Take your eyes off me so I can leave
I'm far too ashamed to do it with you watching me
Тихо выдохнув, Иван откладывает прибор, которым перебирал нетронутую еду в почти полной тарелке, и поднимает глаза на сидящего на противоположном конце стола Бессмертного. — Кажется, мы условились, что за трапезой проводим время друг с другом? — выразительно приподняв бровь, он подкрадывается к склонившемуся над свитком Кощею. — Это срочный вопрос, — многозначительно роняет тот, когда он ушлым и быстрым движением подцепляет лежащее пред глазами Князя послание. — Да, я верю, — безмятежно роняет Иван, проходя к своему месту и опускаясь на стул. — На твоем месте я бы вернул это мне, — спокойным и ровным тоном произносит Кощей, провожая его внимательным взглядом. — А ты забери, — лукаво сверкнув глазами, он пожимает плечами, деловито выхватывая из миски очередной кусок дичи. — Я не собираюсь гоняться за тобой, — меж темных бровей замирает морщинка. — Что ж, значит, и свою бумажонку не получишь, — хмыкает он, дразняще улыбаясь и продолжая свою трапезу как ни в чем не бывало. И не дергается даже когда Князь Тьмы поднимается со своего места и медленным, спокойным шагом движется в его сторону. И ровно за мгновение до того, как Бессмертный намеривается вернуть забранное, задорно сверкнув глазами, Иван срывается с места. Погоня выходит задорной, но короткой — уже на втором круге вокруг длинного стола его настигают. — Было же очевидно, что я тебя поймаю, — усмехается Кощей, смыкая руки на его талии и вжимая в пол, не позволяя больше дернуться и сбежать. — Очевидно, что я хотел, чтобы ты меня поймал, — смеется он в ответ, отбрасывая свиток в сторону, — Ни в коем случае не умалю важности твоих дел, но уговор есть уговор! — Тогда ты сам напросился, свет мой, — усмехается Бессмертный, забираясь холодными руками под одежду, легонько процарапывая живот, — Чтобы стать главным блюдом этой трапезы. — Все так, — с улыбкой он выгибает шею, позволяя клыкам скользить и прикусывать, — Но это даже еще интереснее. Просто я соскучился, — он обхватывает острые скулы ладонями, касается лбом лба, — Последний месяц тебя за твоими бумагами не разглядеть, и посягательство на порой единственные совместные минуты в дне — это слишком. — Не могу не признать твою правоту… — Ауч! — и он, уже успевший расслабиться, резко подпрыгивает от ошпарившей бока щекотки, — Зачем?! — В наказание за своенравие, — хмыкает Бессмертный, прикусывая мочку уха и вновь начиная ласкать его брыкающееся в разные стороны тело. Теперь воздух меж ними тяжелый, вязкий, и смех уже очень и очень давно не озарял собой эти стены. — Я знаю, — произносит Иван, едва размыкая сухие губы. — Что? — мужчина на другом конце стола реагирует не сразу, удивленный, отвыкший, кажется, от самого звука его голоса. — Что я едва ли могу претендовать на звание полноценного супруга, — он произносит это как неумолимый факт, что стал еще более очевиден в последние несколько дней. В ответ Кощей, оскалившись, ошпаривает его взглядом полным мрачного недовольства и раздражения. С резким скрежетом ножек стула по каменной кладке он поднимается со своего места, явно с намерением покинуть помещение. — Если появится… кто-то, я пойму, — едва слышно произносит Иван, уставившись пустым и невидящим взглядом в стол. И он не сразу понимает, что происходит дальше — боль приходит раньше осознания, и вот, он, уже слетевший со стула, распластался на холодном полу словно тряпичная кукла. Щека горит от сильной, размашистой пощечины, что теперь отдается во рту металлическим привкусом. — Ясно… — хмыкает Иван, сплевывая на холодный каменный пол кровь, — Мог бы…просто сказать. Он продолжает смотреть в каменную кладку невидящим усталым взглядом, не переводя взгляд на лицо стоящего над ним мужчины, но не от того, что боится увидеть гнев, отвращение и презрение на его лице, ведь их наличие там и так очевидно.This is never ending, we have been here before
But I can't stay this time cause I don't love you anymore
У него просто нет сил, да и желания тоже. «Давно такого уже не было», — выдохнув, Иван просто оседает на пол, ощущая как спину холодит камень. Рука тянется к лицу, ощупывая ноющую челюсть. В повисшей тишине раздается громкий, сотрясающий пустой воздух хлопок двери. От того чаша, стоящая на самом краю стола, падает на пол, приземляясь и лишаясь небольшого куска, отлетающего в сторону. «Все трещит по швам», — тем временем думает Иван, пустым взглядом всматриваясь в потолок, едва ли ощущая боль в лице как действительную часть себя, — «Да о чем я, уже давно треснуло». Пальцы нашаривают отколовшийся кусок металла, и подхватив, поднимают к лицу. Он знает, что никакого практического смысла в этом действии быть не может. Рана затянется почти мгновенно, едва оставив след. Так, мимолетное баловство — увидеть алые капли крови, ощутить теплую влагу, отдающую солью и металлом, вспомнить, что он еще живой. К сожалению или к счастью? И даже если бы он мог, права не имел — жизнь его ему не принадлежит. Неровный скол металла скользит по лицу, спускаясь к шее, слегка надавливая на бьющую вену. Когда это началось? …Он смотрит сквозь полуприкрытые веки в потолок, пока по обнаженной коже скользят знакомые губы и руки. Нет, это все еще приятно — его тело привычным образом отзывается на ласки, быть может, только что уже не так пылко и скоро, как раньше. Только вот он себя со своим телом чувствует разобщенным, раздвоенным, расколотым на две неравные половины, одна из которых отлично справляется с тем чтобы переносить его с места на место, выполнять все требуемые от него действия, поддерживать привычный окружающим образ жизни. Другая же словно замерла внутри, отрешенно наблюдая за всем происходящим со стороны, сквозь очень толстое стекло. — Вань? — из болотистой мглы его вырывает родной голос, — Ты вообще хочешь? — облизнув влажные губы, Кощей нависает над лицом, уперевшись локтем в постель, — Что с тобой? — и лиловые глаза смотрят на него пристально и серьезно. Со мной все в порядке — хочет произнести юноша, укладывая руку на лицо напротив. Все хорошо — ведь это действительно так, разве у него есть повод для значительно огорчения сейчас? Разве он вообще имеет право чувствовать себя так, окружённый заботой и вниманием, не знающий горя и забот кроме тех, что создают его все чаще уходящие не туда мысли? Конечно, со мной все в порядке. Но эти слова царапают горло, сжимают холодеющий живот, и внезапно горечи становится так много, что она затапливает с головой, и его дрожащие губы больше не могут спрятать ее в безмятежной улыбке. И все, что Иван может — резко податься вперед, обнимая Бессмертного. — Я…я…я не знаю, — сипло произносит юноша вздрогнувшим голосом, утыкаясь в его шею, — Я не знаю. Холодные руки тут же оплетают утешающим коконом, прижимают к себе, по вискам мажет осторожный поцелуй. — Т-с-с, свет мой, я же с тобой, — и этот шепот на ухо приносит одновременно и облегчение, и проходящую сквозь все тело дрожь тревоги. Почему это так горько, почему ему больно сейчас? Он же с ним? Он с ним. Вечность. И Иван вжимается в объятие, сворачиваясь клубком, чувствуя, как внутри все клокочет, хочет выпрыгнуть и сбежать прочь, и одновременно с этим — сжаться в точку и исчезнуть. Он пытается сделать вдох, но грудь сдавливает, и рваный, болезненный глоток воздуха обращается раскаленным пламенем, распирающим глотку. Все тщетно, он не удержал, он выдал себя. Сдался? За его всхлипом следует утешающее поглаживание, и закрыв глаза, он проваливается в бездну обнимающих его рук. — Прости, я испортил все сегодня, — устало произносит он после, лежа на груди Бессмертного и ощущая чувство вины пополам с облегчением и тревогой, — Не знаю, что на меня нашло. — Как давно? — когти поглаживают его по спине, ласково и невесомо скользят по коже, даря утешение и умножая страдания, которым он больше просто не может не смотреть в лицо. Ответом на этот вопрос, заданный тоном твердым и серьезным, становится его долгое молчание.
