Право на ошибку

      Ген бывал в Диснейленде дважды. Один раз в Японии, пошел туда, потому что мечтал об этом с детства. Другой в Америке, когда ездил туда на съемки очередного глупого шоу. Парки сами по себе ему нравились, но вот аттракционы он не особо жаловал, особенно американские горки. Во-первых, кататься ему на них было страшно, а, во-вторых, после Гену еще долгое время было не очень хорошо. Спустя несколько попыток проникнуться данным видом развлечений, он решил, что на горки больше никогда не пойдет. Однако пойти пришлось.       Все эмоции, которые он испытывал сейчас, напоминали американские горки очень сильно. Вагончики медленно ползли вверх, когда Ген с предвкушением думал о том, что вот теперь-то он точно набрался сил и смелости нормально поговорить с Сенку. А потом вдруг плавный подъем сменялся резким падением с огромной высоты. На этом момент Ген понимал, что шансов никаких у него нет, и даже пытаться не стоит. Достигнув максимально низкой точки, вагончики вновь взмывали вверх, будто бы снова даря надежду, после опять падали вниз и так до бесконечности. Вверх-вниз.       Когда Ген катался на американских горках, у него было ощущение, что поездка, если верить табличке на входе, длящаяся две минуты сорок пять секунд, не закончится никогда. Так он и будет ехать то вверх, то вниз, пока свет не померкнет. Благо, все его три попытки покататься на американских горках все же закончились. Чего не скажешь о горках эмоциональных.       Гену правда казалось, что он никогда не выберется. Он словно попал в замкнутый круг, в котором желание быть с Сенку резко сменялось сомнениями, которые, в свою очередь, подталкивали к безумным затеям. Все возвращалось к тому, что Ген хочет быть с Сенку, но не знает, как и понимает, что такое невозможно, чтобы он не делал. Однако после появлялась надежда. Прямо как в моменты, когда вагончики, добравшись до очередной высокой точки, замирали на несколько секунд. Но только для того, чтобы после вновь рухнуть вниз, набирая огромную скорость.       На следующее утро после того, как Ген поцеловал Сенку, стало несколько лучше. В то же утро он поговорил с Юкио. Правда, наверное, лучше бы не говорил, ведь, несколько часов спустя, когда Ген наконец в полной мере осознал все, что Юкио ему сказал, стало намного хуже, чем было. Ген понимал, что раз ввязался во все это, то обязан был помочь Юкио. Сделать то, к чему обязывал долг психолога. Но он не мог. Просто не мог и все. Гену было до безумия жаль Юкио, пусть жалость и является одним из самых низменных чувств. Впрочем, себя он жалел еще больше, одновременно с этим ненавидя. Он всегда знал, что его авантюра, которую он затеял, чтобы Рюсуй оставил Сенку в покое, неправильна, но сейчас, узнав о прошлом Юкио, он понял, насколько это было неправильно.       Хотя, если задуматься, Ген не мог знать обо всем. К тому же, Рюсуй сам проявил заинтересованность к Юкио, он бы так или иначе попробовал заполучить его внимание, Ген лишь поспособствовал ускорению этого процесса. Так он, по крайней мере, пытался себя оправдать. Только вот оправдания не помогали. Гена преследовала одна крайне неприятная ассоциация. Заставлять кого-то тягать воду, только потому что самому лень это делать — плохо, но заставлять тягать воду одноногого инвалида — по-настоящему аморально. Это даже звучало мерзко, но отделаться от этой ассоциации Ген никак не мог.       Еще хуже, чем от осознания того, как плохо он поступил с Юкио, Гену делалось от его собственной одержимости Сенку. Все зашло очень далеко, давно оставив по себе предел нормального. Ген постоянно думал о Сенку, представлял, как будет касаться его, целовать. Часто, особенно по ночам, его фантазии приобретали более откровенный, даже грязный характер. Ген воображал, как они с Сенку трахаются, как он прижимает его к футону, или к поверхности стола в лаборатории, к стене, к стволу дерева в лесу, собственнически целует. А Сенку… нет, он не отвечает, он просто не сопротивляется. Ген запускал руку под одеяло и трогал себя. Оргазм совсем не помогал расслабиться, поэтому он начинал сначала и так до тех пор, пока его организм не отключался из-за истощения.       