Во всем виноваты шортики

— Итак, шестой забрал гнозис и исчез? — Да. — И ничего тебе не сказал? — Да. — То есть этот мелкий гавнюк тебя бросил? Чайльд вздохнул, поджав губы и отвернулся. Пульчинелла, которого он обычно ласково звал дядей Пучи, сидел рядом с ним, почесывая усы и болтая ножками со стульчика. Кухонька Чайльда, мальчика под сто восемьдесят, уж очень была ему, Пучи ровно в два раза меньше плюс тридцать сантиметров шляпы, великовата. До холодильника Пульчинелла тащил стул, чтобы достать чего перекусить, чтобы скопившуюся посуду в раковине помыть тоже приходилось, как и чтобы достать салфетки с верхней полки сейчас. Нет, Чайльд совсем не плакал и не рыдал, его всего лишь бросили без объяснений без ничего, но он был достаточно силен, чтобы не рыдать, ну уж точно не из-за Скарамуччи, для которого Чайльд был не больше, чем игрушкой. Аякс просто был расстроен и совсем немного перебрал с огненной водой. Он рухнул лицом о столешницу, разбил губу, размазал кровь по подбородку и нацепил на лицо каменную глыбу, застыв за столом в позе великого мученника. Пульчинелле это все не нравилось, совсем не нравилось. Но что он мог сделать, кроме как ворчать проклятия говнюку шестому. Он Аяксу с самого начала говорил, нахуй такого слать, даже с выражениями не осторожничал. Вообще чем больше Пульчинелла проникался духом этой страны с ее суровыми правилами, тем больше и сам переставал стесняться и переходить порою с гремлевского ворчания на трехэтажный излюбленный Аяксом, мальчишки, так сказать, местного с района, и его злым чихуахуенышем карманным, который хоть был из мест, глубоко чтивших этикет и уважение, но по натуре своей больше к вьюжной Северной стране подходил. — А я говорил… — приговаривал Пульчинелла, вытирая кровь салфетками с лица рыжего мальчишки, — Вот тварь этакая! — Дядь, вы лучше не делаете. — Помолчи и послушай хоть раз старика! Ты ему больше не звони! — все тер, да тер Пульчинелла подбородок, щеки красные уже стали. Только по лицу всему растер. — У меня и номера н… — Цыц, я сказал! — встряхнул он парнишку, — И на поводу не ведись, когда гадюка эта приползет! А он приползет, ой как еще приползет! В ногах у тебя валяться будет! — глаза Пучи аж сверкнули зловеще, будто Ванга какая и правда будущее видел. Его Аякс вообще чудо, а не мальчик. Храбрый сильный, за словом в карман не полезет, одет как надо. Ох, как разодет! В сапожках, в сюртучке, хохолок рыжий на лоб зачешет и пойдет. А как из лука стреляет, а мечом как машет! Руки у него золотые крепкие все в доме старика починили и наладили. Ему бы найти девушку хорошую, любящую, нежную, да добрую, а он… Шестой, Сказитель который, был пятьсотлетней хтонью Инадзумской. Глазками стрелял, подбородок вскидывал, складывая руки на груди. Приказывал, будто первым номером не меньше был, и щеголял в шортиках под шубкой в минус тридцать. Стыд и срам! Пульчинелла только ворчал, когда его милый парниша за этими шортиками так и бегал с стоящим колом членом вместо мозгов. А Сказитель только рад поразвлечься был, а то: «Скучно тут у вас, уныло. А ты, — говорит, за Тарталью цепляясь, — забавный.» Пульчинеллу тогда чуть инфаркт не хватил. И вот стоит сейчас Чайльд грустный, плечи опустил, сгорбился, головой в стороны мотает и краснеет слегка. Вспомнил он, как сам ползал. Прикольно было. — Ну у него немного другие фетиши… — отводит он взгляд в сторону. Вот и глазки зажигаются. — Молчать! — тут же дед его воспоминания оборвал, топнул и бросил занятие тереть салфетками, — Иди умойся лучше. И Тарталья, шатаясь, поперся в ванную, слушая в пол уха, как дядя Пучи ему еще что-то наговаривает. Дядя