I can't love you in the dark
It feels like we're oceans apart
There is so much space between us
Все медленно, но с пугающей неотвратимостью теряло краски, вкус, смысл. Время растягивается, превращаясь в тягучее и вязкое полотно, оплетающее тело липкими нитями. — Уже осень? — как-то спрашивает он, заметив, как верхушки деревьев желтеют. — Да, свет мой, — с небольшой паузой отвечает Кощей, обнимая его со спины, — Уже осень. «А я и не заметил», — думает Иван, закрывая глаза и ощущая как шеи касается кончик горбатого носа. В его теле лишь каменная, тяжелая усталость. Иногда он подолгу смотрит в зеркало — так долго, что в одно мгновение перестает узнавать там себя. Кто этот красивый юноша, без единой морщинки, с идеальными линиями пухлых губ, точеным профилем, распахнутыми глазами цвета неба? Ведь и тень усталости и дурного сна не может испортить этой красоты, и синяки под веками лишь оттеняют, и на фоне бледных щек рот кажется более манящим. Иван касается кончиками пальцев своего отражения, на него смотрит вечно молодое лицо, а он ощущает себя дряхлым стариком, который уже слишком многое повидал, и быть может, слишком устал от жизни даже в самых приятных ее проявлениях. После таких мыслей он зло усмехается своему зеркальному двойнику, чувствуя, как от стоп по всему телу к груди ползут сдавливающие щупальцы. А тот от ответа не удерживается, оскаливая ряд острых зубов. — Посмотри на себя, — зло усмехается его отражение, — Кто знал, что мы окажемся такими неблагодарными? Иван не говорит об этих случаях Кощею, не желая тревожить еще больше, не понимая, чудится ему разговор с Темным Богом или нет, или тот стал частью его сущности так же, как стала Игла, вместе с ней — ее хозяин. «Мне…мне грех жаловаться», — думает он, уходя от зеркала прочь, растирая странно холодеющие предплечья ладонями. Вина и стыд становятся его неизменными подругами, что следуют по пятам, укутывая в темные шали, взгляд сквозь которые тяжел и размыт. Разве любой не хотел бы оказаться на его месте? Окруженный богатством, одаренный властью, вечно молодой. Любимый? Любящий? Они может и мечтают, но лишь от того, что не знают, какое на самом деле страшное проклятие — вечность. Потому что живущий вечно — значит обреченный на вечные потери.You have given me something
I can't live without
You mustn't underestimate that when you are in doubt
But I don't want to carry on like everything is fine
— Ты все еще красива, — твердо произносил он, всматриваясь в лицо сестры. — О, не лукавь, младший братец, — хмыкала она, поджимая губы, от которых расходиться паутинка морщинок, — Я расплывшаяся в разные стороны старуха, а вот ты… ты — действительно красив как прежде, — и поморщившись от боли в суставах, Мила вытягивала ладонь вперед, касаясь свежего юношеского лица. Все что он мог — немного неловко улыбнутся в ответ. Иван сглатывал горечь во рту, подбирая утешающие слова, отгоняя упадническую тоску, находя шутку, что веселила эту старую и властную царицу, что в его глазах до сих пор была девчонкой, с которой он убегал прочь из терема, наплевав на укоры и предостережения нянек. Отпускать мать было немного легче — в этом ощущалась природная закономерность, пусть и не справедливая в отношении него в полной мере. «Я же знал, что так случится в один день, это закономерно и нормально, она прожила долгую жизнь и я сделал ее счастливой, насколько мог», — думал он, сглатывая комок под раскидистой ивой, отныне хранящей вечный покой Елены Прекрасной, — «Я знал, на что соглашался тогда». «Знал же?», — вторит он со сжавшимся от боли сердцем, когда одряхлевший Серый перестает узнавать его лицо. Когда-то они вместе играли в лесу детьми, где те былые и милые сердцу дни? И похоронив друга, Иван почти не является в яви, больше не замышляет потратить год- другой в обществе людей, к которым может так быстро и неосторожно привязаться. Чего бы не коснулись его руки, это обратится в прах на его глазах — так стоит ли касаться? Ведь в этом нет абсолютно никого смысла, его место здесь, он принадлежит этому темному царству и его властителю. Теперь это ясно ему во всей полноте. В какой-то степени юноша становится заложником самого себя — ведь все привыкли видеть его полным сил, улыбающимся, неунывающим, находящим свет в самом темном уголке, и он привык тоже. Но отогнанные прочь горечь и тоска таились тут и там, оседая на дне души, и утрамбованные слоями в один день распахнули свои темные крылья, укутав его с головой окончательно. А теперь он лежит на полу, задумчиво прокручивая в руке осколок чаши, ощущая, как высокий свод потолка давит на него, будто бы опускаясь на грудь тяжелой, мешающей дышать каменной плитой. Губы юноши расходятся в сухой и жесткой усмешке, а ладонь проскальзывает вдоль горла, надавливая — и пускай капли крови успевают стечь вниз, полотно кожи мгновенно срастется, не позволяя даже тонкому шраму испортить шею. Лишь на боку возникает короткая, предупреждающая вспышка, отдающаяся легким покалыванием. «Знаю, знаю…» — вздохнув, он разжимает пальцы и осколок с тихим звоном падает на пол. Проходит несколько часов, прежде чем Иван находит в себе силы просто подняться и выйти прочь из обеденной залы, проскользнуть бледной тенью по коридорам. Слуги уже очень давно опускают глаза в пол при встрече с ним. Спустя неопределенное для него количество дней — для него все они теперь стали похожи один на другой и от того будто не менялись, и вместе с тем проносились мимо с пугающей быстротой — ему передают, что Князь желает видеть его. Иван, молча кивнув, поднимается из кресла и является перед глазами Кощея, подмечая самым краем сознания, что тот выбрал для разговора свой рабочий кабинет. — Какое-то время ты проведешь в другом месте, — и тот сразу переходит к делу, без всяких прелюдий и расшаркиваний, — Слуги соберут твои вещи.I can't love you in the dark
It feels like we're oceans apart
Фразы короткие, сухие, выжатые, ровные — в них не слышится ни тревоги, ни злости, ни сожаления. Но Иван не сразу осознает их смысл — как и все прочее, это пробивается в его сознание сквозь толстую пелену. — Ты выгоняешь меня? — подняв глаза, он, кажется, впервые за многие дни смотрит в лицо Князя Тьмы, испытывая нечто отдаленно похожее на эмоцию. — Думаю, нахождение в замке влияет на тебя не лучшим образом, — спокойно и ровно отвечает тот. «Что ж, не удивительно… Наверное, он даже достаточно долго продержался…», — и Иван ощущает нечто отдаленно похожее на горечь, но и она почти сразу тонет в размытом мареве, сейчас составляющем сущность его души. — Ясно. Это последние слова, которые они говорят друг другу, и прощание выходит сухим и скомканным, лишенным даже прохладных объятий и взглядов, наполненных притворным сожалением. Иными словами опустевшим, как и все прочее меж ними. Но даже если он и впал в окончательную немилость своего супруга, тот снизошел до того, чтобы позаботиться о нем напоследок. Небольшой, но не тесный дом, в котором одиночество живущего одного не так бросается в глаза. Простой, чем-то похожий на утраченный материнский, окруженный садом, неподалеку — лес и река. Тихое пограничье, далекое от распрей и бед. Прежнему ему, наверное, понравилось бы это место. «Ссылка…или покой? Какая разница, где срастаться со стенами», — хмыкает Иван, переступая порог. Подняв край рубахи, он всматривается в рисунок иглы. «Ты должна быть в безопасности… Но для этого ему действительно совсем не обязательно терпеть меня рядом», — усмехается Иван, осторожно касаясь ушка, — «Мог бы положить в сундук и запрятать в дальнюю башню, такова судьба красивых, но сломавшихся вещей?». От этой мысли на окраине закостеневшей души словно пробегает легкий ветерок горечи, но он почти сразу гаснет, утопая в омертвелом безразличии. «В целом, он так и поступил», — блекло усмехается