Гену было мерзко от этих мыслей, от своих действий, фантазий. Ему было мерзко от самого себя. Хотелось содрать кожу. Она казалась какой-то липкой и будто бы чужой. Ген не хотел находиться в своем теле, оно тоже словно принадлежало не ему, а тому помешательству, что взяло над ним контроль. Иногда Гену казалось, что все вокруг ненастоящее. Порой от этого становилось легче, но, что чаще, его состояние только ухудшалось.       Как-то раз, потрогав собственный лоб рукой, Ген удивился тому, что его кожа слишком горячая. Наверняка, поднялась температура. Пытаться что-то с этим сделать Ген не стал. Когда ему было жарко, он сбрасывал с себя одеяло и пил много воды. Когда становилось холодно, Ген, наоборот, залазил под одеяло с головой и неподвижно лежал до тех пор, пока кислород не заканчивался.       Насколько он помнил, он лег в постель, сразу после разговора с Юкио. Дальше все происходило как в тумане. Вроде, Ген уснул, потом проснулся, сходил поесть, потом… Он не помнил, что было потом. Сложно о чем-то помнить, когда летишь куда-то на большой скорости, чувствуешь, как ремни безопасности впиваются в плечи, и не слышишь ничего, кроме оглушительного стука колес.       Иногда Гену становилось лучше. Способность мыслить трезво на недолгие минуты возвращалась к нему, и тогда Ген думал, что скажет Юкио, когда они поговорят в следующий раз. Но очень скоро понимал, что никакого следующего раза может и не быть. Он никак не мог аргументировать свое убеждение.       Быть может, уже и поздно разговаривать. Ген потерял счет времени. С того момента, как он лег в постель сразу после завтрака, могло пройти как несколько часов, так и несколько дней. В хижине имелись окна, но Ген словно не замечал темно за ними или светло. Он спал, просыпался, опять засыпал или же терял сознание, совсем не понимая, сколько времени длится каждая из этих фаз. Думал о Сенку. Сходил с ума, наверное. Вагончики продолжали нестись по рельсам.       Впервые о времени Ген подумал, когда осознал, что в комнате темно. Нет, может и раньше, случалась темнота, может и не один раз, но только сейчас до Гена это дошло в полной мере. Он распахнул глаза и не увидел почти ничего. Потом понял, что скоро ночь.       Что-то заставило его подняться, направиться туда, где когда-то был выход. Или он просто придумал, что выход там. А вообще не было никакого выхода. Он оказался в абсолютно безвыходной ситуации.       Ген толкнул дверь, переступил через порог, оказался на улице. Оказалось, что не так и темно. Вечер только начинался, просто небо затянули темные облака. Откуда-то издалека доносились раскаты грома, но молний пока видно не было. Ген подумал о том, что сейчас конец мая, наверное, это первая гроза в году. Подумал и не поверил. Само существование гроз вдруг показалось ему странным.       Он осторожно, будто боясь споткнуться и упасть, пошел дальше. Свежий воздух помог мыслям проясниться. Ген вспомнил, что находится в деревне Ишигами, вспомнил названия окружающих его предметов и объектов. От этого вдруг стало забавно. Он рассмеялся. Кто-то из деревенских посмотрел на него с подозрением и недоумением.       Ген почувствовал запах еды, значит время ужина. Однако есть ему совсем не хотелось. Если чего Ген и хотел, так это выпить. Он помнил, что от алкоголя может быть хорошо. Он помогал избавиться от неприятных мыслей. Точнее, он помогал избавиться от любых, но едва ли у Гена остались приятные мысли. Разве что нездоровые фантазии о Сенку, но и они приятными являлись лишь какое-то крайне непродолжительное время.       Чтобы выпить, нужно было добраться до склада. Это Ген понимал. Он резко развернулся, ведь шел в противоположном от него направлении и довольно улыбнулся. Привязаться к какой-то осязаемой вещи было приятно. Он немного успокоился, даже почувствовал, как бредовое наваждение начинает отступать.       