Буква р западает

— Лол, да ты слышала, как он «р» в моём полном имени выговаривает? Ещё смешнее это звучит, когда я прошу выстонать его. Получается что-то по типу «Ах, Дакхья, мм», сечешь? — и Юечка грязно засмеялась, разговаривая с Генс через дискорд, что тоже присоединялась к ней. Они тут просто стайкой человек играли в майн. Так, пара-тройка медийных личностей. Вадя, что играл вместе с ними — молчал. Видимо, боялся за друга заступаться. А ведь Даша Рому травила, это ясно было. — Так звучит мерзко, когда он «эр» проговаривает. — А не ссышься, что увидит этот стрим и бросит тебя? — М"кх"азь эта бесхребетная? Да он боится. Я его зарейдю тут жёстко, не сможет больше никого «кха"зоблачать. — картавость демонстрировала она хорошо, это правда. А сидящий и слушающий это всё Некоглай просто-напросто чуть ли не сломал крепко сжатую в руке мышку. Как же… как же бесило. Он сжал зубы с левой стороны и пытался не заорать громко и с матом, чтобы поставить эту шлюху на место. Да как так можно вообще: своего парня травить, издеваться не только в прямом эфире, но и в жизни?! Что было бы, если бы Рома к ним зашёл? Ой, блять, он и правда зашёл. — При…привет, ребята-… и да, он действительно картавил, что вызывало всё новые и новые вспышки смеха со стороны Школдыченко. А со стороны Коли — гнева, из-за этой ебанашки. — Я Рома, кто не знал. Мокривский… Как много же «р» в его имени. Как много же Юечка смеётся из-за его дефекта в речи. — Ах, «Х"омочка, надо ведь и к логопеду сначала записаться, прежде чем в дискорд выходить. — Ты… — Че? Че я, «Х"омусь? — желчно спросила Юечка, похихикивая ещё с большей прытью. — Ты права. Надо бы… — А покажи всем, как ты моё имя стонешь. Давай: Да"кх"ья. — Но Даш… — Выполняй, я сказала! — она завизжала, отчего все по ту сторону экрана вздрогнули, и кажется, что-то опрокинула пол. — Радуйся, что я не дома, а то бы так… — Где ты живёшь, Ром? — Лебедев перебил её грубо и безжалостно, спокойно и даже ласково задавая вопрос Мокрице. Ему было слишком жаль этого парня, чтобы спокойно на всё это смотреть. — Некоглай, да? — стример хмыкнул, что-то проверяя в голове, и неторопливо произнёс: — Николай Лебедев. Ни одной буквы «р». — Не смей ему адрес кидать, — как-то испуганно, с приглушённым шёпотом проговорила Даша, свирепо выдыхая носом. — Понял?! Даже не думай искать себе защитничка… — Поздно, — это сказал уже Мокривский твёрдым, уверенным тоном, крепко сжимая в руках телефон. — Написал уже. На Твиче. Да-рья. — протянул насмешливо, протянул с улыбкой, и Юя, кажется, что-то поняла. Ну, что она пизды получит скоро. Просто… — А ты, Даша? Колени тебе не прострелить, закуска для свиней ты? Ладно, я пока что добрый, и… Ром, знай, что в моём имени ни одна буковка не западёт, когда ты будешь его выстанывать. Понятно?       Мокрица молчит и ничего не отвечает. Просто не знает, что на это ответить. Как реагировать, если этот клоун с Твича прямым текстом говорит, что приедет и трахнет его? Но… разговаривает так нежно и по-доброму, что невольно чувствуешь себя в безопасности, и румянец на щеках вспыхивает. Никто за него так не заступался… колени прострелит? Ну не смешно ли? Хотя ради того, чтобы Даше сделать больно, он готов даже под кого-то лечь.

