***
10 декабря 1978 — Добрый день, вы родственники Амелии Блэк? — Да. Как она? Как ребёнок? — ответил Джеймс наперебой с вопросами Сириуса. — Срок был восемь месяцев, так что ребёнок в полном порядке. С матерью девочки тоже всё будет хорошо. — Девочки… — повторил за ним Блэк, сев на стул в немом шоке. — Вы слышали это? У меня дочь! — чуть ли не закричал он. — Скажите, а к ней можно зайти? — спросил Джеймс у целителя, не отрывая взгляда от радостного лица друга. — Да, можете зайти. Только двое и ненадолго. Сириус схватил за руку Поттера и повёл в палату. Амелия лежала с ребёнком на руках, в глазах у неё стояли слёзы. Блэк выглядела бледной, немного запутанные волосы лежали на подушке, вокруг были различные колбочки с зельями, а в углу стоял пеленальный столик. Мел подняла взгляд, когда почувствовала прикосновение к ногам. У другой стороны кровати стояли её брат и муж, тепло улыбаясь. Последний был готов заплакать от счастья. Он переживал за жену: роды длились пять часов, и всё это время он изводил себя различными мыслями. Сириус подошёл ближе, наклонившись, он легко поцеловал Мел в губы и взглянул на дочь. Она спала, завернутая в сиреневую пелёнку, одной ручкой держась за палец мамы. Мужчина провёл кончиками пальцев от макушки до пухлой маленькой ручки и когда спустился к ладошке, Амелия быстро подменила их ладони. Теперь малышка держала за палец своего отца. Сириус наклонился поцеловать маленькое чудо в лобик. Джеймс, наблюдавший за этой картиной, был счастлив за друга и сестру, а также за свою племянницу, ведь она будет расти в любви и заботе и ни в чём не будет нуждаться. Но эти двое на протяжении всей беременности скрывали одно. — Как её зовут? Теперь-то можете сказать? — полушёпотом спросил Поттер. — Цефея Амелия Блэк, — гордо заявил Сириус тоже шёпотом, не отрывая взгляда и рук от малышки. — А кого вы выбрали крёстными родителями? — А тебе что, особое приглашение нужно? — спросила Амелия, перекладывая Цефею в руки отца. Она посмотрела на мужа с дочерью и с тёплой улыбкой повернулась к Джиму. — Можно не меня? На данный момент меня устраивает должность дяди, к большей ответственности я не подготовлен… — Я же тебе говорил, милая. Он даст заднюю, если на него возложить хоть немного больше обязанностей, — Мел закатила глаза на эту реплику и кивнула Джеймсу. — Не переживай, Сохатый, я изначально надеялся на Римуса и Лили. Не то, чтобы я в тебя… Блэка прервал детский плач. Цефея шмыгала носиком, а слёзы градом катились из её серых глазок. Секунда осмысления, и Сириус передал дочь в руки матери, взяв за локоть друга, увёл его из палаты. — Лунатик, согласен ли ты быть крёстным Цефеи Амелии Блэк? — наигранно серьёзным и гордым, торжественным тоном спросил Джеймс. — Я? Конечно согласен! — Римус пожал протянутые ему руки Бродяги и Сохатого и продолжил дальше наблюдать за спектаклем. Двое друзей со вздёрнутыми вверх носами, словно павлины, подошли к Лили. — Лили Эванс, в скором Поттер, согласна ли ты быть крёстной мини-Блэк? — спросил Джеймс таким же тоном, за что получил подзатыльник от своей возлюбленной. — Я согласна, Сириус. Тот благодарно кивнул и начал рассказывать всем, какая у него дочка. Ещё не было заметно отличительных черт семейств Блэк или Поттер, но для Сириус эта девочка была уже самой лучшей и самой красивой, его крохой.***
31 июля 1981 В этот день год назад родился Гарри Джеймс Поттер, крёстными родителями стали Сириус и Амелия. И сейчас в Поттер-Мэноре собрался самый ближний круг друзей, чтобы отпраздновать это. — Лили, давай я тебе помогу, — Мел перехватила салатницу и поставила её посередине стола. — Сириус, можешь, пожалуйста, присмотреть за Цеей, пока я помогу Лилс? — Конечно, мы с Сохатым как раз собирались привести Гарри. — Не забудь про подарок, — одними губами сказала Амелия, на что Сириус кивнул и, взяв на руки дочку, отдал Цефее коробку. Прошептав указания, он двинулся в направлении детской комнаты. Этот день запомнился