Между дьяволом и глубоким синим морем

Спустя два месяца после взятия Санта-Лены и последующих за этим событий Флинт впервые очнулся и пробыл в этом состоянии достаточно долго, чтобы можно было сделать оптимистичные прогнозы по поводу его выздоровления. Разумеется, все это время он был в том доме, который снял Томас по приезде в Саванну, и находился под его чутким присмотром. Джон, в свободное от поисков Билли время, тоже постоянно приходил к нему. Гамильтон делал все, что было в его силах, нанимая для Джеймса лучших врачей, тратя те средства, что были отложены на безбедную жизнь, и закупая лучшие лекарства, в надежде, что хоть одно из них в итоге поможет. Но время шло: Томас поддерживал в слабом теле Флинта ещё теплящуюся жизнь, и когда уже даже ему начало казаться, что надежды больше нет, все изменилось. Ранним утром в ту неделю, когда Сильвер жил у него, колеблясь между тем, чтобы остаться здесь ещё на несколько недель или начать заниматься переездом в Бристоль, Томас как обычно зашел проведать Джеймса. Отпустив санитара, он присел на широкую кровать и, поправив отросшие волосы Флинта, коснулся его горячего лба. Отчего-то именно в этот день его все сильнее тянуло к Джеймсу. В каком-то бессознательном жесте он коснулся безвольно лежащей ладони, кончиками пальцев прослеживая блеклые вены. Почувствовав легкое ответное прикосновение, он сначала подумал, что ему показалось, но все же, оторвавшись от своего занятия, посмотрел в лицо Джеймсу. Глаза его были закрыты, однако вскоре ресницы слегка затрепетали, ещё через мгновение перед Гамильтоном предстал бессмысленной, направленный в пустоту взгляд Джеймса. Тихо позвав его по имени, он привлек к себе внимание и с невероятным облегчением понял, что Флинт узнал его. С трудом разлепив ссохшиеся губы, Джеймс хриплым от бесконечно долгого молчания голосом пробормотал что-то невнятное. - Где я? – повторил он после ещё одной, более удачно попытки обрести дар речи. - В безопасности, все в порядке, боже, Джим… - Томас так же едва произносил слова, путаясь от захлестнувших его эмоций. За последние дни он столько раз представлял себе наихудший исход, уже начиная всерьез думать, что никогда больше не услышит столь родной, любимый голос. Не найдя больше сил на разумные разговоры, Томас горячо зашептал поток ласковых слов, принявшись целовать костяшки все ещё сжимаемых им в руках ладоней Джеймса. Привести его в чувства смог только Сильвер, без стука отворивший дверь комнаты, привыкшей вести себя здесь как дома: - Том, я же говорил тебе, что он нас не слышит, не изводи себя… - начал было он с порога, но осекся. Встретив преисполненный неописуемого счастья взгляд Томаса, он в ту же секунду заметил, что Флинт смотрит на него в абсолютной растерянности, вероятно, ожидая хоть каких-нибудь объяснений. - Черт возьми, Джеймс, – только и смог произнести он нетвердым голосом. Быстро приблизившись к кровати, Джон жадно вгляделся в знакомое, самое главное, живое лицо: - Ненавижу тебя, – признался он с нескрываемой теплотой в голосе, слегка сжав плечо Флинта, тот, прикрыв глаза, с усилием воли произнес: - Что происходит? – прозвучал его вопрос так слабо и жалко, что Джон не смог сдержаться и с досадой отошел от него: не привык он видеть его таким. - Ты воскресаешь, – пояснил он бесстрастно, но затем, посерьезнев, добавил, – ты два месяца был без сознания. Помнишь что-нибудь из того, что с тобой происходило? Джеймс покачал головой, однако через какое-то время вновь с трудом промолвил: - Бонс… он? - Да, забрал карту и сбежал. Но теперь это неважно, уже ничего не важно, – повторил вполголоса Джон, наконец-то позволяя себе поверить, что худшее позади. Выздоровление Флинта проходило теперь гораздо быстрее, чем