***

      И он самолично ложится на мягкий диван, когда дверь уже давно открыта, и его коллега по стримингу с любопытством замирает сверху. — Из-за жалости это всё делаешь? — Мокрица усмехнулся, не двигаясь, и ощущал чужой вес на бёдрах. — С чего ты взял, — прервался Лебедев, но лишь затем, чтобы примкнуть к нежной шее губами и оставить невесомый засос. — что я из жалости? — А…– стример громко вздохнул, когда Коля двинул бедрами по его очень уж возбуждённой плоти, и томно прикрыл голубые глаза. — А зачем? — Потому что со мной тебе не надо сидеть и унижаться.       Пересекаясь взглядами, они замерли, и настороженный всё это время Роман даже не заметил, как по его рёбрам и талии ласково прошлись чужие тёплые руки. — Мы же даже не знаем друг друга. — Мне похуй. Позволь просто дать почувствовать тебе, какого это, когда заботятся, а не издеваются. — Всё-таки из жалости. — Называй, как хочешь, но на тебя тяжело не запасть, зайчик. Мокривский от этих слов зарделся, заправляя светлую прядь за ухо, а после потянул того за шею на себя, и, столкнувшись носами, тихонечко спросил, глядя теперь лишь на прикрытые губы: — Что ты можешь мне предложить? — Никаких больше букв «р», Рома. — Только не в моём имени… — Зато да — в моём. Ну и Мокривский послушался.       Держал за плечи, за шею, лицо, впиваясь иногда в припухшие уже от сладких поцелуев губы, что не прекращал целовать постоянно, ни на секунду не останавливаясь. Позволил разрабатывать себя пошло, грязно, ведь это необыкновенно приятно: когда такие умелые пальцы вытрахивают из тебя различного вида звуки, понукая извиваться на диване и прижимать иногда ко рту ладони, потому что слишком скулил громко; дал право перевернуть себя, раздвинув ноги и хрипло шипя из-за вторгнувшихся ещё глубже пальцев, что уже самовольно внутри в нем скользили; разрешил шлёпать себя, по ляжкам, по ягодицам, ещё по чему-то, делая до мурашек приятно и больно; а также… — Давай. Можешь проговаривать мои инициалы столько, сколько хочешь.       И Мокрица говорил. Выстанывал чужое имя, фамилию, никнейм; по слогам выкрикивал, когда в него горячо проскользнул липкий от жидкости член на головке, делая больно с непривычки; по буковкам резал голосом комнату, когда с каждым толчком учащённым вперёд-назад двигался, чувствуя горячее дыхание в шею и у уха, что тут же становилось мокрым, искусанным, а всё это давало импульсы по телу. Мокро, нежно, и приятно так, что откидываешь любой стыд, и с картавостью произносишь: — Коля, трахни меня.       И Некоглаю хочется рассмеяться, ну потому что это же строчка из песни, но нахуй он себе ни одного смешка в сторону этого парня не позволит, даже если ситуация то другая. Потому что хватит. Наиздевались все уже.       Он глубже входит, Роме нравится: этот кретин не стыдился лапать его везде, ласкал языком всё, по соскам проходил, по члену руками; нежа эрогенную точку на шее, втискивая испачканные в смазке пальцы в чужой рот, но на это стример не давал ограничений: облизывал, стоня из-за того, как ему сладко лижут ушко внутри, трахая так глубоко, что руки слабели, не давая держать равновесие. — Ещё раз эта Даша придёт сюда, извини, Ром, но я убью тебя. Не позволю. — зло пригрозил, а затем застонал похотливо, когда на его член стали насаживаться самостоятельно, шлёпаясь бедрами и помогая проникать глубже, дальше середины. В руку обхватив орган, Некоглай резко вошёл до основания, от удовольствия закатывая глаза, когда услышал своё сорвавшееся с мягких губ имя вместе с блядским стоном, и начал углубляться рывками, прижимая парня всем весом к дивану. Был страх, что раздавит — но где-то в глубинах сознания, потому что ни о чём другом, как трахать Мокривского — тиктокер не думал. Ему хотелось входить, входить и входить в это податливое, уязвимое тело, хотелось так раскусать шею, чтобы ни одного места живого не осталось. Всё в красных засосах и синяках, но Мокрица не против: ему нравится эта боль. Он течет густой смазкой только от того, что тот сжимает в своих руках его ягодицы, готов сдохнуть в удовольствии, когда раздвигают их и ебут его властно и грубо, как шлюху, ведь действительно он словно блядь последняя: течет и стонет под популярным тиктокером, у которого, кстати говоря, есть девушка, и это его подруга.       И Рома хорошо её знает: Рома стыдится, но всё равно вбирает в свои внутренности весь член и всю жидкую сперму, что горячо течёт по его растраханным от учащённого акта стенкам. Трахнули, как пёсик собачку. Выебали так, что стример запачкал весь свой диван, а воздух наполнился запахом настолько сладким и солёным, что закрыть поскорее нос хочется. Но Коля не закрывает: ему охуенно. Он просто заводит чужие руки за спину, вытягивает Мокрицу полностью на диване, не вытаскивая член из ануса, потому что ещё вталкивается, дабы возбудиться снова и пустить милого Мокрицу биться о спинку дивана по новой, и так жадно кусает за загривок, что у стримера брызгают слезы из глаз. — Даже если ты не можешь выговаривать «р», Рома, то это ничего не значит. Я хочу, чтобы ты об этом знал. — Пока был под тобой, забыл об этой хуйне, — хмыкнул Рома, пытаясь отдышаться. — А что? Заботишься обо мне, Коля? — Да. — С чего это? — Я ш не выговариваю.