what if an angel breaks his wings

— Вы что совсем дебилы? Как вы сука это вообще представляете? М?—, со вздохом, но совершенно спокойным голосом спросил Хазин. Хотя, правду говоря, все замерли, потому что понимали - начальник не просто спокоен, а серьёзно закипает. В штабе гробовая тишина. — Какая картина у вас в голове? —, усмехнулся Петя — «Звездное небо» Ван Гога. —, с наглой улыбкой сказал один из парней. Хазин начал театрально громко смеяться, затем в момент прекратил и вплотную подошёл к тому сам. — Шутник нашёлся значит. Хочешь я тоже шутку расскажу? Оборжёшься! Мальчик понял, что вопрос риторический и отвечать не стал. — Работал один парень в ФСКН, ну как работал. Кофеёк попивал да к лейтенантшам под юбку залезть пытался, а начальник у него добрый, внимания на это не обращал: на рейды выезжает, да и хер с ним. Но в один прекрасный момент работничек залез на шею. Да! Представляешь? Начал рот свой вонючий открывать когда не надо. А начальник то добрый и понимающий, не забываем. Он увидел в нём потенциал клоуна! Не место юмористу в такой нихуя не весёлой профессии. Тут Петя перешёл уже на крик. — Поэтому, уважаемый, поднял свою жирную задницу и скрылся с моих глаз настолько хорошо, чтоб я даже если б хотел тебя не нашёл! Парень стоял в ступоре. — Что непонятно? Уволен! Да так, что тебе нигде нельзя будет устроиться, даже обоссаным росгвардейцом. — Уёбывай! Тот наконец понял и вышел из комнаты. — Теперь про ваш план-перехват. Все до сих пор в шоке от только что увиденной сцены. Петр Юрьевич конечно не подарок, но чтоб такое устраивать с коллегами…В первый раз за 2 года видят. Совершенно невозмутимым голосом продолжил Хазин. —Просто приедем, посидим, подождём машины с товаром, закончим рейд и поедем домой пить чай и смотреть нетфликс? Так, да? Один из команды всё-таки решился постановить монолог. — Нет, мы…То есть по сути да, но… — Пизда! —, уже на сильно повышенных тонах. — Вам, инвалидам, дали два месяца на разработку плана. Два! И это всё что вы смогли придумать? Да вы вообще знаете с какими людьми будете иметь дело? А? Это самая крупная банда наркобаронов из тех, кто с нами не сотрудничает. Да вас за 5 минут всех уберут. Даже заехать не успеете, бараны. Казалось, все боялись даже дышать. — Значит так, юные гении, никакой премии естественно никому не будет. Новый план жду в телеграмме максимум послезавтра. Не будет - вас всех увольняю и вызываю новую команду из Москвы. Усвоили? Кто-то кивнул, кто-то смотрел в пол от стыда. — Всё поняли я спрашиваю? — Так точно, Пётр Юрьевич, — сказали парни в один голос. — Так бы… Почувствов рвотный порыв, Петя быстро дошёл до выхода. Там уже стоял Игорь, но Петю сейчас это не волновало от слова совсем. Цель - быстрей добраться до уборной. — Петь? Но не успел Грома моргнуть, как Хазин убежал в туалет. Игорь почти бегом добрался до пункта назначения, где услышал не самые приятные звуки за дверью. — Эй, дружище, ты там живой вообще? Улетел так, что я думал ты копыта сейчас откинешь. Мне показалось, ты даже побледнел. «Вот же блядство, да почему именно ты и именно сейчас» — хмыкнул про себя Хазин. — «А ты, пузожитель, прям так и хочешь спалиться перед своим вторым папочкой, да? Но он всё равно не сложит 2+2, никто не сложит» — Ты вчера хорошо повеселился или что? Принести может что? «Ох, Игорёк, я хорошо повеселился - ты чертовски прав, но не вчера, а 7-8 недель назад» — Типо того, не волнуйся, ничего не надо, ща морду умою и выйду! — Ладно, жду снаружи тогда. Звони, если что, горе луковое! Чувствует себя Петя так, будто 10 лет его шатало на палубе, глядя в зеркало, понял что, Игорь прав - он чертовски побледнел. Кто ж знал, что дарить миру новую жизнь так сложно. Хазин даже думал, что это из-за того что от наркоты он ушёл не так давно (месяца 4 назад), чувство вины его сжирало, он такой безответственный и эгоистичный человек. В тот момент парень сделал странное неожиданное от самого себя действие - положил руку на