предполагалось. Вероятно, в первую очередь потому, что сам Джеймс был в сознании и боролся за возвращение к жизни с не меньшим рвением, чем когда-то пытался эту жизнь разрушить. К концу третьего месяца пребывания в Саванне он достаточно окреп и уже мог бы показывать на людях, если бы Сильвер ему это позволил. - В твою смерть уверовали, так что пусть все остается, как есть, – говорил он ему, – вскоре я уеду и они вместе со мной, так что сможешь делать, что пожелаешь. - А местный врач, что меня лечил? – уточнил Джеймс, не возражая против доводов Джона. – Он ведь видел меня на корабле. Тогда ты заплатил за молчание, но ничто теперь не мешает ему в итоге сдать меня. - Об этом не беспокойся, – заверил его Томас, – он умер. - Умер? – переспросил Флинт, замечая, как переглянулись Сильвер и Гамильтон. - Да, весьма трагически. Какой-то пьяный бродяга зарезал его ради пары пенсов. Видя, что Джеймс продолжает подозрительно коситься в его сторону, Джон примирительно ответил: - Не я на этом настаивал. - Хорошо, да, это я попросил Джона помочь мне с этим маленьким дельцем, – с раздражением ответил Томас, глядя на усмехающегося Сильвера, – а что мне ещё оставалось делать? Если бы тебя опознали, нам бы пришлось бежать отсюда, а ты ещё был слишком слаб. - И, разумеется, взятка в этом деле не помогла бы, – поддел его Джон, от души наслаждаясь происходящим. - Я лишь действовал наверняка, – безразлично пожал плечами Томас, и по его тону можно было понять, что угрызений совести он не испытывает. Флинт посмотрел на него со странным блеском в глазах и легкой полуулыбкой. Подобное уже случалось с ними во время их скитаний, когда Гамильтон вынужден был защищать и свою, и его жизнь со шпагой в руках – к тому времени Джеймс уже обучил его владеть этим оружием в совершенстве. Каждый раз мысль о том, что Томас не просто был готов, а уже убивал ради него, приносила Флинту какое-то странное удовольствие, хотя, в сущности, Гамильтон не делал ничего такого, что не сделал бы на его месте любой другой человек. Хотя угрызениями совести он, вопреки своему поведению, терзался довольно часто, однако их было недостаточно, чтобы заставить его пересмотреть свои приоритеты. - Что же, это хоть какие-то хорошие новости, – ответил Джеймс, с благодарностью поцеловав Томаса в тыльную сторону ладони, – а что насчет Билли? Твои парни не выследили его? - Пока нет, - проигнорировав этот жест, честно ответил Джон, без особого удовольствия вспоминая тех, с кем вынужден был проводить большую часть времени, – если что-то изменится, поверь мне, ты первый об этом узнаешь, – закончил он и, опрокинув стопку отменного коньяку, собрался уходить. Делать этого, впрочем, совершенно не хотелось: во-первых, с Джеймсом он проводил времени крайне мало, а во-вторых, в этом доме Джон чувствовал себя по-настоящему свободным и совершенно не хотел вновь возвращаться к людям, раздосадованным потерей сокровищ. Но Бонса необходимо было найти, так что выбора не было. Вскоре, однако, необходимость в отлучках отпала – Билли нашли. - В Африку? – переспросил Джеймс. – Что ему блядь там нужно? Впрочем, не важно… Если мы хотим обезопасить сокровища, нам нужно либо найти его, либо первыми прибыть на остров и забрать их. - И то, и другое совершенно невыполнимо, – ответил невозмутимо Джон, – по крайней мере, пока что. Я послал за Билли людей, но не думаю, что они смогут с ним справиться. Если мы действительно хотим поймать его, то должны сделать это лично; ты все ещё слишком слаб, а я, если честно, не вижу в этом никакого смысла. - О чем ты? Он увел у нас из-под носа около семисот тысяч фунтов! Ты действительно хочешь, чтобы все эти деньги пропали даром? - Я не говорю о том, чтобы отдать ему сокровища. Я лишь хочу