Никакой грусти

Глава 1 Большой полосатый кот камышового цвета лениво наблюдал за ползающей по стеклу златоглазкой. Он тянулся к ней носом, иногда махал лапой, но не решался коснуться эфемерных крылышек. Сосредоточенный, он приковал к себе взгляд, полный умиления и восторга. Ветерок с сосновым запахом шевелил тюль, долетал до книжных страниц — Глеб отвлекся от чтения, якобы заинтересованный происходящим на подоконнике, но на самом деле то ли улетел мысленно в неведомые дали, то ли рассматривал себя изнутри. Путаясь в занавеске, висящей в дверном проеме, призванной защищать помещение от насекомых, Вадик вошел в духоту. Казалось, он заполнил собой всю маленькую дачную комнатку. — Чайник горячий, если что, — сказал он, — Но я тебе не рекомендую напиваться на ночь. Будешь потом бегать. — Ты еще скажи: рыбу ловить. Мне же три годика, — Глеб пощелкал пальцами, взывая к здравому смыслу. Он поменял положение, потянулся и захлопнул книжку. Кот среагировал на звук, повел ухом и сверкнул глазами, уставившись на братьев. — Пойдем погуляем, что ли, Вадь, — предложил Глеб. — Куда мы пойдем? Темно и грязно после дождя, — Вадик тепло улыбнулся. Кот запрыгнул на кровать с подоконника, Глеб погладил его и от избытка чувств чмокнул промеж ушей — кот пах пылью. Пободав братьев по очереди с благосклонным урчанием, он вернулся на исходную, ища глазами свою златоглазку. — Какой ласковый пассажир. Откуда взялся? — Он нас нашел, — Глеб лукаво посмотрел на брата и тут же вздохнул. — Идем тогда чаю попьем. Душно… Тусклый фонарь, висящий под крышей веранды, осветил крыльцо. С яблони еще срывались гулкие капли, ветер приносил отовсюду целую какофонию ночных звуков — от лягушачьего хора с пруда до вскрика ночной птицы, разбуженной внезапным раскатом грома. Лавируя между грядок и цветов, Глеб добрался до кустика мяты под грушей, едва различимого в темноте, вздрогнул от упавшей на шею капли и, вернувшись, бросил пару листиков в чашку. — Это моя, — Глеб бросил беглый взгляд на Вадика. — Что? — Чашка моя. Да ладно, какая разница. Глеб придвинулся поближе к Вадику и положил голову на плечо. Свежий воздух всегда действует по-разному: иногда от него клонит в сон, а иногда, награждая прохладой, он будоражит и ведет к совершенно новым или не услышанным раньше восторженным мыслям и действиям. Это еще называют счастьем. Оно непрочно, но ради таких моментов, наверное, и задумывался мир! Крепкая рука младшего брата юркнула под футболку старшего — изо всех сил он обнял его, прижался и затих. — Минутка нежности? — Вадик поежился, но руки не убрал. — Просто хорошо, — Глеб погладил его спину смелее, но словно ожидая, что брат скажет на шевеления под футболкой. Вадик молчал, внимая каждому движению, удивляясь и отмечая для себя, что это — именно та ласка, которой ему не хватало вдали от дома. Родная и милая нежность, мальчишка, превратившийся в юношу и абсолютное, космическое уединение. Тяжело и неловко забросил он руку на Глеба, невзначай, хулигански, как, в общем, и привык, и Глеб обвалился на его колени под этой тяжестью, вывернулся, заглянул в глаза. — Завтра приедет мама, — сказал Глеб серьезно. — Это намеки какие-то? — Вадик устроился поудобнее. Глеб отвернулся, уставившись в кромешную темноту за пределами тусклого света. Вот видны очертания кустов малины, поодаль — смородина. Он свесил руку и почти дотронулся до цветов, склонивших свои забрызганные грязными каплями головки, почувствовал холодок травы и тепло Вадика, щекочущего его живот под майкой. Он выписывал круги. Большие и поменьше. Очерчивал пупок, касался ребер, закручивал спираль, не останавливался, чувствовал сокращение окрепших мышц под тонкой кожей. — Вадя, а я… на ощупь… Похож на девочку? — спросил Глеб, вложив в эту неуклюжую фразу все свое умение флиртовать. — Нет, не похож. Ты трогал сам девочек-то? — засмеялся Вадик и щелкнул резинкой Глебовых шорт. — Трогал. — И как впечатления? Глеб пожал плечами: — Приятно, как еще. Вадик прижал брата крепче. — Пожалуй, в этом действительно есть сходство. И тебя, и девочек трогать безумно приятно. — Вадь, а нормально, что мне