***
Руслан теперь корчит лицо, стоит им пересечься в универе или общаге — это бесит неимоверно, но Арсений старательно делает вид, что ему плевать. А вот Антон, который каждый раз подле Руслана, улыбается тепло и чуть заметно машет ладонью. Следующим утром он не исчез, и никакой записи с признанием нигде не появилось. Ни тогда, ни две недели спустя. Антон вообще был мало похож на парней, что дружили с Русланом — он был смешным и открытым, уважал личные границы и даже как-то принёс Арсению пирожок из булочной за углом. Протараторил что-то и всучил, буквально впихнув в руки. Он был хорошим, в общем и целом, и с ним даже было спокойнее, чем с Русланом. Да, Руслан был чистюлей, и его часть комнаты всегда была убрана. Антон был совсем не таким — если первые пару дней он ещё как-то пытался сделать вид, что складывает футболки аккуратными квадратиками, а ест только за столом, то чуть больше, чем через неделю, он стал самим собой. Мог даже тарелку супа навернуть полулёжа, смотря что-то в телефоне. Громко при этом хохоча, да так, что суп носом шёл. Ещё Руслан был тихим и спокойным, в то время как Антон издаёт звуки постоянно — смеётся, кряхтит, как дед, шмыгает носом, сопит. И ещё он все время пытается завести разговор — что-то спрашивает, показывает в своем телефоне, зовёт смотреть вместе. Но это терпимо, поэтому Арсений не возмущается, но отказывается, хоть и непривычно это все после отстранённого Руслана. — Арсений! — вваливается в комнату Антон, стряхивая с себя дождевую воду, как пёс. Арсений лениво поднимает голову от учебника — ему уже нужно начинать писать курсовую, а желания примерно ноль. Выгибает бровь, ожидая продолжения. Антон скидывает с себя мокрую от дождя ветровку, поправляет пушистую челку и приземляется на кровать Арсения в своих грязных уличных джинсах так резво, что второй учебник, до этого лежавший на кровати, валится на пол. — Прости! Арсений никак не комментирует, а только дотягивается рукой до упавшего учебника и кладёт его возле себя. — Что хотел? — Сегодня пятница. Открытие года, не иначе. — Антон, я знаю, спасибо большое. Но Шастун на усталый тон не обижается, а лишь легонько толкает Арсения в плечо и продолжает. — Так вот. Сегодня пятница, а значит можно, наконец, затусить после учебной недели. Арсений только недоуменно моргает, не понимая, при чём тут он. — Иди?.. Я тебя не держу. У Арсения хороший средний балл, синдром отличника и не начатая курсовая. А ещё у Арсения нет друзей — он вообще больше никуда не выходит, так как с перепугу удалил приложение для знакомств. Раньше хоть решался раз в пару месяцев — неловко сидел с кем-то в баре, озираясь по сторонам каждые две минуты. Ему либо предлагали отсос в грязном туалете, либо даже не обнимали при встрече. Никакого отсоса не хотелось — хотелось банального «поговорить» и «узнать друг друга», но не вышло. Что ж — читать ему учебники по экономике до конца молодости, одиноко дроча раз в век, когда в общажном душе никого. — Арсений, оторвись от книжек, пошли со мной! У Антона глаза светятся озорной искоркой, словно ему лет пять и он сейчас поедет кататься на велике. Это немного умилительно даже, но и все ещё непривычно и странно. — Ты идёшь со своими? Там будет Руслан? Арсений знает ответ на вопрос заранее, но все равно спрашивает. У Шаста улыбка сама по себе становится виноватой. — Ну да, он мой друг… Мы часто с парнями ходим в бар по пятницам. — Тогда к чему это глупое предложение, Антон? Эта вся ситуация все ещё раздражает до зубного скрежета — так обосраться самому с этой дурацкой вкладкой, а теперь переживать все время, что Руслан кому-то расскажет. Если Антону и вправду было, похоже, все равно, то не все такие. А терять репутацию ой как не хотелось. Арсений зол на Руслана, а Шаст предлагает с ним в бар сходить? Ага, только дистанцию для разбега найдёт и первый прибежит, как же! — Ну не киснуть же тебе в комнате одному в пятницу вечером? — Я и не кисну — я учусь. — Синонимы, — бурчит Антон, почёсывая небольшую щетину и вытягивая свои длиннющие ноги. — Ты бы и свои задания поделал. Вообще ни разу не видел, чтобы ты готовился. Антон краснеет и отводит взгляд так, словно его мама ругает за невыполненную домашку. — Завтра сделаю, — отмахивается он, пожимая плечами и поворачиваясь к Арсению. У него забавная родинка на кончике носа и по-девичьи пухлые губы, особенно нижняя. Она вся искусана от нервов, немного кровоточит. Антон точно вряд ли знает, что такое гигиеничка. А ещё у него очень живая мимика — такая, словно он нарисованный, а не настоящий. Он строит щенячью мордочку и тыкает Арсения в плечо. — Ну пойдё-ём! Арсений не сдерживает улыбки — усмехается тихо, чуть прикрывая глаза, и откладывает учебник в сторону. — Зачем? Иди со своими. — Но я хочу с тобой. Мы так нормально ни разу и не поболтали. От такого заявления даже чуть краснеют щеки — безапелляционное «хочу с тобой» кажется слишком громким для такого, как он — тихого и скучного. Но Антон улыбается и смотрит пристально, и отказывать не хочется. — Со мной не будет весело. — Это неправда! Ты классный и смешной! — фыркает он, поднимаясь с кровати и протягивая руку. — Пошли. Можем даже в музей или библиотеку пойти, если тебе только там весело. — Я не настолько скучный, если что. Арсений хватается за руку, поднимается и сам не замечает, как не может перестать улыбаться. С Антоном уютно и весело — Арсений ловит себя на этой мысли ближе к полуночи, когда они беспрерывно болтают уже который час в камерном баре, который он нашёл ещё курсе на первом. Антон рассказывает про родной город, маму, КВН и нелюбимую учебу так ярко и эмоционально, что не смеяться не получается — соседние столики смотрят на них с недовольством, но наплевать. Арсению сегодня все равно — ему весело. Он и не замечает, как бежит время — Антон расспрашивает его про увлечения, а Арсений целый час читает ему лекцию про театры и любимые спектакли. В один момент он одёргивает себя, потому что это интересно ему, а не Антону, но тот смотрит с горящими глазами и спрашивает-спрашивает-спрашивает. Это окрыляет — Арсений захлёбывается словами, запивая это все каким-то алкогольным коктейлем, и не замечает, как они сидят уже в предрассветном свете в общаге на одной кровати, прижимаясь друг к другу плечами и бёдрами. — Я в театры не особо любитель ходить, но ты так описал! У Антона растрепавшиеся кудряшки, мягкая улыбка и необыкновенные глаза зелёного цвета, от которых оторваться тяжело. Наверное, из-за алкоголя или ещё чего-то. — А я КВН презирал, но на твоё выступление схожу, — кивает Арсений, незаметно прижимаясь чуть плотнее. Это странно — вот так быстро находить общий язык, чувствовать себя комфортно спустя всего пару часов близкого общения, но Антон особенный, это точно. — Обещай потом не прикалываться, — чуть пьяно просит Шастун, укладываясь головой Арсению на плечо. — Устал я что-то. Арсений не тактильный — он избегает ненужных прикосновений и объятий, ограничиваясь кивком головы или обычным лёгким взмахом руки. И будь это кто-то ещё — да тот же Руслан, — он бы скинул чужую голову с плеча, не думая ни секунды. Но Антоновы кудри забавно щекочут нос, а сам Антон через пару минут уже сопит, смешно выдыхая через приоткрытый рот. Арсению и пошевелиться страшно — вдруг разбудит? Поэтому он сидит так в предрассветном свете ещё полчаса, пока Антон не засыпает крепче. Потом аккуратно укладывает его голову на свою подушку, а сам прыгает на чужую кровать. Она пахнет каким-то ядерным гелем для душа, сигаретами и немного потом. Почему-то запах не смущает ни секунды — Арсений засыпает, как только закрывает глаза.***
