Встречи на природе

      Иногда они выбирались на природу в одно из окрестных живописных мест, которому довелось оказаться неподалёку от их домов. Это были небольшие, но очень нужные им прогулки, дающие возможность побыть где-то вдалеке от суеты этого мира, душной квартиры и надоевших домашних забот. Он брал с собой термос с кипятком и кофе, она — ароматную заварку из собранных в предыдущих походах трав и какую-нибудь вкусную выпечку. Он никогда не расставался со своим фотоаппаратом, на который можно было запечатлеть неисчислимое множество неповторимых моментов, она же брала с собой блокнот и карандаши, собираясь делать небольшие рисунки и записи за время очередного небольшого путешествия. Оставалось лишь взять с собой старый выцветший плед зелёного цвета, родом прямиком из её детства. Когда-то её маленькую укрывали им ночью, теперь же она стелила его под каким-нибудь деревом и, лёжа на нём, так замечательно было глядеть на усыпанные сияющей листвой ветки.       Они редко заранее выбирали куда отправятся на этот раз, просто шли и всё, а ноги сами вели их в самое уединённое местечко, где точно будет хорошо и уютно провести время на этот раз. Это были самые обычные места. Всё те же заросшие лесополосы, за которыми давно никто не следил, всё те же безлюдные улочки старых дач, всё те же тихие заболоченные берега прудов, которых в округе было в достатке, но каждый из них имел свой неповторимый шарм. Перед ними простирались самые обыкновенные для тех местностей виды, но в то же время поистине необыкновенные и неповторимые для тех, кто действительно был готов им открыться. Для каждого, кто трепетно жаждет встречи с природой. Спокойной и милой природой. Этими её бесконечными полями сахарной свёклы и кукурузы, этими заросшими сорняками оврагами, этими водоёмами, берега которых охраняют от чужих взглядов заросли рогоза. Кто-то, проходя мимо, просто отмахнулся бы, не найдя ничего, что порадовало бы его взгляд, а кому-то это был целый удивительный и особенный мир, которым можно любоваться вечно. Вновь и вновь разгадывать его, находя что-то новое в самых обыденных деталях.       У них, конечно, были и излюбленные места, куда они приходили чаще всего, зная, что именно здесь они точно найдут покой и умиротворение. И эти места встречали их как старых знакомых, словно тоже могли скучать и ждать дорогих гостей на своих неприметных тропинках.       Маленький старый прудик, на берегах которого выросли прекрасные плакучие ивы — здешние хозяйки. Они издавна стояли тут, охраняя уют этого места от посторонних взглядов и разговоров. Вся жизнь здесь текла тихо и мирно, словно в ином измерении, и никто не тревожил её, эту безмолвную жизнь. Но она как-то сразу впустила и приняла их сюда, а они с радостью подчинились и стали здесь частыми гостями. Им не приходилось здесь кому-то мешать или докучать, поэтому ни властные, но мудрые ивы, ни топкие берега прудика не стали гнать их отсюда, а напротив как могли выказывали своё радушие и понимание.       Усеянные длинными листьями ветки ивы причудливо раскачивались в воздухе, улавливая солнечные лучи, попадающие в этот скрытый уголок. Воды водоёма были тихи и практически не проявляли никакого движения, а на поверхности их тут и там обосновалась ряска и прочая зелёная растительность. Прудик зарастал и заболачивался, но в нём ещё кипела своя укромная жизнь. И рыбки плескались у шуршащих камышей, и лягушки где-то подавали голоса. Всё здесь было спокойно и любимо. В этом месте им довелось провести немало счастливых, наполненных каким-то внутренним светом часов, даже в самые пасмурные дни.       Три старушки ивы склонились у самого берега, и так хорошо было устроиться где-нибудь между их стволов, и с теплотой во взгляде наблюдать за казалось бы неподвижным отражением в тихой воде. Оно очень медленно переливалось и слегка искажалось, а иногда на наполненном сочными красками отражении возникали круги и всплески. А ещё, вглядываясь в зеркало водоёма, можно было следить за куда-то спешащими облаками, которым, без их ведома, суждено было окунуться с небес в воду.       Она доставала из своей наплечной сумки блокнот и делала ботанические зарисовки, стараясь найти для своих рисунков самый необычный листок или цветок. Растения навсегда оставались цветным карандашным наброском среди страниц её блокнота, найдя в нём вечную жизнь и пристанище. Там было много всего. И ветви любимых ив в разных ракурсах, и цветы ромашек и лютиков, и листья какого-то знакомого дуба, и стебель цикория, вместе с сидящим на нём жучком. Иногда она добавляла к своим рисункам небольшие подписи или стихи, которые сиюминутно приходили к ней в голову. Ей казалось, что они придают её работам загадочности, а порой и остроумности, хотя она никому их особо не показывала.       «Ты был листком, тебя ветра качали. Такой же как и все, но нет, ты был другим. Но где же ты теперь? Куда тебя умчали? Ведь ты мне был так дорог и любим.» — написала она над рисунком с листочком барбариса, который однажды встретила в каком-то заброшенном саду, а теперь его образ остался лишь напоминанием на страницах её блокнота.       Где же он, тот самый листок теперь — она, конечно, не знала, но иногда безответно задавалась этим вопросом, понимая очевидную глупость самого вопроса. Но ей нравилось думать о таких вещах время от времени, и она даже не лишала себя такой возможности.       