***
Меня окружало нечто голубое и размытое. Дыхание перехватывало. Тёмно-зелёные кроны клёна, без которых атмосфера не была бы такой удушающе страстной, встречались мне на глаза, куда бы не падал взор. «Я пришёл сюда забыться», — эта мысль была до того навязчивой, что не выходила из головы всё времяпровождение в этом тихом, по-своему сказочном месте. Выборгская земля была навеяна необычной для неё атмосферой тишины и спокойствия, что больше, чем обычно, удовлетворяло тёмные уголки моей души в этот особенный день, день нашей встречи. «Как же долго я этого ждал», — подумал я, идя по дорожке, выстланной песчаником холодного серого цвета, который подчёркивало всепоглощающее голубоватое освещение с тёмно-зелёными проблесками. Я старался как можно больше сокращать путь, чтобы быстрее почувствовать энергию этого человека рядом. Страшное желание и предвкушение почти полностью опустошили мою голову. Изобилие окружающего клёна, небольших кустов и порой виднеющихся вдали зданий, пленящий запах зелени, окружённой свежестью утреннего воздуха, внезапно перестали существовать. Передо мной предстал особняк, без сомнений стоящий невероятных денег, выполненный в стиле классицизма, благородного серого цвета, с изящно обрамлёнными окнами, в которых было трудно что-либо разглядеть, кроме плотных изумрудных штор. Невозможно не отметить шикарный сад, который был несомненным украшением имения. Он пестрел и переливался разными оттенками: ярким розовым, голубым, зелёным, белым: самым впадающим в память элементом, несомненно, были красные, можно сказать, кровавые розы с шипами, достигшие максимум своей высоты за долгий период своего роста. Именно они всегда вызывали море симпатии у гостей, будь они более богатыми или, скорее, с небольшим имением. В нескольких метрах от ворот, расстилалось величественное озеро, отражающее все детали серого неба. Оно сияло и обращало на себя внимание каждый раз, когда я появлялся в этом месте. Но, не раз гуляя недалеко от этого озера, я приглядывался к нему, и, какой бы чистой не была вода на поверхности, я всегда замечал чёрную муть, полностью заполняющую его дно. «Даже на дне с тёмной вязкой мутью порой встречаются участки со сверкающей прозрачной водой», — подумал Раскольников, ненадолго замерев в слегка пугающей ухмылке. Боковое зрение заметило шевеление в окне на третьем этаже. Перед моим взором в окне предстал тёмный размытый силуэт, который со звуком открытия двери на широкий балкон, окружённый чёрной тонкой оградой, преобразился в светловолосого мужчину, имеющего приятное и необычное для своего возраста лицо. Он подошёл к краю балкона и, облокотившись на ограждения, посмотрел на меня до жути лукавой улыбкой. — Меня не покидает неимоверная людская тоска, мой друг, — растворяя меня своим уже погрустневшим взглядом, выдал Аркадий. — Я открыл входную дверь к вашему приходу, вы можете пожаловать ко мне прямо сейчас, дорогой мой, — снова изменив лицо на слащаво-лучезарное, приказал он. Растворившись в приятной искренней улыбке, Родион направился в сторону широких деревянных ворот с золотыми ручками, украшенными то ли горгульями, то ли неизвестными мифическими существами. «Страшный он человек, так резок в перемене эмоций, не поймёшь, искренни ли его намерения», — подумал Раскольников, скрипнув дверями и пропустив немного яркого света, исходящего из неё во двор, задумался он. Пройдя просторный холл, по освещению и тонам схожий с двором и обставленный мебелью в классическом стиле зачастую красного цвета в сочетании с позолотой, которая будто бы отражала характер хозяина, я начал подниматься по узкой лестнице. Среди картин, мимо которых я проходил, как и всегда, мне безвольно бросалось в глаза полотно «Ночной кошмар». Как бы не задумывался, я никогда не понимал, почему господин Свидригайлов повесил её на столь видное место. Хоть я и знаю его причуды в искусстве, женщина с непонятным жутким существом на её теле для меня не представляла ничего интересного, к сожалению господина. В большой закрытой шторами тёмной комнате всё моё внимание было обращено на этого прекрасного мужчину, который вызывал учащённые стуки в моём сердце. Он удобно сидел в кресле и читал газету, кажется, «Петербургские ведомости». Он любил читать, чтобы полностью отречься от реальности, от своих пугающих мыслей, вызывающих непрекращающуюся панику. Я подходил ближе и с каждым шагом чувствовал сердцебиение и приятные тёплые эмоции. — Наверное, время — это не моя единица. Зачем люди его придумали? Из-за него я только