напомнить, что нам не так-то просто будет перевести их куда-либо, а уж тем более – объяснить их происхождение. Ты ведь собираешься осесть здесь, так? Твое внезапное появление из ниоткуда с определенным достатком, вполне солидным по местным меркам, и так привлечет к тебе внимание, а если кто-то ещё прознает про сокровища, то проблем точно не миновать. Но, допустим, все это тебе удастся преодолеть, вот только зачем рисковать? Билли несомненно отправился в Африку, чтобы скрыться от меня и потянуть время. Ему тоже сейчас не сунуться в одиночку на остров Кидда. До его возвращения у нас ещё достаточно времени. Пойми, Джеймс, у меня семья, а я и так слишком долго пробыл здесь. Дай мне время устроиться, перебраться в Бристоль, а мои парни не упустят Бонса из виду, будь уверен. Если дело касается наживы, им нет равных, сам знаешь. Когда ты достаточно придешь в себя, мы вместе с тобой отправимся в Вест-Индию и перепрячем сокровища, если понадобится. Флинт скрепя сердце согласился на такие сомнительные условия. Не доверять Джону у него не было никаких оснований, в целом Сильвер был прав. Джеймс по-прежнему чувствовал себя недостаточно сильным после болезни и не был уверен, что выдержит долгое плавание. В то же время он не видел никаких причин слишком торопиться: Джон точно не упустит Билли, а когда тот все же изъявит желание вернуться на остров, нет ничего проще, как убить его, не дав даже прикоснуться к сокровищам. Но Флинт на всякий случай создал вторую карту и вручил её Джону, сказав, что бывает всякое, и, может, она ему ещё пригодится. - Ты ведь не хочешь сказать, что?.. - Именно это я и хочу сказать. Годы берут свое, и мне неизвестно, что может случиться. Хочу, чтобы ты, даже если меня не будет рядом, смог найти их. - Я не подведу тебя, – произнес Джон единственное, что пришло в голову при виде такого безграничного доверия к нему, – обещаю, что либо они достанутся тем, кто их достоин, либо их не получит никто и никогда, уж об этом я позабочусь. Флинт с благодарность кивнул ему, но жестом оборвал разговор, не желая продолжать эту неприятную тему: - И все же как я смогу найти тебя в Бристоле? – спросил он более оживленным тоном. - Быть может, тебе и не придется разбираться со всем эти в одиночку. - Я пока не знаю, где остановлюсь, но потом сам пришлю тебе весточку. Пока что в случае необходимости будем общаться через людей Мади. Хоть она и перестанет быть королевой и наконец-то станет моей законной женой, вряд ли она утратит с ним связь. - Ты точно этого хочешь? - Почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил Сильвер, но тут же пояснил. – Я не хочу всю жизнь провести в море, оставив жену и детей на произвол судьбы. Не могу я как вы заниматься политикой или что вы тут собираетесь делать. Мне это неинтересно и ненужно, но ты ведь сам знаешь, что долго без дела я не протяну. Так почему бы, не лишаясь при этом общения с семьей, не дать себе возможность оставаться участником той жизни, что я вел раньше? Не знаю, выйду ли я снова в море, однако помочь оставшимся после наших походов точно смогу. Некоторые из них явно продолжат вести былые дела, так что, став во главе всех интриг, я не отойду от дел. - Если у кого это и может получиться, то только у тебя, – с грустной улыбкой обняв Джона на прощание, Флинт искренне заверил его: - Как бы то ни было, надеюсь, ты будешь счастлив. И что бы ни случилось, ты знаешь, где меня найти. Вскоре после этого Сильвер покинул Саванну и, вернувшись в лагерь, наконец-то встретился с Мади. Она уже несколько месяцев отошла от дел и ожидала лишь приезда мужа, чтобы отправиться в путь. Так что не тратя времени зря, Джон вместе с женой и подросшими детьми переехал в Бристоль. Там он в первую очередь