Несколько минут спустя Ген уже четко понимал, что происходит вокруг него. Он все еще не знал, сколько минуло дней, но хотя бы поверил в реальность этого мира. К сожалению, вместе с ней пришли и мысли о том, что он никогда не будет с Сенку.       Ген вздрогнул, когда кто-то окликнул его. Однако оборачиваться не стал, не нашел достаточного количества доказательств, что ему не послышалось.       — Ген! — вот это уже точно было по-настоящему.       Он вновь повернулся и увидел перед собой Сенку. Ген подумал о том, какой же он все-таки красивый. Думать о чем-то другом не получалось. Ген ощутил, как слюны во рту становится больше. Губы так и чесались повторить опыт поцелуя, случившегося… неизвестно сколько часов или дней назад.       — Сенку, — растягивая гласные, выдавил из себя Ген.       Брови Сенку свелись к переносице, взгляд алых глаз стал настороженным и малость обеспокоенным. Почти таким же, как тогда, когда Ген показал свою окровавленную руку и попросил помочь. Только вот почему он был таким? Разве Ген давал повод для беспокойства сейчас?       — Сенку, — повторил Ген, глупо улыбаясь.       Кажется, Сенку нервничал. Он заправил непослушные пряди за уши, вытер вспотевшие ладони об одежду и, предварительно набрав в легкие побольше воздуха, сказал:       — Нам надо поговорить, — голос прозвучал куда более неспокойно, чем обычно. — Произошло столько всего и… я должен кое-что тебе сказать. Но сперва стоит сменить бинты, — он кивнул в направлении левого рукава Гена, все еще перепачканного засохшей кровью, — все-таки сутки уже прошли.       Сутки. То есть Ген не провалялся в бреду несколько дней. Это должно было утешить, но, на самом деле, было воспринято им совершенно равнодушно. Гену действительно было все равно, сколько он провел в постели, борясь с обрывками навязчивых мыслей и периодически занимаясь самоудовлетворением. Это было совсем не важно. Важен лишь…       — Сенку, — в третий раз промямлил Ген.       Лицо напротив стало еще более напряженным.       — Что с тобой? — серьезно спросил Сенку. — Тебе плохо? Ты пил алкоголь?       Нет, еще нет. Ген собирался напиться, но так и не добрался до склада. Разумеется, свои планы озвучивать он не стал, только продолжил улыбаться. Сенку бесцеремонно поднес руку к лицу Гена и дотронулся тыльной стороной ладони до лба.       — Кажется, у тебя жар, — констатировал он.       Сенку подавил собственное беспокойство и заставил себя мыслить трезво, сейчас это было необходимо.       — Давай так, — вздохнул он, — ты сейчас идешь в лабораторию и ждешь меня там. Я постараюсь быстро доделать одно дело, и приду. Поменяю бинты и посмотрю, что у нас есть от температуры. Хорошо?       Ген не особо понял смысл его слов, вновь потерял способность думать, когда Сенку дотронулся до него. Это была всего лишь тыльная сторона ладони, но Гену казалось, что он тает, как снег под весенним солнцем. Как же ему хотелось, чтобы Сенку коснулся его еще где-нибудь. Ему самому хотелось коснуться его. Решив, что имеет на это право, Ген потянулся к нему и провел пальцами по шее, опять повторяя:       — Сенку.       Тот обреченно прикрыл глаза и убрал руку от чужого лба, чтобы ей же перехватить запястье Гена и положить конец его действиям. Не отпуская Гена, Сенку повторил, уже задаваемый сегодня вопрос:       — Тебе плохо? Что-нибудь болит?       — Сердце, — Ген усмехнулся.       Сенку, кажется, воспринял буквально. Он задумался, пытаясь вспомнить, что помогает от проблем с сердцем.       — Как конкретно? Что ты делал сегодня?       — Говорил с Юкио, и… и это кошмар, но… Сенку… Я… Мне не болит сердце! Сенку… я… ты…       Ген потерял способность говорить. Он открывал рот, произнося какие-то слова, но едва ли понимал, что имеет в виду. Благо Сенку остановил это бездумный поток. Он положил руки на плечи Гена и сделал шаг вперед, оказываясь ближе, чем того позволяли правила приличия.       — Успокойся, — слишком мягко, так, как совсем ему не свойственно, попросил Сенку. — Просто иди в лабораторию и подожди меня там, — Сенку постарался улыбнуться. — Все будет хорошо, Ген. Иди в лабораторию, я скоро приду. Обещаю.       