Он понимает спустя ещё две недели. Оно накатывает на него волной, накрывая с головой. Арсений тупо пялится в учебник на своих коленях, ожидая, пока вернётся Антон, с каким-то жутким трепетом в груди. Это странно — он влюблялся тысячу лет назад, кажется, ещё в классе восьмом или девятом. А сейчас даже улыбка с лица не слезает от одной мысли о том, что сейчас вернётся Антон и они пойдут куда-нибудь посидеть, потому что «пятница для расслабона, Арс!». Арс. Теперь он его называет так — как-то случайно сказал один раз, а потом спросил разрешения так называть всегда. Антон вообще часто так делает — спрашивает что-то. «Ты не против, если я лекцию без наушников посмотрю? Голова гудит в них». «Мне мама звонит, ничего, если я в комнате поговорю? В коридоре шумно». То, как Антон разговаривал с мамой, добило окончательно — Арсений прикрывал умиленную улыбку учебником, стараясь не расплыться лужицей. — Это Арсений, — сказал тогда Антон, поворачивая камеру на него. — Он мой друг, лучший сосед. Делится со мной едой. Арсений тогда неловко помахал в камеру, стараясь спрятать румянец на щеках. И как-то так вышло, что он в него втрескался — незаметно, плавно и сильно. Была проблема — Антону мальчики не нравились, и это было немного больно и неприятно. Но даже просто быть рядом с ним — солнечным и тёплым, — этого достаточно. Его так сильно пугает это осознание, что он врет на панике, тут же жалея. — Антон, прости, я сегодня не смогу пойти с тобой, — выдыхает Арсений, нервно заламывая пальцы. — Я… на свидание договорился. Антон застывает в дверях, улыбка чуть сползает с лица, а потом возвращается, но уже не такая же — натянутая и ненастоящая. — Это из приложения твоего? — Ага. — Классно, Арс! — хлопает он его по плечу, задевая тёплым пальцем участок открытой кожи шеи. — Расскажешь потом, договор? Арсений кивает только, тут же жалея о лжи. Он лучше бы посидел где-то с Антоном — они опять бы обсуждали всякую неважную фигню, смеясь неприлично громко. Потом медленно бы дошли до метро, пока Антон бы слушал о разных стилях архитектуры окружающих их зданий, спрашивал бы вопросы и неустанно повторял бы: «ты такой умный!». Арсений не был умным — он был полным дураком, потому что влюбился в своего друга. Он натягивает на себя какую-то рубашку, нервно застегивая пуговицы дрожащими пальцами. Антон показывает пальцы вверх, одобряя его прикид, а Арсению хочется тут же расплакаться, потому что он и врать не любит, да и сам себя лишил хорошего времяпрепровождения. Надевает первые попавшиеся брюки, застегивая ремень так туго, что дышать больно. В голове только набатом «дурак», и больше ничего. Кидает в сумку паспорт, кошелёк и незаметно учебник — он все равно должен где-то два часа шароебиться, чтобы не попасться на лжи. Почему бы не провести время с пользой? Антон улыбается ему, кивает подбадривающе, хотя глаза его выдают — он расстроен, да и нервные прокручивания колец никуда не делись. Арсений проглатывает почти вырвавшееся «прости», давясь этим словом. Испортил себе и Антону настроение самостоятельно — вот это уровень, однако. — Подожди! — вдруг вскакивает с кровати Антон, в два шага подходя к накидывающему на себя пальто Арсению. — Да? Он аккуратно протягивает руки к воротнику рубашки, поправляя его и чуть приглаживая, отчего все лицо горит праведным огнём. Он близко-близко, Арсений каждую ресничку может рассмотреть, каждую морщинку и родинку. От Шаста приятно пахнет гелем для душа и сигаретами, и хочется вдохнуть поглубже, оставив этот запах глубоко в лёгких. Арсений аккуратно и тихо втягивает воздух, поджимая губы. — Вот теперь готов идти и покорять мужчин! — тихо смеётся Антон, а потом делает озадаченное и чуть виноватое лицо. — Ты же не обижаешься на такие шутки? Я в хорошем смысле. Арсений не то, что не обижается — он вообще готов слушать их постоянно. Но только качает головой, улыбаясь успокаивающе, и обувается возле двери. — Хорошо провести вечер, Арс. Будет обижать — звони. Хоть тон у него и шуточный, но во взгляде серьёзность. От такого Антона плавит так сильно, что пора бежать. — Спасибо, — еле тихо отвечает он, выскальзывая за дверь. На улице погода далеко не образцовая — мелкий дождик, холодный ветер. Ох уж этот конец марта в Питере. Арсений подтягивает лямку сумки на плече и топает к ближайшей кофейне — «люди любят», потому что там вкусно и дёшево, а он бедный студент, на секундочку. Да и работают они до позднего вечера, значит, там можно отсидеться и вернуться домой. План супер, а лучше бы он тусил сейчас где-то с Шастом, а не вот это вот все. Он покупает кофе и брауни — его вторую любовь после театра. Пьёт его так медленно, что он остывает, параллельно читая нужную главу в учебнике. Все эти экономические термины стоят поперек горла, даже брауни не поднимает настроение. Хочется просто вернуться в комнату и посмотреть какой-то глупый фильм, обсуждая его громко и наперебой. Хочется послушать ещё историй из детства Шаста, про его маму и отчима, про забавные случаи на КВН. Просто хочется слушать его, залипая на живую мимику и чертовски красивое лицо. А лучше, конечно, отменить эту большую и совсем не нужную влюблённость, которая обречена затухнуть и болеть какое-то время, потому что сердце не любит влюбляться в тех, с кем светит хоть что-то. Спасибо большое, поклон в пол, блять. Он устало падает лицом в учебник, вдыхает-выдыхает и заказывает ещё один стаканчик кофе, тупо пялясь с час в окно на проходящих мимо людей. Шаст пишет в телеге: «все ок?». Арсений отправляет ему палец вверх и мечтает подавиться кофе так, чтобы умереть прямо здесь и никогда не возвращаться к тому, при виде которого сердце рвётся из грудной клетки, словно птица.***
Они идут в кино — Арсений сам ровно через неделю, в очередную пятницу, просит Антона сходить с ним. Он придумал это в моменте — Антон вернулся с последней пары вечером в пятницу таким выжатым и грустным, что предложение вырвалось само. То, что его самого ждала недописанная глава курсовой, не было важным — важным был еле живой Шаст, который даже улыбку не выдавил. Антон был как батарейка — пока был хоть какой-то заряд, он прыгал и веселил всех. Но как только заканчивались силы, он мог просто сидеть в тишине и пялить молча в стену. Смотреть на такого Антона было не весело ни разу, но так интимно, потому что Шаст теперь не прятал от него и такого себя. Они вообще за последние пару месяцев стали отличными друзьями. Антон соглашается сразу — улыбается устало, но в глазах горят огоньки радости, словно делая их ещё зеленее и ярче. Арсений давит широкую улыбку, одеваясь и собираясь. В кончиках пальцев покалывает, а голова становится на пуд легче. С Антоном рядом, правда, легче жить будто — хочется думать о глупостях и улыбаться, а не грузиться учебой и думах о будущем, от которых тошнит. В ТЦ много людей, шумно и светло. Ближайший сеанс буквально вот-вот, и Арсений берет билеты, даже не смотря на название, пока Шаст покупает им попкорн и газировку. — Я угощаю! — заявил он и убежал, чтобы не слушать арсеньевские протесты про