живот и почувствовал некое тепло. Конечно, человек он далеко неглупый и понимал, что скорей всего это так называемое тепло - плод его фантазии, но даже такое логическое заключение не испортило момент. Это же ребёнок от любимого человека, но он уверен, что Игорю такой подарок не нужен, а один Петя, как бы не хотел - не вывезет. Может всё-таки стоит поговорить об этом? Хазин метается. Собрав все силы в кулак и приведя лицо в порядок, как ни в чём ни бывало вышел из здания. — Давай сегодня просто у тебя посидим? Вдруг опять тебя накроет. —, начал Гром. — В принципе, я не против. Но никакого такси, я всё равно поведу. — С тобой всё равно спорить бесполезно. — И то верно. — Слушай, а ты курить давно бросил? — Не понял. — Ты за сегодня ни разу сигарету в рот не взял. И тут до Пети дошло. А ведь реально, но самое странное то, что даже как-то и не хочется. Хотя курил как паровоз на протяжении лет 7 так точно. Удивительная конечно штука беременность. — Да как-то не хочется, хуй знает. — Ты не прекращаешь меня удивлять, Хазин. *** По дороге до квартиры Пети они молчали, для самого Хазина это была тяжёлая тишина. Собственные мысли давили на него слишком сильно. За весь путь он ни разу не посмотрел на Игоря, но мог чувствовать его обеспокоенный взгляд на себе. Ему хочется плакать. Почему всё не может быть проще? Почему его жизнь должна быть такой сложной? Чем он это заслужил? Он закрывает глаза, чтобы остановить слёзы. И глубоко вздыхает, когда чувствует руку на своем бедре. Игорь нежно поглаживает его ногу большим пальцем. И Петя уверен, что мужчина знает о том, что он сдерживает слёзы. Но тот ничего не говорит, и Хазин ему безгранично благодарен. Конечно, было сложно не понять, что с Петей что-то не так но, что конкретно Гром понять не мог. Когда они подъехали к дому, Хазин заглушил двигатель и, Гром сразу вышел из машины направляясь к Пете что бы помочь я выйти забирая его портмоне и ведя его внутрь, придерживая за поясницу. После входа в квартиру сразу направляются в спальню. Игорь знает, что парня надо утешить, и сон ему тоже не помешает, он выглядит чертовски уставшим. Поэтому скинув куртку и разувшись, он помогает бедняге снять пальто и обувь и забирается на кровать вместе с ним, обнимая его сзади, играя роль большой ложечки. Хазин прижимает его руку к своей груди там, где бьется сердце, а вторую неосознанно кладет на живот. И в тот момент, как он понимает это, уже не может остановить слёзы, тихо плача, зарывшись лицом в подушку. Это выше его сил. И это невероятно больно. Почему он должен всё это переживать? Он врагу такого пожелать не может. Он уже не уверен, что сможет это сделать. Наверно, никогда не простит себя за это. Никогда. Малыш не виноват, что оказался у Хазина в утробе. Но ему придется поплатиться за ошибку его родителей. Петя начинает плакать сильнее. Он не уверен, что сможет остановиться. Ему необходимо выпустить эти чувства. И он нуждается в том, чтобы кто-то держал его. Чтобы именно Игорь держал его. Мужчина, как будто чувствует это, крепче прижимает его к себе, опуская руку к его талии и кладя ладонь на живот. Вот это по-настоящему невыносимо. Хазин чувствует поцелуй в затылок и резко поднимается с кровати, несясь в ванную, закрывая за собой дверь. Его рвёт, как только он отходит от двери. Он рыдает в голос. Слёзы текут по щекам, непрекращающимися потоками, и его тошнит ещё раз. — Петь, открой, — слышится настойчивый стук в дверь и голос Игорь. Его рыдания становятся сильнее, и он опять чувствует рвотные позывы, но его не тошнит. Это отвратительно. Он садится на холодный пол и, прижав ноги к груди, обнимает их руками. — Петя! Я серьезно! Если ты не откроешь, я выбью дверь. Ну же, я переживаю, открой чертову дверь! — сильнее стучит Гром. Парень закрывает глаза, но это не помогает остановить новый поток слёз. Он, всё же, встает и подходит к двери, поворачивая замок, как только он это делает, его тошнит снова, он еле успевает повернуться к унитазу, падая на колени. Как же отвратительно и унизительно. Гром проходит к раковине, беря полотенце для рук и смачивая его холодной водой. Он подходит к Пете и присаживается рядом, убирая с его лба прилипшие потные волосы и вытирая его лицо влажным прохладным полотенцем.  