Пучи всегда такой. Хороший что ли. И, когда Тарталья в командировки на долго уезжает, к семейке его заглядывает и как главное! С конфетами с подарками. С Тевкром про одноглазиков болтает, хоть вообще не понимает, что ему этот ребенок говорит. С Тоней по дому носится. Маме, папе гостинцы, подарки какие привозит всегда! В какой-то момент Аякс его даже дедушкой считать стал, да называть так все не осмеливался. Странно как-то чужого человека хоть и такого хорошего дедушкой звать, но он бы звал. Конечно, же звал. Он в ванную заходит, щелкает щеколдой и к раковине припадает оценить свой особенно пустой взгляд. Не то чтобы у него с Скарамуччей любовь до гроба была. Просто спали вместе и в том, и в этом смысле. Чайльд как сейчас помнит, как Скарамучча пинался так во сне, бывало душить начинал. Сон у него беспокойный был по-началу, а потом как-то привык, не пинался, не кричал, не просыпался в слезах от кошмаров прошлого… Он просто руку Аякса на себя закидывал, себя будто другим человеком укрывая, и спал себе спокойно до утра, в щеку рыжего сопел, а утром все отрицал. Эх, ну может и любил что-то в этом типе Тарталья. Может любил, как они бывало спорили по три недели. Целые шоу для всей Северной базы устраивали, когда споры выходили чуть дальше словесных перепалок, и кто-то ошпаривался током, а кого-то обливало водой, но в конце концов шли домой они вместе, друг друга в сугроб кидая, а потом целовались до посинения только порог переступали. Тарталья врубает кран, начинает лицо себе натирать. Кровь давно отмылась, а он все себя странно чувствует, будто еще что-то есть, еще нужно потереть, еще помыть еще еще еще. Вдруг душевая шторка резко открывается. Он, ахнув, к стене припадает, руками вздернув в стороны. Так что пол весь обрызгав, уронив крем и маслице его красавца бывшего случайно в унитаз. Его бывший же, сжав его запястье и опершись рукой у груди шипит, злобно вверх на Аякса зыркая. Аякс глазами хлопает и думает, что такие галюны реалистичные от водки у него впервые. Точно просрочку подсунули. Вот в дверь стучат. Голос Пульчинеллы спрашивает, все ли нормально и не ушибся ли там Аякс. — Хрычу своему не говори, что я тут, — шепчет Скарамучча, что его слова едва ли в шуме воды слышны. — А ты тут? — Как видишь, — Скара отлипает и смотрит раздасадовно на свои «дамские погремушки», как их Аякс всегда звал, на дне унитаза, — Руки бы тебе за такое повыдирать. — Точно тут, — шепчет Аякс пораженно, на всякий еще трогает того. Скара одет только странно, а так вот его плечи, щеки-маршмелки, глаза две щелки раздражения и приопущенные уголки рта. А потом он отскакивает к двери, слова Пульчинеллы вспомнив, и, вздернув подбородок, говорит, — Чего приполз все-таки? — Ты о чем? — Не надо. Не надо мне твоих извинений! — За что это еще? — Проваливай, гад ползучий! — Как ты меня назвал? — Тарталья, ты с кем там говоришь? — все волнуется Пульчинелла. Тарталья почти ему отвечает, но Скара дергает того вниз, рукой рот зажимая. А потом носом принюхивается, отпускает резко, сменив руку на губы, а потом и язык, требовательно влезший в рот. Тарталья тает. Тарталья плывет к нему в объятия и поцелуй, а тот резко обрывает, снова тычет в свою руку и только морщиться. — Ты пьян. Тарталья мычит. — Слушай, попытайся понять, что я говорю, хорошо? Тарталья кивает. — Слышал, что я натворил? Тарталья кивает. Конечно, слышал. Он ох как слышал, когда Пьеро его об стол долбил в порыве гнева. — Я не могу отдать его. Только представь мое… Мое драгоценное сердце одна из пешек на доске у этого поехавшего деда из Каэнри'ах! Тарталья разводит головой в стороны. Звучит и правда