самодостаточность и самостоятельность. Не влюбляться в Шаста было чертовски сложно. Все сложнее с каждым днём, и здесь Арсений был плохим студентом, у которого не получалось из раза в раз. В темноте кинозала Антон протягивает ему что-то в руку — этим чем-то оказывается его любимое брауни, хоть и не из пекарни. — Ты же их любишь? — шепчет он поверх реклам, пока в зал все продолжают заходить остальные зрители. Арсений краснеет весь, а в животе так вдруг приятно тянет, что он аж ёрзает на сиденье. Кивает. — Спасибо, Шаст, — шепчет, получая в ответ еле различимую в темноте широкую кошачью улыбку. Фильм оказывается ужасами — Арсений их не очень любит, но иногда посмотреть прикольно, даже весело. Он с удовольствием жует своё любимое лакомство, запивая очень вредной газировкой (это сейчас неважно), и отпускает все мысли, теряясь в запутанном и совершенно нелогичном сюжете. А потом замечает на яркой сцене почти белое лицо Антона и такой напуганный взгляд, что желудок прыгает к горлу. — Антон? — тихо спрашивает Арсений, наклоняясь к самому уху, чтобы не мешать остальным зрителям. Антон не отвечает — пялится в экран огромными глазами, жмурясь на любое движение, словно напуганный котёнок. Его тут же хочется сжать и успокоить, но Арсений сдерживается. — Все в порядке? — продолжает шептать он, аккуратно стискивая руку Антона в своей. Это же по-дружески, да? Он всего лишь успокаивает друга. Антон сжимает его руку в ответ сильно, до небольшой боли, но это ничего страшного. — Я до усрачки боюсь ужасов. Прости, должен был сказать, — выдыхает он, вздрагивая от очередного резкого звука. — Что? Нет, — мотает головой Арсений, чувствуя укол совести. — Это я не спросил тебя. — Ничего страшного, Арс. Смотри, не переживай. Улыбка у него такая нервная и натянутая, что хочется убрать ее с лица. — Нет, пойдём отсюда, — решает тут же Арсений, потому что фильм фильмом, а Антон — это Антон. Он крепче хватается за потную руку, в другую хватая газировку, и, несмотря на тихие протесты Шаста, выводит их из зала. Возможно, кто-то заметил их, держащихся за руки, но на это плевать. А на напуганного Шаста не плевать ни разу. Антон буквально выдыхает, стоит им выйти из зала — у него кудри в стороны и кровоточащие губы от постоянных нервных сдираний кожицы. Арсений бы зацеловал их с огромной радостью, но это где-то из серии мечт. — Я ссыкло, я знаю, — говорит ему Антон, виновато улыбаясь. Дурацкая привычка за все извиняться. — Прекрати, Шаст. Нам обоим должно быть весело. Хочешь, купим пива и будем сидеть на лавочке в парке? Арсений такое времяпрепровождение не любит, это не его, но с Антоном хоть в кино, хоть на лавочке — одинаково уютно и хорошо. Антон кивает, словно довольный ребёнок — кудри прыгают в такт кивкам, завораживая. Арсений еле отводит от них взгляд, чтобы спуститься в продуктовый. Они сидят в парке возле общаги — на улице темно и прохладно, но людей почти нет, и это отлично. — Как, кстати, тот парень со свидания? Писал? — интересуется Антон, отпивая пива и закусывая чипсами. — Ну так, немного. Арсений наврал ему и про парня, и про хорошо прошедшее свидание — нагородил, что этот самый Егор (несуществующий) классный и умный, и вроде как все складывается. Антон за него обрадовался, а это было словно удар под дых. — И как думаешь — у вас все серьезно? Антон — хороший друг, Антон интересуется. Арсений только врет. — Возможно, — жмёт он плечами, отпивая пива из своей банки. — Посмотрим. Он позвал в следующую пятницу. Ложь вырывается сама собой — Арсений только чудом не стукает себя по лбу. — Круто! «Не круто» — хочется буркнуть, но Арсений лишь запихивает чипсы в рот и жует так усердно, что это даже смешно. — Ты правда заслуживаешь хорошего отношения к себе, Арс, — философски выдаёт Антон. — Я рад за тебя, но если что, ты только скажи!.. Он машет кулаками в воздухе, изображая драку, и Арсению так хочется его поцеловать прямо сейчас — даже если с привкусом пива и чипсов. Просто хочется быть ближе к нему — невероятному, солнечному и такому волшебно-хорошему. Такому красивому и внешне, и внутренне. Арсений и как друга его не заслужил, куда уж тут. Но стоит на секунду представить поцелуй в голове, как все внутри сжимается в один комок. Каково было бы целовать эти пухлые губы? Острые ключицы, что вечно встречают его по утрам, потому что спит Шаст без футболки? Или впутывать пальцы в кудряшки? Гулять с ним? Держать за руку? Обнимать до ломоты в костях? Касаться там, где не касается никто? Каково было бы быть любимым им? Арсений не узнает. И поделом — он умеет только врать и хорошо учиться (там, где не хочется). Антон заслуживает любящую девушку, которую можно познакомить с мамой и отчимом. Заслуживает жить открыто, а не в тайне. Свадьбы, детей, счастливой семейной жизни. Арсений же не про это. А ещё Арсений мальчик — так легко забыть об этом несоответствии, когда Шаст такой поддерживающий. С ним рядом вообще обо всем легко забыть. — Хорошо, Шаст, — кивает он, смотря в огромную лужу, что отражает фонарь. — Обязательно.***
Как-то вечером Антон приходит жутко пьяным — Арсений вновь в ту пятницу уходит на «свидание с Егором», зависая в кофейне до темноты, а Антон тусит с Русланом и компанией на третьем этаже общаги. Когда Арсений возвращается, тот валяется на полу и смотрит в потолок — напевает что-то под нос, дергая рукой в такт. — Шаст? — осторожно спрашивает Арсений, переодеваясь в домашнее. Антон улыбается, привстает на локтях и смотрит туманным взглядом. — А-арс! Мой хороший! — тянет он, а от этого обращения Арсений чуть не душит себя футболкой. — Как свиданка? У него медленный темп речи, растянутые слова и проглоченные окончания. Это звучит даже мило — он улыбается совсем беззаботно и качает головой, заставляя кудряшки танцевать вместе с ним. — Нормально. И вы, смотрю, нормально так посидели? — Во! — поднимает он палец вверх, вновь откидываясь на пол. Его футболка чуть задирается, отчего живот и дорожка волос становятся видны — Арсений смотрит бессовестно совершенно, пользуясь тем, что Антон не увидит и не узнает. Хочется сжать руками небольшой живот, бока, провести ладонями вниз, туда, куда уходит эта дорожка светлых волос. Хочется увидеть Антона, потерянного в желании, размазанного по простыням от удовольствия. Много чего хочется, аж руки зудят, но нельзя. Арсений садится на свою кровать, откидываясь на подушки и наблюдая за развалившимся на полу Антоном. Тот лежит с закрытыми глазами, мычит что-то под нос и улыбается-улыбается-улыбается. Такой красивый, что дыхание перехватывает. Иногда он даже жалеет, что Руслан сменился Антоном — тот захватил его мысли и не отпускает теперь. С Русланом бы такого не было. Не было бы всего этого вранья с несуществующими парнями и свиданиями, не было бы этого ноющего чувства в груди. Не было бы одиноких вечеров в кофейне. Не было бы желания перестать быть собой, чтобы быть с ним — а оно неправильное, больное и разрушающее. — Арс? У Антона голос хриплый, словно он весь день говорил и кричал, а сейчас уже нет сил даже ворочать языком во рту. — Что? Он следит за мерно вздымающейся грудной клеткой — вверх-вниз, вверх-вниз. Все пытается не опускать взгляд ниже пояса домашних шорт. — А можно я попрошу кое-что совершенно ебанутое, а ты пообещаешь не смеяться? Арсений удивлённо приподнимается, разминая шею и