юноша, стекая на лавку по стене и закрывая глаза. Но чувства злости, ощущение несправедливости или гневливой обиды Иван не ощущал, и не вполне понимая, от того это, что он давно потерял способность испытывать хоть какие-то эмоции, или потому что мог счесть такое отношение оправданным. Здесь его дни текут еще более вязко — нет больше необходимости усилием воли переносить себя с места на место, создавая хотя бы хлипкую видимость прежнего существования. Порой к порогу с намерением навестить являлась Василиса, но по его мягкой и пустой улыбке нынешней Темной Матери очень скоро стало ясно, что Ивана эти визиты скорее тяготили. «Рождает и умирает, рождается вновь…и умирает вновь», — размышляет он, касаясь осенних, уже подгнивающих и пахнущих сладостью смерти листьев, — «Конец всегда один. Цвели бы цветы, если бы знали, какое безвестное забвение их ждет?», — и усмехнувшись, он поднимается с крыльца, уходя обратно в дом, который едва ли покидал, — «Пустые мысли…все пустое». Однако собственная пустота, которой наконец было позволено свернуться темным и неподвижным клубком на самом дне, в один момент все же слегка разжимает свои цепкие и тяжелые лапы. «Надо хоть что-то делать», — думает Иван, когда минует несколько, а быть может и больше зим, — «Хоть что-то. Я не могу провести так вечность…не хочу». И юноша находит дело в ближайшем, что попадается под руку — садом у дома. Смысла в этом все же видится ему немного, впрочем, как и во всем другом — выращенное он даже не съедает, а уложив в корзину, просто оставляет подле ближайшей деревни даром приятным, но вызывающим опасением своим происхождением. Но что-то в этом копошении в земле все равно занимает его, и всматриваясь в прорастающие зерна он испытывает смешанное чувство злости, бессилия, и благоверного восхищения — глупое семя, растет вопреки всему, не зная, что упав в землю, однажды станет пищей для растения следующего. И по что пшенице колоситься, тянуться к солнцу? Порой он тратит часы просто лежа на земле, всматриваясь в высокое небо и перебирая пальцами траву, думая обо всем и ни о чем в своей долгой, уже окончательно переставшей быть человеческой жизни. И в одну весну вместе с подросшими побегами, юноша внезапно замечает перемены и в себе, хотя ему все в себе мнилось замерзшим и лишенным какого-либо движения. «Да уж, отросли», — размышляет Иван, подхватывая локон и вытягивая — теперь волосы доставали почти до середины спины, все так же отличаясь золотым блеском. Поколебавшись, он подхватывает со стола нож, и смахнув с лезвия пыль, выходит из дома. Путь до реки недолог — рядом и она, и лес. Оставшись босым, он входит в воду, и весенние, еще холодные потоки мягко покалывают кожу, пуская по телу мурашки. Поколебавшись, Иван опускает голову вниз — на воде неровной рябью отражается его лицо. Он не заглядывал в него очень давно, и все же, опустив голову видит там те же самые глаза и черты. И сердце екает, но не так болезненно, как раньше. Вздохнув, Иван подносит лезвие к голове, одна за одной срезая пряди. Локоны осыпаются в воду, и почти сразу уносятся течением, скрываясь за поворотом. «Легче», — думает он, прикрывая глаза и разводя губы в слабой, пока еще едва теплящейся улыбке, поднимает лицо к солнцу, — «Легче…». Вернувшись в избу, Иван словно оглядывает ее впервые, проходится свежим взором. «Тут явно хозяйничают домовики, но я их совсем не замечал. Иначе бы слой пыли был бы уже с аршин», — хмыкнув, он проводит пальцем по столу, находя там совсем немного пыли. Ощущая в себе пока еще не набравший силу, слабо теплящийся, но все еще импульс, он разбирает неприкаянные по углам вещи, распахивает окна, впуская свежий воздух и свет. Руки доходят и до разбора сундуков, в которых он находит вещицы, призванные скрасить досуг — книги, музыкальные инструменты, оружие. «Хм…зеркала нет», — подмечает Иван, постукивая пальцами по крышке, — «Не свяжешься даже». Выпрямившись, он, поймав эту мысль, прислушивается к ощущениям, но они еще слишком неопределённы и размыты, что оформиться в мысль и тем более намерение. Он разжигает огонь в печи, и, задумчивым взглядом оценив нетронутые припасы на полке, не зная зачем, по наитию, замешивает тесто. «Хлеб», — резюмирует Иван, сам удивляясь тому, что его руки вообще не забыли, как это делается, — «Интересно, а сколько я не ел вообще?», — размышляет он, прожевывая теплый, все же, чуть перестоявший в печи мякиш. Он снова чувствует вкус, и он разливается во рту забытым, но приятным ощущением. С каждым днем юноша все чаще выбирается из избы, вспоминая о том, как раньше любил и простор леса, и простое журчание реки, и тихий свет, бьющий сквозь крону деревьев и щекочущий глаза своими лучами. С людьми Иван встречается редко, стараясь обходить всякого стороной, но в один из дней, услышав слишком уж громкие голоса, выходит на звук. «Праздник… Точно, Ивана-Купала должен быть где-то в это время», — осознает юноша, всматриваясь в собирающихся юношей и девушек. И он уже собирается развернуться, чтобы уйти прочь своей дорогой, но нечто останавливает его, и, поколебавшись, Иван все же спускается к поляне, смешиваясь с толпой. В такое время легко затеряться, да и вопросов обычно даже незнакомым лицам не задают — поселения объединяются, чтобы перемешать кровь, и за этим буйством всегда следует пора осенних свадеб. И думая остаться во многом наблюдающим со стороны, скользящим и ускользающим, он все же вовлекается в празднество. Жар костра щекочет пятки, ароматы летних трав кружат голову, и простое, живое тепло ладоней в хороводе дотапливает лед, что так долго сковывал его. — П-п-ривет, — в один момент его осторожно окликает робкий и мелодичный голос, — Я тебя не видела раньше, ты из соседней деревни? — Здравствуй, — он оборачивается, замечая подле себя невысокого роста девушку с длинной и пышной русой косой, — Да, вроде того. — Быть может…возьмешь мой венок сегодня? — незнакомка улыбается, окидывая его смущенным, но открытым взглядом. Едва заметно нахмурившись, Иван опускает взгляд на сплетение трав и бутонов. — Иван из рода Прекрасных, я связываю с тобой руки, сердце и душу, взяв в законные супруги, и с этого дня обещаю оберегать тебя от всякой печали и горести… «Интересно, что называет по материнскому роду», — подмечает Иван, — «Может в нави так принято?». Весь он замирает и плавится от нахлынувших чувств, и требуется усилие, чтобы вслушаться в такие важные слова — в груди все прыгает и искрится, кажется даже, что все, кроме лица Кощея расплывается в мягкую, сизую дымку. Холодные руки ложатся на его горячее лицо, запечатлев клятву поцелуем. — Ты чего? — тихо спрашивает Бессмертный. Будь Иван в менее трепетно-восторженном состоянии, то скорее всего заметил бы, как в лице напротив возникло тонкое напряжение. Но юноше и в голову не приходит, что Кощей может заподозрить его в желании сдать назад в такой момент. — Ничего, просто… — и он ощущает, как и без того горящие щеки заливает краской, — Волнуюсь, — «Из головы словно все слова вылетели», — думает он, — «После его клятвы, такая красивая, черт, мне явно нужно было потратить больше времени на сочинение своей!», — Наклони голову, — тихо просит Иван, сжимая в ладони венок и поднимаясь на цыпочки, чтобы опустить на гладкие темные волосы старательно сплетенный венок, что теперь все равно кажется ему недостаточно хорошим. — Кощей, — сглотнув, он запинается, но набрав в грудь воздух, продолжает, — Кощей Бессмертный, честно говоря, затрудняюсь сказать, чьего ты рода, — и Иван краснеет еще пуще, замечая, как мужчина сдерживает смешок, — Мне и не важно, я связываю с тобой руки, сердце и душу, взяв в законные супруги, и с этого дня обещаю… Воспоминание прерывается чьим-то задорным хохотом, раздающимся со стороны — праздник движется к концу, вместе с заходом солнца