двум семьям как один из лучших. С самого их выпуска из школы разворачивалась война, поэтому их выбор пал на профессии авроров, Лили — на целителя. Каждый день на протяжении этих трёх лет были сражения, травмы, жертвы — во всём этом было трудно найти крупицу счастья. Потому что каждый день, идя домой, гадаешь, а все ли, кто мне дорог, живы? С замиранием сердца открываешь дверь и ждёшь отклика от любимых тебе людей. Амелия и Сириус ещё два года назад купили дом и наложили Чары Доверия, хранителем был Джеймс. Но Цефею они всё равно не оставляли одну: Сириус каждый день отвозил девочку к своей кузине Андромеде, которая сидела дома с Нимфадорой, или к Молли Уизли, которая тоже оставалась со своими детьми, и привозил обратно домой, когда у него заканчивалась смена. Почему не оставить Цею там на долгий срок? Им так было спокойней. Да, труднее, но так Блэки знали, что дочка в полной безопасности. Хоть Сириус и уговаривал Амелию оставаться дома с дочкой, она согласилась только на одно из условий, и, как только Цефее исполнился один годик, вышла на службу.***
Ночь 31 октября 1981 Цефея любила спать с родителями, и этой ночью они разрешили ей остаться в их комнате. Ближе к полуночи в окно ворвался патронус оленя. Разбудив хозяев, он сказал всего три слова: «Он здесь! Помогите!» Сириус с Амелией вскочили с кровати, наспех схватили первое, что попалась под руку, и надели. Когда собирались трансгрессировать, Блэк выхватил палочку Мел и засунул к себе в кобуру. — Отдай! Я не останусь! Там Джеймс! — Ты будешь здесь! Ты останешься с Цеей! — рявкнул Сириус и испарился в воздухе. Он прибыл слишком поздно. Лили с Джеймсом — Сохатый и Цветочек — они уже были мертвы! Блэк не мог поверить, что их предал Питер. Он предал их! Сириус был ослеплён злостью, в тот же вечер он пообещал себе найти и убить Питера Петтигрю. И он нашёл, но трус сбежал. Блэк не догадывался, что в этот день он потерял не только лучших друзей, но и дочь. После того, как Джеймс был убит, Чары Доверия пошатнулись. Пожиратели во главе с Вальбургой Блэк, которая пришла мстить за младшего сына, думая, что в его пропаже замешан старший, проникли внутрь. Но дома оказались только перепуганная Цефея и безоружная Амелия. Вальбурга посчитала это отличным шансом убить сразу двух зайцев: отомстить за сына и воспитать новую главу рода. Она усыпила ребёнка заклинанием и вырвала из рук матери. Немного посмотрев, как Амелию пытают, Вальбурга удалилась, удовлетворенная результатом. Пожиратели, поняв, что остались одни, решили испытать новые заклинания, поэтому банальным круциатусом Мел было не отвертеться. Тело девушки покрывали рванные раны, она не могла говорить, не было сил даже глаза открыть. Она просто лежала, позволяя Пожирателям делать всё, что им вздумается. Сириус трансгрессировал на порог их поместья и, когда вошёл, сердце его остановилось. В доме был практически взорван второй этаж. Прибежав туда, он застал леденящую душу картину. Тело Амелии лежало на полу, всё в открытых глубоких ранах. Он опустился перед ней на колени. Пульс есть! Сириус выдохнул и начал приговаривать медицинские заклинания, параллельно послав патронус к Римусу за помощью. Он забыл про всю неприязнь к другу. Тот прибыл спустя полчаса. Застыв на пороге спальни, Люпин задал один единственный вопрос: — Она тоже…? — ком в горле не позволил продолжить. Лунатик сел рядом с Сириусом, когда тот лил экстракт бадьяна на глубокий порез в области шеи. — Нет, Рем, она жива! Пульс есть! Помоги же мне! — проорал он, лихорадочно подминая под себя покрывало, что впитывало кровь. Римус принёс аптечку с крововосполняющими зельями, успокоительными бальзамами и многим другим. Всё это он влил в рот Амелии, и один бальзам приказал принять Сириусу, другой выпил сам. Две недели они ухаживали за юной миссис Блэк, две недели они ремонтировали второй этаж, и уже две недели за голову Сириуса Блэка была объявлена награда. Однако за себя он сейчас меньше всего переживал. Бродягу съедало чувство вины за то, что он забрал с собой палочку жены в тот вечер, и чувство тревоги за дочь, которая теперь у монстра — собственной бабки.***