кивая. — Хорошо?.. — выходит отчего-то вопросительная интонация. Антон будто собирается с духом — вдыхает глубоко, сжимает руки в кулаки и резко поднимается с пола. Так резко, видимо, что у него кружится голова. — Ой, — говорит он, упираясь руками в пол. — Дурачьё, — качает головой Арсений, опускаясь на пол рядом. Он садится так близко, что они касаются коленями — голой кожей к коже, потому что оба в шортах. У Шаста кожа темнее, в то время как у Арсения — бледная. По ней хочется провести ладонью, почувствовать светлые волоски кончиками пальцев, обвести коленную чашечку и спуститься вниз, к икрам и лодыжкам. Прикусить косточку зубами, потом обвести языком — медленно так, с чувством. Чтобы потом языком подняться опять вверх, к бедру. Рядом с Антоном тяжело не быть хорни, и Арсений себя прощает заранее. — Короче, — начинает Антон, опуская стыдливо глаза в пол. — Мы сегодня с пацанами играли, пока пили, и там были девчонки, и мы сели играть в бутылочку. Шаст тараторит, но все равно рассказ понятен. Арсений кивает, чуть хмурясь — он совершенно не хочет слушать про то, как Шаст с кем-то целовался. — Ну и вот, когда выпадали два парня, то все отказывались. И я че-то подумал, типа… — он тянет, выдерживает паузу, словно думает, стоит ли говорить дальше. У Арсения уже стучит сердце так громко, что страшно даже, вдруг и Антон его слышит? Становится вмиг неуютно и нервно. — Ну, то есть… разве вообще отличается сильно, с кем целуешься? В целом-то и язык, и зубы, и губы — одинаковы у всех. Я имею в виду не идентичные, но… ты понял, короче. Арсений видит, как краснеют щеки у Антона — возможно, это из-за алкоголя. — И?.. — И я хотел спросить у тебя! — заканчивает за ним Шаст так, словно и дурак бы уже понял. Что сказать, Арсений не знает. Он вообще не очень хочет говорить на эту тему. Уж тем более с Антоном. С Антоном, что сидит так близко. — Шаст, ну как тебе объяснить… — начинает осторожно. — В целом да, все одинаковое. Но… ты же знаешь, с кем именно ты целуешься. Это и задаёт тон. Антон хмурится и качает головой, не понимая до конца. — Ну когда целуешься с девушкой, то ты явно не почувствуешь щетину или усы лицом. — Это да. Антон выглядит таким задумчивым, словно в голове решает математические задачи. Пьяным его мимика кажется ещё более яркой и мультяшной. — Но ведь есть гладковыбритые парни. Ты, например, сейчас. Да, Арсений побрился перед выходом сегодня — как-никак, но на «свидание» же шёл. — Да, но… ты же знаешь, с кем целуешься, — повторяет он мысль. — Это и важнее всего. Антон кивает серьезно, поджимает свои пухлые губы задумчиво. Вся ситуация забавна — это явно будет веселая история на утро для Шаста. Арсений уже представляет его ахуевшее лицо. — А ты… с девушками целовался? — Антон переходит на шёпот, двигаясь ближе. Его тёплое дыхание можно ощутить щекой. Арсений не поворачивает голову, а смотрит в пол. — Да. — И… как? Вопрос, конечно, отличный. Арсений застывает, не зная, что ответить. — Мокро?.. — А с парнями, что, не мокро? — прыскает Шаст, хлопая по плечу и хохоча куда-то в предплечье. От прикосновения пробивает мурашками, хочется вжать Антона в себя сильнее, обвить его своими руками. Но он лишь неловко сидит, сложив руки на коленях. — С парнями тоже мокро, но… ещё хорошо. Он сам краснеет, словно помидор — щеки горят, а голос чуть подрагивает. — То есть ты прям гей-гей? Антон переходит на серьезный тон, отстраняясь и смотря своими все ещё пьяными глазами в глаза. У него забавное выражение лица, запутавшиеся кудряшки и эта невозможная родинка на кончике носа, которую так и хочется чмокнуть. — Я прям гей-гей, да. — Круто, — подытоживает Антон, кивая серьезно. Они ещё немного так и сидят — на полу, почти прижавшись друг к другу. Время прыгает за час ночи, а день оседает тяжелым грузом на плечах. Вся эта большая и совершенно неуместная влюблённость выматывает — деть ее некуда, приспособить — тоже. Остаётся только ждать, когда она утихнет сама собой. Ну, или ждать выпуска — что первое настанет. Антон притих — звука не издаёт, только дышит чуть шумно. Арсений не шевелится, потому что чужая кудрявая голова лежит на его плече. — Арс? — шёпотом спрашивает Антон, прерывая тишину. — Да? — Ты же мой друг? Хочется ответить что-то по типу: «да, но хотелось бы большего», но Арсений ссыкло побольше Шаста, хоть и ужасы смотрит с открытыми глазами, в отличие от некоторых. — Конечно. А что? — А обещаешь если что забыть следующую просьбу? — Как много ты с меня обещаний берёшь сегодня, — осторожно отвечает он, вновь сбиваясь с дыхания. С Антоном как на пороховой бочке. — Арс, — настаивает Антон, сглатывая шумно. — Обещаю, обещаю. Он опять замолкает — почти можно услышать, как он нервно крутит кольца и дышит часто-часто. — Ты… можешь меня поцеловать? — говорит он в тишину комнаты, а у Арсения, кажется, останавливается сердце. Он не знает, что ответить — мозг даже не до конца успел обработать информацию. — Ну, чтобы я тоже понял, насколько это по-разному, — тут же поясняет Антон торопливо. — Ну так, по-дружески. Арсению хочется усмехнуться — «по-дружески»? Если у Антона и выйдет так, то Арсений даже пытаться не будет. Слишком опасная затея, слишком. Потому что лучше никогда не пробовать то, без чего потом будет ломать. Лучше никогда не знать, каково это — целовать Антона, чтобы потом не страдать. Потому что если он все же узнает, каково это — проходиться языком по этой блядской нижней пухлой губе, то не будет никакого больше «по-дружески». Он просто должен будет съехать. Либо с катушек, либо из комнаты. — Не молчи, — нервно просит Антон, отстраняясь от плеча и поворачиваясь корпусом к Арсению. — Просто скажи «нет», и мы забудем об этом. Он звучит, на удивление, уже не пьяным даже. Говорит серьезно и с долей грусти. Арсению хочется кричать. Нужно подумать. Нужно сто тысяч раз подумать, чтобы потом не выгребать эту кучу говна. Но Арсений же дурак, как вы помните, поэтому он не говорит заветное «нет». Он тянется осторожно к лицу Антона, чьи ресницы трепещут так красиво, что сердце болит. Он просто прижимается губами к губам — холодными к горячим, влажными к сухим. Антон жмётся так доверительно, так смело, а у Арсения, кажется, отказывают ноги. Он даже встать и уйти с пола не сможет. Старается запомнить момент — ощущение чужих губ, тепла от чужого тела, мягких щек под руками, носа, прижатого к его собственному. Антон судорожно выдыхает прямо на губы, и Арсений отстраняется. Хочется большего — открыть чужой рот своим языком, пройтись по небу и губам. Почувствовать горький привкус сигарет. Но он отстраняется, потому что страшно. Потому что иначе всему конец. Потому что это не для него. Антон — не для него. Антон для милой девушки, что будет ему и женой, и матерью детей. Потому что тот хочет их — сам как-то раз заявил. А Арсению чужого не надо, хотя оно и ощущается, как своё. Как нужное, необходимое. До ломоты в костях и слез в глазах. Антон нужен ему, но никак не наоборот. Шаст смотрит пьяно — не так, как полчаса назад. Как-то иначе, но думать об этом не хочется. Вообще ни о чем думать не хочется — хочется позорно сбежать. Он облизывает губы одним быстрым движением языка, а Арсений скулит и умирает внутри. Это нечестно — быть вот таким. — И все? — шепчет Антон. Не требовательно, нет. Скорее разочарованно. Словно его обманули. — Шаст… — качает головой