убедился в том, что родители его умерли, а сестры уехали из города. Все, кто знал его раньше, либо считали его мертвым, либо вообще забыли, кто он такой. Однако нескольких людей, знавших о его тюремном сроке, Джон все же решил убрать, а за вырванную из реестра страницу было щедро заплачено испанскими пиастрами. Расправившись таким образом со своим прошлым, Сильвер выкупил пустующее здание возле причала, намереваясь превратить его в трактир, ставший впоследствии обителью для тех, кто, как и он сам, решил связать свою судьбу с береговым братством. Через некоторое время после отъезда Джона Флинт получил от него известия о том, что Билли попал в тюрьму к Ангрия и теперь вряд ли выберется оттуда живым, так что с раскопками сокровищ можно было повременить, по крайней мере, до тех пор, пока не появятся новые сведения о Бонсе. О себе он сообщил лишь то, что открыл трактир под названием «Подзорная труба», где сейчас собирается его бывшая шайка, так что Флинту лучше в ближайшие годы не соваться в Бристоль. Ответив, что он и не думал о подобном, и выразив искреннюю радость по поводу таких известий о Билли, Джеймс пожелал Джону удачи и обещал приехать навестить его, как только сам Сильвер сочтет это безопасным. В Саванне тем временем жизнь текла своим чередом. Закон о создании новой колонии вступил в силу, местные ждали лишь приезда Оглторпа с первой партией переселенцев. К тому времени Гамильтон намеривался обзавестись необходимым для политического влияния весом в обществе. Поначалу его приняли за сбежавшего от долгов или политических преследований аристократа, что, впрочем, было недалеко от истины, и впоследствии своего мнения о нем не меняли. Подобные истории теперь мало кого интересовали: в колонии часто бежали все, кто был не в ладах с властью. Богатствам его тоже никто не удивлялся, порой только завидовали, но не более того. Когда же в его доме внезапно появился Флинт, люди объясняли их сожительство самыми разными причинами, ни одна из которых не была близка к истине. Томас быстро ввел Джеймса в местное общество, которое едва ли можно было назвать изысканным, состоявшее в основном из торговцев, моряков и предпринимателей разных мастей. Показателем престижа в колониях в первую очередь считались деньги, коих у них было предостаточно, и лишь во вторую – образование и происхождение. Хоть настоящие имена они и скрыли, местные все-таки убедились, что, как минимум, один из них точно выходец из высшего света. Впрочем, это только они представляли интерес для жителей Саванны, их же самих нисколько не привлекало новое общество. В ожидании активных действий, что должны были начаться с приездом Оглторпа, они просто в кои-то веки наслаждались уютом, которого были лишены по меньшей мере двадцать с лишним лет. Прислугу они почти не держали, а тем, кто был вхож в их дом, платили сверх меры за молчание. Тратя несколько больше, чем могли бы, они взамен получали спокойствие и безопасность. Когда же однажды возникла угроза раскрытия истинной природы их отношений, она была достаточно быстро и хладнокровно умерщвлена, так что ни у кого больше не осталось желания рисковать своей жизнью и хорошими деньгами. Впервые за очень долгое время они чувствовали себя абсолютно свободными, перестав бояться быть увиденными или услышанными. Это место было как кусочек потерянного ими рая, где не хватало только Миранды, которая, впрочем, незримо всегда была рядом. О том, что будет дальше, никто из них не думал. Столько лет они были лишены элементарных условий нормальной человеческой жизни, претерпевая всевозможные лишения, и только теперь получили возможность насладиться долгожданным отдыхом, а впоследствии заняться тем делом, что полностью отвечало их желаниям и стремлениям.

