***
Я падаю, падаю в голубизну, тону в небесной глади. Казалось, что прямо сейчас разобьюсь. Ветряные силы обволакивали, будто бы поддерживая меня с помощью своих голосов: «Делай, не жалея», — раздавалось растянуто и максимально неестественно для уха простого обывателя. Тепло, такое нежное. Казалось, я давно такого не ощущал, хотя, без лукавства, можно было сказать, что никогда. Свет, солнечный свет. Оно снова пытается до меня достучаться, заставив-таки не умереть во сне, но это тепло. Разве не ради него стоит жить? Не ради этого стоит бороться за жизнь? Нежные мягкие волосы расстилались по моим плечам, как поля прекрасной зелени расстилаются по земле. Эта нежная обнажённая кожа, от которой невозможно оторвать руки. «Действительно, падший ангел». Внезапно тепло стало отдаляться. Веки под натиском долга поднялись. В моё ещё не готовое сознание врезалась драматическая музыка с некими перебоями. Я наконец открыл глаза и увидел перед собой нечто прекрасное. Её тонкие бледные руки гармонично сливались воедино с белыми звонкими клавишами — от их компании невозможно было оторвать глаз. «Как я могу всё ещё видеть прекрасное, когда я сгнил», — со своей обычной горькой улыбкой подумал я. В одну секунду мелодия прекратилась. Я закрыл глаза, но спустя пару мгновений вновь почувствовал тепло. Каждое её касание приводило к новому импульсу. Я почувствовал сладость, ту самую сладость её губ. Учитывая количество накопленной в ней боли, эта особенность удивляла. Мы слились воедино в тот момент, когда я прижал её крепче к себе. «Как же мне хочется ощущения чистой любви, любви, не наполненной муками». Не успели пройти и пару секунд, как Соня куда-то ушла. Резкий звук железных предметов вытащил меня из забытий. Указав на кухонный стол в лучах солнца, она позвала меня к завтраку. Её ноги были почти полностью обнажены в свете короткого спального платья. Спустя непродолжительное время внезапно раздался резкий звук: Соня отодвинула стул и босиком направилась к нашему маленькому балкону. К этому моменту я уже закончил трапезу, и, в конце концов, было трудно бороться с желанием пойти вслед за ней. Я становился ближе, идя по скрипучему полу и оглядывая старые и порой с рваными обоями стены, чью безнадёжность скрывали винтажные картины, которые она повесила. Лучи, исходящие из балконных окон, ослепляли меня. Оказавшись на свежем воздухе, с видом на пустой парк, мы стояли, всматриваясь в рыжие листья и чувствуя на себе небольшой холодок. Стоя там, рядом с ней, я понимал: когда она рядом, всё, из чего состоит моя жизнь, обретает совершенно другой смысл и гораздо большую значимость. Соня уже абсолютно ничего не боится, что было вовсе не удивительно в её положении. Она видела всё, что только можно было увидеть и познать, испытала почти что нескончаемый спектр чувств: наверное, больше, чем я — признаюсь, даже в ту злополучную ночь я испытал меньше, чем за все её ночи. Лёгкие наполнялись дымом, который я старательно пытался направить в противоположное ей направление. Но выходило паршиво. — Ты себя губишь. Да, каждый раз, когда я слышал подобное от неё, мне почему-то становилось очень тяжко, будто бы я предал её. Я знал, что она отрицательно, насколько это можно, относилась к подобным привычкам, с болью ссылаясь на опыт своего покойного отца. Вспомнив это, я сразу же потушил сигарету и с абсолютно беспричастным видом, пытаясь скрыть это от Сони, скинул её с балкона: — Извини. Я знаю, что тебе это неприятно, но мне трудно справиться со своими тараканами. Увы, но поступать иначе, в силу моей внутренней слабости, практически невозможно на данный момент. — Я не люблю отговорки, но это твоё дело. Просто знай, что я тоже не могу многое побороть в себе, например, что в подобные моменты я вспоминаю когда-то родного мне человека, который так же пытался забыться в дешёвых бутыльках. Ты же знаешь, знаешь, что с ним стало. Я не хочу терять ещё одного любимого мне человека. — Я понимаю. Только ты, Соня, даёшь мне стимул с этим покончить, только ради тебя. После возвращения в комнату, надо мной нависло угнетающее чувство долга, смешанное с желанием перестать пробуждать в ней дурные воспоминания. В конце концов, это уже прошло, но всё ещё, по понятным причинам, не давало ей спокойно спать и проходить мимо окрестностей, где она видела его в один из последних разов, в раздавленном виде. Соня замечала, что я, как и она, практически не сплю, а если и сплю, то вижу кошмары, кошмары с бросающими в дрожь окровавленными внутренностями. Она чувствовала, что я не просто так наполняю своё и без того призрачное тело дешёвым табаком. Я точно так же чувствовал её. Но я не мог совладать с собой, из-за чего ненавидел себя ещё больше. Мои веки томно опустились, когда я приземлился на кровать… Светлые тона мгновенно заменили одинокую тьму под моими веками, заставив