Арсений, пытаясь хоть как-то собрать себя в одно целое, но взгляд зелёных глаз — пленяющий до чёртиков. — Это не считается, — выдыхает он, сглатывая и не разрывая зрительный контакт ни на секунду. Под его взглядом хочется умереть — настолько он сильный и открытый. «Это не считается», — оправдывает себя Арсений, когда вновь наклоняется к лицу Антона. «Это не считается», — говорит себе Арсений, когда обхватывает чужое лицо ладонями. «Это не считается», — повторяет он себе, когда проводит языком по пухлым губам. Но нет, это считается ещё как. Для него, по крайней мере. Антон тут же отвечает, совершенно не тормозя — открывает широко рот, сталкиваясь языками. От этого поджимаются пальцы на ногах, а в голове кто-то пищит на одной высокой ноте, но это неважно. Совершенно неважно, потому что Антон целуется так, что дыхание спирает. Обхватывает своими огромными, горячими ладонями лицо, гладит большими пальцами щеки. Его язык везде — лижет губы, проходится по зубам и скользит по Арсову языку. Так сладко и медленно, словно мучает и издевается. От настойчивости и напора плавит так, что с пола не соскребёшь — Арсений не может понять, что ему нравится больше: язык или руки. Но Антон не заставляет выбирать, комбинируя так умело, что Арсений сам не замечает, как тихий стон вырывается прямо в чужой приоткрытый рот. Шаст ловит его, проглатывает и напирает вновь, мокро выцеловывая уголки губ и носогубную складку. Арсений пытается поймать его губы своими, но Антон каждый раз игнорирует, проводя какие-то свои махинации. Это так сильно не похоже на обычного Антона — учтивого и вежливого, осторожного даже. Тут он кажется противоположностью себя — берет контроль в свои руки, целуя так, что в голове каша. Арсению даже не хочется представлять, каково быть с ним в постели, лежать под ним, на нем… Ну вот, он теперь представляет. Но напор Антона совершенно не отталкивающий, а лишь распаляющий. То, как он орудует языком во рту, совершенно на грани смерти от стыда, вообще без комментариев. Чередует укусы губ с мягкими посасываниями. Арсений не знает, как завтра посмотрит ему в глаза. Когда Антон отрывается, то губы гудят и чуть покалывают — Арсений дышит через раз, игнорируя напряжение внизу живота всеми силами. — Как-то так… — выдыхает он, сглатывая громко. Антон кивает отрешённо, облизывая губу и вскакивая с пола. — Пойду покурю, — бросает он, выскальзывая в темный коридор в носках. Арсений даже не пытается ничего обдумать — откидывается на пол, прикрывая лицо руками. Блять, что теперь-то делать?***
Антон ведёт себя, как обычно, всю следующую неделю. Ни намёка на то, что что-то было. Хотя для него ничего так и не случилось — это же по-дружески. Это же не считается. Он все так же шутит, все так же сидит рядом по вечерам, все так же смотрит, а Арсений не может перестать вспоминать. Ему хватает одного взгляда на чужие губы, чтобы в голове тут же вспыхнули картинки прошлой пятницы. Он все ещё ощущает фантомные прикосновения языка — томные, словно его варят на медленном огне. Он сжимает себя в темноте комнаты, под одеялом, зажмуриваясь до цветных всполохов под веками и возвращаясь туда раз за разом. Ему так хорошо и плохо в этот момент, так приятно тянет внизу живота, но так стыдно даже касаться себя, что смущение топит с головой, но в итоге лишь ярче распаляет. В одну ночь, пару дней спустя, Арсений позорно дрочит под жарким одеялом, зажимая себе рот. Антон лежит близко — рукой протяни через комнату и почти коснёшься. Он смотрит на приоткрытые губы на кровати напротив, которые прекрасно видно в свете фонаря из окна, и ему стыдно-стыдно-стыдно, но так хорошо. Он отвратительный друг. Самый худший, возможно. От Антона он теперь бегает, как от огня — ложится спать раньше, ссылаясь на больную голову. Или постоянно занимается учебой, говоря, что надо подтянуть хвосты. У него их нет, он просто в очередной раз врет. Антон всю неделю понятливо кивает, пытается подбадривать и улыбается широко. Арсению каждый раз хочется сбежать, потому что эту улыбку хочется сцеловать до спазма от сжатых пальцев. Поэтому в очередную пятницу он уходит на «свидание». Вся эта неделя его вымотала до ужаса — хочется просто лечь и расплакаться. Но из вариантов есть только пару часов сидения в кофейне с брауни и большой кружкой кофе. Лучше, чем ничего. Антон провожает его поддерживающим: «хорошего вечера!». Арсению хочется исчезнуть. Рубашка давит, кажется, везде. В кофейне тихо и спокойно — в наушниках играет музыка, перед ним свежесваренный кофе и любимый десерт. Никаких учебных срочных дел нет. Но так гадко на душе — за то, что врет. За то, что так по-глупому влюбился. За то, что позволил себе неделю назад поцеловать Антона. От бесконечных тревожных мыслей гудит голова. Арсений просто час листает ленту, допивая потихоньку уже холодный кофе. Не так хочется проводить вечер пятницы, но он сам себя загнал в этот тупик. Он сам виноват. А разобраться со всем не хватает смелости. Он сидит за дальним столиком, чуть спрятанным от входа. И когда заходит Антон, он застывает со стаканом у рта. Что он тут делает? Даже пошевелиться боится — если Антон его увидит, то придётся придумывать новую ложь, а он больше не выдержит — не хочет. Он и так в глаза уже Шасту смотреть не может. Антон что-то покупает на кассе, улыбаясь кассирше так мило, что Арсений хочет поменяться с ней местами в срочном порядке. А потом, взяв бумажный пакет с чем-то, он поворачивает голову. Зелёные глаза натыкаются прямо на Арсения, округляются от удивления. — Арс? Арсений неловко машет, совершенно не в силах и слова сказать. Антон подходит медленно — между бровей у него тревожная складка, а кудри торчат из-под кепки. — А ты чего тут? Что-то случилось? Антон выглядит озадаченным, испуганным почти — за Арсения. Его мягкий тон больно бьет под дых, а ладонь на плече греет, сжигая до пепла. Арсений влюблён в него так сильно, что даже стыдно становится. В первую очередь, перед ним — за ложь. И уставшая за неделю нервная система подводит — на глазах слёзы появляются, размывая все вокруг. — Арсений? — ещё испуганнее шепчет Антон, ставя пакет на стол и притягивая его в объятия. Арсений не сопротивляется — он просто прижимается, насколько возможно, и выдыхает судорожно. Антон обнимает крепко так сильно, что в его руках кажется, что никакого другого мира и проблем просто нет. Одной рукой Антон приглаживает волосы, а второй — водит по спине сквозь ткань рубашки. Арсению стыдно, плохо и хочется плакать в голос. Антон даже не спросил, что случилось — просто стал утешать. Просто подставил плечо. Потому что это Антон. — Вы поссорились с Егором, да? — спрашивает он осторожно на ухо, пока Арсений жалобно всхлипывает куда-то в толстовку. Арсений только мычит в ответ, даже не думая, что именно подтверждает — так сильно не хочется, чтобы это заканчивалось. — Мне очень жаль, Арс. Правда. Арсению тоже жаль. Наверное, сильнее, чем Антону. В сотни раз. — Не расстраивайся, ладно? — шепчет он, а потом исправляется. — Хотя нет. Делай все, что поможет тебе с этим справиться. Если что, то я рядом, ты же знаешь, да? Арсений кивает, а Антон это чувствует своим плечом. Наверное, их объятия выглядят затянувшимися, но Арсению так хорошо, что наплевать на всех. Он вдыхает глубоко запах толстовки — сигарет и туалетной воды. Антон не отпускает его до тех пор, пока Арсений сам не выпутывается из чужих рук — продолжительность объятий уже вызывает неловкость. У него чуть опухшее лицо и на щеке след от толстовки. Шаст смотрит нежно и открыто — в зелёных глазах много всего, но Арсений не берётся это разбирать. — Пойдём? Я это тебе купил, — кивает он на пакет на столе, отчего Арсений вспыхивает щеками. — Мне? — чуть хрипло спрашивает он, опуская взгляд на пол и стулья. — Да, ты всю неделю ходил еле живым и расстроенным. Я подумал, что тебе бы понравилось. Там брауни. Дыхание застревает в груди, давит больно, и слёзы вновь наворачиваются на глаза. Он Антона не заслужил — хорошего, светлого и такого невероятного. Сил «спасибо» сказать нет, поэтому Арсений лишь вновь обнимает Антона, надеясь, что тот все поймёт. Антон улыбается, обнимая в ответ.***