В то утро Амелия открыла глаза, и это было единственное, на что женщина была способна. Она двигала зрачками около пяти минут, затем в комнату зашёл Римус. Увидев то, что Мел проснулась, он позвал Сириуса, а сам принялся менять бинты на животе и ногах подруги, ничего не спрашивая и ничего не говоря. Он влил три зелья ей в рот, когда зашёл Блэк. Амелия сильнее распахнула глаза, когда увидела мужа. Изрядно похудевший, бледный, впалые щёки и черные круги под глазами — он не спал уже несколько дней. От него пахло сигаретами и огневиски. Сириус подошёл к жене, взял за обе руки и уткнулся в них лицом. Он плакал и шептал одно слово раз за разом: «Прости». — Ты не виноват. Не во всём… — произнесла почти беззвучно Амелия, пытаясь воззвать к Сириусу. Мужчина поднял взгляд на жену, и она провела тыльной стороной ладони по его щеке, стирая слёзы. — Я виноват в том, что не защитил вас. Я виноват в том, что тебя чуть не убили. Я виноват в том, что наша дочь сейчас у Вальбурги, — Амелия закрыла его рот рукой, она не могла винить его, ведь Сириус хотел как лучше. Конечно, забирать палочку было не лучшей идеей для этого, но она не держала на него обиды, просто не могла, не сейчас, когда Цея пропала. И Блэк поведала ему об этом, на что Сириус только покачал головой: — Она у неё, Мел. Цефея у моей матери. — Это значит, что она жива. Вальбурга не убьёт наследника рода. — Не знаю, что хуже: то, что она жива у моей мамы, или то, что она мертва, — прошипел Сириус, но, заметив молящие глаза жены, добавил: — Я пытался проникнуть домой, однако новые защитные чары — чары тёмной магии — не пропускают меня. Я всё перепробовал. Хотел пойти в Министерство, — мужчина замолчал на время, а Амелия вопросительно выгнула бровь, — …там меня ждут, чтобы арестовать за предательство Поттеров, убийство Питера Петтигрю и двенадцати маглов. — Что?! — практически прокричала Амелия и привстала на кровати, и мгновенно заплатила болью во всём теле. Сириус помог ей лечь обратно и начал свой рассказ о том, что произошло после того, как он трансгрессировал к Поттерам. Когда закончил, Мел начала свою тираду вопросов: — Почему бы Гарри не остаться у нас, если я его единственный родной человек сейчас? — Он у сестры Лили. Поскольку Петунья — магл, Гарри в их мире будет безопаснее. — Волан-де-Морт правда мёртв? — Если верить всем, то да — мёртв. Лично мне не очень верится в это, но его тело и правда сейчас в Министерстве, а Пожирателей смерти судят и сажают в Азкабан. — Почему ты оказался хранителем дома Джеймса? — Когда в Ордене об этом зашла речь, Сохатый сразу же мне предложил и все об этом знали, но не знали о том, что я отказался. — И доказать это никак нельзя? — Так как эта крыса сбежала, то нельзя. Вам они не поверят, скажут, что в сговоре. — И что же нам делать? — Тебе поправляться, а меня скорее всего упекут в Азкабан, — Сириус прилёг рядом с женой на кровать и вытер подступающие слёзы на её лице. — Мы должны что-то сделать, они не могут тебя забрать без доказательств. — У них полно свидетелей и лжесвидетелей, которые скажут всё, лишь бы их срок уменьшили. — Ты должен уехать, родной. Должен сбежать. — Ладно. Когда с тобой всё будет в порядке, я уйду, — он поцеловал женщину в висок и прижался лбом к её. Ещё немного поговорив, Амелия заснула на груди у Сириуса и он, прижав её к себе как можно ближе, провалился в спокойный сон впервые за эти две недели.***