тебя касаться даже приятнее? — Любые проявления нежности доставляют удовольствие. Мы всегда были вместе, ты соскучился. И я. Соскучился… Беседа с налетом кокетства развязала Вадику руки. Он склонился и осторожно поцеловал Глеба, проверяя его и экспериментируя над собой. Глеб напористо раздвинул губы брата и уперся языком в зубы. — Будешь проводить свой сравнительный анализ? — Вадик закусил губу. — Вообще сейчас нет дела до девчонок, — фыркнул Глеб, пытаясь замять неудачный поцелуй. — Не поверю. В пятнадцать только об этом и думаешь. — Кто тебе сказал, что я об этом не думаю? Вадик! Завтра приедет мама! — напомнил Глеб и повис на шее брата, притягивая его к себе. _____ Белая футболка, будто маяк в темноте. Перекошенный ворот, ключица, тепло кожи. Она пахнет… Чем? Еле слышно: потом и тем неповторимым юношеским секретом с примесью дыхания. Попытайся вспомнить свой самый первый поцелуй! Как ты пытался унять жар щек прохладной тканью подушки, вертел ее всю ночь. Задыхался и стыдился чего-то, но снова возвращался: дыхание, пот, кожа — новое, неизведанное. Не запретное. Запрет. Но темнота все стерпит. Какие у него пальцы. Почти детские, но сильные: он играет на фортепиано и гитаре, он с легкостью перебирает нервы, он рвет их, будь они хоть кевларовыми струнами! Вадик целует каждый, прикусывает подушечки, задевает зубами пластинки ногтей. Он сжимает их и тянется к губам, и Глеб выдыхает носом прохладную струйку воздуха. Вадик целует его, не разнимая рук. Молочный привкус на языке — он еще не курит, он пил только чай, отголоски которого перемешались с природной подростковой сладостью. Вадик никуда не спешит. Он не признается ему и даже себе, что белье его стало влажным от семени задолго до этого поцелуя, еще с первым прикосновением к ключицам под биение сердца любимого младшего брата. Глеб решается обнять Вадика, и Вадик плавно опускает его на видавшее виды дачное ложе. Пожалуй, такого оно еще не видело. Футболка повисла на спинке стула. Метко. — Можно, я сам? — Глеб подал голос и стащил с себя шорты. Он без белья — зачем? Тугая резинка и так оставила грубый след на поясе, и Вадик целует его, растирает пальцами, скользит по бедрам. — Вадик, тебе приятно? Палец к губам. Не говори ничего. Вадик снимает с себя остатки одежды и прижимается к горячему младшему брату. Он вкусный и нежный, он непривычно басит и рокочет камнепадом слов, он спрашивает, приятно ли брату, надеясь… На что? — Ты самый приятный, Глеб, — с толчками выдыхает Вадик. От его движений и духоты между ними образовывается маленькая лужица, он скользит по животу брата, подмяв его под себя, — не спрашивай никогда… Ты приятнее любой девчонки… В темноте не видно, как Глеб прячет глаза, как облизывается, как одними только губами шепчет на все лады: «Вадик, Вадик, Вадик», как временами лицо его озаряет пошлая улыбка — он обнажает свои клычки и выгибает спину. Вадик осыпает поцелуями плечи, нащупывает комариные укусы, расчесанные болячки, царапинки — он совсем еще мальчишка! Вадик вспоминает, как Глеб сегодня подвернул ногу, швыряя камни в пруд. Дурацкие дачные развлечения, тянущееся время… — Ляг на живот, — просит Вадик, и Глеб ловко переворачивается, подставляя ягодицы. Вадик добирается до них и слегка прикусывает, вызывая смешок в подушку, но прежде вырисовывает только ему понятные послания на спине. Влажные следы, бесконтрольное слюноотделение, неуемная дрожь. Член Вадика скользнул между бедер, Глеб сжал их и приподнялся немного, помогая себе рукой. Пусть так. Только так. От большего можно потерять сознание и пересчитать все звезды… Распластавшись на Глебе, вдавливая его в панцирную сетку кровати — каждый звук ее, как выстрел! — гортанно рыча и, забываясь, хватая брата за чуть отросшие волосы, Вадик кончает — струйка стекает между ягодиц и по яичкам младшего. Глеб кончает со свистящим выдохом, сперма впитывается в простыню. Вадик несколько секунд играет с братом, лаская пальцем нетронутое сжимающееся отверстие. Нет. Нельзя. Глухой стук в окно. Маленькая хрупкая златоглазка оказалась в пасти. Слишком долго она дразнила кошачье любопытство.