Самое важное и последнее дело было почти доведено до конца только спустя целых три месяца.
Оказывается, писать музыку и песни — это гораздо сложнее, чем петь (но точно не учиться играть на гитаре и в принципе уметь на ней играть — Браун думала, что однозначно сломает пальцы к чертям, как только в ее ладони аккуратно ложилась гитара Финна — до невозможности тяжелая, к слову; гитара — это ебануться как сложно).
Первый их альбом уже записан полностью, и Браун благодарила всех богов, что бесконечно долгие вечера в сраной студии закончились (но после них начались съемки для Флоренс, а потом для Самсунг, и Милли, казалось, даже не приходила домой самостоятельно — ее Вулфард, спящую, приносил на руках) — это было невыносимо муторно, и поэтому, когда Милли наконец удалось вырваться на заслуженный отдых, внутреннее «Я» ликовало (именно с заглавной буквы, потому что «Я» внутри действительно было большим).
Теперь «ночью кино» могла называться каждая из всех ночей, проведенных только вместе (аж целых три дня! Причем подряд. И даже Винни не было рядом, потому что они были не в Калифорнии, вообще не в Америке).
И счастливые двадцать лет Милли Браун (что уже наступали завтра, мать вашу!!!) они тоже собирались отметить только вдвоем.
Самым большим разочарованием будет то, если на них кто-нибудь с неба свалится и прикажет взять его с собой (звучало весьма иронично, ведь этот кто-нибудь наверняка не знает, куда именно; и хорошо, что не знает, потому что не его забота их личная жизнь), но, хвала всех Богам, этого не произошло пока и не произойдет потом, потому что кто их может достать в Греции? Никто.
Ноа — на съемках, другие члены семьи — в Калифорнии (или Канаде, если говорить о семье Вулфарда), Малькольм — несмотря на то, где (никто никогда точно не мог ответить на этот вопрос, даже он сам), он никогда не станет доставать их; Джейк — теперь не ее забота, отец — тем более.
Сейчас они были на берегу Ионического моря, и Финн очень усердно звал Милли в воду. В конце концов она с явным недовольством согласилась, поднимаясь с шезлонга и направляясь к теплой соленой воде, поправляя купальник.
Лезть в воду все равно категорически не хотелось. Хотелось наконец-то попасть в отель и получить подарок на день рождения, пускай на пару часов раньше.
Сейчас все пунктики сраного плана уже были выполнены и единственное, что оставалось сделать, — выпустить новый альбом (но это Малькольм сделает уже завтра, как только Браун исполнится двадцать). И за все ее страдания и старания она просто обязана была получить подарок в двойном объеме.
Хотя, нет. Первой подразумеваемой ею части было даже достаточно. Милли была бы счастлива до чертиков, если бы она исполнилась как можно скорее.
Но все же не отказала себе в «удовольствии» окунуться с головой в морскую воду, что после неприятно ощущалась где-то в районе носа.
— Привет. — как только Браун забралась в воду, услышала явный «щелк» фотоаппарата и, хмурясь, повернулась назад, держа в его пальцах собственные ладони.
Уйти отсюда нахуй захотелось втрое больше. И вполне объяснимо почему.
— Привет. — она слабо улыбнулась. Финн чуть сощурился и подался вперед, чтобы поцеловать. — Да, это именно то что нужно в этот самый момент. Браун была ему до жути благодарна. — Вулфард легко выпутал руки из ее ладоней и запустил их в короткие темные волосы, прижимая еще ближе к себе.
От этого поцелуя повеяло тем, что Милли не чувствовала уже очень давно. И словно показалось, что на его губах едва ли уловимый привкус травки, но они все такие же сладкие и целовать его от этого не менее приятно.
Но Браун чувствовала еще кое-что. Словно кто-то включил ее любимую песню Чейз Атлантик, а они стоят и целуются до невозможности напористо, сталкиваясь пару раз зубами, а вокруг танцуют тысячи людей, выкрикивая что-то совсем не похожее на текст.
И витает в воздухе это чувство, эта страсть и пылкость, которую из них двоих помнит только Милли (и это к превеликому сожалению) — это Эрос. Приятное чувство дежавю присутствовало с ней до самого конца вечера, как предвестник чего-то слишком хорошего или плохого.