Ген бы хотел в это поверить, но Сенку выпустил его руку из своей, и всякая вера покинула его. Гену хотелось, чтобы Сенку никогда не отпускал его, но он отпустил, и, на самом деле, это была огромная ошибка со стороны Сенку. Ему следовало крепче сжать руку Гена и силой затащить его в лабораторию, но Сенку поверил, что тот доберется туда сам. Определенно это была ошибка. Как только Сенку отпустил его руку и ушел, Ген вспомнил, что направлялся на склад.       Если бы только Сенку остался рядом, он бы не стал так делать, но Сенку ушел, а значит, ничего не будет хорошо. В умозаключении этом не было логики, его продиктовал воспаленный разум Гена. Он же напомнил ему, сколь хорошо может быть, если выпить немного вина. А еще лучше много.       Скорее, Ген смог добраться до склада потому, что помнил дорогу дотуда на каком-то подсознательном уровне, нежели, потому что действительно осознавал, куда направляется. Оказавшись внутри, Ген зажег свет, взял чашку, любезно оставленную кем-то на полке и, дойдя до первой открытой бочки вина и наполнил ее до самых краев.       Ген помнил, что когда-то уже делал так: сидел на холодной утрамбованной земле, что заменяла пол на складе и залпом пил вино. Его вкус казался слишком кислым и противным, никакого удовольствия Ген не получал. Пил он по другой причине — чтобы не думать. За первой чашкой тут же последовала другая. Было слишком неприятно, но Ген игнорировал это, он продолжал пить. Исключительно потому, что ему казалось, что это может чем-то помочь. В чем и зачем ему понадобилась помощь, он уже не знал.       Реакция Гена замедлилась, но он все равно услышал, что дверь распахнулась. Кто-то вошел внутрь. Дверь захлопнулась. Ген нехотя повернул голову и окинул непрошенного гостя взглядом: высокий рост, надменный блеск в глазах, отросшие светлые волосы. Вроде все знакомое, но чего-то не хватало. Ах да, пиратской шляпы не было. С ней Рюсуй казался самим собой больше, чем без нее. Впрочем, Гену не хотелось его видеть в любом случае. Не будь он уже пьян, он бы наверняка придумал, как от него отделаться, но Ген уже был. Поэтому он, совершенно не обращая на Рюсуя внимание, налил себе еще вина и принялся его пить.       Ожидать, что Рюсуй просто уйдет было бы наивно. Он, с очевидным презрением в голосе, спросил:       — И что ты делаешь?       Ген даже смог ответить.       — Н-ничего.       — Ага, — усмехнулся Рюсуй, присаживаясь перед ним на корточки, — я вижу. Мне бы хотелось задать тебе один вопрос, Ген, но не думаю, что ты в состоянии ответить.       Ген, сделав несколько крупных глотков вина, кивнул, как бы намекая, что спросить можно. Он был готов ответить на любой вопрос, если это заставит Рюсуя уйти. И все же к следующему вопросу он не был готов, однако, Рюсуй задал его:       — Зачем ты соврал о том, что Юкио влюблен в меня?       Рюсуй выглядел серьезно, совсем не так, как обычно. В его взгляде не осталось и намека на привычное озорство.       Ген мог бы попытаться соврать, промолчать, что было бы еще лучше, сказать, что не в состоянии говорить сейчас, но он ответил, причем честно.       — Потому что… чтобы… Чтобы ты отвалил от Сенку! — выпалил Ген. — Потому что это не честно, потому что это я должен быть с ним, а не ты, но… Ты же получаешь, все, что ты хочешь, так?! Самый жадный в мире, да?! Пошел ты нахер! Не смей прикасаться к нему! И к Юкио тоже!       Внутри Гена закипала злость. Он хотел ненавидеть Рюсуя, но истинной ненависти не было, было лишь раздражение и зависть. Ген имел привычку никогда не показывать свою неприязнь к другим людям, но сейчас алкоголь развязал ему язык. Ген не видел никаких препятствий к тому, чтобы высказать Рюсую то, что он о нем думает.       Ген полагал, что Рюсуй разозлится, но ничего такого не было. Было только секундное замешательство.       — Что? Я и Сенку? — переспросил Рюсуй.       