Юная миссис Блэк отделалась парой-тройкой шрамов по всему телу, и уже через неделю они с мужем попрощались. Он ушёл. Он должен был уйти. Но сердце Мел разбилось окончательно, когда Сириус растворился в дымке трансгрессии. Амелия осталась одна. Каждый день её навещал Римус, такой же разбитый, как и она сама. Постоянно приходили люди из Министерства магии, задавали вопросы, в один день приказали выпить сыворотку правды, иначе пришьют к делу Сириуса, как соучастника. Она ничего не знала, и это всё, что удалось выяснить чиновникам. С аврората не выгнали, но авторитета лишили полностью. День, когда сбежавшего преступника поймали и засадили в Азкабан, стал переломным для Амелии. Тогда она потеряла не только надежду найти дочь, но и веру в то, что с Сириусом всё будет хорошо. Больше не было смысла тешить себя лживыми надеждами. Ничего никогда не наладится. Не будет, как прежде.***
1985 — Здравствуй, Царцисса. Рада, что ты приняла моё приглашение, — отозвалась миссис Блэк. — Я хочу тебя кое с кем познакомить. Прошу, пройдём со мной. Женщины вошли в комнату, обклеенную тёмно-бордовыми обоями и с мебелью из красного дерева, посередине стоял чёрный рояль, за которым сидела маленькая девочка. Она перебирала пальчиками по клавишам, отчего по комнате разносилась красивая мелодия. — Позволь представить, Цефея Блэк, — девочка с чёрными волосами и серыми глазами встала с банкетки и склонилась в легком реверансе. — Здравствуй, Цефея, меня зовут Нарцисса Малфой, — дама почтительно склонила голову. — Цефея, продолжай заниматься. Извини, что прервали тебя, — девочка кивнула и села за инструмент, переворачивая страницу с нотами. Музыка вновь заиграла, и Вальбурга с Нарциссой удалились из комнаты. Как только дверь закрылась, миссис Блэк начала свой рассказ. — Четыре года назад, в ночь кончины Тёмного Лорда, я выкрала её из дома Сириуса. Она — единственная наследница дома Блэк. Поэтому я вынуждена просить тебя о помощи, — Малфой перевела на Вальбургу вопросительный, удивлённый взгляд. Никогда и никого она не просила о помощи. Заметив это и кивнув, Блэк продолжила: — Видишь ли, моё здоровье оставляет желать лучшего. Я чувствую, что осталось мне немного и Цефея останется одна. Ты — единственная достойная представительница нашего рода, и только тебе я могу полностью доверить воспитание моей внучки. — Почему не её матери, мадам? — Этой девчонке? Она предатель крови, Нарцисса. Она не сможет воспитать человека, подходящего для наследника такого древнего и крайне могущественного рода. Только тебе и Люциусу в полной мере известно, насколько это важно. — Сочту за честь, тётушка, — Цисса склонила голову, и Вальбургу обрадовал этот ответ. Она пригласила женщину за стол для обсуждения всех дальнейших действий семьи Малфой.***
17 августа 1985 Дорогие Амелия и Сириус Блэк, Данным письмом уведомляем вас, что на особняк Блэков было совершено нападение, погибли жители поместья: Вальбурга и Цефея Блэк. Личности нападавших ещё не установлены. В поместье ведутся поисковые и восстановительные работы. Похороны состоятся 20 августа в 11 утра на семейном кладбище Блэков. P.S. Амелия, прими наши глубочайшие соболезнования. С уважением, Нарцисса и Люциус Малфой Она упала на пол посередине гостиной. Амелия не знала, зачем Малфои ей прислали письмо, лучше бы и была в неведении дальше. Или нет? Римус нашёл её на том же месте полдня спустя. Всё тело горело, как от лихорадки, а письмо уже пропиталось слезами. Она была не в состоянии рассказать, что же произошло. Лунатик влил в Амелию успокоительный бальзам, уложил на диван и «выжал» все слёзы из письма с помощью заклинания. На всякий случай сев со стаканом огневиски на кресло напротив девушки, Люпин принялся читать письмо. Взгляд его затуманился после последней строчки. Римус смотрел на девушку, что лежала в немой истерике. Слёз уже просто не было, а внутри был большой комок боли, который рос с каждым вдохом, выжигая всё на своём пути. Он не знал, каково ей. Не знал и ничем не мог помочь. Не знал, какие слова способны хотя бы немного утешить Амелию. Никакие! Ещё не смирившись с кончиной родного брата и лучшей подруги, заключением мужа, она узнала о смерти дочери. Нет таких слов на планете, которые были способны хоть немного описать её чувства, не то что унять их. Несколько дней Амелия не могла заснуть: как только