возникнуть передо родное белое лицо. Воспоминания тут же начали уносить меня далеко от этих гнилых стен: туда, где всё начиналось и бурно продолжалось, постоянно находясь на грани обрыва моей души. В голове перемешалось всё: её скромная улыбка в том пыльном читальном зале, первое касание её руки, которая до этого изворотливо избегала моей, первый тихий и очень родной смех, которые внезапно перекрылись тьмой самых страшных дней — отвращением, её слезами и громкими пронзительными криками от ужаса полученной тогда правды. Я вновь задумался о переезде за город, чтобы мы не видели этих улиц, эти противно-знакомые лица, с постоянным осуждением и стыдным сочувствием смотрящие на меня и на Соню. Покинуть город вовсе денег не было. Я рад, как же я рад, что всё-таки всё стало налаживаться — Соня бросила свою поганую работу и устроилась швеёй на новом производстве. Я же, путём подработок редактором статей пусть и не популярной газеты, смог заработать на съём этой дешёвой квартиры. Дальше должно быть только лучше, потому что начинается новая глава — глава, где мы наконец обретём счастье.***
Сонины руки нежно касались моей шеи, давая новый импульс, а тепло губ доводило меня до приятной дрожи. Я очень любил её нежность и то, как она полностью мне отдавалась, в то время как я был более резким и чаще всего сам брал процесс в свои руки. Тем не менее я очень старался быть аккуратным и внимательным к её уязвимым местам. Я зашёл внутрь, испытывая удовольствие от той влажности, что я чувствовал. Нежно проводя руками по её груди, я ощущал жар её тела, которое очень хотело отдаться моей воле. Я медленно менял своё положение, но, при этом, прибавлял темп, заставляя её слегка трястись от удовольствия. Каждый наш раз был очень чувственным, что вызывало у меня бурю новых мыслей, которые отзывались во мне новой волной вдохновения. Я прижимался к ней губами и не хотел отдаляться от того, настолько она казалась сладко-милой в те моменты. Соня трогала мою грудную клетку и мышцы спины, поглаживая и часто меняя положение рук. Как же я любил видеть её со слегка закатанными глазами и абсолютно расслабленной. Её тепло окутывало меня полностью и вызывало жар в моём теле. Я любил, когда нас освещали солнечные лучи. Они помогали мне прочувствовать, насколько прекрасна бывает жизнь и насколько напрасны все мои и её терзания. Омут наслаждения окутал всего меня, заставляя на пару секунд медленно уйти из реальности.***
Перед нами виднелась необъятная чаща высоких деревьев, скрывающая фиолетово-розоватые оттенки неба. Я крепко держал её за руку и вёл прямо за собой. Соня чуть запиналась об кусты, когда я нечаянно ускорялся. Наконец, вдали виднелся небольшой участок, очень родной для наших сердец. Уже как месяц, мы жили за городом, в небольшой деревне, где Соня продаёт свои маленькие вязаные изделия, а я работаю на местном кладбище, периодически ухаживая за брошенными могилами. Иногда я пишу собственные статьи, думая о том, что когда-нибудь смогу их опубликовать по возвращении в город. Открыв ржавым ключом нашу скрипучую дверь, мы зашли внутрь. Ветхая кровать в окружении стареньких бежевых с узором обоев, наклеенных предыдущим владельцем — уже совсем преклонным дедом, так и манила моё уставшее тело. Но я вспомнил о своих планах. Жарко поцеловав Соню, я отправился по некоторым делам, которые давно обещал выполнить — дочистить одну из могил. Я проходил мимо домов, где уже горел свет в связи с тем, что слегка стемнело. Настолько же это была глушь, но я чувствовал, что нам нужно отдохнуть от всего, что произошло с нашими жизнями. Я остановился и посмотрел на небо — какое оно было прекрасное: звёзды полностью заполняли его пространство, а луна сияла, подчёркивая переливы других прекрасных космических объектов. Я слегка улыбнулся, глядя на эту красоту, и направился дальше по неровной пыльной дороге, по бокам которой стоял старый забор. Я поздоровался с некоторыми, уже пожилыми, постояльцами и почти приблизился к месту назначения. «Наконец, я закончу начатое». Я быстро взял принадлежности в руки и принялся за работу. Это была могила какого-то довольно старого человека, в глазах которого я всегда видел признаки жизни и почему-то не мог поверить, что его уже нет в живых, да и, более того, что он сейчас находится подо мной. Пока я подметал, я периодически вглядывался в это старое надгробие, пока не заметил над собой свет. Передо мной возникло испуганное белое лицо с седыми проблесками волос, жадно смотрящее на меня. «Свидригайлов!», — подумал я и захотел быстро скрыться в чащу. Когда я пытался пробраться сквозь ветвистые берёзы, меня окончательно окинула тьма, из-за которой я не заметил лежащее передо мной бревно. В последний раз тогда увидев его жуткое лицо в свете фонаря, я упал на землю, бездыханно поникнув в размытых ярких картинах.***