переходя в свою темную и скрытую часть. — Нет, — улыбнувшись, он переводит взгляд с венка в своих руках на замершую в ожидании девушку, — Прости, но нет. И оставив обескураженную незнакомку, он с легкой улыбкой покидает праздник. Та пленка, что разделяла его и весь окружающий мир, ставшая прозрачной и истончившаяся, порвалась окончательно. Сейчас все темные мысли и желания, что, казалось бы, стали неотъемлемой частью его сущности отступают окончательно, и он чувствует себя птицей, что наконец смогла сбросить старое, кровящее оперение и имела силы вновь взлететь ввысь. «Кажется, мое место все же не совсем здесь», — думает Иван, опираясь на косяк дома, служившего ему приютом и оглядывая тихую пустоту вокруг себя. Но в сторону нави он направляется не сразу. Сначала находит иву у озера, что раньше украшала собой лишь его берег, а теперь стала окраиной небольшого поселения. «Тебе бы это понравилось, да, мам?», — думает юноша, касаясь шершавой коры, — «Что так живо вокруг…». Ветер колышет тонкие ветви, что щекочут лицо, и в этой простой случайности ему чудится ласковое прикосновение утраченных рук. После он держит путь совсем в другую сторону, и находит искомое совсем не сразу. Но, соскребя с памяти простейшие азы ведьмовского ремесла, все же находит. Когда-то Иван, наверняка к немалому огорчению подросшей племянницы, будучи другом и опорой детства и юности, перестал навещать ее, хотя и исправно следил за тем, чтобы все в жизни девушки, а в последствии и женщины шло своим чередом, гладко и без излишних страданий и бед. Это было слишком невыносимо — ощущать и проходить все это вновь, видеть, как лицо, хранившее отголосок черт уже ушедших любимых и близких будет меняться и искажаться, до того момента пока не станет мертвой восковой маской. Но сейчас вид пожилой состарившейся женщины, чьи волосы уже сменили рыжий цвет на серебряный, не причинял ему жгучей, отчаянной боли, а скорее чувство близкое к светлой и ласковой печали. «Жизнь продолжается», — он всматривается в черты мальчика, сидящего у ее ног, скорее всего внука, замечая, как его брови удивительно похожи на косматые брови прадеда, — «Она не заканчивается, так или иначе… И не закончится».But I want to live
And not just survive
Улыбнувшись, он отступает назад, скрываясь из виду. — Что ж, нас ждет неблизкий путь, — произносит Иван, ласкова поглаживая гриву коня, привязанному к дереву неподалеку — Не уверен, что тебе там понравится, но бояться нечего. Они едва переступают границу нави, как юноша замечает кружащую над головой тень. — Привет, — улыбнувшись, он позволяет ворону сесть на руку. Тот, коротко опустив голову в небольшом поклоне, поднимает на него темные глаза, и замирает в ожидании, — Думаю, это и так ясно, но можешь передать ему, что я… — и он делает паузу, распробовав мысленно то, как это вот-вот прозвучит, — Хочу вернуться. Ворон понятливо кивает, разводя крылья и вновь поднимаясь в небо. Иван сам не знает, какого приема ожидает. Меж ребрами перекатывается волнение и трепет — очевидно, что Князь Тьмы без присмотра свою Иглу не оставлял, а значит и его вместе с ней, и не так просто все годы в округе, где он жил, была тишь да благодать. Но что он думает на самом деле? Скучал ли, ждал, затаил ли обиду, устал ли надеться? «Как бы то ни было… Я хочу его увидеть», — думает он, ведя коня за поводья к высоким и ничуть не поменявшим своего облика воротам, — «Даже если вдруг…». Свои чувства он угасшими не ощущал — скорее надолго заледеневшими, замороженными, а после оттаявшими и вернувшимися в прежней полноте и зрелости. Но было ли то же верно для его супруга? И пусть настраиваться Иван стремился на лад оптимистичный, положение дел оценивал скорее разумом, ведь расставались они на ноте, весьма и весьма далекой от теплой. Так или иначе, ворота распахиваются перед ним как прежде. — Здравствуй, — произносит Бессмертный, окидывая его пристальным и внимательным взглядом, словно сомневаясь в том, кто действительно стоит на пороге его замка. — Здравствуй, — вторит он в ответ, разводя губы в робкой улыбке, таящей обоим понятную глубину. «Так странно», — внутри смешиваются волнение и трепет, и одновременно то чувство, которое возникает в душе после долгой разлуки с чем-то раньше очень близким и знакомым, — «Хотя, наверное, по-другому и быть не может». Он делает еще один шаг, оказываясь совсем рядом с мужчиной. Лиловые глаза смотрят на него пристально, но Иван едва ли может понять, что именно сейчас таится в этом взоре. Холодная рука плавным движением ложится на его лицо едва ощутим прикосновением. Не так ли касаются размытого образа, силясь проверить, не морок ли это? — Отдохни с дороги, — произносит Кощей, отняв ладонь ровно за несколько мгновений до импульса, который привел бы порыв Ивана в движение, — Раван теперь за место Вазиря, поможет расположиться. Улыбнувшись в ответ, он молча кивает, отчасти выдыхая — хотя Бессмертный и не выдал каких-то эмоций, юноша списывает это на нежелание демонстрировать их в присутствии слуги. — Вы предпочтете вернуться в предыдущие покои? — участливо интересуется молодой скорпион, на которого он наконец обращает внимание. — Думаю, что да. И Иван приходит в ту самую комнату, которую он когда-то покинул, и в которой успел провести немало ночей и дней. Кажется, что забытая, а на деле — до боли знакомая. «Быть может, не хотел говорить при посторонних», — он проходит вглубь покоев, падая спиной на кровать, заправленную темно-фиолетовым покрывалом, — «И я конечно не совсем внезапно нагрянул, думаю, он все равно приглядывал за мной… Или уже нет? Конечно, все будет странно, меня очень долго не было, и я совсем не знаю…что сейчас в его голове, чем он живет, хотя, судя по спокойствию в замке, особых проблем нет», — обхватив руками подушку, пахнущую чистой, он переворачивается на живот, — «Нам о столь многом нужно поговорить…». За своими размышлениями Иван сам не замечает, как погружается сначала в дрему, а после проваливается в сон, крепкий и спокойный. И просыпается только утром, когда давно вставшее солнце уже начало щекотать лицо светом. — Хм… Сев в кровати и оглядевшись, юноша со смешением досады и беспокойства понимает, что находится в покоях один. И судя по всему, находился всю ночь — покрывало рядом не примятое, гладкое, не хранящее следа другого тела рядом с ним. Он еще раз внимательным взглядом скользит по каждому уголку и предмету. Туалетный столик у зеркала пуст — нет ни шкатулок с кольцами и серьгами, ни знакомых флакончиков с черной и золотой тушью. Нахмурившись, Иван поднимается с кровати. Догадка уже родилась и подтверждается пустым шкафом, столиком у камина, на котором нет привычных тяжелых книг в толстом кожаном переплете. Сглотнув, он делает несколько шагов по мягкому ковру, и уложив руки на ручки дверей, ведущих в примыкающую к спальне гардеробную, распахивает их. «Он не просто не пришел», — осознает юноша, окидывая пустоту обширной комнаты, раньше заполненную вереницей богато украшенной одежды, а сейчас едва ли хранящей пару рубах и штанов, что предусмотрительными руками слуг оставили для него, — «Здесь нет ни одной его вещи, он …не пользуется этой комнатой в принципе». Это открытие отдается глухим, пропущенным ударом сердца. Сглотнув, Иван закрывает двери и растерянно оглядевшись, выходит на балкон. «Меня не было очень долго… Куда дольше, чем может показаться стороннему взгляду», — вздохнув, он опирается на парапет, — «Был ли у него кто-то другой? В таком случае есть что-то логичное в том, чтобы не…не вести его сюда». С досадой поморщившись, Иван запускает пальцы в волосы, пытаясь отделить в своих мыслях домыслы от действительности, — «Интересно, а что еще изменилось за то время, что меня здесь не было?» — П-п-ростите, я еще не все знаю, совсем недавно стал заменять