***

Однажды, чуть меньше десяти лет спустя после событий в Саванне, на пороге «Подзорной трубы» появилось двое путешественников в весьма почтенном возрасте. Один из них, полностью седой, сохранил следы былой красоты и аристократического величия, с годами ставшего ещё более явным из-за заострившихся черт лица. Осанка, старательно выпрямляемая после дюжины лет работы в поле, была безупречной, а высокий рост и худоба придавали ему статности, немногим присущей в таких годах. Другой казался моложе, но на рябом лице его уже залегли глубокие морщины. Длинные волосы, собранные в хвост, отливали медью, сохраняя поблекший рыжий оттенок. Мало кто мог бы узнать в этом человеке, гораздо больше походившем теперь на аристократа, капитана Флинта. В целом же все эти изменения были заметны только внешне, в глубине души они оба остались точно такими же, какими были раньше. По крайней мере, так считал хозяин трактира, гостивший у них всего два года назад. За прилавком стояла по-прежнему привлекательная, лишь несколько постаревшая темнокожая женщина, безразлично скользнувшая взглядом по новым посетителям. Из всех них Мади, пожалуй, была единственной, кто с годами хорошела. - Бедный мой Джон, – пробормотал Джеймс, глядя на эту восхитительную красоту, – скольких же людей он свел в могилу из-за неё… - Хорошо, что хоть Аннет не дает ему вмешиваться в свою жизнь. - Это точно, она и сама неплохо справляется, - вспомнил Флинт историю пятилетней давности, когда Аннет, выросшая дьявольски красивой и необъяснимо очаровательной девушкой, стала причиной дуэли бывшего пирата и офицера флота его величества. Оба смертельно ранили друг друга, благо историю замяли, и имя дочери Сильвера осталось ничем не запятнанным. Впрочем, сама девушка не тяготилась чувством вины. Унаследовавшая независимый и гордый характер матери в совокупности с незаурядным умом, она, несмотря на свое происхождение, сумела поставить себя в местном обществе так, что к ней относились с неподдельным уважением. Став негласной главой религиозной общины, она владела умами людей с той же легкостью, как и её отец. Никто из них двоих после того, как Аннет вышла замуж за капитана флота его величества, больше её не видел, и об этом всем они узнали от Сильвера, часто писавшего о том, как он гордится своей дочерью. Чего, однако, он не мог сказать о своем сыне. Если Аннет по характеру была копией матери, то Роберт рос непохожим ни на одного из родителей. Он был беспечен, легкомыслен, мечтателен и упрям. Обладавший какой-то необъяснимой тягой к неизвестному, он постоянно сбегал из дома, временами жил на улице и якшался со многими из бывших товарищей самого Сильвера. Особым умом он не отличался, но обладал той же неизлечимой болезнью, что и его отец, – увидев возможность, он уже не мог от неё отказаться, это-то, пожалуй, и любил в нем больше всего Джон. В то же время он не скрывал своих опасений за его будущее, зная, что чаще всего случается с людьми такого склада, к тому же признавая, что часто Роберт производил на людей не самое приятное впечатление. Как бы в подтверждение этому, когда оба гостя только тронулись с места, их внимание привлекла странная сцена, произошедшая у них на глазах: Со второго этажа трактира спускался малец лет пятнадцати, на ходу отбиваясь от птицы, так и норовившей укусить его за шею. Пролетев несколько последних ступеней, он кубарем упал вниз и, закрыв голову руками, исступленно крикнул: - Да уберите от меня эту чертову птицу! - Роберт! – шикнула на него мать, но, вняв мольбе сына, позвала хозяина таверны. С едва начавшими седеть курчавыми волосами, собранными в пушистый хвост, он совсем не изменился с их последней встречи. Морщины лишь изредка