Скажи честно, ты опять за своё? — обеспокоено спрашивает он, другой рукой поглаживая его по спине. — Веришь нет, я бросил с концами, дядь, — говорит Петя дрожащим голосом, не поднимая глаз от крышки фарфорового друга. —  С кокосом всё, правда. Чем хочешь поклянусь. Горь колеблется, но всё же говорит: — Верю, верю. Но скажи, если тебе станет хуже, — просит он мягким голосом и уходит на кухню чтобы принести бедняге стакан воды. Верит ли Игорь на самом деле или нет Петя не знает, но одно знает точно - Игорю он не безразличен. *** — Ты ведь видел, как я хуёво выгляжу, почему ты поехал ко мне? — тихо спрашивает Петя с закрытыми глазами. — Именно потому, что я видел, в каком ты состоянии, я и поехал с тобой, — уверенно говорит Гром. — Я не мог оставить тебя одного. Очевидно же, что плохо чувствуешь. — Но… почему? — снова спрашивает парень, зная ответ, но он хочет его услышать. Или наоборот надеется, что окажется неправ… он не знает, чего на самом деле хочет. — Разве не ясно? Забочусь о тебе, несчастном, — чётко проговаривает мужчина, потрепав Петины волосы. — Я знаю, что дело не в тупоголовых перехватчиках и не работе вовсе, и я здесь, если ты захочешь поговорить. И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Ты же знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне, — тихо говорит Игорь ему в затылок, и по щекам Хазина снова начинают течь слёзы. Честно говоря, Петя чувствует себя маленькой хрупкой девочкой в данный момент. Ни на что кроме как поплакать и положить голову Игорю на плечо сил нет, он совсем запутался. *** На следующий день Петя пришёл в участок для обсуждения плана, но не дойдя до штаба случайно услышал диалог Зайцевой с какой-то секретаршей. —  Ой, Ксюш, я тебе говорю, у Игоря с этой журналисткой по любому там что-то серозное намечается. Ты вообще видишь какой он счастливый в последнее время ходит? Не странно ли для нашего вечно хмурого майора, а? «Это они про Пчёлкину что ли? Хах, Гром же вроде больше года уже с ней не вместе» —  Да ну, бред какой-то, они ж расстались давно, да и Игорь счастливый такой, наверно, потому что шаурмичну возле дома поставили. Ну какие ему отношения? Он же человек-работа! —  Ты не понимаешь, я недельку назад видела как они в кафешке сидели и мило ворковали. Сойдутся, вот увидишь! Дальше Петя уже ничего не слышал, в ушах словно звон. «То есть вся вчерашняя забота для Грома лишь проявления уважения к их дружбе с привилегиями? А серьёзные планы у него совсем на другого человека? Блять, ну тогда хай со всем. Хуй со всем! Прости, малыш, по другому никак» Хазин в момент развернулся и пошёл к выходу, а затем и в аптеку. Пете пришлось купить антидепрессанты, чтобы люди вокруг него перестали беспокоиться, потому что ещё чуть-чуть уже и коллеги начнут допрашивать, всё ли у него в порядке. И стоя в аптеке, он внимательно изучал инструкцию самых простых препаратов, так как рецепта на действительно хорошие лекарства у него не было, не проверяя можно ли их принимать при беременности, пока не понял, что делает… Он взял две упаковки первых попавшихся, пытаясь сдержать слёзы, хотя бы пока не вернется домой. Раньше он никогда так много не плакал. Он вообще практически никогда не плакал. Это всё чертовы гормоны. И, возможно, немного депрессия и осознание своего безысходного положения. Стафф пытался дозвониться до него, но Пете сейчас реально не до рейдов. Таблетки, кажется, помогают, он стал лучше спать, синяки и мешки под глазами исчезли, но даже если он стал лучше выглядеть внешне, внутри ему всё так же плохо. Но Игорь, кажется, единственный, кто на самом деле замечает это. *** Гром позвал Петю в кафе возле участка в обеденный перерыв на следующий