Вазиря полноценно, — торопливо произносит Раван, когда не может дать ответы на все его вопросы о том, как изменилась расстановка сил в нави. И как бы этот прыткий юноша не пытался скрыть своего любопытства и волнения, оно так и сквозило в внимательном и вкрадчивом взгляде, что он то и дело косил на младшего князя. «Еще бы, видел меня только на парадных портретах», — внутренне хмыкает Иван, — «И быть может вообще сомневался, что я существую всамделишно. — Ничего страшного. Кощей переселился в другую часть замка, верно? — в ответ на этот вопрос он получает активный кивок головой, — И как давно? — Не могу сказать точно, — скорпион сводит брови к переносице, явно погружаясь в припоминание, — Но точно все время, что я несу службу, дела обстоят именно таким образом. «То есть, ушел из этой спальни…», — Иван прикусывает губу, — «Тогда же, когда я ушел из замка?». Быть может, Темный Князь просто не желал лишних воспоминаний? С глаз долой из сердца вон? «Но он ничего не сказал, когда я вернулся», — продолжает размышлять юноша, — «И никак не воспрепятствовал этому. А теперь я буквально не могу встретиться с ним с глазу на глаз… Но разве я не вел себя так же? И теперь это месть? Но я и так понимаю, что доставил ему множество тревог тогда…». — Передайте Князю, что я буду рад увидеть его за обеденной трапезой. — Да, конечно, — Раван опускается в глубоком поклоне, — Если вам что-то потребуется, я всегда к вашим услугам, Господин. «Да кто бы сомневался», — внутренне усмехается Иван, — «Мне определенно будет не хватать тонких и ироничных замечаний Вазиря…». Вопреки опасениям, что уже начали закрадываться в душу, это прямое приглашение Князь Тьмы принимает, является в обеденную залу, пусть и с опозданием. — Вижу, что к тебе вернулось бодрое состояние духа, — произносит Кощей, выбирая место за столом, позволяющее держаться от дорого супруга на значительном расстоянии. — Да, думаю, я теперь вновь способен смотреть на вещи здраво, — Иван кивает, ощущая как помимо воли волнение начинает растекаться по всему телу, а сам Бессмертный, казалось бы, едва ли испытывает эмоции и от их встречи, и от предстоящего разговора, — Я много пропустил. Наверняка много важного. Расскажешь? «Много важного в том числе о тебе», — добавляет он мысленно, скользя глазами по острой линии челюсти, выпирающему кадыку, ключицам, закрытыми меховым воротом плаща. Он не видел своего супруга чертовски давно, быть может, слишком давно, чтобы иметь право говорить с ним как ни в чем не бывало? — Все шло своим чередом, — и когтистая рука поднимается в воздухе в неопределенном, в чем-то пренебрежительном жесте, — Ничего такого, что не было бы простым следствием текущей совокупности обстоятельств. С каждой следующей репликой Бессмертного Иван ощущал растущее напряжение — будто слова не сближали, а становились кирпичиками стремительно рождающейся преграды. «Отличная реплика — сказал что-то, но не сказал ничего», — подмечает юноша. — То, что ты подобрал для меня, это был очень милый дом. И сад красивый, такое спокойное место… Мне кажется, это не в последнюю очередь помогло. Спасибо. Этим он осторожно пытается сказать — быть может, этот твой поступок и вызывает у меня до сих неоднозначные чувства, но я видел твою заботу. Но в ответ на это на лицо Кощея на долю секунды искажается в неопределенной гримасе, а после вновь возвращается к холодной беспристрастности. Повисает пауза, растягивающаяся меж ними словно нитка паутины. — Что ж, рад, что тебе пришлось по вкусу, — все-таки произносит он, и Иван успевает заметить короткую, но хлесткую усмешку, пробежавшую по губам мужчины перед тем, как тот скрыл ее за глотком вина. «Это ирония?», — он прикусывает губу, пытаясь уловить, что именно скрывается за прохладным лиловым взглядом. — Ты ни разу не заглянул ко мне за все это время, — юноша старается произнести эту фразу мягко, лишить, казалось бы, очевидного укора, что может сквозить через слова — И зеркала не оставил. «И письма даже не отправил ни разу… Хотя, этим и я грешен», — вздыхает Иван, ощущая, как в груди закручивается клубок смутных чувств. Так явственно теперь ощущалось то расстояние, возникшее меж ними за эти годы, куда больше, чем он хотел бы ощущать сейчас. — Да, — Бессмертный с глухим стуком опускает кубок с вином на стол, — Все так. — Не хотел досаждать тебе своим видом, — добавляет-таки он все с той же холодной усмешкой. — Или не хотел, чтобы я досаждал тебе своим? — Иван произносит это тоном мягко-шутливым, улыбаясь, стремясь сгладить колючую фразу и ее горький смысл, — Мой-то точно был так себе, могу понять. Но мужчина на другой стороне стола едва ли дарит ему даже тени своей улыбки. И ведьмак чутко улавливает как воздух сгущается, уплотняясь — в таком всякое слово и жест обретает вес, может болезненно рубануть или наоборот, наконец принести желанное облегчение. — Быть может, нам стоит… — У меня много неотложных дел, — резко поднявшись с места произносит Кощей. — Эм…ладно, — рассеяно произносит обескураженный Иван, провожая взглядом удаляющуюся из залы быстрым шагом фигуру. «Ох, все это скверно», — вздохнув, он опускает голову на сложенные на столе локти, — «Быть может, я дурак, что вернулся? И никто тут меня не ждал? А с чего я вообще был так непоколебимо уверен, что он будет хоть столько-то рад мне? Кем я был все эти последние годы для него? Обузой, безвольно перемещающейся по замку тенью? Неугодным, опостылевшем и уже нежеланным хранителем? Сколько раз он вообще пожалел, что связал свою Иглу со мной?..». — Господин желает десерт? — из этих невеселых размышлений его вырывает робкий и полный почтения голос подошедшей спустя несколько минут служанки. — Земляничный пирог? — Иван, ощутив знакомый запах, поворачивает голову в сторону. — Да, — с улыбкой мавка кивает, — на кухне сказали, что вы любите такое. — Что ж, почему бы и нет, — улыбнувшись явно стремящейся угодить девушке, он подхватывает с блюда мягкое, наполненное сочной и сладкой ягодой тесто. «На кухне сказали…да много ли тут осталось слуг, что помнят мои предпочтения?», — вздохнув, он откусывает пирог, ощущая как во рту разливается действительно любимый и знакомый вкус. Пустая обеденная зала в сумме с пустым местом напротив добавляли к этому оттенок терпкой, вяжущий рот горечи. «Нам нужно поговорить, так или иначе», — размышляет Иван уже после, намереваясь-таки обсудить все с Кощеем с глазу на глаз. Однако замок упрямо, но твердо не позволяет ему оказаться в желаемом месте — плутал по коридорам, мягко выводя то к их, уже очевидно, что бывшим совместным покоям, то к выходу в сад, то к купелям, то к фонтанам и библиотеке. Иными словами, в любое другое место, кроме как в желаемое им. — Не пустишь, значит? — тихо произносит он, укладывая руку на холодную стену.I don't regret a thing
Every word I've said
You know I'll always mean
It is the world to mean