Боги-боги-боги, скажите, что в ее день рождения не случится хуйни, пожалуйста!
Финн отстранился, проведя по шее мокрой ладонью.
— Идем в отель. — шепнул он, смотря на девушку сверху вниз.
— Блять, я ждала, что ты это скажешь, весь вечер. — Милли улыбнулась, склонив голову в бок. — Пойдем уже. — она ладонью откинула его намокшие кудри назад и, чуть повременив, опустила ее и легонько толкнула в плечо.
Она могла бы сейчас убежать быстрее, но терпеливо дождалась Вулфарда, после следуя за ним до их номера, срываясь, только когда захлопнулась дверь.
Говорить о том, что она этого ждала, было тем же самым, что и молчать. Это — как ожидание самого охуительного подарка от Санты на Рождество. Хотя, в обоих случаях ты знаешь, что конкретно будет за подарок — желание наконец заполучить это только сильнее растет.
И сорвавшись, они снова торопились, словно не в их распоряжении все время мира.
Он целовал и целовал, по недолгому пути до кровати, расправляясь с завязками от купальника и проходясь по груди прохладными ладонями, нарочно — Браун была уверена — задевая соски.
Длинные пальцы приятно скользили по обнаженной коже — белые лямки бикини остались брошенными где-то на полу.
Милли жмурилась от удовольствия и слишком громко стонала, сжимая пальчиками его плечи. Мысли снова склеивались, превращаясь в один большой комок.
Поцелуй пришлось отложить на несколько секунд, прежде чем они перебрались на постель. Оказавшись сверху, Браун откинула с лица волосы и снова утянула в поцелуй, обхватив Финна за шею.
Прекращать не хотелось, но парень все-таки медленно разорвал его во второй раз, припадая к шее — заставляя громко выдохнуть и откинуть голову назад, предоставляя еще больше места.
Милли особенно сильно любила эту часть процесса: шея была ее эрогенной зоной. И Финн об этом знал, поэтому продолжил любовно выцеловывать каждый дюйм, верно, с особенным удовольствием, потому что после каждого поцелуя шел блаженный стон, заставляющий продолжать.
Потому что Вулфард обожал ее голос до невозможности, что сейчас и шептал в коротких промежутках между поцелуями, на что Браун снова отвечала стоном.
— Ты невозможная. — оставив последный поцелуй между ключиц, парень неспешно поднял на нее мутный от возбуждения взгляд.
Браун сощурилась, неверяще смотря на Финна несколько мгновений, прежде чем он положил ладони на ее ляжки и опустился еще ниже, скрывшись от ее глаз. И,
обогиблятьчтоонснейтворитсейчасблятьблятьблять, одна только мысль об этом заставляла умирать от предвкушения и еще раз не соглашаться с ним.
Потому что это он блядский, до невозможности невозможный. сейчас, когда отлизывает ей на день рождения, потому что нахуй все подарки и внимание, у нее есть
он. И этого вполне достаточно, чтобы сойти с ума.
От Вулфарда шумит в ушах, и сознание скрывается за густой дымкой, позволяя делать ей все; от него снова из глаз сыпятся искры, и вокруг нет ничего, кроме его макушки с еще мокрыми от моря, собранными в короткий хвост кудрями.
Хотя, не только вокруг. Еще несколько секунд, и Милли, дрожа и тяжело дыша, понимает, что, кроме макушки Вулфарда, нет ничего во всем ебучем мире. По коже пробегаются мурашки, и Браун жмурится, облизывая искусанные губы.
И ей снова хорошо. Слишком хорошо, чтобы выражать такие чувства без мата.
Сейчас ей охуенно.
Но все равно (хотя, сейчас Милли бы очень жестко поспорила, и еще неизвестно, чем бы это обернулось), самой любимой частью секса с ним была «главная» — та, что шла после недолгих (но сегодня это было недопустимо) прелюдий, медлить перед которой уже стало чем-то далеким и противозаконным.
Прежде чем медленно войти внутрь, Финн предупреждающе сжал бедро, и Милли нетерпеливо двинулась ему навстречу, а потом еще несколько раз, чтобы они смогли друг под друга подстроиться.
