему была она — грустная, задумчивая, поющая, словно бы её никто не видел и не слышал. Впрочем, так она по праву считала. Да и лучше бы так и было.       Say you were me then you could see the view,       (Скажи, что был мной, тогда ты смог бы увидеть вид,)       You'll know we are equally damaged,       (Ты узнаешь, что мы оба одинаково испорчены,)       Don't be a fool, make it easier,       (Не будь глупцом, не усложняй,)       You'll learn to say when,       (Ты научишься говорить, когда всё,)       Signal if you can't say, «no more».       (Сигналь, если не можешь сказать: «Хватит».)       Тонкие пальцы дрогнули, видимо, с непривычки. Даже со своего места Рафаэль видел, как неестественно напрягалась её рука, как дрожали пальцы, силясь зажимать аккорды, та же неуверенная рябь окрашивала исходившие из инструмента звуки. Невольно хотелось подойти и отнять гитару, объяснить, что нельзя так издеваться над людьми. Но она с завидным упорством продолжала неумело играть и петь.       Don't cross your finger,       (Не скрещивай пальцы,)       Sundays will never change,       (Воскресные дни никогда не изменятся,)       They keep on coming,       (Они продолжают наступать,)       You'll be a freak,       (Ты будешь уродом,)       And I'll keep you company.       (И я составлю тебе компанию.)       Девушка замолчала, задумчиво склонив голову, а её пальцы продолжали теребить струны. Что-то ему подсказывало — она концентрировала силы и готовилась к продолжению концерта. Но это уже было бы форменное издевательство над всеми мало-мальски слышащими.       — Полиция! Руки вверх! — гаркнул Рафаэль, еле удержавшись, чтобы не загоготать над её поспешным выполнением приказа.       Явно перепуганная неожиданным вторжением, девушка, вскочив и выронив гитару, удерживала поднятые руки и в непонимании оглядывала крышу — искала незваного гостя.       — Вам, дамочка, инкриминируется преступление в отсутствии музыкального слуха. Потянет, как минимум, на десяток дополнительных занятий.       Вскоре её взгляд безошибочно упал на тёмную фигуру, расслабленно стоявшую в тени.       — А вы что — из полиции нравов? — она с вызовом обратилась к нему, опустив руки и уверенно по-хозяйски уперев их в бока, пытаясь выглядеть более грозно, чем в действительности являлась. Однако Рафаэль заметил, как она осторожно, словно бы невзначай, сделала шаг в сторону, приблизившись к своему упавшему струнному оружию массового поражения. Надеялась отбиться от него? За подобное стремление здоровяк мысленно похвалил девчушку.       На вид ей было не больше лет двадцати или двадцати пяти, всё-таки в полумраке сложно было определить точный возраст. Одета она была, несомненно, в чистое и домашнее, что исключало версию беспризорника, шатающегося по крышам, или же дитя из неблагополучной семьи, по тем же причинам коротавшее ночи за пределами дома.       — Совершенно верно, — Рафаэль продолжил игру: — Отдел по пресечению незаконного исполнения кавер-версий.       — Такого же не существует, — с полувопросительной интонацией засомневалась девушка, подозрительно косясь на скрытую фигуру.       — А мы себя не шибко афишируем, — пожав плечами, Рафаэль расплылся в улыбке. Прекрасно понимая, что его не разглядеть, по крайней мере, в деталях, он пользовался возможностью вести непринуждённый диалог с кем-то, кого не обязательно перед этим избивать.       Здоровяк слегка склонил голову к плечу, с любопытством выжидая дальнейшей пикировки с девушкой. Она нервничала, но старательно держала лицо. За это он тоже был готов её похвалить. Не пасовать перед опасностью (кем по всем первичным признакам он для неё и являлся), даже если трясутся поджилки — многого стоило. В таких случаях у него было правило — всегда бей первым. Уверен или не уверен, страшно или же нет — бей. Прямо как в шахматах: больше шансов на успех у того, кто сделает ход первым.       Но смотря на неё, он поначалу не мог предугадать ход её мыслей. Она словно бы замерла, остановив вокруг себя время. Удивительная в своём спокойствии, собранности и уверенности.       И тут Рафаэлю пришла в голову мысль: куда бы он, на её месте, ломанулся? Выход к пожарной лестнице был аккурат позади него, и бежать напролом — не выход. Хотя от человека, который поёт так, что у окружающих парализуются в мозгу нейронные связи, ожидать можно всего, чего угодно. Попробует сделать обманный манёвр и юркнуть под трубу, надеясь, что с такими габаритами преследователь окажется неповоротливее? Маловероятно и слишком рискованно. Столкнувшись с ним на ближней дистанции, ей не выиграть по массе. И она это, безусловно, понимала. Тогда оставалось одно — ждать. Он бы поступил так же. Отдал привилегию первого хода, чтобы втёмную сделать ход конём. Отвлечь обманчивой спокойностью, подпустить ближе, возможно, что-то бросить в лицо и драпануть что есть мочи.       Улыбнувшись своим измышлениям, Рафаэль почтенно кивнул.       — Что же, мэм, не буду мешать вашему досугу. Доброй ночи, — он миролюбиво отступил, развернулся и ушёл, тенью растворившись в подворотне.       Ниндзя медленно брёл, улыбаясь недавним воспоминаниям. Что-то в этой пижамной девочке невольно зацепило. Настолько, что раз за разом возвращало к ней мысли. Кто она и почему своими пением и игрой мучает окружающих? Фактически на его глазах она без зазрения совести надругалась над ни в чём не повинными радио-хитами. И почему её за это всё ещё не пристрелили сознательные граждане? Столько вопросов, на которые ему хотелось получить ответы.