Замок тактично отмалчивается, впрочем, как и всегда — не имевший своего голоса, он, тем не менее, всегда говорил желаниями своего хозяина, очевидно, не хотевшего видеть возвращенца на пороге своих покоев. «Вот так значит…», — с грустью признается сам себе Иван, проскальзывая кончиками пальцев по шершавой кладке, — «Но я ведь…я просто не понимаю…» И хотя он явился к порогу этого места, что действительно стало ему домом за долгие годы, с открытым сердцем, этого явно было недостаточно, чтобы перекинуть мостик над бездной, разделившей их. «Но ведь это…моя вина?», — размышляет он, отложив попытку пробраться к покоям Кощея, — «Что все теперь так?». Эта мысль ему не нравится, и поджав губы, он ее отгоняет — облегчения она не приносила, лишь смутные терзания, которых и без того было не мало. Но возможность подобраться к супругу ему предоставляется — вместе с грядущим летним шабашем и последующим после него сборищем. «Что ж, хотя бы там сможем перекинуться парой слов», — с удовлетворением думает Иван, ощущая глубокий внутренний укол, — «Так все перевернулось теперь…». И хотя оказаться наедине с Кощеем оказывается непросто — с одной стороны все жаждут уделить внимание вновь явившемуся ко двору Младшему Князю, а с другой сам Бессмертный явно не стремится оказаться с супругом наедине, Иван выкраивает подходящий момент, находя того на одном из примыкающих к залу балконов. Осторожно затворив за собой дверь, юноша подходит ближе, становясь рядом и так же укладывая ладони на парапет. — Я знаю, что был в дурном состоянии, и, наверное, был достаточно невыносим. Совсем невыносим, — по его губам пробегает тень быстрой улыбки, хранящей в себе отголосок горечи, — И мы долго были в разлуке, быть может, куда больше, чем меня просто физически здесь не было. И… — он набирает в грудь воздуха, одновременно набираясь решимости продолжить свою мысль, — Я понимаю, что наверняка причинял тебе боль всем этим, и кроме того, за это время все могло очень измениться. И наверняка изменилось. Мне хотелось бы верить, что для нас еще не все потеряно, но, если… — «И почему мне казалось, что это будет легче?», — думает он, ощущая как грудь тяжелеет, и это чувство лишь крепнет и множится с каждой секундой, растекаясь терпко-горькой нежностью, — Если мое присутствие здесь теперь… — а слова буксуют, увязая в горле, — Для тебя неуместно и нежеланно, то… Окончить фразу оказывается еще труднее, до странного почти что физически невозможно. Ему казалось, что отпустить все окончательно было бы не так уж и сложно, но теперь он ощущал себя человеком, что держит в руках ножницы, но едва ли имеет силы в руках перерезать связующую ленту. — То я могу… — сглотнув, он пытается продолжить, чувствуя, как кончики пальцев на парапете холодеют. — Ты мой муж, — резко прервав, произносит Кощей, разворачиваясь лицом к Ивану, — Твое присутствие здесь не может быть неуместным. Он же, немного опешив, тянется было рукой к руке, стремясь преодолеть то небольшое расстояние меж ними, но поджав губы, Бессмертный отстраняется.Please stay where you are
Don't come any closer
Don't try to change my mind
I'm being cruel to be kind
«Наверное, это значит…нет? В смысле, мои домыслы не верны?» — со смятением думает юноша, провожая взглядом удаляющуюся к зале фигуру. Вновь переведя взгляд на парапет, он наконец замечает ворона, к которому, видимо, и вышел Князь Тьмы. — Он никогда разговоров откровенных не любил, правда? А сейчас и подавно, — вздыхает Иван, поглаживая гладкие перья на грудке. Вообще, за годы, прожитые с Бессмертным ранее, он научился расшифровывать и понимать все это — когда за усмешкой стоит лишь холод раздраженной тьмы, а когда утаенные чувства, в которых его супруг терпеть не мог быть уличенным. Но теперь все это кажется стертым, словно они вновь вернулись к прежней точке, из которой нужно было пройти весьма немалый путь, чтобы видеть друг друга по-настоящему. «Словно забыть язык…и пытаться учить его снова», — внутренне усмехается юноша, оборачиваясь на уже пустой балкон, — «Ладно, это уже хоть что-то, по крайней мере мужем он меня все еще считает». Вернувшись в залу, он первым делом находит высокую темную фигуру — Князь ведет беседу в кругу нечисти, надежно берегущем его от очередной попытки Ивана начать неудобный, а быть может, лишь нежеланный разговор. Подавив очередной вздох, юноша переводит взгляд в другую сторону, находя еще одну персону, с которой стоило поговорить. — Кажется, тебе вновь придется терпеть самую непутевую и неполноценную ведьму в своем шабаше, — задорно произносит он, подкрадываясь со спины к женщине, что тоже едва ли утратила девичьи черты. Василиса, резко обернувшись, сначала теряется, а после, окинув его пристальным взглядом и особенно задержавшись на глазах и их выражении, заключает в объятье, забыв даже о формально положенном поклоне. — Я рада, — тихо произносит она на ухо, — Я так рада, что ты вернулся! — Я тоже, — вторит он, ощущая тепло в груди от этих слов. — Но выглядишь встревоженным, — однако от внимательного взгляда ведьмы его смутные размышления, конечно же, не укрываются. — Ну, я надолго выпал и как минимум не знаю часть нелюдей здесь. Но все это мелочи. У меня есть ощущение… Что он не рад мне, — тихо произносит Иван, — Я не могу понять. Не то чтобы я ожидал встречи с хлебом и солью, но… — Чужая душа потемки, а Князя — тем более, — осторожно отвечает Василиса, опускаясь рядом, — Но все это было непросто для него. «Да, но было бы легче, если бы он все это высказал», — думает Иван, — «Я знаю его, иной раз…затаит, заморозит в себе что-то и выбивай потом словно из скалы тупой киркой… Никому из нас не было просто». — Расскажи лучше, как ты, — он переводит тему, во многом искренне желая узнать, что упустил в жизни и делах нынешней Ведьмы Ведьм. «Быть может, ему просто нужно чуть больше времени, привыкнуть что ли?», — однако мысли все равно предательски убегают в другую сторону, — «Я могу это понять, но если бы он это как-то обозначил… Или есть что-то, чего я не знаю? Затаенная тревога, проблемы, которые он по своей дурной привычке от меня скрывает?». Вечер длится долго, и больше возможности остаться наедине не предоставляется. И с досадой выдохнув, Иван снимает с плеч парадный плащ, откладывает в сторону легкую, едва заметную в волосах тиару. «Он же не будет бегать от меня вечно?», — размышляет он, стягивая с тела оставшиеся слои бархата и шелка и входя в теплую воду, что должна была смыть с него усталость после череды разговоров, — «Рано или поздно нам придется вновь встретиться лицом к лицу». Иван откидывается спиной на край купели, прикрывая глаза. — Ты раздражен? — он обнимает Кощея со спины, зарываясь в длинные влажные пряди ладонями. — Да. — Что ж, честно говоря, я мало смыслю в этих интригах, — протягивает он, — И не то, что бы ты спрашивал мое мнение… — Но оно у тебя есть? — хмыкает Бессмертный, прикрывая глаза и наслаждаясь мягкими прикосновениями к коже головы. — Разумеется. Лучше оставить его при себе? — Да. Но не потому, что я считаю его неважным, а потому что просто больше не могу говорить об этом в принципе, — и рука мужчины поднимается в раздраженном жесте, порождая всплеск брызг, — Аж скулы сводит. — Ты очень устал, верно? — спустя паузу во многом утвердительно произносит он, получая в ответ неопределенное пожатие плечами. «Но ты никогда этого не покажешь… Им уж точно», — поджав губы, думает Иван, мягко касаясь губами затылка Бессмертного, — «Мне-то едва показываешь». — Хочешь расслабиться?.. — он спускается поцелуями по шее, — Немного отпустить контроль? — Хм, кажется, я понимаю, к чему ты клонишь… — мягко усмехнувшись, Кощей откидывает голову на его плечо, всматриваясь в него лукаво-сощуренным взором, — В целом, хочу. Только если ты обещаешь не перебарщивать с излишней мягкостью, особенно словесной. — От нежности еще никто не умирал, — фыркает он, одной рукой спускаясь ниже, к мускулистым узким бедрам, а другой касаясь холодной груди, — Но обещаю быть умеренным… Уже после, выбравшись из воды, они располагаются на широкой тахте, и Иван продолжает мягко поглаживать спину лежащего тело к телу с ним мужчины. — Что? — приоткрыв глаза, Бессмертный окидывает его разомлевшим, расфокусированным взглядом. — Ничего, — улыбается он, проскальзывая кончиком пальца по острой лини скул — Люблю видеть тебя таким. — Каким? — фыркает Кощей с легкой нотой недовольства, — Ты, к слову, свое обещание опять не сдержал. — Расслабленным, — он стирает это недовольство мягким поцелуем, с легкостью принимая притворно-мстительный укус в губу. — Так что ты думаешь об их бунте? — облизнув алую каплю, Кощей приподнимается на локте. — Серьезно хочешь поговорить об этом сейчас? — он поднимает брови в жесте