проглядывали на его обветренном загорелом лице, свидетельствующем о том, что промысел он все же не забросил до конца. Ловко ковыляя на костыле, он вышел из комнаты и, звучно крикнув «капитан», усадил подлетевшего к нему попугая на плечо. - Я же говорил вам не открывать без меня клетку, – спокойно сказал он, достав из кармана кусочек инжира и протянув его птице. - Я и не открывал! – сказал Роберт, с презрением глядя на попугая. – Он сам выползает, ты же знаешь! - Верно, – с улыбкой ответил Джон, – Капитан Флинт всегда найдет лазейку, не так ли? – спросил он и получил в ответ негромкое щебетанье. То ли от того, что подобные сцены были здесь не в новинку, то ли из-за того, что остальные посетители были слишком пьяны, никто не обратил внимания на происходящее, разве что Джеймс, едва сдерживая смех, подошел почти вплотную к Джону и с усмешкой ответил: - Действительно, Сильвер, тебе ли не знать, – ругань Джона, напуганного столь внезапным появлением, потонула в общем хохоте, поскольку Мади, наконец узнав прибывших, подмигнула им, позволив Флинту устроить эту маленькую выходку. - Да, Джон, – отсмеявшись, проговорил Томас, – Джеймс вообще-то ожидал, что ты назовешь в его честь сына, но так, пожалуй, тоже неплохо. - Иди ты к черту, – беззлобно ответил Сильвер, все ещё не пришедший в себя после неожиданной встречи. - Честно говоря, мы ожидали чуть более теплого приема, – не без улыбки произнес Джеймс и, когда они уселись за отдельный стол, в нескольких словах поведал причину своего приезда. Оказалось, что совсем недавно Флинт рассорился с Оглторпом по поводу вновь набирающего силу якобитского движения. К тому времени они оба уже наладили с основателем новой колонии дружеские отношении, да и сама колония жила своей жизнью, так что по большей части последние два года они не занимались ничем хоть сколько-нибудь полезным. Может быть, именно это бездействие в конце концов заставило Джеймса допустить неосторожность, приведшую в итоге к необходимости вновь покинуть обжитые места. Проговорившись о своем прошлом и не решившись дальше оставаться в Саванне, Флинт не без влияния Томаса принял решение участвовать в новом якобитском восстании, обещавшим стать самым значимым и масштабным за всю историю движения. - Сначала отправимся во Францию, встретимся там с теми, кто знал нас раньше, дождемся войск принца Чарли и уже вместе с армией вернемся в Англию, - пояснил Сильверу Гамильтон их план действий. Джон только сокрушенно покачал головой, не зная, должен ли хоть что-то отвечать на это очевиднейшее безумие. - То есть вы хотите сказать, что действительно собираетесь ехать в Шотландию? Воевать на стороне горцев? Вы в своем уме? - Какая разница на чьей стороне, главное, что против Англии, – сказал с мрачной решимостью Джеймс, – я ждал подобного случая почти сорок лет, не могу же я упустить его сейчас! - Том, но ты-то должен понимать, что вас ждет верная смерть! - Джон, ты ведь видишь, что мы уже не молоды, – спокойно парировал Гамильтон, очевидно, не меньше, чем Флинт, завороженный возможностью отомстить, – в нашем возрасте страх смерти несколько притупляется. В конце концов мы ничего не теряем: если не удастся попасть в повстанческую армию, вернемся обратно на материк. Сильвер не смог сдержать тяжелого вздоха при мысли о том, что болезнь, от которой он пытался избавить Джеймса так много лет назад, никуда не делась, а к тому же ещё оказалось весьма заразной. Но что он мог теперь поделать? Он сам уже был не молод, его гораздо сильнее, чем прежде, волновали собственные дела, нежели судьба двух больных своими идеями друзей. - Вы ведь не разрешения у меня спрашивать приехали? – угрюмо уточнил он, предчувствую, что речь пойдем