чувствую вину за бесполезно прожитые часы. Почему бы нам всем не отказаться от него? Неужели я настолько бесполезен?, — с грустным выдохом медленно проговорил Свидригайлов. — Милый мой Аркадий, ты себя очень недооцениваешь, ты прекрасный человек, смог побороть зависимость от карт, в конце концов, ты сильный духом. К тому же, в обществе тебя знают как уважаемого и богатого человека. Гордись своей репутацией, милый мой. Я знаю, что ты переживаешь сейчас утерю жены, но ведь ты и не любил её, если проводил тайные встречи со мной. В чём тогда причина твоей хандры? — Я боюсь людей. Боюсь, что они будут издеваться надо мной и высмеивать меня, — повернулся он к Родиону ужасающе раскрытыми, будто от безумия глазами, отчего молодому человеку стало не по себе, но он продолжал молча и понимающе его слушать. — Ты говоришь: репутация. А я не верю тебе. Что на самом деле думают обо мне эти люди, может, им меня жаль! Я часто об этом задумываюсь, — значительно повысив тон, сказал мужчина. — Почему им должно быть тебя жаль? Ты выглядишь молодо и привлекательно для своих лет, имеешь достаток. Что ещё тебе нужно, в конце концов! — Люди знают, о чём я думаю, — уже чуть успокоившийся, но всё ещё напряжённый и слегка обезумленный ответил Аркадий. — Я тебя не понимаю. Откуда они могут это знать! Ты совсем сошёл с ума? — Дорогой мой Родион, — мужчина резко встал со стула и начал приближаться, — ты же умный парень, какие статьи пишешь, неужели ты не можешь понять? — Что понять? Почему я должен сам додумывать, и ты не можешь сказать мне прямо! — чуть разозлившись выдал Родион. — Ты думаешь, у меня просто так висит эта картина? Это знак того, что со мной всё не в порядке, в моей голове хаос, друг мой! Одно её название говорит за себя! Неужели ты не можешь понять! Вот же поколение, стыд! — По-твоему, я должен обращать внимание на такие мелочи? К тому же, ты знаешь, господин, что я не разбираюсь в искусстве. Тебе снятся кошмары, милый мой? — охладив пыл, спросил Родион. — Это всего лишь небольшой знак, как и любое искусство, если это не шедевр мировой культуры, такой же знак, как какой-то художник из целого миллиарда, которого никто не знает и навряд ли узнает когда-нибудь, и ведь не для кого он не значим! — Зачем их так обесценивать? Неизвестные художники тоже имеют значение, пусть и не такое большое. Расскажи-ка поподробнее насчёт своих кошмаров, — с лицом внимательного слушателя и человека, который готовится к моральной поддержке своего друга, сказал Родион. — Я могу не спать ночами, потому что меня душат паника и ужас, милый мой, моя совесть не утихает, хотя я понимаю, что мне понравилось, а это самое страшное! Я психопат, понимаешь! Я ненормальный! У меня много работы сейчас, а у меня просто нет сил! Почему у меня нет сил тогда, когда они так нужны, скажи мне, мой Родион! — Аркадий....... — уже намного тише сказал Раскольников, задумавшись о том, что позавчера от совершил не менее ужасный со всех сторон поступок. Ему снова стало не по себе, закружилась голова, и будто бы воздух перестал входить в лёгкие. Он старался не подавать виду, — прогуляйся…в парке, поезжай в путешествие в Европу, в Париж, например, либо в Америку, а хочешь, я поеду с тобой? Тебе нужно развеяться, на время покинуть свой дом после таких событий. Пусть ты и не любил Марфу, но она была важной частью твоей жизни. — Она для меня ничего не значила, только деньги её! Я её ненавидел и уже не мог переносить! Я просто не могу справиться со своими мыслями. Я постоянно анализирую свои поступки. Знаешь, мне кажется, я больше никогда не испытаю по-настоящему счастливых моментов, — отойдя к окну, уже с жалостью сказал Свидригайлов. В один момент он закрыл лицо руками, но не пустил ни слезы, как ожидал Родион. Он уже не мог плакать. В нём находился страшный барьер, не дающий показывать искренние эмоции. Он уже давно был кем-то другим, под маской, но одному Родиону удавалось видеть его настоящим. — Перестань так зацикливаться на этих моментах, о своих нынешних мелких проблемах ты даже не вспомнишь. — Я уже давно сдался. Я ничтожество, которое ничего из себя не представляет, я мерзок. — Одно дело сдаться, а другое — на время забыться, друг мой. Возможно, ты просто забылся в себе. Дай волю своим чувствам. Ты прикрываешься за масками, думая, что ты ужасный человек, но попробуй раскрыться. Если бы ты раскрылся раньше и не пытался забываться в картах и жестоких сексуальных контактах, ты бы не жалел о том, что когда-то сделал. — Милый мой Родион, я боюсь себя, я