Ей было хорошо. Нет, даже больше, чем хорошо.
Так, что искры из глаз сыпались тогда, когда до еще одного оргазма было далеко.
Предвкушение себя оправдало — может быть, это эйфория, как в первый раз, но сегодня все ощущалось еще в сотню раз лучше. Внизу живота все затрепетало.
От происходящего сносило крышу, заставляя сознание мутнеть со страшной силой.
Милли застонала, откинула голову, жмурясь, и продолжила двигаться, прибавляя в темпе.
Не любить Вулфарда в этот момент было нарушением самого страшного и греховного закона.
Даже если, блять, такого закона не существовало, — плевать. Самое время его придумать.
***
Как оказалось, замыкающим делом в «списке о важном» стал не выход нового альбома.
Им стала премьера пятого сезона Очень Странных Дел, который должен был выйти через неделю.
Браун почему-то совсем забыла о нем, хотя пятый сезон действительно был неплохой такой замыкающей составляющей в списке. Это она подчеркнула, когда они были уже на пути к зданию в Лас-Вегасе, где премьера, собственно, должна была пройти.
Сегодня она выглядела особенно. И он тоже. Браун оглянулась в его сторону, щурясь. Парень сидел, прислонившись к двери. Уложенные кудри колыхались из стороны в сторону от включенного кондиционера.
Тишина прерывалась ангельским голосом Ланы Дель Рей, негромко звучащим из магнитофона.
Сейчас она пела одну из любимых песен Милли — «Ин май филингс». О девушке, что влюблялась в придурков.
Похоже на ее жизнь до восемнадцатого года, пока очередной влюбленностью не стал Вулфард. Но Браун все-таки не перестала слушать эту песню.
Она стала воспоминанием о ее темном прошлом. Хотя, оно было более светлым, чем период двадцатого-двадцать второго годов.
Машина медленно остановилась, и Лана перестала петь. Песня сменилась на новый хит Викенда, который Браун с особым трепетом ненавидела.
Они с Вулфардом невзначай переглянулись и поспешили выйти из авто. Тот не переносил любые его песни, как и похожие.
Слишком жестокая попса, вынести которую, и так звучащую из каждого чайника, сложно. Хотя, может быть, это лицемерие.
Милли сейчас не совсем понимала, права ли она оказалась, когда упомянула премьеру, как замыкающую деталь в списке о важном. Разве она должна была что-то еще сделать?
Хотя, вообще-то, должна была. Например, сказать спасибо одному Джо Куинну, который знал о
них, но благоразумно молчал. И одному Джейми Бауэру, который делал тоже самое.
Да и вообще, конец сериала был чем-то невероятно важным, даже если она сама не должна была что-то делать. Это как конец детства. Как последний утренник в детском саду, последний звонок в школе. Когда ты понимаешь, что вырос, и все люди, которых ты уже так полюбил, станут знакомыми незнакомцами.
Кем-то, кто сегодня любит тебя до безумия и считает самым лучшим другом, а завтра говорит все то же самое другому. Или другой.
Это невероятно грустно, потому что за восемь лет у Милли слишком много воспоминаний со всеми. Без разницы, хороших или хуевых, — она помнит и будет помнить.
И разлучить каст сейчас — это как разлучить семью. Огромную, может, не очень обычную, но семью. Такую, какая она есть на самом деле.
Но как бы плохо не было, это произойдет все равно. Не сейчас, но сегодня.
Браун честно старалась об этом не думать.
Потому что, блядство, все будет хорошо. Пускай они останутся старыми друзьями или просто забудут друг друга навсегда, главное, что ей не так обидно, потому что она не одна это переживает.
Финн был совсем рядом, и она точно знала, что он переживает тоже.
И пускай рядом был и Ноа, Милли понимала, что не может рассказать ему прямо все.
Заставить ее выложить все, до последней мелочи, мог только один человек на этой земле.
А Шнапп мог просто ее раскусить. Понять, что происходит, но больше, верно, в общих чертах.
Наверное, многие вещи ему и не нужно было знать лучше.
