Укажи мне причину жить

— Мицури, нет! — Кочо тянется к подруге, из последних сил пытается схватить ее, утянуть из-под удара. Их пальцы соединяются между собой, и на долю секунды на лице Шинобу появляется улыбка. Не маска, ее настоящая улыбка, истинное счастье, что сейчас она может кому-то помочь. Но улыбка пропадает также быстро, как и появилась, стоит девушке ощутить на своих губах вкус крови, крови ее лучшей подруги. Кровь везде — на лице, на форме, на волосах. Красный серп пробил Канроджи грудь, острие прошло сквозь сердце. Девушка успевает лишь мило улыбнуться, по-детски, как и всегда, и пробормотать вялое «Прощай» Тело падает на землю, создавая вокруг себя новую лужу крови. Шинобу падает на колени прямо в эту лужу, обхватывает труп подруги обеими руками и начинает реветь. Увидь она себя со стороны, не раздумывая дала бы звонкую пощечину. Девочки не имеют права плакать. Охотницы тоже не имеют права плакать. Столпы не имеют права плакать. Она, Шинобу Кочо, второй столп в семье Кочо, она тем более не имеет права плакать. Не сейчас, когда кругом битва, когда ее товарищи борются из последних сил, чтобы защитить человечество. Не для того погибла Мицури, чтобы она сейчас сидела и ревела, вместо того, чтобы действовать. Шинобу знает это, но сил подняться в себе не находит. Не находит даже волю к жизни. Зачем? Ради чего? Канаэ мертва, Канао тоже — цветастые ленты разрезали хрупкое дело девочки прямо у нее на глазах. Демон склоняется над ней, вертя своими мерзкими желтыми глазищами, почесывает свои грязные зеленые волосы красным серпом, с которого все еще стекает кровь Мицури, по-дурацки смеется во весь голос. Даже не смеется — ржёт, гогочет. Как дикое животное ей-богу. Грубым, низким голосом медленно проговаривает ее имя: — Шинобу Кочо… Девушка в хаори, похожем на крылья бабочки… Это ведь ты? –Какая… тебе к черту разница… тварь…?! — Шинобу с трудом выдавливает из себя слова, глотая остатки слёз. Тело Мицури постепенно остывает в руках, и она еще сильнее прижимает его к себе, даже не поднимая глаз на демона. — Убей меня… Как убил ее… Убей… —Не приказано, — ублюдок убирает серп за пояс, сжимает кулак и с силой бьет девушку по голове. Шинобу подскакивает с кровати, хватаясь за грудь. Сердце колотится как бешеное, пальцы дрожат. Ей душно, просто до смерти. Кажется, вот-вот, и она грохнется в обморок. Но пульс понемногу восстанавливается, дыхание возвращается в норму, ноги больше не ощущаются ватой. Снова этот сон. Из раза в раз ей снится этот бой, из раза в раз он выматывает ее больше, чем любая битва. Даже самые искусные врачеватели и гипнотизеры, которых к ней приводят, не могут справиться с недугом. Быть может, таково ее наказание свыше за то, что она осталась жива. За то, что не полегла в той битве вместе с товарищами. А быть может, лекари просто слишком напуганы, чтобы качественно делать свою работу. Как тот вчерашний. Он так сильно дрожал, что, казалось, у него вот-вот сердце остановится. —Похоже, врач снова не смог помочь Вам, госпожа Шинобу. Он понесет наистрожайшее наказание за свою бесполезность. Девушка устало поворачивает голову в сторону. Поначалу она все время пугалась неожиданных появлений Сельмы, её безразличный тон и такое же безразличное лицо наводили на нее ужас. Но сейчас, спустя полгода этого ада, она научилась не обращать на нее внимания. У нее было двое надзирательниц-демониц — Сельма и Виета. Они сменяли друг друга через день, чтобы не сойти с ума от нехватки людской крови. Они были назначены служанками Шинобу, что в нынешнем мире считается высокой честью. Но мечница