боюсь, что люди увидят меня таким, какой я есть! Меня не должны видеть настоящим! Меня нужно изолировать! Я ненавижу себя, понимаешь! — с дрожащим, будто он сейчас собирался заплакать, голосом сказал мужчина, всё ещё стоящий напротив окна, занавешенного шторами так, что его лицо было трудно разглядеть в таком мраке. — Не говори так о себе, мне тоже становится больно, но то, что ты сделал тогда с той девочкой уже не изменить, всё, что ты можешь делать, это очищаться в церкви, в которой я не вижу никакого толка, но другим, более низшим людям, это помогает, насколько я слышал. Но мы с тобой не из них, правда? — с ухмылкой сказал Родион. — Ничего ты не понимаешь в этой жизни ещё, — сказал Свидригайлов, обернувшись к нему. — Интересно, разрушает, ли меня наша любовь или, наоборот ставит на верный путь? — уже с больно пугающим энтузиазмом и огнём в глазах сказал мужчина. Отойдя от огромного окна и чуть отодвинув шторы, чтобы хоть немного видеть прекрасного Родиона, он стремительно направился к нему. Нежно взяв его рукой за подбородок, он поднял его голову чуть вверх, слегка поглаживая нижнюю часть лица. — Уж больно ты меня заводишь. Родион, хоть и страшно глушимый совестью, пришёл сюда забыться с любимым человеком и с большим удовольствием поддался движению мужчины, начав трогать его грудную клетку. Его лицо разразилось в широкой улыбке, показав все его белоснежные, хоть и неровные зубы. Одним движением Родион снял с него плотные штаны и посадил на подоконник. Они слились в глубоком поцелуе, всё больше и больше желая друг друга. Родион прислонился к шее мужчины и очень близко прильнул к ней губами, укусив кожу и оставив багряный круглый след. Мужчина начал издавать постанывающие звуки, что побуждало Родиона к более решительным действиям. Но, не успев одуматься, с молодого человека были сняты старые чёрные штаны и рубашка. С резкостью наклонив Родиона вперёд, Аркадий беспощадно входил глубже и оставлял царапины на его спине своими острыми ногтями. Лёгкое постанывание сменилось всепоглощающими стонами и заполнило весь дом. Прекратив движение, Свидригайлов перенёс Раскольникова на просторную кровать в своей спальне, где сцена происходила в более удобном лежачем положении. Родион получал огромное количество укусов и засосов, чувствуя тёплый влажный орган внутри себя. Невозможно было выразить словами, какое удовольствие и страсть он чувствовал в те долгие часы. Он держался за поручни железной кровати, а звуки становились всё громче и громче по мере ускорения Свидригайлова внутри него. Они оба пылали и не успевали надышаться — они хотели дышать лишь друг другом, но им не доставало этого. Они желали больше. Сливаясь в одно целое, они менялись, но более властным был Аркадий, он будто бы воплощал все свои фантазии и грязные мысли на своём любовнике в то время, как Родион желал лишь страсти, ощущения любви и тепла внутри. Когда они снова поменяли положение, выйдя на балкон, выходивший на гущу деревьев, где их никто не должен был заметить, Родион, прочно взявшись руками за ручки кресла, стоявшего сбоку, получал неописуемое удовольствие, растворяясь во всей жаркости и любви. Но, как бы полностью Родион не отдавался этому процессу, в его голове периодически и ярко появлялись картины из позавчерашнего дня с окровавленной бабкой, лежащей на полу с белыми мёртвыми глазами, улыбающейся будто бы ему. Именно из-за этого ощущения в его душе, хоть и на тот момент состояли из страсти и любви, но охватывались ужасом и паникой, каких Родион никогда в жизни не испытывал до этого события. Полностью отвлечённое сознание обоих мужчин перебил звук подъезжающего экипажа. Аркадий тут же понял по его виду, что это прислуга и аккуратно вышел из Родиона, нежно проведя рукой по его спине. Они оба, немедля, надели свои одежды, стараясь максимально отвести подозрения на них. — Это было незабываемо, милый мой Родион, я буду с нетерпением ждать нашей следующей встречи. Извини, что так резко, я поговорю с прислугой об их неожиданном визите, — чуть взбудоражившись от внезапного приезда, сказал Аркадий. — А как я буду ждать... — с улыбкой и чуть прищуренными от послевкусия их встречи глазами ответил Родион. — Прощай, мой друг. — И тебе, до свидания. * * * * Тёмный переулок освещал свет из окон ближайших домов, вокруг было много небольших деревьев. Какой-то человек закапывает труп, он взволнован и очень напуган, судя по его лицу, но загадочный незнакомец в тёмного цвета плаще внезапно скрывается и исчезает в арке серых одиноких зданий.***