закрывала глаза, перед ней была маленькая девочка, которая протягивая ручки к маме и звала на помощь. Она не могла этого вынести. Каждую ночь Римус давал безутешной женщине бальзам и зелье сна без сновидений, да и на утро тоже. Двадцатого числа ничего не изменилось. Амелия выглядела, как привидение. Люпин даже не стал спрашивать, пойдёт ли она на похороны, знал, что не выдержит, просто дал зелья и ушёл на кладбище. По приглашению его не пустили, и пришлось наблюдать из-за ограждения за тем, как в землю спускают два гроба. Большой и поменьше. Когда церемония закончилась и все гости отошли, Римус подошёл к плитке, на которой было выгравировано имя маленькой девочки, положил букет розовых камелий и отошёл от могилы своей крестной дочери. «Цефея Амелия Блэк 10.12.1978 — 17.08.1985»***
1989 Амелия Блэк За все эти годы я так и не научилась жить без вас. Со смерти моей дочери прошло уже почти четыре года. Каждый из них десятого декабря я приходила на могилу Цефеи, возлагала цветы и рассказывала, что произошло за этот год и о том, как мне её не хватает. Через два дня будет четыре года. Семнадцатого августа я тоже хожу на кладбище с розовыми камелиями. Тогда я просто молчу. Со смерти Джеймса и Лили прошло семь лет. Годрикова впадина выглядит всё так же, за исключением нашего родового поместья — от него остались пара камней и досок, что назвали «памятником победы». Дом я стараюсь обходить стороной: слишком больно. Могилы моего брата и лучшей подруги — вот, куда я хожу тридцать первого октября. Рассказ о жизни, об их сыне Гарри, за которым мне разрешили незаметно присматривать издалека, и редко — о былых временах. В народе говорят, что время лечит. Это не так. И тот, кто придумал, что раны заживают, тоже соврал. Ты просто привыкаешь к этой боли. Поначалу она кажется такой острой, врезается в душу тысячами игл, а время и страдания делают её более каменной что ли, не такой чувствительной, и уже не так больно. Она затупляется. Однако каждый раз, приходя к могиле Цефеи или Джеймса с Лили, я чувствую, как затупившиеся иглы страданий стачиваются и начинают бить с утроенной силой. Смерть брата и подруги поначалу нагоняла ужас. Я не могла выносить всех людей, которые мне сожалели. Трудностей ещё добавляло незнание дальнейшей судьбы дочери и мужа. Для меня переломным моментом была новость о Сириусе в Азкабане. Далее четыре года с осознанием тяжёлой жизни для мужа, смерти Джеймса и Лили и всё такая же неосведомлённость о жизни Цефеи. Потом то письмо от Малфоев. Вместе с дочерью тогда умерла и та болезненная часть меня, которая старалась жить. Пять лет прошли словно в тумане, я живу на повторе, все мои действия тело выполняет без сигналов в мозг. Я не знаю, когда снова увижу краски, не знаю, когда вновь что-то почувствую, кроме боли и призрачной надежды, которая только сильнее стачивает иглы. Последний проблеск настоящей надежды был полгода назад. Я выступала за освобождение Сириуса, даже воспоминаниями поделилась. Ничего! Меня уже хотели признать таким же приспешником Волан-де-Морта, как и моего мужа, если бы не вмешались Римус и мой начальник. Сказав, что у меня просто проблемы с головой, они выпросили Визенгамот дать мне отпуск от службы в аврорате. Дали срок шесть месяцев со своими мыслями в доме, полном воспоминаний — хотя это здание больше не ощущается, как дом. К тому же я выслушала лекцию от Грозного Глаза и Кингсли, а затем и от Люпина: они все дали мне понять, что делу Сириуса не поможешь. Можно, конечно, тоже в Азкабан сесть, но там вряд ли есть семейные камеры. И вот пошёл последний месяц моего «отпуска». Это были худшие полгода. Почему? Каждое утро перед глазами пробегали призраки прошлого, я снова надеялась увидеть любимого рядом и дочку в кроватке, и думать, что всё произошедшее лишь плохой сон. Но каждый раз я их не находила. Это разбивало моё сердце снова и снова. За семь лет, что Сириус провёл в Азкабане, я даже не могла допустить мысли о другом