***
Привычная цифра на часах казалась уже не такой значимой. Опустошённость и беспомощность охватывали Соню, как сильный ветер, будто бы беспощадно пытающийся проникнуть в её бушующее сознание. Казалось, что излучаемый фонарями свет был единственным, что грело её душу в тот момент. Он приравнивался к уютному и порой обволакивающему до жара одеялу в пронизывающий февральский день. Мыслей не было совсем, разве что изредка в голове прокручивались размышления о людях, сидящих внутри кабаков. Эти тёмные и таинственные места не раз встречались у Сони на пути. Она всегда замечала, насколько разные посетители проводят там время, распивая алкоголь и обсуждая какие-то вещи, будь это одинокая дама, вальяжно раскуривающая сигареты, или статный мужчина, подхватывающий её поникшее движение ресниц. Эта спокойная, но в то же время мутная атмосфера была абсолютно противоположна её жизни, где каждый день приходилось выживать, с напряжением и обжигающей усталостью забирая у души последние силы. Желание быть на их месте не покидало растерзанную и помотанную в течение жизни душу Сони. Порой ей казалось несправедливым, что судьба сложилась таким грязным образом. Чем меньше ей оставалось пройти, тем сильнее кипели чувства отвращения и жалкого одиночества. Через пару шагов мысли совсем исчезнут из сониной головы. Старая деревянная дверь скрипела и, раскрываясь, распространяла знакомые запахи изнутри. Сердцебиение уже не было учащенным, как издевательские и порой оглушающие стуки соседских детей в окна дома Мармеладовых (их выходки не раз доводили и без того измотанную Катерину Ивановну). Комната, в которой стояла Соня, сохранилась в её памяти навечно. Хлопковая бордовая простыня, расстилающаяся на просторной кровати из тёмного дерева, потухшие свечи, завявшие и уже печально осыпавшиеся цветы азалии — всё это сопровождалось запахом табака от сигарет «Трезвон». Эта пачка часто лежала на комоде возле зеркала. Зеркало. Зеркал большего размера Соня никогда не видела. Оно распространялось по всей ширине стены, с ободранной золотой эмалью на раме. При входе кого-либо в комнату это стеклянное сооружение издавало скрипы, и, казалось, что оно вот-вот упадёт и расплескает свои осколки на стоящих вблизи людей. Соня часто предполагала, что она будет чувствовать, если стёкла вопьются в кожу: это раздражало, но одновременно вызывало жажду. Именно сейчас слышался этот звук, схожий с ломанием косточек, уже после того, как вошла Соня. Большая фигура мгновенно заполнила пространство. Линии тела постоянно меняли своё положение, то увеличиваясь в изгибе, то сокращаясь до спокойного состояния. Это было следствием тяжёлого и учащённого дыхания. Она приближалась. Страх охватывал замершее тело, будто она стояла над обрывом. Несмотря на неподвижность, её ощущения можно было сравнить с погоней от стаи хищников. Вся одежда уже была разорвана и лежала на полу. Она была настолько изуродована, что без преувеличения походила на лохмотья, лежавшие в подвале и пропитавшиеся дождевой влагой из ржавых труб. — Люди утром будто бы не воплотили все свои грешные стороны, но ближе к ночи это меняется, не так ли? — настойчивым и изредка приятно надавливающим тоном сказала фигура. Но эти слова были приятны явно не для Сони — человека, испытавшего все виды отчаяния, которое связывало её с этой комнатой и, как бы неприятно было это признавать, с этим человеком. — Да, господин. — Ты омерзительна. Одна жалость так и просится настигнуть меня, когда я смотрю на твоё беззащитное и истощённое тело. В этих словах была доля правды, ведь не евшая уже около пяти дней Соня сидела перед ним, прижавшись коленями к полу и уже забыв, каково это ходить по улицам без головной боли и постоянно пронизывающего холодка. Однажды был случай, когда бедняга потеряла сознание во время одного из вынужденных похождений. Она никогда не простит себя за это. Каждый раз, когда что-то шло не по плану, и даже в обычные, не примечательные для этих чувств моменты, голову постигали мысли о полумёртвой мачехе и о детях, которые, пусть и не являлись Соне родными братьями и сёстрами, но так и призывали её двигаться с мёртвой точки. Он взял Соню за руки с желанием помочь ей подняться, но тут же грубо прислонил к тому самому деревянному комоду, на котором всё ещё оставались царапины от её ногтей. Их распространяющееся по большей части комнаты отражение в зеркале было основным элементом этой нагнетающей обстановки. Неприятно сжав оба предплечья девушки, уже на тот момент в забытии смотрящей в угол комнаты, мужчина прислонился к ней. Без каких-либо усилий и со зверским желанием он вошёл в неё. Амплитуда движений менялась динамично, но в сравнении с сониным сердцебиением была недостаточно быстрой. Невозможно было посчитать, сколько мерзких и пугающе жестоких мыслей волочилось в голове хозяина квартиры. Он с жаждой и с полным отсутствием чего-то человеческого совершал глубокие и быстрые движения, периодически поглядывая на отражение этого падшего ангела в женском обличии, которая с недавних времён перестала чувствовать тот первый стыд. Но единственное, что осталось и что уже не могло оставить девушку в покое — это омерзение, порой доводящее до тянущего чувства тошноты. Он никогда не хотел, чтобы Соня отдалялась хотя бы на сантиметр, из-за чего с нещадящей силой обхватывал её конечности, притягивая к себе. С каждым разом багряные синяки и частые нарушения сна из-за боли после таких встреч давали знать о себе всё больше. Именно сейчас область боков и живота была невыносимо сжата. Казалось, что она полностью потеряет воздух из лёгких и разучится дышать вовсе. Он накатывал новой и новой волной, так же, как накатывала паника, так и просящаяся выйти наружу в виде беса. Он забылся и начал воспринимать девушку в зеркале уже не как предмет, которым может пользоваться как угодно, а исключительно как совокупность воплощённых в жизнь фантазий. Минуты, будто бы с целью сделать это время ещё более невыносимым, растягивались в противовес с динамично тикающими старыми часами. Боль от жестокого хвата внезапно прекратилась и вызвала секундное облегчение в сознании Сони, будто бы наполнив её тело кислородом, но внезапно сменилось сильнейшей и почти дойдящей до потери сознания болью в голове. Она оказалась на полу возле кровати, от которой после этого удара, как будто чуть не откололся небольшой кусочек дерева. Не успев додуматься, как и за какое время она оказалась связана, на неё обрушилась, как железный предмет, новая и уже невыносимая боль. Стоны наполняли комнату. Верёвки крепко обтягивали кожу, сочетаясь с мерзким ощущением присутствия крепкого мужского органа. Она не успевала нормально дышать, и периодически обхватывала части кровати, уже умоляюще и про себя прося о том, чтобы это закончилось. Но это не спешило заканчиваться. Ухмылка на лице этого взрослого и со стороны казавшегося холодным к таким вещам мужчины сочеталась с его возбуждением и полным отсутствием желания останавливаться. Размылись и потемнели детали комнаты. Сонины мысли вмиг прекратились. Сил уже не было. Последнее, что она слышала — это звуки наслаждения, уже доводящие её до кипения, и привычное отсчитывание купюр, огромной пачкой упавших на Соню прямо перед тем, как она отключилась от реальности.***