Он же любил фотографировать процессы, которые происходят на небе. Выжидая заката, он снимал переливающиеся различными цветами облака, в глубине которых будто бы разлилась акварельная краска. Они, эти облака, поразительно быстро меняли и цвета, и формы, но он каждый раз умудрялся поймать на плёнку самый удачный и восхитительный момент, который приковал бы к себе взгляд любого наблюдателя.       С такой же любовью он снимал и водную гладь, стараясь передать всю фактуру и живописность отдельного клочка водоёма. На его снимках вода всегда выглядела живой и в неё всегда хотелось погрузить руку, ощущая на ней всё то тепло, которое жидкость успела вобрать в себя за долгий световой день.       Он делал всего лишь несколько снимков за раз, но все они были столь хороши и притягательны, что их никогда не надоедало пересматривать. Он завёл для них целый альбом, вернее, несколько альбомов. Напечатав фотографии, он бережно вставлял их в очередной невзрачный с виду альбом, на обложке которого не было ничего, кроме какой-то небрежной надписи, сделанной его рукой. Никто, кроме него самого, и, возможно, очень опытных почерковедов, никогда не смог бы прочитать эту надпись.       В альбомах все фотографии лежали в хронологическом порядке и, благодаря этому, можно было вновь и вновь совершать прогулки по знакомым местам, воспроизводя в памяти моменты тех небольших, но очень приятных путешествий. Каждая из прогулок оставляла свой неповторимый след. И в душе, и на страницах альбома. Он всегда делал к каждой серии снимков пояснительные записи, в которых указывал место, время, и свои впечатления.       «Вновь пруд с ивами. 28.05.2016. Здесь очень красиво, впрочем, как и всегда. Недавно был дождь, после него всё тут преобразилось, стало более живым и зелёным. Небо облачное и закат был просто потрясающий, его можно увидеть на фотографиях, но это, конечно, не то…» — написал он после одного из последних визитов к прудику.       Она пила чай. Он пил кофе. Она, закрыв глаза, слушала птиц и шелест листьев, а он, усевшись под ивой, глядел на плывущие вдаль облака. Она вновь рисовала, а он фотографировал. Она погружала ладонь в воду и позволяла водорослям пощекотать свои пальцы, а он разглядывал очередной случайно попавшийся на глаза листок, отчего-то озаботившись странным вопросом: видел ли кто-то ещё этот листок до него или он единственный, кому довелось это сделать?       Они часто бывали здесь и им до замирания в сердце нравилось это скрытое от посторонних глаз место и многие другие места, куда они приходили время от времени, убегая и прячась от остального мира.       Иногда они выбирались на природу: в дикое цветущее поле, опять на тот очаровательный прудик или, может, в самое нутро громадного оврага, но, дело в том, что они всегда делали это раздельно. Вернее, они даже не догадывались о существовании друг друга, словно их жизни протекали в разных реальностях. Они приходили в одни и те же места, любили одни и те же виды и пейзажи, зачастую сидели под одним и тем же деревом, но им так и не довелось ни разу пересечься, словно кто-то или что-то не давало им это сделать. Но это была лишь случайность.       И каждый из них, когда приходил сюда, думал, что это только его потайное место, будто оно всецело принадлежит лишь ему и никому другому, не подозревая, что совсем скоро здесь будет бродить человек с такими же мыслями и крепкой уверенностью, которую некому будет опровергнуть.       А ивы всё так же любезно будут их встречать, птицы всё так же прекрасно будут петь и всё будет одинаковым и для неё, и для него. Ничего не поменяется, кроме наблюдателей. ***       Однажды он найдёт лист из её блокнота, который она перед этим событием случайно выронит, занимаясь другим рисунком, а тот упавший листок сдует ветром за лежащее рядом бревно, а она так и не заметит пропажи. Листок так и будет лежать там какое-то время и даже немного отсыреет и выцветет, но на нём всё ещё хорошо будут различимы штрихи её карандаша и надписи, сделанные её рукой.       Сначала он подумает, что это какой-то мусор, но, подняв и разглядев свою находку, искренне удивится ей, словно ему довелось найти какое-то сокровище.       На ней он увидит застывшую веточку шиповника с нежными цветами, и он тут же вспомнит, что шиповник совсем ещё недавно отцвёл. Совсем рядом есть его кусты. Под рисунком он заметит сделанную чернилами трогательную надпись, дополняющую эту милую картину:       «Здравствуй, милый друг, шиповник, ты — цветёшь, а я бледна. Жажду встретиться с тобою, вновь увидеться пора!»       Он прочтёт это мало что значащее послание и его сердце сожмётся от странной тоски, словно эти строки были написаны именно ему, а не уже осыпавшимся цветам шиповника, которыми он и сам порой любовался.       Его тут же пронзит мысль, что он, оказывается, не один бывает в этом чудесном месте и ему останется только лишь догадываться о человеке, оставившем после себя эту странную, но красивую весточку. Он аккуратно положит листок к себе в рюкзак, с надеждой высушить и привести его в порядок. Вскоре рисунок займёт место в его альбоме среди фотографий природы, на просторах которой и был однажды найден, а жизнь пойдёт дальше. Так же, как и шла до этого. Но не совсем так.       В его мыслях появится странное ощущение, будто в него, в его внутренний замкнутый мир, откуда-то из мира другого занесло какое-то семечко, которое укоренилось и взошло, тревожа его и не давая спать по ночам. Он так и будет жить с этим ощущением, не зная, что с ним можно сделать, а рисунок шиповника так и будет, словно заноза или шип, загадочно и беспечно взирать со страницы фотоальбома, лаская сердце розовыми лепестками.