никогда не любила их. Всё они были лицемерами, с трудом выносящие своих хозяев. С одной стороны готовые в любой момент исполнить любую прихоть, а с другой — ни на миг не оставляющие девушку в одиночестве. Ни ночью, ни во время еды, ни в бане. Все для того, чтобы Кочо не убила себя. Да, самоубийство — единственное, чего боится её хозяин. Бежать ей некуда да и незачем. Все друзья мертвы. У нее никого не осталось. Шинобу застёгивает белое платье, и выходит из комнаты. Сельма не отстает, держится от нее на расстоянии ровно 10 шагов. Этого достаточно, чтобы не слышать разговоров ее госпожи, и также достаточно, чтобы в случае чего в один прыжок оказаться рядом и помешать ей нанести себе вред. Кочо подходит к слегка приоткрытому окну и вдыхает свежий воздух. От запаха ладана поглотившего храм-поместье, её уже тошнит. Кажется, если эта капля чистого воздуха из маленькой форточки исчезнет, то она задохнется. Умереть от удушья — не лучшая смерть для столпа насекомого. Хотя сейчас, она бы не отказалась от такой смерти. Не отказалась бы от любой. С нижних этажей слышится протяжный мужской крик, и запах ладана смешивается с запахом свежей крови. Чудно, этот ублюдок уже завтракает. Превозмогая боль и отвращение, Шинобу отходит от окна и спускается по лестнице на второй этаж, в столовую. Доума стоит неподалеку от стола, вгрызаясь в шею какого-то несчастного. Кочо узнает в нем вчерашнего гипнотизера. Его тело обмякло, как у мертвеца, но тихо подрагивающие кончики пальцев выдают в нём живого человека. Конечно, ведь жрать наживую вкуснее, чем питаться мертвечиной. Шинобу бегло смотрит на стол, ища нож или вилку, которую можно воткнуть демону в глаз. Или в ногу, как получится. Но на столе нет ничего кроме пары пустых тарелок да стеклянного бокала. Поддавшись какому-то странному, и бессмысленному порыву, Кочо хватает бокал и замахивается на своего хозяина. Холодные пальцы сжимаются вокруг её запястья, пока другая ладонь Сельмы вынимает бокал из ее бледной руки. — Доброе утро, моя королева! Вам хорошо спалось? Хотя… — голос с приторно-сладкого, резко переключается на враждебно-отрешенный. Разница в том, что первая интонация адресована Шинобу, а вторая — обезображенному и окровавленному трупу. — Можете не отвечать, Виета мне уже доложила, что Вы опять плакали во сне. Как видите, виновный в Вашей беде человек, уже наказан должным образом. Унести! Несколько девушек в темных балахонах с раболепными улыбками поднимают тело и уносят его прочь. Узкая дорожка из крови безперестанно помечает их путь, но ее мигом отмывают другие женщины, одетые в такие же тёмные балахоны. Шинобу никогда не понимала этих женщин. Они не были демоницами, нет, они были людьми, как и она. Людьми со своей волей, чувствами, эмоциями. Они прекрасно видят, как жесток Доума, они прекрасно знают, что в конце концов станут лишь пищей. Так почему же продолжают так раболепно, и без всякого недовольства поклоняться ему? Неужели, правда считают его Богом? А Шинобу тогда кто, апостол?! Или пророк?! Или как еще назвать того, кто просто стал игрушкой в руках власть имущих? Скоро приносят еду, рис с бараниной, яблоки, вино, тофу. Кочо садится за стол, не глядя на влюбленного Доуму, палочкой поднимает несколько рисинок, с трудом пережевывает и глотает. Как же это унизительно — принимать подачки от того, кого ненавидишь больше всех на свете. Сидеть за одним столом с тем, кто прикончил твою сестру, чьи «детишки» на твоих глазах разделались с твоей наследницей, и лучшей подругой. Хочется встать из-за стола, схватить эту белую пиалу и кинуть ее прямо в мерзкое