Доходило до него все в кратчайшие сроки, поэтому сразу же после этой реплики он уверенно, глядя Гену прямо в глаза, ответил:       — Не знаю, что ты себе придумал. Не знаю, понимаешь ли ты сейчас вообще, о чем я говорю, но послушай, между мной и Сенку ничего не было. Никогда. Я даже не понимаю, на основании чего ты сделал такие выводы.       Рюсуй говорил размеренно и твердо, так, чтобы наверняка донести смысл собственных слов до Гена. К слову, у него получилось. Ген правда все понял. А еще он понял то, что не просто совершил плохой поступок, он совершил плохой поступок, не имеющий никакого смысла. Это была настолько нелепо, что даже смешно. Ген чуть было не рассмеялся, но все же продолжил кричать. Не потому, что его в серьез так сильно раздражал Рюсуй, просто ему хотелось кричать, повод не столь важен. Никак не прокомментировав шокирующую новость о том, что между Рюсуем и Сенку ничего не было, Ген продолжил.       — А как же Юкио?! Да, я виноват, я не отрицаю, но ты… Ты же трахал его, потому что хотел, да?! Потому что он не мог тебе отказать! — Ген был близок к тому, чтобы окончательно сорваться. — Ты такой же, как и… Ты… Он… Юкио говорил, что ты не такой, но ты такой! Ты гребаный насильник, вот кто ты!       Резкая вспышка боли обожгла щеку Гена. У него ушло несколько мгновений, чтобы понять, что Рюсуй ударил его по лицу. Он точно намеренно рассчитал силу, иначе было бы куда больнее, только вот зачем? Лучше бы разбил Гену голову или свернул ему шею, это принесло бы больше пользы. Только вот Рюсуй, кажется, не собирался убивать Гена. Он схватил его за одежду и заставил встать на ноги, вырвал из рук чашку, вылил остатки ее содержимого на пол и произнес:       — Если тебя это так волнует, то я никогда не делал ничего против воли Юкио, как и против воли кого-либо другого. Мне это отвратительно. Но вообще это не твое дело, Асагири Ген!       Ген максимально нагло улыбнулся. Ему вдруг захотелось, чтобы Рюсуй ударил его еще раз. Пощечина принесла некое мазохистское удовольствие.       — С чего бы мне верить? — слова прозвучали удивительно внятно. — Какая разница, как заполучить человека?       — О, — Рюсуй тоже усмехнулся, — огромная! Мне плевать, что ты там думаешь обо мне, но, раз так интересно, то я поведаю тебе эту душещипательную историю. Знаешь, когда мне было лет шесть, я гулял по нашему огромному дому и увидел, как отец приставал к горничной. Она просила остановиться, но он не послушал, задрал ее платье и… Достаточно правдоподобно, Ген? Нет, я бы мог такое и на ходу придумать, но я скажу лишь, что люблю заполучать все, будь то люди или вещи, исключительно честным путем. И… Зачем я вообще оправдываюсь?       Рюсуй выпустил из руки одежду Гена и оттолкнул его от себя. Проблема Гена заключалась в том, что он не хотел ни слушать, ни думать. Ему хотелось продолжить выплескивать все те эмоции, что накопились внутри, поэтому он продолжил кричать:       — Я… я ненавижу тебя! И себя! И этот мир, и прежний мир! Тут так холодно, плохо… одиноко… Я все ненавижу! Когда это уже кончится?! Когда?! Я так больше не могу!       Ген вцепился пальцами в собственные волосы, после резко опустил руки вниз, вырывая волосинки. Ему срочно было необходимо либо рассмеяться, либо разрыдаться, но ничего подобного не происходило.       Если раньше Рюсуй выглядел серьезным и рассерженным, то сейчас он будто бы растерялся. Во взгляде проскользнул испуг. Но он быстро собрался, взял Гена за плечи, встряхнул и скомандовал:       — Сейчас же возьми себя в руки!       Ген не смог бы, даже если бы захотел. Он посмотрел на Рюсуя с вызовом, надеясь, что хотя бы это побудит его вновь перейти к рукоприкладству. Гену сейчас не помешало бы немного боли, но Рюсуй, по всей видимости, ничего такого делать не собирался, даже когда нарастающая пьяная истерика Гена продолжилась.       — Я не хочу жить… так! Меня бесит этот мир, вся эта работа бесконечная! Я хочу нормально спать, хочу, чтобы это прошло. Но оно не пройдет! Я постоянно думаю о нем, я боюсь его потерять! Но… Я люблю его! — Ген чувствовал, что задыхается, однако, продолжал говорить. — Мне надо к Сенку! Сейчас же, я… я иду к нему!       Ген дернулся и, сам того не ожидая, вырвался из хватки Рюсуя. Он побежал к двери, распахнул ее, оказываясь на улице. Крик Рюсуя был громким, но Ген проигнорировал его.       — Остановись! Успокойся, идиот! Не делай глупостей!       Ген не думал делает он глупость или нет. Он вообще ни о чем не думал. Внутри осталось лишь желание быть с Сенку. Прямо здесь и сейчас.       Дорога до лаборатории заняла меньше минуты. Ворвавшись внутрь, Ген обратил внимание на Сенку. Тот стоял у противоположной стены. Выглядел он напугано. Кажется, Сенку что-то говорил, но Ген его совсем не слышал. Осознавал он только одно, то, что они сейчас с Сенку здесь одни и, то, что Сенку настоящий. Он — тот, о ком Ген мечтал столь долгое время. И, если Ген его не получит в эту же секунду, то непременно умрет. Ген все еще не хотел умирать. Пока не хотел.       Если честно, было все равно. Ген не отдавал отчета в собственных действиях. Он подошел к Сенку, потянулся к нему рукой и провел кончиками пальцев по щеке. Сенку казался таким теплым и настоящим. Но может он и не был настоящим, хотя, так даже лучше.       Периферийным зрением Ген уловил, что Сенку планирует оттолкнуть его. Он решил сыграть на опережение. Рука со щеки опустилась ниже, пальцы не крепко, но ощутимо сжали шею. Ген толкнул Сенку. До него донесся достаточно громкий звук столкновения чужого затылка со стеной. Больно, наверное.       Но Гену было плевать. Ему тоже было больно, очень долгое время, но никто этого не замечал. Когда-то, когда он еще сохранял связь со здравым смыслом, ему хотелось заботиться о Сенку, всегда и во всем поддерживать его, доверять ему, но сейчас нет. Сейчас Ген хотел только обладать им. Нездоровое наваждение было слишком сильно, Ген не имел шансов справиться с ним.       Губы Сенку так и манили. Ген поцеловал. И не испытал ничего. Было просто никак, однако, он продолжил. Сенку недовольно дергался, пытался вырваться, но Ген бы не дал ему этого сделать. Он чувствовал, как часто бьется жилка на чужой шее под его пальцами. Ген начал медленно сжимать их до тех пор, пока это чувство не ушло, перекрывая Сенку кислород. Наверное, однажды придется отпустить, но это будет когда-нибудь потом.       Ген продолжал целовать. Свободной рукой он быстро начал расстегивать застежки на одежде Сенку, спустил ткань с одного плеча, жадно касаясь горячей обнаженной кожи. Это было то, чего Ген хотел, но он по-прежнему ничего не чувствовал, будто потеряв такую способность.       Возвращаться к нему ощущения начали с соленым металлическим привкусом на губах. Такого точно не должно было быть. Ген отстранился, чтобы понять, что не так. Глаза он распахнул неохотно, не желая покидать несуществующий мир собственного сумасшествия.       И все же Ген вернулся в реальность.       Он никогда прежде не видел подобного взгляда. Алые глаза Сенку были наполнены отчаянием в его первозданном виде. У него из носа шла кровь. Она стекла по губам, по подбородку, по шее, пальцы Гена ощущали ее липкое тепло. Сенку не дышал.       Ген резко отдернул руку от его шеи.       Сенку закашлялся. Он медленно сполз по стене, падая на пол. Закрыл лицо руками. Кровь продолжала течь. Плечи Сенку дрожали. Ген, не моргая, смотрел на него и понимал, что видит перед собой до ужаса напуганного ребенка, которому он причинил боль.       Осознание того, что Ген только что совершил, пришло слишком неожиданно. Это было худшим, что Ген когда-либо испытывал. Он не мог понять, как конкретно себя ощущает, но одно Ген знал точно — он должен исчезнуть навсегда из жизни Сенку. И, наверное, из своей тоже.       Посмотреть на Сенку еще раз Ген не смог. Он нашел в себе силы лишь сказать одно слово.       — Прощай.       Ген, толком не разбирая дороги, выбежал из лаборатории и, не замедляясь ни на миг, отправился куда-то в сторону леса. На лицо упали холодные капли дождя, но они же смыли кровь с пальцев. Яркая молния рассекла небо, за ней тут же последовал оглушительный гром.