не очень, но его другое волнует. — Тарталья ты в порядке? Ответь мне, — стучит Пульчинелла. Скара убирает руку, а Тарталья только кричит тому: — Да-да! Решил душ принять. А потом толкает Скарамуччу к стенке, над ним нависая, и, прежде чем тот продолжит еще что-то ему на уши плести, целует, языки сплетает и тихо стонет в чужой рот. Он плетется пальцами по его телу, зная каждую складочку и выпирающую косточку, но хочет проверить память еще и еще. В голове играет огненная вода, перед глазами переливается любимый темный фиолетовый цвет, куда он тут же пальцами забирается, углубляя поцелуй. Теплая вода так и хлещет, отчего в ванной становится жарко. А может и совсем не из-за воды. Скарамучча тут же отвечает, давит на затылок, а потом тянет его волосы от себя. Тарталья отлипать совсем не хочет, Тарталье так хочется сейчас повторить один из их изнуряющих и таких приятных вариантов времяпровождение, после которых Скарамучча становится шелковым котиком и ходит с трудом, отметки за кофтами с высоким горлом пряча. Но Чайльд все же отлипает и сдается, откидывая голову. Скарамучча кусает шею, лизнув после языком. А Чайльд довольно урчит. Ну или другой вариант осуществить можно, где трудно ходить ему… — Аякс, — шепчет он, раслабляя хватку и поглаживая затылок. Чайльд опускает голову, приклеиваясь к губам снова, когда Скара снова оттягивает его и зовет строже, — Аякс. — Что? Он останавливается. Правда разделяет их не больше сантиметра, и Сказитель весь зажат в руках Тартальи. — Ты должен выбрать. — Что выбрать? Я выбираю нашу любимую позу стоя и, уж прости, сегодня сверху я. — Аякс! — говорит Скарамучча слишком громко, а потом замирает, кося взгляд на дверь. — Ну что-что? — скользит Чайльд ниже, прицеловывая основание шеи, — Ты предал фатуи. Ты хочешь, чтобы я сделал тоже самое? — Не говори ерунды. Ты гораздо полезнее тут. Но не перебарщивай с использованием глаза порчи, пока меня не будет рядом. — А? Ты уходишь? Надолго? — Я напомню, что я предал организацию, — хлопает по красным щекам Скарамучча. Злится первые пять секунд, потом больше умиляется, — Мне нужно уйти, — говорит он мягче, проходя легкими поцелуями по всему лицу Тартальи, пока тот, прикрыв глаза, стоит, не дышит, наслаждается, — А ты должен решить, надо ли тебе тешить себя чувствами на расстоянии. Я не знаю, когда мы еще увидимся. — Ах, вот оно как. Уезжаешь кутить, а наши отношения мешают? — шутит Тарталья, а то что-то вообще ему печально становится, — Куда ты там уедешь? — спрашивает он так, даже не с целью узнать, ведь знает, что Куникудзуши ни за что не скажет, — Ли Юэ? Знаю я пару заведений там… Хрен тебе. Скара вздыхает и тычется лбом ему в плечо. — Тебе я точно не скажу. Ты от огненной воды язык за зубами не держишь, а так… — он цикнул, а сам руками обвил талию Тартальи, к себе ближе прижимая. — Но так и быть встречу организую. — Куда ты денешься. — И вправду, — улыбается Скарамучча, — Спасибо. — И тебе спасибо, что не пропал бесследно. — Вообще я уже стал подумывать об этом. Этот старый дед не отлипал от тебя ни на минутку. Я уже отчаялся. — Да ну-у. Дядя Пучи никому ничего не скажет, если что. Я доверяю ему. — А я нет. Не вздумай ему проболтаться, что я здесь был. — Хорошо-хорошо! Только, мне кажется, он сам уже догадался. — Блять… А Тарталья только подхватил Скарамуччу на руки, снова врезался в выученные губы. Снова и снова. — Если он догадался, то скорее всего ушел, чтобы нас не смущать, — подмигивает он, пока лезет под одежду Скары. — Я не хочу проверять это. — Хорошо. Значит держись за меня и не кричи громко, — промурлыкал Чайльд, затягивая того обратно в поцелуй.