о вещах самых серьезных. - Если мы не вернемся, – продолжал бесстрастно Джеймс, но Джон заметил в его глазах отражение своих собственных эмоций, - то есть по истечении пяти лет не заявим о себе, поверенный отдаст тебе наши оставшиеся сбережения. Конечно, никаких денег в мире не хватит, чтобы расплатиться с тобой за все, Джон, но так я хотя бы буду знать, что они не пропадут зря. - Я не верю, что вы действительно этого хотите… - пробормотал Сильвер, но, ещё раз взглянув на их обреченные лица, понял, почему их обоих так тянуло уехать. Просто им двоим больше ничего не оставалось. После почти десяти лет, прожитых в относительном уюте и покое, который мог бы продолжаться, будь они осторожнее, их обоих влекла возможность вновь почувствовать себя значимыми. Джон знал их обоих достаточно долго, чтобы понять: идеи, зародившиеся десятки лет назад, но которым они посвятили все свои годы, не оставят их. Потому теперь он ясно видел, сколь велико значение зарождавшегося восстания в глазах его друзей. Они действительно не могли остаться в стороне и пропустить это невероятно важное для них обоих событие, в результате которого, быть может, им удастся одолеть старого врага. Окончательно осознав это, Джон оставил дальнейшие попытки разубедить их. Он перевел разговор на более приятные темы и начал, как он сам выразился, «поминки», проведенные с таких размахом, что за вечер они опустошили втроем целый бочонок вина, смутно предчувствуя, что, быть может, вот и настала та самая последняя встреча, после которой их пути разойдутся навсегда. Памятуя только о прошлом, начиная с Нассау и заканчивая Саванной, они совсем не говорили о будущем, предоставив времени течь своим путем, огибая их в этот последний дружеский вечер, проведенный за одни столом. Засиделись они до утра, но так и не наговорились друг с другом, будто и в самом деле предчувствуя, что видятся в последний раз. Когда к вечеру следующего дня, большую часть которого они проспали без памяти, пришло время прощаться, всем сразу начало казаться, что они чего-то недосказали друг другу, недоговорили и упустили нечто столь важное, о чем потом будут жалеть всю оставшуюся жизнь. Но вспомнить, о чем именно они забыли, никто не мог: - Мы с тобой через многое прошли, Том, – сказал с грустной улыбкой Сильвер, прощаясь рукопожатием с человеком, чья судьба причудливым образом переплелась с его собственной, сведя двух разных, совершенно непохожих друг на друга людей. - Я рад, что был знаком с тобой, Джон, – искренне ответил Томас, обменявшись с Сильвером взглядом, в котором будто бы разом промелькнуло все пережитое ими. Но как бы нелегко было прощаться с ним, Джон совершенно терялся, только лишь приблизившись к Флинту. В его голове в этот миг заметались тысячи невысказанных мыслей и воспоминаний, которые он во что бы то ни стало хотел разделить именно с этим человеком, что так много значил для него на протяжении всей жизни. Но он совершенно не знал, что сказать. Его хваленое красноречие изменило ему, и, едва выдавив из себя чуть слышное «Джеймс», он крепко обнял Флинта, до боли сжимая руками его плечи. В тот же миг он почувствовал на себе ответные объятия. - Не спеши нас хоронить, Джон, - сказал он так обнадеживающе, что Сильвер просто не смог ему не поверить, - обещаю, мы ещё встретимся, – отстранившись, Флинт на секунду прижался лбом к чужому лбу, прощаясь с тем, кого уже давно считал неотъемлемой частью своей жизни, кого любил и бесконечно уважал. Обняв напоследок Мади, он вместе с Томасом вышел на шумный причал. Провожая его взглядом, Сильвер думал лишь о том, что все, что ни случилось – все к лучшему, и что каждый из них в итоге оказался именно там, где должен был быть.