искреннего удивления. — Пока я еще в благостном расположении духа… Расслаблен, как ты выразился, — хмыкает мужчина, подаваясь вперед и мягко касаясь его кончика носа своим. От этого воспоминания сердце сжимается, и поморщившись, он, зажмурившись, опускается под воду с головой. Вынырнув, он проводит по лицу ладонью, запускает пальцы в волосы, выжимая их. И внезапно ощущает то странное чувство, что возникает в тот момент, когда кто-то украдкой смотрит в спину. — Кощей?.. — Иван резко оборачивается, но купель пуста, и ничто не указывает на то, что здесь был кто-то, помимо него. Разве что смутное ощущение внутри, которому он не вполне может довериться. «Нужно время. Всему нужно время», — выбравшись из воды и подхватив в руки полотенце, твердо думает он, — «Теперь я знаю это как никто другой». Поэтому каждый день он исправно является в обеденную залу — быть может, выбор не лучший, но ведь хороших воспоминаний в этом месте родилось все равно куда больше, чем плохих. «Когда-то здесь все сломалось окончательно», — думает Иван, из раза в раз заканчивая трапезу в одиночестве, — «Быть может, здесь может и начаться заново…». В конце концов, упрямства ему было не занимать, и он терпеливо продолжал делать свой шаг навстречу, создавая пространство для ответного шага Кощея. В Иванов ритм постепенно возвращаются когда-то любимые или привычные, а после забытые вещи, в том числе и тренировки с оружием, особенно любимая стрельба из лука. И в один день возвращаясь из ближайшей к замку рощи, он наконец сталкивается в коридоре с Бессмертным. — Где ты взял этот лук? — когда они поравнялись, он внезапно прерывает молчание меж ними вопросом, казалось бы, абсолютно будничным и неважным. — Я просто наткнулся на него в одной из комнат, не в оружейной даже, — пожимает плечами Иван, — У тебя уже есть на него планы? — Нет, — Кощей резко качает головой, — Нет, разумеется, можешь пользоваться, — и после продолжает свой путь. «Как-то странно он на это посмотрел», — нахмурившись, Иван следует дальше по коридору, — «Словно что-то не так». И этот короткий диалог, и взгляд, которым окинул его Кощей, цепляет юношу, заставляя спустя пару дней вновь вернуться в ту комнату, где он случайно наткнулся на это простое и элегантное оружие — ровно под стать своему вкусу. «Хм… Лук, книги. И серьги…все эти вещи как-то слишком одна к одной подобраны, будто для меня», — он нахмуривается, проводя кончиком пальца по золотым кольцам, простым, таким, которые он предпочитал носить каждый день, но которые часто имел обыкновение терять, — «Но я определенно не помню, чтобы пользовался ими раньше. Книгами и луком точно, или я уже просто ни черта не помню нормально?». — Это подарки, — от разглядывания корешков его отвлекает знакомый голос, резко раздавшийся за спиной. — Что? — обернувшись, он видит Кощея, замершего в дверях комнаты с перекрещёнными на груди руками. — Подарки тебе, — на лице того появляется тяжелое выражение, — На те даты, что… — и ровный голос запинается, — прошли. Не на все, просто на крупные. «Ох…», — от этой реплики Иваново сердце словно пронзается тонкой иглой, сжимаясь, заставляя своего обладателя ощутить нежность, неразделимо смешанную с печалью. И теперь он осматривает вереницу вещей перед собой уже совсем иным взглядом. Небольшие, но милые его вкусу вещицы. Ведь у них когда-то появился уговор, что лучшим подарком может быть совместное путешествие, которое часто не так-то просто было вклинить в плотную занятость Князя Тьмы, а еще сложнее — в его нежелание выбираться в явь. — Осторожно иди, не споткнись, — он с закрытыми глазами доверчиво следует за ведущей его рукой, и только ветер, колющий щеки подсказывает, что они где-то снаружи. Спустя несколько минут они останавливаются, и Бессмертный наконец разрешает ему открыть глаза. — Это море? — завороженно он оглядывает бескрайний простор, стелящийся до самого горизонта, — Такое большое! — Нет, это еще лучше, — и он не видит, но буквально по тону голоса понимает, как губы мужчины расходятся в довольной улыбке, которую в этом мире кроме него и не приходится наблюдать, — Океан. Самая большая вода. С днем рождения, свет мой, — и пока он занят разглядыванием открывшихся видов, его шеи касаются мягким поцелуем. — Для пятидесяти я славно сохранился, верно? — смеется Иван, оборачиваясь и забрасывая руки на кощееву шею. — Вполне сносно, — хмыкает тот, наклоняясь ниже и касаясь устами уст в поцелуе медленном и сладком. — Мы ведь спустимся к берегу? — протягивает юноша, игриво прикусывая губу напоследок. — Да, но не рассчитывай затащить меня в воду, — и Бессмертный шутливо- предупредительно смыкает когти на спине, почесывая меж лопаток. Иван в ответ не возражает, лишь одаривает лукавым и блестящим взглядом, сверкнувшим из-под длинных ресниц. «Ведь в общей сумме… Около двухсот лет? Действительно крупная дата, а я просто прошляпил все это», — и в сердце растекается терпкая горечь, пронизанная глубокой нежностью. И вновь развернувшись в сторону стоящего в нескольких шагах Бессмертного, он собирается приблизиться, коснуться руки, вовлечь в объятие. Но тот мгновенно отступает назад, отстраняясь от этого порыва как от огня. — Я… не понимаю, — в конце концов растерянно произносит Иван, не решаясь сделать еще один шаг, отчетливо видя в глазах напротив сосредоточенную настороженность. «Все это не выглядит как…поведение того, кто не ждал и больше и не любит, но почему он избегает меня? Даже касаться не желает? Ладно касаться, но хотя бы говорить?», — с горечью думает юноша, пытаясь разглядеть в родном взоре ответы на свои вопросы. Бессмертный же, с досадой поджав губы, прекрасно считывает все недоумения на юношеском лице. Подойдя к столу, он всматривается в лежащие на нем вещи, отстукивая когтями неровный ритм. Он и сам не мог точно ответить себе на вопрос, зачем это, и к чему эта коллекция артефактов, свидетельствующая о крахе их отношений. Садизм, чистой воды садизм — подбирать и собирать эти мимолетные вещицы, дополнения к не проведённым вместе дням и не отмеченным праздникам. Ковыряние раны, что и так едва ли рубцевалась. Или все же затаенная надежда? Что он вернётся, что все может быть по-прежнему? И настанет день, когда все снова обретет смысл? Но вот Иван стоит перед ним, из плоти и крови, вновь такой близкий, с прежней улыбкой, с, казалось бы, утраченным, но чудом вернувшимся в эти глаза блеском, готовый протянуть руку, коснуться, желающий шагнуть навстречу. А в нем все замерло от оцепенения, осталось таким же замороженным, сжатым в точку напряжения с невыносимой плотностью. — Я сделал кое-что, чего делать не стоило, — наконец прерывает напряженное молчание Кощей, — Когда ты еще был в замке. Эта реплика едва ли вносит понимание — Иван нахмуривается еще сильнее, честно пытаясь найти что-то в своей памяти, которая услужливо все сильнее размывала темные и тяжелые дни. — Что именно? — сглотнув, спрашивает он, давя самые неприятные предположения. — Я прочитал твои записи, — в конце концов произносит Кощей. — Мои что? — сперва он хмурится, но после понимает, — А, записи… «Дневник…», — и в голове поднимается закостенелое, ушедшее далеко в глубины воспоминание — толстое сплетение листов в кожаной обложке, ставшее на какой-то момент местом, куда он выливал вязкую и темную патоку своих мыслей. — И всего-то? Дело только в этом? — и юноша выдыхает с облегчением, но это чувство едва ли находит отклик у Бессмертного. — Ты вообще помнишь, что там писал? — резко произносит тот. — Много разного. Но ведь… Во-первых, мне просто нужно было место, где я мог выговориться. Ты хоть представляешь, как одиноко я чувствовал себя? — и юноша ощущает неприятное чувство, от того, что вынужден оправдываться именно в этом, — И это не предназначалось ни для чьих глаз, мне было паршиво, и я