лицо Доумы с криком: «Истребители не сдаются!» Хочется в конце концов, просто встать и уйти. Сесть в углу комнаты, и сидеть там часами без еды и воды, ожидая полного истощения. Но нельзя, будет только хуже. Доума уже намекнул ей как-то раз: —Если моя леди не хочет есть человеческую еду, то во имя моей любви мне придется заставить ее есть еду демонов. Другими словами, пока она не пытается убить себя таким способом –она останется человеком, а если вздумает противиться — её вмиг обратят. Доума сильнее, он Вторая Высшая Луна. Демоническая элита, выражаясь языком нынешнего времени. Будучи человеком, она рано или поздно должна умереть естественной смертью, спустя года, десятилетия. Став же демоном, она лишится этой своей единственной возможности. Шинобу заканчивает ужин, нарочно обтирает рот рукавом дорогого платья и встает из-за стола. Как назло, даже чтобы уйти, ей нужно пройти мимо этого отродья. Подождать не вариант, ему никогда не наскучит стоять здесь, пялясь на нее с дурацкой улыбочкой, она уже проверяла. Проходя, она даже не смотрит на него, равнодушно идет к двери, еле сдерживаясь, чтобы не побежать. Сильная рука ложится ей на плечо, вынуждая остановиться. Она продолжает всё также молча смотреть на дверь, пытается вырваться, но тщетно. Хватка у ублюдка крепкая. Тонкие пальцы касаются её шеи, заставляя вздрогнуть, медленно поднимаются до подбородка, и тянут его наверх. Шинобу даже не думает посмотреть в глаза демону, всё ещё пытаясь вырваться. — Сто девяносто один… — тихо проговаривает Доума. — Сто девяносто один день, как ты поселилась здесь. Сто девяносто один день, как ты упрямо игнорируешь меня, ни говоря ни слова. Я скучаю по твоему голосу, Шинобу. Скучаю по твоему взгляду, полному ненависти, презрения. Сделай хоть что-нибудь, прошу. Ударь, оскорби, хотя бы закричи! Кочо не реагирует. Острые пальцы отпускают её подбородок и несильно царапают плечо, ровно столько, чтобы ногти смогли слегка войти в кожу. Шинобу стискивает зубы, сжимает пальцы на свободной руке в кулак. «Крепись, ты же истребитель! Ты не станешь кричать просто потому, что этому кретину, видите ли, стало скучно!» Наконец, Доума убирает свои когти, мягко проводит по шелковистым чёрным волосам, зарывается лицом в ее прядях. Шинобу противно, до тошноты противно. Но она не показывает ни единой эмоции, специально, чтобы его позлить. Хотел сделать из нее свою личную куклу? Получай! Бесчувственную, безжизненную куклу. Как ты теперь себя чувствуешь, пройдя сквозь все препятствия, но так и не получив желанного приза? Разбит? Подавлен? Или тебе наплевать? Нет, тебе точно больно. Шинобу знает это, а потому продолжает играть свою роль фарфоровой пустышки. Это большее, что она сейчас может сделать. –Просто хочу, чтобы ты знала, — демон отстранился, выпустив девушку из хватки. — Я правда люблю тебя. Я понимаю, что тебе трудно полюбить меня после всего, что я сделал. Годы изгладят твою боль, я уверен. Я готов сделать все, чтобы твое сердце обрело покой. Дальше Шинобу не слышала. Едва выйдя из столовой, она закрыла уши и, что было сил, рванула наверх. Сколько она еще так протянет? Год? Пять? Она уже начинает потихоньку сходить с ума. От этого ладана, от криков ни в чем не повинных лекарей, от ужасных сновидений, где она раз за разом видит смерть своих друзей, от бесконечно сменяющих друг друга демонов в своем окружении, одних только демонов. Лишь в одном месте она может ненадолго расслабиться. Огромный сад в теплице, на четвертом этаже был недоступен даже большинству демонов, что временно или постоянно обитали в поместье, что уж говорить