***

Шли годы, а от Флинта и Гамильтона не было никаких вестей, и Джон был вынужден предположить самое худшее. К тому времени он уже почти смирился с мыслью о том, что больше их не увидит, но в его душе все же теплилась надежда, что однажды Джеймс войдет в эту таверну и как прежде ухмыльнется ему, все так же храня таинственный блеск в глазах. Но с каждым днем эта надежда угасала, а когда Джон получил на свое имя завещанную Джеймсом сумму, то не почувствовал ничего, кроме глухой боли и ничем не заполняемой пустоты. Неизвестно, во что бы превратилась эта тоска по старому другу, если бы вскоре его не постигло ещё большее несчастье, заставившее на время позабыть о Джеймсе. Его Роберт, наслушавшись в последней приезд Флинта историй об их невероятных похождениях, во что бы то ни стало решил выкрасть у отца карту, о которой он уже давно был наслышан, и лично отправиться в плавание на остров сокровищ. Разумеется, эти постоянные посягательства не укрылись от Джона, который не раз пресекал любые попытки сына поднять из недр острова Скелета сундуки с деньгами. Быть может, не случилось того, что случилось с Джеймсом, Сильвер был бы внимательнее, но из-за своей неосмотрительности в одно роковое утро он обнаружил, что и сын, и карта пропали из дома. Он тут же пустил всех ещё верных ему людей по следу мальчишки, начал разыскивать его сам, но Роб, несмотря на все недостатки, все же был сыном своего отца и потому легко избегал преследований, заранее спланировав весь маршрут. В итоге он всего на несколько дней опередил погоню, скрывшись на одном из кораблей, идущих в Вест-Индию, и навсегда покинул родной берег. За этим судном Сильвер следил лично, выведывая маршруты и следуя за ним попятам, пока однажды не услышал о том, что оно затонуло где-то посреди Атлантического океана, став жертвой одного из самых сильных и жестоких штормов за последние десять лет. После этого известия Джон, едва выдержавший такой удар, ещё долго не возвращался в Бристоль. В те дни он пил так, как Флинт в свое худшее время, не зная, где взять сил жить дальше и главное, как рассказать обо всем Мади. От возвращения домой ему стало не легче. Два постигших одно за другим несчастья едва не сломили Сильвера окончательно, однако Мади, переживавшая все эти потери вместе с ним и страдавшая от смерти сына гораздо сильнее, чем сам Джон, помогла ему справиться с этим. Вернее сказать, они оба помогли друг другу пережить эти ужасные годы. За это время он сильно постарел, хотя все ещё казался моложе своих пятидесяти двух. В конце концов Сильвер собрался покинуть насиженное место, с которым его связывали такие тяжелые воспоминания, и на некоторое время удалиться на покой, решив посвятить себя жене, все достоинства которой, как он сам признавал, никогда не мог оценить в полной мере. Но, как это всегда бывало, судьба решила иначе: Флинт даже с того света вмешался во все планы и снова оживил его натуру, начавшую было медленно затухать. Почти перед самым отъездом Джон услышал от своих бывших товарищей, все ещё надеющихся получить сокровища Санта-Лены, что Билли Бонс несколько лет назад сбежал из тюрьмы. Эта совершенно неожиданная новость заставила Сильвера в корне пересмотреть свои планы. Осознание того, что Билли теперь единственный обладатель карты сокровищ, заставило его позабыть все мрачные мысли, а вернее превратить боль в свою силу. Теперь вопрос о возвращении сокровищ стал занимать его как никогда раньше. Деньги были для него не столь важны, гораздо больше его волновало то, что так он исполнит волю покойного Флинта, желавшего, чтобы эти деньги не пропали даром, а также своего сына, мечтавшего отыскать их. Все это вернуло Джона к жизни, заставив с новой силой браться за дела, казалось бы, уже неподходящие для человека его возраста. Своей энергией он оживлял и Мади, так же начавшую было чахнуть от горя, разделенного напополам с мужем. Оставив на ней обязанности по переезду и финансам, Джон вновь собрал всю свою шайку, по крайней мере, тех, кто остался жив, и вернул им былой азарт в поисках сокровищ. В один прекрасный день Сильверу улыбнулась удача: в трактире Адмирал Бенбоу поселился старый морской волк с сабельным шрамом на щеке, но это известие послужило началом уже совсем другой истории.