мужчине, не подпускала никого, исключением был Римус. Да, я до сих пор тешу себя надеждами, что мой муж вернётся. Хуже всего то, что к нему даже запрещены посещения, как для «особо опасного преступника». Бред! Я не знаю, как он, не знаю, жив ли он, и эта неизвестность съедает меня изнутри. Но ответов никто мне дать не может. Не буду врать самой себе, я чуть ли не каждый день задаю себе один и тот же вопрос: «А есть ли смысл мне жить дальше?» Вроде есть, а вроде и нет. Если я живу иллюзиями моей прошлой жизни и каждый раз, возвращаясь в настоящее, страдаю, то стоит ли продолжать причинять себе эту боль? Наверное, я заядлый мазохист. С каждым днём, что я провожу в этом чёртовом отпуске, мысль свести счёты с жизнью и встретиться с дочерью меня всё больше соблазняет. Сейчас я живу только чтобы увидеть тебя ещё раз, родной. Сириус Блэк Не знаю, сколько я уже просидел здесь, считаю по годам, точнее по корочкам льда: если море, в котором находится тюрьма, покрывается прочным льдом, то прошёл один год. И так я насчитал семь или восемь лет, точно не помню. Каждый день своего пребывания в камере я думал об Амелии и Цефее, о Джеймсе и Лили, о мести Питеру. Сохатый и Цветочек… Они надеялись на нас, я помню рассказ Лили про их будущую жизнь после победы над Волан-де-Мортом, помню, как Джеймс грезил мечтами о большой семье. Помню также первые слова Гарри, адресованные мне, помню всё об их семье. Но их семьи больше нет. И в этом виноват Питер. Я убью его. Следующие мысли всегда были о моей семье. Если за Амелию я переживал, то за дочь в моём сердце поселился страх. Матушка не славилась своими методами воспитания, её мера наказаний колебалась от ночи в комнате с отрубленными головами эльфов до Круциатуса. И что сделает этот тронувшийся за столько лет на порядках чистой крови человек с маленькой девочкой, я даже боялся себе представить. Может, Амелии удалось забрать Цею у матери? Я надеялся на их светлое настоящее, хотя прекрасно понимал, что с клеймом «жены и дочери убийцы» жить будет очень непросто. За своими размышлениями меня согревала одна вещь — обручальное кольцо. Во время досмотра перед Азкабаном мне удалось его сохранить. Кольцо нельзя снять чужими руками, я это сделать отказывался, и меня наказали, но отослали с ним в камеру. Из-за этой вещицы меня охраняют лучше, чем остальных. Интересно, как обруч на пальце помог бы мне сбежать? Единственное, что он делает — дарит надежду. Магия перстня заключается в том, что если один из обладателей парной вещи её снимет или изменит своему партнеру, или просто перестанет любить, то оба кольца сразу же треснут. Мы с Амелией заключили кровный брак, и его блага мне сейчас греют душу. Видите ли, я часто провожу параллель между Азкабаном и Адом. И прихожу к мысли, что Азкабан и есть Ад, только на земле, точнее, в море. Что здесь есть? Крики, стоны, цепи, холод, затхлый запах смерти, страха и отчаяния. Еда, туалет? Ха-ха, еда — это две корки хлеба, какая-то странная каша и стакан воды — это на весь день. Хватает на поддержание жизни, все силы уходят на дементоров. А туалетом в камере служит любой угол, здесь уже предоставляется выбор. Камера где-то футов восемь в длину и шесть в ширину, состоит из каменных стен, покрытых тонким слоем льда; два больших проёма в стенах, через которые за мной следят дементоры, большая железная дверь с окошком — оттуда присылают еду, а напротив двери деревянная «кровать», точнее, скреплённые доски, подвешенные на цепях. Сам я тоже могу ходить по камере, но на руках и ногах цепи определённой длины, попытаешься подойти к «окну» — цепи начнут метать молнии. Это мало того, что больно, так ещё и дементоров привлекает. А им я стараюсь не попадаться, ведь с каждым разом всё труднее восстанавливаться, труднее наскрести что-то хорошее в памяти. Поэтому путём проб и ошибок я установил, какое расстояние до окна является безопасным, и сидел там, наблюдая за морем, иногда рассматривая кольцо на пальце.