о людях. В этом саду росли все возможные цветы и фрукты, там же был небольшой огород. Шинобу полюбила это место еще с первой своей экскурсии по этому месту, когда Сельма объясняла ей местные порядки. Здесь всегда пахло фиалками или тюльпанами, с деревьев можно было в любой момент сорвать какой-нибудь фрукт и тут же обмыть его в искусственно созданном мини-озере, где плавали рыбы. Были здесь и те представители земной флоры, из которых легко можно было приготовить сильно-действующий яд. Служанки не имели права помешать Шинобу, когда она собирала те самые цветы или даже занималась изготовлением отравы. Видимо, Доума всё ещё надеялся, что она проявит свою ненависть в попытке одолеть его ядом. Шинобу осознавала такую вероятность, а потому из принципа даже не пыталась и терпеливо хранила все свои творения в комнате. Шинобу замирает на месте и закрывает глаза, кладя руку на розовый куст. Ей нравилось просто стоять вот так и наслаждаться этим садом, чувствовать его красоту даже без зрения. Слышать шелест листьев, манящие ароматы, каждым миллиметром своей кожи чувствовать хрупкие лепестки. Сквозь привычный калейдоскоп запахов доносится ещё один, непривычный и одновременно жутко знакомый. Шинобу распахивает глаза и срывается с места, служанка еле успевает за ней. Девушка пробегает ряд кустов, вбегает в серебряную арку, оплетенную лозами винограда, тщетно пытается отдышаться, но это дается ей с большим трудом. Перед ней, наклонившись к кустам глициний, стоит человек с золотистыми волосами. — Кеджуро! — Кочо уже не контролирует себя, она бежит к бывшему столпу, прыгает в его объятия, прижимается к его груди, скрещивая руки за его спиной. — Кеджуро… ты жив… жив! Мечник молчит, гладя Шинобу по волосам и крепче прижимая к себе. Сельма останавливается в 15 шагах от них и замирает на месте. Ренгоку уводит мечницу глубже, в самые заросли кустов, оседает на пол, сажая её к себе на колени и прижимая к себе. Его одежда уже мокрая от слез подруги, но он не обращает внимания. Он понимает, что ей нужно время. — Ты… жив… — Шинобу наконец поднимает лицо. Её глаза — красные от слез, руки чуть дрожат, а на лице улыбка. Улыбка, в которой смешались счастье и печаль, радость и горечь. — Я выжил той же ценой, что и ты, так что радоваться особо нечему. — Ну и? Кто твой… хозяин… — последнее слово дается девушке через силу. Она никогда не говорила о Доуме вслух, а в мыслях редко выбирала для него цензурные выражения. Потому само слово «хозяин» было чуждо ей. Она ведь перенесла это все, не доставив ему счастья. Гордая, надменная, не сломленная. — Аказа, Третья Высшая Луна, — практически прошептал Ренгоку. Тут только Шинобу заметила, что он не такой прежде: голос стал тише, взгляд мягче, никакой осанки. Неужели… его сломали? От этой мысли у Шинобу на глаза наворачиваются слезы. — Что… они… он… сделали… тобой…? — Ничего такого, — Ренгоку отряхнул свой белый костюм, позволяя Шинобу устроиться на своем плече. — В какой-то степени, мне повезло даже больше, чем тебе. По крайней мере, у меня есть причина жить. — Причина… жить? — Шинобу каждое слово дается с великим трудом. - Какая тут нахрен причина… Мы — пленники демонов! Всё наши друзья — мертвы, а мы даже выбраться отсюда не можем! — Сенджуро… — Сенджуро… твой брат, да? — Шинобу невольно срывается на крик. — Он мертв, Кёджуро, мертв! Они лишили нас семьи! Лишили всего! Эти грязные… — Сенджуро жив, я это знаю. Он живет со мной. Если ему и впредь сохранят жизнь, то я согласен жить по нынешним правилам. На минуту Шинобу замирает. Сенджуро… Она знала его еще с тех пор, как ему не исполнилось ещё и 5 лет. Всегда прилежный и трудолюбивый, он во всем старался равняться на старшего брата. Ему пришлось пережить страшное горе — потерял в раннем возрасте мать, ухаживал за вечно пьющим отцом, никогда не был спокоен за жизнь брата, ибо тот был мечником. И сейчас, когда демоны, казалось, вырезали подчистую всех, кто был хоть как-то связан с Убуяшики… он оказывается жив. — Почему? — вопрос вырывается сам собой. — Он не мечник. По приказу Кибутсуджи, демоны уничтожили всех бывших и нынешних мечников, кроме тех, кого пленили Молодые Луны. Обычных жителей это не коснулось. Аказа убил моего отца и случайно заметил Сенджуро. Он и забрал его в свое поместье на горе, чтобы какой-нибудь заблудший демон не убил его, — Ренгоку оперся на руки, заставленные за спину, и принюхался к аромату цветов. — Отчасти я ему благодарен за это, в какой-то степени, мы даже подружились. Полагаю, ваши отношения со Второй Молодой куда хуже? — Читаешь мысли, — Кочо наконец слезла с бывшего столпа и уселась прямо на газон. — Просто интересно, откуда такие выводы? — Аказа часто рассказывает нам с Сенджуро, что происходит за пределами его поместья, а ты явно не в курсе дел. Как минимум, я знал, что ты жива, а ты уже успела меня похоронить. — Я не разговариваю… с ним… с того самого дня, как очнулась в этом месте, я не сказала ему ни слова. Стараюсь даже не смотреть в его сторону, — девушка скривилась. — Слушай, а если ты живешь в поместье Третьей Луны, то как оказался здесь? Ренгоку замялся: — Ну… знаешь… он решил что-то важное с твоим обсудить, на несколько дней здесь останется. Ну, и меня с собой взял… так, чтобы одного не оставлять… — Врешь, — спокойно сказала Шинобу, сорвав цветок. — Кеджуро, мы остались одни-одинешеньки в этом мире. У тебя больше нет причин лгать. Юноша отвел взгляд в сторону, явно собираясь встать. — Ты сказал, что вы в доверительных отношениях, — Кочо покрутила в руках сорванную ромашку и резко обернулась на бывшего напарника. — Ты ведь сам попросил взять тебя с собой. Просто не хочешь признаваться, что просил о чем-то убийцу своего отца? Ренгоку молчал, глядя куда-то перед собой. Его пальцы постоянно переплетались между собой, дыхание участилось. Ему стыдно, это хорошо. Шинобу лишь ухмыльнулась. — И ради чего? Ради чего так унижаться, Кёджуро? — Чтобы дать и тебе причину жить. Кочо застыла, придумывая достойный ответ, но Ренгоку опередил ее: — Я знаю, что вся твоя семья, твои друзья мертвы. Я знаю, какого тебе. Ты чувствуешь себя виноватой просто потому, что не смогла помочь. Просто потому, что ты осталась жива в тот день. Тебе ведь тоже снится та ночь? Девушка молча кивнула. — Я вижу подобные сны примерно раз в неделю. Ты морально истощена, озлоблена, отчасти даже напугана. Ты не знаешь, что тебе делать, не знаешь, как жить дальше. У тебя нет здесь никого близкого и родного, никого, кому бы ты могла довериться. — Как будто, мы можем что-то с этим сделать… — цедит девушка сквозь зубы. — Знаешь, мне самому мерзко говорить что-то подобное, но… попробуй привыкнуть. — Что?! — Кочо подскакивает на ноги. — Как ты вообще можешь такое говорить?! Ты был там, ты все видел! Ты сам сказал сейчас, что у меня на душе! Да-да, каждое твое слово попало в цель! И ты предлагаешь смириться?! Плыть по течению?! Что дальше, демоном захочешь стать?! — Я просто стараюсь быть рациональным, — несмотря на крики своей подруги, Ренгоку остается полностью спокойным. — Мы застряли здесь, нам не выбраться. Конечно, я тоже не очень-то и хочу так жить и тем более не хочу становиться демоном. Но выбора у нас нет. Я уверен, в какой-то момент Аказа взаправду меня обратит, может, Сенджуро тоже. Скорее всего ты тоже станешь демоницей. Но для тебя это даже плюс. — Да какого… — Шинобу не успевает договорить, как Ренгоку затыкает ей рот рукой и делает знак быть тише. — А теперь послушай. Знаю, это неприятно, но подчиниться воле демона — наилучший вариант. Если ты правда так не хочешь жить в подобном мире, я не могу тебя остановить. Так позволь дать совет, как друг подруге. Добейся того, чтобы он начал доверять тебе. Заметь, у меня уже нет охранника. Добейся того же. А когда полностью завоюешь его доверие — попроси обратить тебя. Выжди, пока он отвлечется, и используй магию демонической крови, чтобы выбраться отсюда и попасть под солнечные лучи. Шинобу в недоумении поднимает глаза на друга. Тот абсолютно спокоен, скорее даже безразличен. Кёджуро выпускает девушку из своей хватки и дает ей отойти на пару шагов назад. — Но… если это хороший способ… почему ты сам так еще не сделал? — У меня есть две причины жить — ты, и Сенджуро. Пока вы живы, я тоже обязан жить, чтобы в случае чего я мог помочь вам. Я сказал все, что мог, чтобы ты тоже нашла в себе силы жить. Решай сама. Послышались чьи-то медленные шаги, и на каменной дорожке показались оба демона. Шинобу взглянула на Третью Высшую Луну из-под полуопущенных ресниц: спокойное, даже дружелюбное лицо, свободный стиль в одежде, накаченное тело. Почему он решил сделать Кеджуро своим пленником? В голове всплыли слова Доумы: —«Я по-настоящему люблю тебя». Был ли это верный ответ на вопрос? Вряд ли даже Кёджуро знает. Остается гадать. Ренгоку коротко поклонился Шинобу и подошел к Третьей Луне. Та мягкость в его взгляде, с коей он смотрел на Кочо, исчезла, испарилась, как будто её никогда и не было. Теперь взгляд был прямым, гордым и, кажется, способным даже прожечь чью-то плоть. Аказа молча вытянул руку вперед, протягивая Ренгоку катану: — Я её с собой взял. Доума разрешил устроить небольшой кавардак в западной части. Кеджуро кивает, забирая оружие из рук врага. Хотя врага ли? Друга? Скрытого союзника? Убийцы? Шинобу все еще трудно понять, кем они все же являются друг для друга. От них обоих так и веет боевым настроем, готовностью драться до критических ран. Поэтому Аказа выбрал его? Нашел кого-то себе под стать? Или всё-таки причина глубже? Шинобу садится на траву, закрыв глаза и обхватив голову руками. Она окончательно запуталась. Тихий шелест травы под чужими ступнями вынуждают ее поднять глаза. Кеджуро с Аказой уже нет. Доума стоит прямо перед ней, чуть склонившись, и протягивает катану в ножнах: — Аказа сказал, что они с Кёджуро иногда сражаются, чтобы все было как раньше. Могу ли я расчитывать если не на твою благосклонность, то хотя бы на получение ран, от твоих прекрасных рук? Шинобу поднимается на ноги, забирая оружие из рук демона. Вытаскивает лезвие из ножен, направляет на Доуму острие меча, которое звонко стучит о золотой веер. Кочо смеряет противника взглядом и громко кричит служанке: — Сельма, принеси мою форму! Твоя госпожа желает крови! Демоница мгновенно ретируется в коридор. Доума тянет бледную руку к девушке, но его плоть в ту же секунду с громким хлюпом падает на пол. Шинобу гордо стоит с мечом наперевес, хищно скалясь и горделиво смотря в глаза демону. Спасибо, Кёджуро. Кажется, она нашла причину жить. Месть. Она будет кромсать его столько, сколько сможет, причиняя огромное количество боли. А когда закончит мстить за своих родных, позволит себя обратить и сгорит на солнце. Таков отныне её путь. Путь мечницы, плененной, но все ещё не сломленной.