В субботу Антон уходит к своему другу, Диме, о котором Арсений раньше и слышать не слышал. И хоть тот живет, оказывается, просто в другом корпусе, для медиков, Арсений ни разу его даже не видел. Арсений половину вечера устало читает материал к курсовой, а вторую половину — просто валяется на кровати, подпевая глухо музыке. Он все ещё чувствует себя уставшим и вымотанным. Кажется, все эмоции закончились в кофейне. Остались где-то возле фикуса в углу помещения, убежав от хозяина. Арсений им завидует — ему от себя тоже очень хочется убежать. А потом, ближе к трём часам ночи, в дверь стучат так громко, что он выпадает из дрема, подпрыгивая на кровати от страха. Кто там такой бессмертный и творит такую хуйню? Арсений раздраженно протирает глаза, вытаскивает наушники из ушей и злобно топает к двери. За ней кто-то незнакомым голосом бурчит и шепчет, поэтому дверь он открывает медленно и настороженно. За ней стоит низкий парень в очках и держит Антона чуть ли не на руках — тот висит на его плече и как-то грустно смотрит в пол. — Привет?.. — Арсений, да? — спрашивает его немного пьяный парень, без разрешения заходя в комнату и затаскивая за собой Шаста. — Да. Он роняет одетого Антона на его кровать — тот без слов падает на неё, сворачиваясь в креветку. — Дима, — тянет руку деловито, поправляя второй чуть сползшие очки. Арсений пожимает руку, озадаченно переводя взгляд на уже заснувшего в ветровке Антона. — Он налакался. — Да я понял, — чуть нервно отвечает Арсений, потирая переносицу. — Спасибо, что довёл. — Он мой братан, — кивает Дима так, словно это все поясняет. Арсений только кивает в ответ, надеясь, что тот сейчас свалит к себе домой, а не сочтёт нужным остаться и переночевать. Но Дима, к счастью, застёгивает ветровку и топает к двери. Арсений аж выдыхает. Антон выглядит и смешно, и мило — он сопит громко, прижав голову к коленям, словно замёрзший котёнок. Он даже не злится больше. — Арсений? — вдруг окликает его «братан Антона», останавливаясь возле уже приоткрытой двери. Он вскидывает брови, бессловесно спрашивая «что?». — Я тебе сейчас кое-че расскажу, но если что, то я молчал. Арсению бы отказаться, потому что секреты в последнее время ничего хорошего ему не принесли. Но этот Дима выглядит отчего-то жутко серьёзным, поэтому он кивает осторожно, прося продолжить. — Он мне весь вечер проныл про тебя — я его таким убитым давно не видел. Даже в Воронеже, когда он с Нинкой расстался. — А при чём тут я?.. — Ты ему нравишься, — цокает Дима, словно это и дураку понятно. — Совращаешь тут моего братана. Арсений застывает на месте и хмурится — в каком смысле? — Да я пошутил, Попов, ебитесь, как хотите, меня это не касается, — интерпретирует тот по-своему ахуевшее лицо Арсения. — Просто если мне ещё один вечер придётся слушать, какой ты крутой и красивый, умный и «ебать пиздатый, Дим», — пародирует тот Антона. — То я сойду с ума. Арсений все ещё не может ничего понять — озирается на спящего Антона, неверяще моргая и открывая рот. — Ты это, если не сложно — отшей его, но помягче. Он парень хороший, не делай ему больно, — просит его Дима, хлопая легонько по плечу и выходя в коридор. Арсений так и остаётся стоять посреди маленькой общажной комнаты, совершенно не зная, что и думать. — Ты уверен? — спрашивает он его с недоверием, сглатывая. — Больше, чем в своих оценках, — фыркает Дима. — Бывай. И уходит. Берет и бессовестно уходит, бросив такую бомбу информации. Совершенно не подумав о бедном Арсении! Тот мечется из угла в угол, пытаясь уложить хоть что-то в своей голове, но не выходит никак. Поэтому он просто ложится обратно в кровать, засыпая беспокойным сном, но с улыбкой на губах. Просыпается он от шума — что-то падает на пол с громким «бум!». На часах около десяти утра, а прямо перед ним стоит в одних трусах помятый Антон. — Ой, Арс, — тянет тот устало, даже не пытаясь прикрыться. — Сорян, не хотел. — Ничего, — качает головой Арсений, стараясь не смотреть никуда ниже зелёных глаз. — Я пытался найти бутылку воды. — И как? Он указывает на пол — видимо, она и упала. Антон наклоняется, подбирает ее и присасывается к горлышку так, словно умирает от жажды. Арсений смотрит на прыгающий вверх-вниз кадык и пытается дышать. Вчерашние слова Димы накатывают медленной волной — лицо краснеет постепенно, а узел в животе затягивается с каждым глотком воды. Верится все ещё с трудом — неужели правда? Вот так просто? Никогда ещё судьба не поворачивалась к нему передом. Он вдыхает грудью поглубже, закрывает глаза на пару секунд и выдыхает. — Антон. — М? — Сядешь рядом? От радостного волнения, кажется, покалывает все тело. Антон непонимающе смотрит, но все равно садится. Так близко он его полуголого ещё не видел, и родинки на шее совершенные и завораживающие. Как и весь Антон — даже с гнездом на голове и в каких-то совершенно уморительных трусах. — Я вчера познакомился с Димой, — начинает он издалека, пытаясь сдержать счастливую улыбку. Антон никак не комментирует, ожидая продолжения. — И он мне рассказал кое-что, ты только не злись, ладно? А теперь он выпрямляется как-то резко, опасливо застывая и смотря усердно в точку на полу. — Что он тебе сказал? Голос звучит глухо и грустно — в нем много усталости и разочарования. Да так много, что оно захлёстывает под собой и Арсения. Попов осторожно сжимает чужую ладонь, что дергается в его руке. — Что ты вчера грустил, — он осторожно гладит большим пальцем кожу руки, успокаивая. — И рассказал, из-за чего. Это правда? Антон вскакивает с кровати так, что больно ударяется о полку. Отступает назад, к своей кровати, даже взгляда не поднимая. Но ноздри раздуваются злобно, а руки сжимаются в кулаки. — Да еб твою мать, блять, — устало ругается он, садясь на свою кровать и закрывая руками лицо. — Ну какого хуя… Он звучит ранено — обиженно и потерянно. Арсений тут же подскакивает к нему, потому что не так все должно было идти. — Шаст, — выдыхает он осторожно, присаживаясь на корточки рядом. — Послушай… — Не надо, — осекает он его тут же холодно и отрешённо. — Просто не надо. И все эти «я все понимаю, но», «это не в тебе дело» и бла-бла-бла. Оставь эту хуйню себе, лады? Арсений на грубый тон не обижается, понимая прекрасно, что сейчас чувствует Шаст. — Я не это хотел сказать. — Вообще ничего не говори, — отмахивается он, отлепляя руки от лица. В его зелёных глазах обида и боль — они такие явные, такие острые, что все разговоры Арсений запихивает куда подальше, просто хватаясь за чужое лицо и притягивая его к