Поэтому Вулфард был в разы ближе. Всегда был.
И дружба с ним раньше была совсем другой, ближе которой к Милли была только безысходность.
Поэтому сейчас, стоя на красной дорожке, он обнимал Браун со всей искренностью, которую только можно отыскать на всей земле. Не потому, что повсюду фотоаппараты и сотни людей, желающих заполучить еще больше контента, а потому, что переживал обо всем вместе с ней.
И им обоим это было необходимо так, как легким был необходим кислород, а сердцу — кровь.
Так Милли был необходим Финн, а Финну — Милли.
Хотя, сейчас их, верно, мог понять буквально весь каст (и не только он). К черту. Браун уже давно уяснила, что лучше Вулфарда ее никто не сможет понять.
Может, поэтому с ним Милли было лучше всего. И не только поэтому. Чтобы сказать о том, почему с Финном, по ее нескромному мнению, ей лучше, чем с остальными людьми на всем свете, потребуется
гораздо больше, чем одно его качество.
Пускай этого уже хватало для того, чтобы согласиться с его превосходством.
***
— Финн. — позвала Милли, и он наклонился ближе к ее лицу, когда они были уже далеко от красной дорожки (и, о боги, она сказала Джо и Джейми спасибо). — Ты не хочешь покурить?
Парень осмотрелся по сторонам, словно в поисках чего-то, прежде чем кивнуть и, взяв Браун за руку, повести за собой.
— Я слышал, что тут террасы огромные. — шепнул он, останавливаясь у стеклянной двери. — Богатые американцы так любят выебываться.
Милли покачала головой.
— Британцы еще хуже. Хотя, мне кажется, все богачи — поехавшие придурки. — ответила она, поджигая зажатую между зубов сигарету. — Все это, конечно, красиво, мне нравится, но ты видел, с каким они лицом все сидят? — Браун забралась на невысокую изгородь, смотря на Вулфарда, чуть щурясь. — Как будто их в задницу ужалили, блять. — Милли фыркнула, делая первую затяжку. — Все богачи — идиоты.
— Это факт. — Финн махнул рукой, принимая из ее пальцев сигарету. — Они считают себя лучше других, потому что в кошельке больше зеленых бумажек. — он сделал затяжку и выдохнул едкий дым.
Браун нашла себя на мысли, что засмотрелась, но, даже не задумавшись, кивнула, соглашаясь.
— Хотя, знаешь, мы же тоже богатые. Может, у нас тоже такие лица или убеждения? — рассудила она. — Двойные стандарты, ха.
— Милли Браун, разница в том, что твоими и моими деньгами с детства заправляли родители. У меня счёет в банке до сих пор под именем отца, блять. — Финн усмехнулся сам себе, откинув кудри назад. — Так что это скорее они — ужаленные в задницу богачи. — парень качнул головой в сторону, передавая Милли сигарету.
— Тупая тема. — отмахнулась Браун. — Знаешь, я вообще не хочу, чтобы Очень Странные Дела заканчивались. Сюжет хреновый, но я так всех люблю.
— Я знаю. — Финн опустил голову ей на плечо. — И я тоже не хочу со всеми расставаться. Мне будет не хватать тебя на своих съемках. И Калеба с Гейтеном.
— Если какой-то умник соберет нас всех вместе снова, я буду неимоверно счастлива, блять. — парень тихо хмыкнул, соглашаясь. — Да черт, хотя бы нас с тобой, мы же идеальная пара.
— Филли лучше, чем Милевен. Ну, серьезно, лучшая пара в сериале — Джо и Джо.
Милли легко стукнула парня локтем.
— Милевен отстой. Ты лучше, чем Майк. — Браун улыбнулась, потушив сигарету о балюстраду и сбросив ее вниз.
— Я даже не буду говорить, что ты лучше Эл. Это же очевидный факт, правда? — Финн немного отстранился, чтобы встретиться с Милли взглядом.
— Может, и не такой очевидный, но я приму это, как головокружительный комплимент. — девушка ухмыльнулась, не выжидая ни мгновения, прежде чем прикоснуться своими губами к его.
Теперь сказать о том, что все важные дела были завершены, можно было точно.