день. — Прокопенко уже с ума сходит, говорит без тебя эти балбесы двух слов связать не могут. — Да я понял уже, телефон обрывается. Завтра разберусь со всем, давай не о работе. — О чём хочешь поговорить? — Что бы ты делал, если бы кто-то от тебя залетел? — любопытство берёт верх, и он всё-таки спрашивает. Как только слова покидают его рот, они оба напрягаются. — От тебя кто-то залетел? Это причина твоего состояния? — подозрительно и напряженно, с нотками ревности в голосе, спрашивает Петя. — Нет, конечно, — фыркает Хазин, но он слишком напряжён, чтобы Гром просто так ему поверил. — Петь?… — Блять, как это вообще возможно? — он закатывает глаза, пытаясь казаться беспечным. Его единственная женщина - Нина, с которой они расстались лет 6 назад. Он не может никого сделать беременным, это технически невозможно, разве что в период блядства ему попался парень с такой же причудой. Но он никогда не станет это объяснять ему. — Я люблю члены. Когда они во мне. Тебе ли не знать, — чётко проговаривает он. Игорь ещё пару мгновений пристально смотрит ему в глаза и, затем, немного расслабляется, хотя не совсем. Ему, кажется, не особо нравится тема их разговора. — Тогда к чему такие вопросы? — Я беременный, — Петя говорит это серьёзно, и несмотря на то, что он заранее знает, что Гром ему не поверит, его сердце все равно пропускает пару ударов, а ком встает в горле, пока он ждёт его реакции. Мужчина колеблется мгновение, которое для Пети длится вечность, но на самом деле это занимает меньше секунды, и фыркает. — Ха-ха, очень смешно, — говорит Гром и откидывается на спинку дивана. Почему Хазину так больно… — А если серьезно? Мне просто любопытно, — всё же он берёт себя в руки, и вопрос звучит практически непринужденно. Он гордится собой. Игорь вздыхает. — Не знаю. Я бы не бросил ребёнка, в любом случае, я думаю. А остальное — детали, зависящие от того, какие у меня были бы отношения с его матерью, — медленно говорит Гром, и видно, что его напрягает этот разговор. — Но это также невозможно. Я всегда предохраняюсь, и ты знаешь, что я стал бы изменять человеку к которому у меня чувства, хоть мы и не встречаемся. Мне не нравится этот диалог. Я не понимаю к чему всё это. Ты ведёшь себя пиздец как странно. Это наверно он о Юле…Как бы прям тут не разрыдаться. — Разное бывает в жизни, знаешь ли. — Я правда не понимаю, почему мы это обсуждаем, — он скрещивает руки на груди. — Одна моя подруга из Москвы забеременела и хочет сделать аборт, даже не сказав парню об этом. Она спрашивала моего мнения, а я ничего не смог ответить, не знаю, что я думаю по этому поводу. Вот мне и стало интересно, что думаешь ты, — Пете даже страшно, насколько легко ему даётся эта ложь. Игорь, кажется, верит, потому его плечи расслабляются, и он запускает руку в волосы парня. — Понятия не имею, чтобы я делал на месте девушки, но я определенно бы хотел знать, если бы кто-то забеременел от меня. И я определенно был бы против убийства моего ребенка, — легко говорит Гром. И это удар ножом прямо в сердце. Парень сглатывает. — Но пока это не касается лично меня, думаю, это только её решение. Хотя, она поступает несправедливо, даже не давая шанса парню поучаствовать в таком важном решении… Ты в порядке? — спрашивает он Хазина, когда замечает, что парень побледнел. — Нет, меня опять тошнит, — быстро кидает Петя, убегая в ванную с дырой в груди там, где должно быть сердце. *** В вечер этого же дня Хазин смотрел на упаковки антидепрессантов. Боль стояла комом в горле, хотелось кричать. Парень понимает, что не сможет быть с Игорем из-за невзаимность чувств, своё сердце от отдал другой. Ребёнка он один не потянет, нет, не финансово - морально. Ему остается только набраться храбрости и сделать то, что он должен. Нет смысла тянуть, ничего не изменится. Он не сможет сказать Грому о том, кто он, и, тем более, в каком положении. Он знал, что у него нет другого выхода с самого начала, и оттягивая момент он делает только хуже. Ему