пытался хоть что-то сделать с этим, что мог! — Хочешь сказать, все изложенное в нем не правда? — устало произносит Бессмертный, склоняя голову на бок. — Разве это важно сейчас? — с искренним непониманием отвечает Иван, пытаясь отыскать в памяти хотя бы часть строк, что выводила его рука, ведомая бездной отчаяния и пустоты. — Значит, правда, — усмехается Кощей. — Тогда это ощущалось так, — юноша чувствует, как от колкого и усталого взгляда, направленного на него, становится не по себе, — И, честно говоря, я не помню всего дословно — но ты, видимо, помнишь лучше. Что ты хочешь вменить мне в вину сейчас? Чего ты вообще хочешь? Я дал тебе множество и прямых, и косвенных возможностей указать мне на дверь, но ты этого не сделал! Да если бы ты хотел, мог бы и к порогу меня не подпустить! Но и приблизиться к себе не даешь — я даже едва могу выйти к твоим новым покоям, замок все время плутает меня кругом! — Ты сам не понимаешь, чего ты хочешь, — со всей степенью досады резюмирует Иван спустя несколько минут повисшей паузы, в течение которой Кощей молча буравит его тяжелым, потемневшим взглядом, не давая ответа — С твоей стороны весьма опрометчиво возвращаться и ожидать, что все будет по-прежнему, — огрызается он. — Боги, да я не пытаюсь делать вид, что все как прежде! — всплеснув руками юноша отрицательно качает головой, — Я спросил тебя прямо — хочешь ли ты, чтобы я был рядом, и ты едва ли ответил нечто внятное! Знаешь, я же не обвиняю тебя в том, что ты тогда, устав от моего состояния, просто выставил меня за дверь, оставив разбираться со всем самому! «И кто мог бы быть в обиде, так это я! Он словно вычеркнул меня, сбросив на обочину своей жизни, но я же нахожу оправдания его поступкам!», — с поднимающимся в груди комом думает Иван. — Да, в целом, ты ни в чем меня не обвиняешь. Хотя список у тебя немалый — очень великодушно с твоей стороны не перечислять его вновь, — ядовито протягивает Кощей тоном холодным и отстраненным, и это множит юношеское раздражение. «Ненавижу, когда он говорит так!», — и его ладони невольно сжимаются в кулаки, — «Будто бы мы вновь друг другу враги!». Такое и раньше случалось в ссорах — и Ивану потребовалось некоторое время, чтобы свыкнутся с тем, что в подобные моменты Бессмертный мог говорить с ним тоном таким холодным и едким, что в пору было проверять, а нет ли вновь на щиколотке золотой цепи. — Эту мысль ты в моем дневнике вычитал, я полагаю? — приподняв бровь, тоном уже закипающим, рассерженным произносит юноша, — Не ты ли всегда говорил, что не надо задавать вопросы, ответы на которые расстроят, так что ты туда полез вообще?! Помимо того, что это было мое, только мое, личное, что ты там ожидал найти в тот период? Особенно после…. — Иван морщится, ощущая как неприятное воспоминание поднимается в груди липкой волной, — После той ночи. Нежных слов?! — О, было бы большой наивностью ожидать от тебя подобного?! — и не двигающийся до того Бессмертный резко подается вперед, вцепляясь в юношеское запястье, резко притягивая к себе, — Ведь меня все равно всегда было недостаточно для тебя?! — а Иван, не ожидавший подобной прыти, заваливается вперед, проезжаясь виском по углу стола, и взорвавшийся гневом Кощей валит его на пол, нависая сверху, — Сколько бы всего я не дал тебе, все не то, это не могло сделать тебя счастливым!!! И что за чудесное предложение было просто пойти трахать кого-то другого, какая теплая забота от дорогого супруга! — когти врезаются в его плечи, распарывая ткань, оставляя царапины, смыкаясь отчаянной хваткой, — Тебе это хорошим решением казалось?! А что, если я тебе скажу, что пробовал?! Но каждый взгляд в сторону любого другого превращался в мучение — пытаться собрать твои черты по частям в чужом, осознавая, как жалко пытаться найти копию! А если искать противоположного, то все кажется таким чуждым, неподходящим, неправильным… В итоге даже попытка избавиться, отвлечься приводила лишь к тому, что твой образ роился в моей голове словно ядовитый улей! — шипит Кощей, оскаливая клыки, пока Иван, распахнув глаза, оцепенело слушает это признание, — И не проходило почти ни дня, когда что-то не напоминало о тебе, как бы я не старался! И я бы тоже многое отдал, чтобы снова испытывать к тебе ненависть, раздражение, презрение, а лучше не испытывать ничего вовсе!!! А не…не это! Это просто пытка!! Была! И есть! Но я…я научился с этим жить, я почти уже приучил себя к мысли!.. А сейчас стало еще хуже, ты…ты, — и гневная речь сбивается, спотыкаясь о рваный выдох, — как будто как прежде, но ничего не может быть как прежде! Как я могу … Закончить фразу он не успевает — лежащий под ним юноша, до того молча слушавший вбивающий его в пол поток полыхающей яростью боли, резко подается вперед, но совсем не для того, чтобы вырваться. Иван обнимает его, не имея ответных слов, что могли бы возразить этой волне, прорвавшейся сквозь маску мнимого равнодушия и спокойствия. Он безошибочно ощущал, что любые его слова сейчас не помогут, а лишь усугубят. «Кощей…боги, все это…это не так, я… Я никогда не хотел, чтобы ты чувствовал себя так…», — мелькает в мыслях Ивана, в то время как мужчина в его объятьях резко дергается в попытке вырваться. Но у него хватка ведь вопреки внешней хрупкости совсем не человеческая — при желании юноша мог удержать не хуже самого Князя Тьмы. — Отпусти, — хрипло произносит Кощей, ощущая как собственный голос звенит в ушах, а в пустой груди набатом отдается быстрый, взволнованный стук горячего сердца.That's why I can't love you in the dark
It feels like we're oceans apart
There is so much space between us
В ответ Иван упрямо не разжимает руки, утыкаясь носом в холодную шею, едва касаясь серой кожи сухими губами. Бессмертный на мгновение закрывает глаза — в нос бьет сладкий, металлический аромат крови, мягкие кудри щекочут щеку, и от этого ведет почти что до головокружения — все, от чего он убегал и чего желал, слишком близко. Бьет наотмашь, беспощадно. В крови вскипает желание вгрызться в эти мягкие, приоткрытые губы поцелуем, и одновременно — сомкнуть руки на нежной шее, и душить, душить, до хрипов, до слез в топазовых глазах, до пронзающей все тело боли, что все равно не могла быть соразмерной распирающим его мертвую грудь чувствам. Оцепляющая хватка ослабевает, и Иван позволяет ему чуть отстраниться, но только лишь ради того, чтобы заглянуть в лицо. Васильковые глаза впиваются в лиловые, и это сияющая, блестящая от вставшей влаги глубина пронзает Кощея будто клинок из чистого хрусталя, отражающий в себе все преломления чувств. — Отпусти, — едва слышно вторит он дрогнувшим голосом, в одно мгновение ощущая как гнев и ярость, еще несколько секунд назад пылающие в нем, оборачиваются выжженной пустотой бессилия. Прикосновения к спине, вжимающееся в него тело — словно железом каленым, и не важно, что по мертвой плоти, так же прожигает, доставая до самых костей. Прикусив губу, Иван сглатывает в пересохшем горле, и рвано выдохнув, все же размыкает ладони, вцепившиеся в ткань на плаще. Тотчас Кощей отстраняется от него — быстро и от того неловко, торопливо поднимаясь на ноги. — И я представляю, — произносит он, резко обернувшись уже у самой двери. — Что ты представляешь? — рассеяно переспрашивает Иван, что остался сидеть на полу в разорванной на плечах рубахе, с уже затянувшейся раной на виске и подсыхающей кровью, что почти затерялась в спутавшихся кудрях у лица. — Как тебе было одиноко, — бросает через плечо Бессмертный, выскальзывая за дверь и оставляя на косяке несколько царапин от врезавшихся помимо воли в дубовую породу когтей. Оставшийся в одиночестве юноша давится вздохом, до боли прикусывая ребро ладони, проглатывая вставший в горле шипастый комок.Maybe we're already defeated
Ah-yeah-yeah-yeah-yeah-yeah-yeah everything changing