своему. Но Антон отшатывается — удивленно отворачивает голову, сглатывая слюну. — Чего творишь? — Целую тебя, — просто пожимает плечами Арсений, игнорируя укол в сердце. — Что за акция жалости? Грубый Антон совсем не похож на самого себя. — Да при чем тут акция! — вспыхивает в ответ Арсений, вставая на ноги и возвышаясь над Шастом. — Блять, да ты мне тоже ебать как нравишься, Шастун. Просто дай мне поцеловать тебя, а потом поговорим, ладно? Антон ахуевше моргает, а Арсений только наклоняется быстро и целует — впечатывается в губы со всей силы, проводя языком по ним. — Ты серьезно? — шепчут эти губы, и Арсений больше чувствует эту фразу, чем слышит. — Не беси, — бросает он в ответ, прикусывая нижнюю. Рот раскрывается в эту же секунду, а язык находит чужой. Антон тянет его за лицо на себя, усаживая на колени и целуя глубоко, до волны удовольствия в пижамных штанах. Он целуется так же жадно, как и Арсений — водит руками по всему телу, всасывает язык в жаркий рот и мычит от удовольствия. Арсений выгибается под горячими ладонями, прижимается грудной клеткой к грудной клетке, обхватывая ногами торс и сцепляя их за спиной. — Бля-я, — стонет Шаст ему на ухо, когда Арсений припадает губами к кадыку, обводя его языком. Ему хочется трогать Антона везде — каждый сантиметр ощупать и вылизать. Ему хочется стать настолько ближе, насколько это возможно. И мысль о том, что это все впереди, выносит куда-то в космос. — Ебанный боже, Арс, — хватается Антон за его плечи, чуть отстраняя. Они смотрят друг другу в глаза, и это куда лучше того, что было только что — от взгляда так крутит все внутри, что ничего больше и не надо. — Не было никаких Егоров, — выдыхает в губы Антону Арсений, прижимаясь лбом ко лбу. — А кто был? — Никого не было. Прости, что врал. Антон кивает, обхватывая нижнюю губу своими и пролезая языком в рот. — Расскажешь мне все потом — и почему врал, и все остальное. Но сейчас я хочу целоваться с тобой, пока не отсохнет язык. Ты со мной? Арсений смеётся глухо, целует смазанно в кончик губ. — Да. Антоновы ладони сжимаются на его бёдрах.***
Арсению кажется, что они все две недели целуются постоянно, все свободное время — он на Шасте висит все время, что они в комнате. Сидит на коленках, обнимает со спины, спит рядом. Они сдвинули кровати (за что пока не получили, но в теории могут), нормально поговорили, и теперь они вместе. Арсений чувствует себя какой-то ебучей принцессой, каждый раз смотря на Антона. Сильно ничего не меняется — они все так же гоняют по пятницам куда-то, Антон покупает ему брауни в кофейне и целует потом, облизываясь и шепча: «сладкий». Ему с Антоном рядом хорошо. Так хорошо и спокойно, что во все верится с большим трудом. Тот торжественно сообщает ему, что они с Русланом больше не друзья, а потом притаскивает Диму, и они втроём отлично проводят вечер, игнорируя Димины шуточки. Но это ничего — даже не обидно. Димка классный и умный, хоть и душный немного. — Арс. Сегодня суббота, совершенно свободный день, и в планах Арсения не отлипать от Антона до понедельника, зацеловывая все открытые участки кожи. Они далеко ещё зайти не успели. — Серьезный вопрос. Антон приобнимает его одной рукой, второй почёсывая голову. — Слушаю. — Ты хочешь сексом заняться? Арсений аж давится воздухом — что за вопрос? — Типа… сейчас? — Ну, или вообще? Но можно и сейчас, — кивает Антон, сглатывая нервно. Он все ещё волнуется по поводу и без — это умилительно, хоть и не очень здорово. — Я дрочу на тебя уже два месяца, ты прикалываешься? — бурчит Арсений, хмурясь и закатывая глаза. Антон усмехается глухо, приподнимается и опирается на руки, нависая над Арсением. Он все ещё невероятно красивый, а Арсений все ещё не может к этому привыкнуть. — Серьезно? — Нет, шучу, блин. Антон наклоняется, целует в нос осторожно, успокаивая. Он тоже Арсения за время вместе выучил немного — иногда его иголки не для него, а для себя самого. — Арс. Арсений вдыхает воздух, чуть задерживает его в лёгких и выдыхает. Это помогает справиться с волнением. — Если ты мне дашь двадцать минут, то я подготовлюсь, и мы сможем. — Дам, — кивает серьезно Антон, откатываясь обратно на свою часть кровати. — Ты правда хочешь? Арсений даже не отвечает — лишь подмигивает, забирая душевой набор и выскальзывая из комнаты. Его потряхивает от ожидания по пути в душ, в душе и по дороге обратно в комнату. От одних картинок в голове, кажется, замыкает и искрит. Он спешно возвращается назад, закрывая за собой дверь и поворачивая язычок. Антон так и лежит на кровати, сжимая себя сквозь спортивные штаны. Это выглядит так пошло и открыто, что добрые десять секунд Арсений лишь облизывается на эту картину, застывая возле кровати. — Иди уже сюда, — нетерпеливо выдыхает Антон, хватая Арсения за руку и усаживая рядом. Тот успевает только откинуть набор куда-то в угол, когда пухлые губы прижимаются к его животу сквозь футболку. Он торопливо снимает ее с себя, стягивает и с Антона, совершенно не заботясь о том, где они окажутся. Даже если в самом пыльном углу — похуй. На все похуй, пока Шастов большой язык облизывает тазовую косточку. Антон гладит руками его тело, грудь, живот, продолжая вылизывать кожу, словно пёс. Арсений своё тело не контролирует — оно выгибается само, без его ведома. Тянется к теплу другого тела, к Антону. Арсений своими руками гладит плечи Шаста, что уютно расположился между его ног. Они широкие и рельефные, так приятно скользить по ним руками, оглаживая ключицы и созвездия родинок на предплечьях. Антон стягивает с него низ, гладит ноги руками, целует под коленкой. — Ты такой красивый, — шепчет он, припадая губами к косточке на голеностопе. — Пиздец, Арс. — Прекрати, — шепчет ему в ответ Арсений, приподнимаясь и подтаскивая Шастуна обратно за плечи. Он целует его глубоко, медленно и сладко. Так, что внутри что-то жалобно трясётся, словно в агонии. Арсений обхватывает ногами худое тело, сцепляя ноги за спиной, и толкается вверх бёдрами, намекая, на что стоит обратить внимание. Антон не реагирует, продолжая целовать до кружащейся от нехватки воздуха головы. Его пухлые губы стали ещё больше, краснее. Такие, блять, нереальные. Арсений пальцем оттягивает нижнюю, водит по ней, размазывая смесь из слюней. Антон ловит палец губами, чуть сжимает подушечку между зубов, пока рукой тянется к трусам и сжимает в ней Арсения. Арсений выдыхает, кажется, весь воздух из лёгких — ему хорошо-хорошо, особенно под таким внимательным взглядом. Он пальцем в ответ оттягивает за уголок рта, приподнимая голову и залезая языком. Это настолько пошло и блядски, что он себя не узнает. — Арс, блять. Антон снимает с себя спортивки одной рукой, запутываясь в штанинах на добрые десять секунд. Арсений не прекращает его целовать все это время, потому что отрываться от него не хочется. Сквозь два слоя ткани чужой член вплотную к своему все равно кажется чем-то на грани. Антон дергает бёдрами вверх, проезжаясь по паху своим членом, отчего они оба выдыхают сквозь сжатые зубы, сталкиваясь лбами. Это где-то на грани стыда — вот так вот, глаза в глаза, бёдрами в бедра. От каждой фрикции они стыдливо закрываются, но Арсений упорно распахивает их, только чтобы столкнуться с охмелевшими от близости зелёными глазами. У Антона красное лицо и уши — он выглядит так открыто, что сердце щемит. Хочется запомнить его таким навсегда. Поэтому Арсений всматривается в каждую неровность кожи, в каждую морщинку, в каждую крапинку глаз. — Какой ты… — выдыхает Антон, но мысль не заканчивает. У него дрожат руки от того, что он опирается на них так долго. — Ложись, Шаст, — целует мочку уха Арсений, надавливая на потную спину ладонью. — Давай. Антон аккуратно опускается, вжимаясь лицом в изгиб шеи и проходясь по солоноватой коже языком. Арсений откидывает голову, задыхаясь. Ощущать вес на себе странно, но приятно — словно заземляет. Арсению нравится до скулежа чувствовать Антона на себе полностью — от макушки до пяток. — Как ты хочешь? — спрашивает Антон надрывно, вжимаясь потным лбом в плечо. — Полностью, ты сверху. Даже не стыдно это говорить — это же Антон. И он тоже хочет — Арсений это чувствует буквально. — Презерватив и смазка? — Есть только смазка. Антон обреченно рычит, чуть прикусывая кожу возле ключицы. Арсений долго не думает — он просто говорит. — Давай без, — просит он. — Я чист. Не от кого было даже. Антон приподнимается, удивленно вскидывая брови: — А смазка?.. — Для себя. То, как на эту фразу у него загораются глаза… Арсений теряется в зелени. — Я до этого только в резинке, так что… можно. Нужно. — Отлично, — выдыхает Арсений, утягивая Антона в ещё один крышесносный поцелуй. Они целуются медленно, продолжая водить руками по телам друг друга, все еще толкаясь бёдрами. Этого всего так много, что мозги плавятся в однородную массу, которую запросто можно выпить из трубочки при желании. Арсений бы выпил Антона без остатка — всего и полностью. — Растянешь меня? Шаст кивает без слов, облизывая быстрым движением языка припухшие розовые губы. Арсений ловит его своим, втягивая в жаркий рот. Антон ложится рядом, сбоку, соприкасаясь телами. Арсению хорошо до закрывающихся глаз. — Где смазка? — спрашивает его Антон. — В нижнем ящике тумбочки под папкой. Антон вскакивает с кровати, сверкая трусами, и долго рыщет в вещах Арсения. Арсений засматривается на голую спину, прослеживая взглядом каждый позвонок. — Классные трусы, Шаст, — посмеивается Арсений, запуская руку в боксеры и сжимая себя. — Дразнишься? — сглатывает Антон, наконец нащупывая бутылёк и победно сжимая его в руке. — Ничуть. Антон плюхается рядом, тянет за белье Арсения и кидает куда-то к футболкам — теряет терпение. Арсений, впрочем, тоже его уже потерял. Выдавливает на пальцы, размазывает по входу и осторожно поглаживает. Арсений раскрывает ноги шире, прячет лицо в сгибе локтя. Стыд накатывает волнами, но от него приятно крутит в животе. — Я не совсем умею, Арс. — Ты… просто втолкни один, растягивай медленно. Можешь даже сразу два, наверное, — бормочет Арсений куда-то себе в руку. — Сразу два? — Я… не так давно, ну… Антон расплывается в ухмылке, смотрит жадно и внимательно, облизывая губы в который раз. — Ты дрочишь с пальцами? Арсений не отвечает — лишь крутит бёдрами, прося продолжить. Антон понятливо вталкивает один палец, проверяет, а потом пропихивает и второй. Арсений лет с шестнадцати занимается подобным, ему не стыдно. Но сам факт, что это Шаст, добавляет какой-то невозможной остроты. Первые пару минут никакого удовольствия — организм противится проникновению, но мышцы тянутся все равно, пропуская два свободно и с хлюпающим звуком, от которого кружится голова. — Добавь. — Точно? — осторожно спрашивает Антон, наклоняясь и целуя коленку. Арсений кивает, шумно втягивая воздух. Ему нравится ощущение наполненности, хоть какого-то острого наслаждения это и не вызывает. Сам факт того, что пальцы Шаста в нем, делает хорошо. Антон совершает все осторожно, внимательно следит за эмоциями Арсения, успокаивающе гладит по животу ладонью. От нежности в каждом действии впору умирать. — Можно, — кивает Арсений. — Давай, Шаст. Антон кивает как-то нервно, вытирает пальцы о простыню и сжимает себя судорожно через белье. Снимает его, отпинывая ногами с кровати, и нависает сверху. Его кудри падают вниз, закрывают глаза. Он откидывает их одним взмахом головы. Рукой направляет член, жмурится и чуть толкается, проникая головкой. Арсений выгибается грудной клеткой навстречу Антону, цепляется пальцами за спину, приподнимает бедра. Антон входит медленно, почти сводя с ума. Арсений кусает губы, жмурится и ёрзает, насаживаясь немного самостоятельно. Член у него широкий, распирает куда лучше пальцев. И это ощущается так хорошо, так правильно, что пальцы и рядом теперь не стоят. — Нормально? — заботливо спрашивает он, входя полностью и смотря глаза в глаза. В ярком зелёном Арсений утопает, как в бесконечном поле травы. — Хорошо. Антон кивает, сглатывает и двигается немного, отчего мышцы его лица сжимаются. — Узкий и горячий, — шепчет он в самые губы, наклоняясь и целуя лихорадочно. — Бля, невозможный. Арсений хочет поправить, что «кто из них еще невозможный», но на слова силы тратить не хочется, а на поцелуи — да. Антон целует его жадно, медленно толкаясь бёдрами. От напора кружится голова — Арсений жмурится, закидывает одну ногу на спину нависающего Шаста. Жарко, кажется, даже под кожей, словно в кровь пустили лаву. Арсений всегда представлял свой первый раз, как самое смущающее событие, но выходит все иначе — ему комфортно, хорошо и до одури сладко, даже и не больно почти. Спасибо, конечно, одиноким вечерам. С каждой минутой толчки становятся все быстрее и короче, а поцелуи все медленнее и ленивее. Антон выдыхает судорожно на каждый толчок в приоткрытый рот, пытается обхватить нижнюю губу своими, но мажет и попадает в уголок рта. Он открытый полностью — не пытается как-то сдерживаться. Стонет, мычит, дышит шумно. От этого хочется тоже прекратить проглатывать рвущиеся наружу звуки, что кажутся постыдными. Антон вдруг прекращает двигаться, утыкается лицом в потную кожу шеи и дышит горячо. — Шаст? — Крышу сносит, — шепчет тот, оставляя быстрые поцелуи на линии челюсти. — Сейчас, Арс. Сейчас. Арсений улыбается смущённо, запуская одну руку в чуть мокрые кудряшки, а второй проводя по спине с россыпью родинок. — Ещё топливо есть хоть? Антон фырчит куда-то между шеей и плечом, кусает слабо и поднимается вновь на руках, впиваясь взглядом в зардевшееся лицо. — Обижаешь. Он вновь двигает бёдрами, выходит почти полностью, а потом медленно входит, словно уже зная, что от такого темпа у Арсения плавятся даже кости. Антон опускает взгляд туда, где они соединены — следит внимательно, облизывается часто. Арсений на свой страх и риск переводит взгляд туда же, чуть приподнимаясь на локтях, и чуть не задыхается к чертям собачьим. Это выглядит… неприкрыто пошло, звеняще даже. Так, что от одной картинки перед глазами он непроизвольно сжимается, а сверху раздаётся тонкий почти что скулёж, после которого темп ускоряется. Он кончает неожиданно даже для самого себя — сжимается и выплескивается на подрагивающий живот, мыча от удовольствия. Антон двигается ещё пару раз, а потом выходит. Арсений перехватывает его руку, сам надрачивая Шасту в быстром темпе. От того, как член подрагивает в руке, рвёт голову. Антон кончает долго — сперма стекает с руки на живот, смешиваясь с арсеньевской. Все это так развратно, но уже не стыдно. Он падает рядом, целует устало потную кожу бледного плеча, потираясь кудрями. — Я ещё никогда не был так благодарен Руслану, — хихикает Антон, запуская руку в растрепанную челку Арсения. — И я.