больно. Слишком больно, он выключает телефон, швыряя его на кровать и не раздеваясь, вместе с портмоне, идёт прямо в ванную, запирая за собой дверь, сам не понимая зачем — он живёт один. Он снимает верхнюю одежду, кидая её в угол маленькой комнаты, не забыв достать всё, что так и хранится во внутреннем кармашке его пальто. Всё начинается с четырех таблеток антидепрессантов. Он не сможет это сделать без них. Его руки дрожат, и он начинает всхлипывать в голос, даже не пытаясь остановить поток слёз, ожидая пока таблетки хоть немного начнут действовать. Он упирается руками в края раковины и не может смотреть на себя в зеркало. Он не уверен, сколько так стоит, но его голова начинает кружиться. Он игнорирует это. Когда его руки перестают так сильно трястись, смотрит на все остальные таблетки, что лежат рядом с раковиной. Боже… как он это сделает? Его всхлипы превращаются в настоящую истерику. Он падает на пол, подтягивая колени к груди, и захлебывается слезами, прижимая ладонь ко рту. Это невыносимо. Он встает, снова подходя к раковине, и берет лежащий около неё упаковку, высыпая треть содержимого высыпает на ладонь, запивая ровно половиной бутылки слабоалкогольного напитка, хранящегося в холодильнике на случай если захочется выпить после тяжёлого дня. Его слишком сильно трясёт, и он ставит сосуд на тумбу, прежде чем сможет случайно разбить его. Он ждёт около десяти минут, не может сделать ничего, только смотреть в одну точку. Когда вой животного внутри становится уже не выносим, он хватает бутылку и делает три больших глотка перед тем, как его горло обжигается настолько сильно, что он начинает плевать кровью вперемешку со слюнями и рвотой в раковину, всё же роняя ёмкость, которая со звоном разбивается о кафельный пол. Как же это, чёрт возьми, больно. Все его внутренности будто бы плавятся как от кислоты. Хотя, по сути, так и есть. Он снова падает на пол, обнимая себя руками, и скручивается калачиком, пытаясь не кричать слишком громко. Это невыносимо, вот она - агония, такой он её себе и представлял. И прямо сейчас он прокручивает моменты своей недолгой жизни в голове. Теперь он не против закончить всё так. Он не знает, как сможет жить дальше, после такого. Ребёнка всё равно после всех этих манипуляций он потеряет. Не знает, сколько лежит так, мучаясь и сотрясаясь всем телом на холодном полу ванной комнаты. Он больше не чувствует, что внутри зарождается жизнь, единственное, что он ощущает — невыносимая жгучая боль во всём теле, которая даже думать не позволяет. «Поскорее бы это всё закончилось. Неважно, как. Лишь бы всему этому кошмару пришёл конец» — единственное, что крутится в его голове. Его сознание немного проясняется, и он больше не чувствует, будто его внутренности плавятся, но это не слишком помогает, у него по крови течёт яд, и это всё равно невыносимо больно, всё его тело сильно трясёт и будто ломает изнутри, но это не так сильно сказывается на его способности мыслить, как та жгучая боль, которую он испытал в начале. Его тошнит прямо на пол посреди комнаты, и он пачкается в собственной рвоте, которая все ещё смешана с кровью. Боже… он просто надеется, что умрёт уже, и это всё закончится. Он поднимается, вставая на колени, прежде чем снова потеряет способность нормально думать из-за этой отвратительной агонии, которая окутывает его со всех сторон, и тянется к трём бутылочкам с лекарствами, которые летят на пол потому, что он не может удержать их в руках. Его трясёт слишком сильно. И только сейчас ему приходит мысль, что он, возможно, переборщил с дозой. Стоило насыпать меньше пить таблеток… Он в который раз валится на пол, больно ударяясь локтем о тумбу. Из его уст вырывается протяжный стон, и он зажмуривает глаза, держась за ушибленное место. Глубоко вздохнув, он, всё же, открывает глаза, пытаясь сосредоточиться на том, что он должен сделать. "Соберись, Петя!" "Просто сделай это!" Собрав все пилюли с другой упаковки, проглатывает не запивая. Он начинает плакать сильнее, понимая, что теперь точно нет пути назад. Господи… что же он наделал… Его не перестаёт трясти, и голова начинает кружиться, всё тело ломит, и его еще раз тошнит, прежде чем он теряет сознание, когда всего этого становится слишком много… * * * Парень не знает, через сколько он приходит в себя, но лучше ему не стало. А когда он начинает соображать и понимать из-за чего именно он очнулся, становится даже хуже. Он слышит шум. Стук. Стук в дверь. Очень громкий и настойчивый стук в дверь его комнаты. И голос. Этот голос. Боже… стоило догадаться, что он не оставит его в покое. — Хазин, блять! Если ты там тебе лучше открыть, пока я не выбил эту ёбаную дверь! Игорь. Раз он здесь. значит Петя пролежал в отключке не меньше нескольких часов. Было сложно не заметить отсутствие какой-либо активности от него. — Петя, уже не смешно нихуя! — срывая голос кричит Гром. — Где ты? — уже тише добавляет он, но парень слышит, его голос звучит слишком обеспокоено. Хазин опять начинает рыдать, стараясь делать это бесшумно, закрывая рот ладонями. Здесь, правда, чертовски тонкие стены, он надеется, что майор не услышит его. Хазин слушает, как Игорь стучит в дверь и зовёт его ещё несколько минут, пока не сдается и не уходит, оставляя его в абсолютной тишине. Единственный звук здесь — его собственное тяжёлое дыхание. Он ещё около десяти минут сидит неподвижно, стараясь не издавать ни звука и внимательно прислушиваясь ко всему, что происходит за пределами его ванной, чтобы убедиться, что Гром на самом деле ушёл. А затем он чувствует острую боль внизу живота и уже не может сдержать болезненный стон. Он переворачивается на бок, хватаясь за живот. Он забирается в ванну прямо в одежде и включает душ. Вода ледяная. Но ему жарко. Кажется, у него лихорадка. Он дрожит, но ему жарко. И невыносимо больно. Везде. Он обнимает колени руками, опуская на них голову, зажмуривая глаза, и сидит так, сотрясаясь в рыданиях из-за невыносимой боли. Кажется, он снова отключается, потому что когда он в следующий раз открывает глаза, это происходит из-за того, что боль стала сильнее. И тогда он понимает почему. Он видит кровь. Слишком много крови. Под ним. На дне ванной, но её быстро смывает водой, которая всё ещё течёт из открытого душа. Осознание происходящего приходит не сразу, минуты через 3. Господи… что он натворил?! Он начинает задыхаться. Боже… это его ребёнок… это был его ребёнок. Он убил его. Убил частичку себя. «Хазин, какой же ты еблан» — , повторял про себя Петя. Он сидит так ещё достаточно долго. Под ледяным душем, дрожа, сам не зная от чего, то ли от холода, то ли от страха, то ли из-за боли, которая так и не прошла, то ли от всего сразу. Он поднимается, когда понимает, что крови больше нет, и ему становится невыносимо находиться в этой комнате. Он полностью раздевается, кидая все вещи в ванную, и стоит ещё несколько минут под душем, пока не выключает воду и не ступает на пол, на котором всё ещё есть его рвота и проклятые таблетки. Это отвратительно. Он берёт висящее на крючке на двери полотенце, пытаясь немного высушиться, даже не стараясь вытирать слезы, это бесполезно. Его снова тошнит. На этот раз не кровью, но это всё равно не лучше. Он не понимает, почему его продолжает так сильно тошнить. Как же ему чертовски плохо. Чёртов идиот. Это слишком опасно. Слишком глупо. Как же он облажался. Зачем? Для кого? А что было бы не сделав то, что сделал? Был ли шанс построить счастливую семью пусть и без Грома? Нет, не смог бы. Влюбился как ёбаная школьница, а ему то тридцатка недавно стукнула. Недолго думая, он тянется, и уже через минуту телефон оживает у него в руках. 42 пропущенных и 80 сообщений. Все от Игоря Грома, он уверен, даже проверять не стоит. Он открывает сообщения. «Что за херня? Прокопенко сказал ты не появлялся на работе» «Ты где?» «Петь?» «Эй, ты живой там?» «Ты опять собрался меня игнорировать?» «Как по-взрослому, Пётр Юрьевич!» «Ответь! Я же переживаю!» