Никакой грусти

Впереди только ночь. Что будет завтра? Этого не знает никто. Ночь знает все. И она еще даже не наступила: красные стрелки стареньких часов в желтом корпусе показали одиннадцать. Вадик целовал Глеба в горячее плечо, поглаживал между лопаток, съезжал пальцами по позвоночнику и поднимался к шее, а Глеб, борясь с дремотой, уткнулся в подушку и устремился в бесконечность Вселенной за белыми пылинками и яркими вспышками. — Помнишь наш разговор по телефону? — спросил он, перевернулся на спину под хруст панцирной сетки, потянулся, сцепив руки в замок, изящно покрутил кистями и слегка оттянул пальцы в обратную сторону сначала на правой, потом на левой руке. Вопрос был задан как будто между прочим. — Он мне ночами снится, Глеб. Вадик погладил сосок, встающий под мягкой подушечкой большого пальца, провел ладонью по груди с тоненькими волосками, чувствуя учащающееся сердцебиение брата. — Тебе тогда не влетело? — Нет. Но я не мог больше рисковать… понимаешь? Спалил бы кто — и все, плакали наши репетиции. — И только? — удивился Глеб. — Не думаю, что он прослушивается… Но надо быть аккуратнее, маленький… Вадик притянул к себе Глеба вместе с простыней. — Вспомнил, как самое сильное впечатление? — спросил он на ухо, но вполголоса, чуть громче тиканья часов и пощелкивания кровати. Глеб запрокинул голову и подставил шею. — Вадь, я такую чушь нес! — Мог бы ничего не говорить… вздыхать только. Как ты умеешь, — Вадик не спеша, отодвинув волосы и придерживая выбивающиеся кудряшки, целовал Глеба, открыв доступ к нежному месту за ухом. Глеб перестал дрожать, как осиновый лист. Он передал это знамя Вадику — того колотило, как в первый раз, причем, даже не с братом, а вообще. Поэтому он отнял губы, чтобы перевести дух: малыш еще и телефонный разговор вспомнил, боже мой, который завершился на такой горячей ноте, что Вадику пришлось в срочном порядке после сдачи ключей на вахту и быстрой росписи в журнале бежать в туалет с твердым пониманием: до общаги не дойти! Глеб хитрит. Ах, если бы он переживал об озвученных глупостях! — Помню каждое слово, — Вадик целует только уголки рта и перебивает брата, снимая с губ первые звуки фраз. — Я кое-что обещал, — неуверенный шепот Глеба прорвался сквозь ласку. — Ты спрашивал разрешения-а… Губы старшего все ниже, настойчивее, дыхание размывает слова, как акварель. — И ты разрешил мне все… Глеб робко обнимает Вадика за плечи. Нет, трястись он не перестал. Он сомневается в правильности своих мыслей, справедливо боится своих желаний. Он говорит намеками, изображает нечто вроде флирта, и пусть вербально получается немного неуклюже — он смеется, язвит или вовсе замолкает, оставляя загадочную недоговоренность, зато жесты, вздохи и взгляды гораздо соблазнительнее и красноречивее. Он хочет достать из-под одеяла сокровищницу своих эротических фантазий, попробовать неизведанное наяву, но не решается, оставляя право вести старшему брату. — Поцелуй меня, — мурлычет Вадик, отвечая хитростью на хитрость. Простыня скомкалась окончательно. Глеб пытается ее расправить, но она только путается и, наконец, падает на пол белым крылом. — Черт… Вадик ухмыляется. «Эх ты, маленький! С чего начать? Сейчас начнем, не переживай…» Всеми возможными способами Вадик усмиряет дрожь предвкушения. И, пожалуй, стоит щелкнуть хлыстом, чтобы демон ненадолго спрыгнул с тумбы. Смахнув с глаз упавшую прядь, он хищно смотрит на Глеба, разжигая пламя и требуя покорности одновременно. — Малы-ыш… — Вадик ловит кончиком носа дыхание Глеба, не касается губ, призывая младшего быть смелее, — хо-чу тебя… Глеб усаживается на Вадика сверху и мысленно прыгает под одеяло. Десятки раз он мечтал и фантазировал об этом, хотел слышать голос брата, но не желал комплиментов. Нужна только правда, причем, самая сладкая, и сейчас он сделает все, не оставит Вадику никаких сомнений — он гораздо, гораздо приятнее любой девчонки! Сгорая от страсти и любопытства, Глеб целовал брата, прикусывал, лизал шею, обдавал леденящим дыханием, обжигал юрким языком и снова касался языка, то дразня, то проникая глубже. — Суч-ка-а, — вдруг выдохнул Глеб в поцелуй, выудив лихое словцо из своих секретных пододеяльных баталий и изумился сам себе, приготовившись даже выхватить по губам. Вспыхнув, он продолжил ласки с еще большим напором, стремясь замять неловкость. — Это что такое? — спросил покоренный раскрепостившимся братом Вадик, все же сакцентировав, — наследие первого опыта? Делаешь успехи. «Нет у меня никакого опыта» — с обидой подумал Глеб, прекрасно понимая, что Вадик имеет в виду. Он комкал неловкие моменты, как бумагу и швырял подальше, истязаемый страстью на грани отчаяния, влечением, вечным ожиданием разлуки, собственными эротическими выдумками и неискушенностью. Глеб отнял воспаленно-красные губы и с мольбой посмотрел на Вадика. — И? Все? — к Вадику вернулась нежность, разлилась по телу от невыносимого хрустального взгляда и удивленно-растерянно приподнятых бровей младшего. — Вадьк, я думал, все будет просто… — Угу. Тут целая наука, — насмешливо приободрил Вадик брата и запустил пальцы в его волосы. — Давай найдем свежую постель, м? Впереди только ночь, и она явно на их стороне, иначе не замедляла бы время. Красные стрелки часов показали двенадцать. Справившись с поисками чистого белья в шкафу и наспех перестелив кровать, Вадик курил на крыльце. Заблудившаяся капля глухо ударила о лист винограда, прошуршал мимо кот, зашумел прохладный ветер и принес запах воды с пруда. Глеб скрипнул дверцей душевой и аккуратно ступал по тропинке, на ходу срывая малину с куста. — Нога не болит? — спросил Вадик и затушил окурок в баночке, наполненной дождевой водой. — Не-а. Я уже и забыл, — Глеб дунул в горсть и высыпал в рот ягоды. — Спать? — Не хочу… Вадь, можно? — Глеб кивнул на пачку сигарет в руках брата. — Мне потом мама башку оторвет. Скажет, научил. — Я пробовал. — Не сомневаюсь. Но давай-ка, экспериментируй без меня. А лучше не надо. — Давай, давай, Минздрав, расскажи мне о вреде курения, — засмеялся Глеб, — это же самое плохое, чему ты меня можешь научить! — Если честно, — Вадик задвинул пачку под подоконник, чтобы не соблазнять, — я не хочу, чтобы от тебя пахло табаком. Уверен, ты в скором времени закуришь, конечно… »… но пока пусть от тебя пахнет малиной и моим мальчишкой…» _______ Глеб сдернул футболку, шорты и прыгнул на кровать, прислушиваясь: Вадик грохнул щеколдой и щелкнул выключателем, погасив свет на веранде. Поколебавшись, он укрыл обнаженного брата легким махровым покрывалом и прилег на соседнюю кровать, отвернувшись к стене. День был насыщенным: утром сборы, дорога, пыльный автобус, снова дорога, а в завершение по нервам изрядно поелозила долгожданная встреча с братом. Не создавая лишнего шума, Глеб тихонько перекатился к краю кровати и посмотрел на темные волосы Вадика, плохо различимые на белой наволочке в слабом рыжем свете фонаря, чуть ли не единственного на весь дачный поселок. — Вадя-а… Он перебрался к брату, обиженно посапывая, и подтолкнул его немного. Вадик повернулся к Глебу, освобождая место. — Жарко же… — Угу… жарко, — Глеб ласково коснулся губами ресниц, рука скользнула вниз, — будет еще жарче… Нет ничего сложного. Наверное, это так же, как себе. Главное, не спрашивать ни о чем, ведь дыхание Вадика и так говорит само за себя: ему нравится! Он ласково берет Глеба за волосы и опускает чуть ниже — никакой грубости, никакого принуждения, маленький… Аккуратно избавив Вадика от белья, Глеб проводит руками по бедрам брата, судорожно сглатывая и ожидая собственной разрядки только от этих нехитрых действий. — Ты только… ни о чем не спрашивай, — громким шепотом просит Вадик, кусая губы и прихватывая брата за волосы немного сильнее. Глеб не сопротивляется. Все, что делает Вадик, не может быть неправильным… Нежной ладонью проводит он по упругой плоти. Не переходя границ — просто изучающе ведет снизу вверх, сложив ладонь лодочкой, и прижимает член плотнее к животу с несдержанным гортанным скрежетом. Вадик хочет показать Глебу, как надо, но ловит себя на мысли, что мальчик не может этого не знать. Ему нужно немного времени, к тому же он сам разрешил ему все февральским вечером, сходя с ума от низкого голоса с придыханиями в телефонной трубке. Глеб смелеет, пробегается крепкими пальцами по члену и обхватывает его рукой, лаская круговыми движениями, боясь применить силу, вздрагивая от отрывистых шипений Вадика, взлетающих и цепляющихся за слабый луч света из окна. Все же себе чуть по-другому… Оглушенный стуком сердца, скрывая за дрожащими веками невинный и слегка растерянный взгляд темно-белых в ночном цветовом искажении глаз, он касается головки языком. Касается мягко, делает глубокий вдох, чувствует холодок собственного дыхания и понимает, насколько горячий его рот — можно обжечься самому! Сердце взлетает птицей от этого открытия и усаживается рядом со стонами брата на луч света, как на ветку. Вадик не видит приоткрытого рта Глеба, не видит бледно-розового язычка и пылающих щек, но он чувствует влажные волосы под своей ладонью — надо ослабить хватку, кстати, но как, если младший достает язык полностью и проводит им по всей длине? И еще раз, чуть склонив голову набок, и снова, уже активнее, оторвавшись, чтобы проглотить слюну, но оставляя прозрачную ниточку между. Как тогда, в ванной, под шум воды и гул колонки, целуясь и неприкрыто демонстрируя страсть, он по-детски вытирает рот о плечо и решается взять член полностью, неосторожно цепляя острыми зубами кожу, но Вадик терпит и гладит младшего по голове, сдерживаясь от шаблонных движений, применяемых ранее к барышням. Глеб закашливается и поднимает глаза, заблестевшие от выступивших слез. — Сладкий, — шепчет Вадик, не взглянув на Глеба — он и так чувствует его. Больше Глеб не рискует. Он лижет член со всей присущей нежностью, он ласкает головку у основания, понимая, насколько это приятно, он ловит языком солоноватую капельку секрета и прячет зубы, запоминая раз и навсегда, как надо. Втайне он мечтает, чтобы Вадик взял его за кудри сильнее и трется затылком о ладонь, он крутит в голове известные ему пошлые словечки сродни «сучке» и закатывает глаза, подбрасываемый нарастающим от этого желанием. — Глебка… — выстанывает Вадик. Жаркая дачная комната для него плывет и переворачивается вверх дном от каждого прикосновения языка Глеба, от непроизвольных невероятных звуков, ломающих нетронутую тишину и пронзающих стены. — Что же ты делаешь, маленький… Глеб автоматически пожимает плечами и не отвечает ничего, он щекочет кончиком языка уздечку и дразняще посматривает на Вадика. " Я не только хорошо целуюсь», — довольно думает он, уже уверенный в своем мастерстве, и облизывает мокрые губы со сладким призвуком. С трудом приподняв спину с влажной простыни, Вадик подается бедрами к Глебу, прижимая его голову к своему животу. Нет больше сил терпеть. Не только голос младшего — пытка, пытка — его существование рядом, безудержная красота, кожа, источающая запах желания и неуемная сексуальность, все сильнее раскрывающаяся с каждым днем. «Забрать тебя. Только забрать с собой… Лишь бы никто больше не посмел! О чем я, боже мой…» Вадик дернул Глеба за волосы в очередной раз, вытащил член из сладкого плена и кончил на свой живот горячо и нестерпимо, наградив Глеба ласковым смущенным стоном. — Так надо? — спросил Глеб, ширкнув губами о простыню. — Скорее… пока так не надо, маленький… Вадик еще находился в объятиях наслаждения, правда, с каждой секундой слабеющих. Глеб по-кошачьи мягко пробрался к брату под бок и наконец-то открыл рот, чтобы задать любимый вопрос: — Я… — Ты приятнее любой девчонки. «Суч-ка-а», — Вадик прикоснулся к интимной тайне, выданной случайно, и пощекотал покрасневшего Глеба за ухом.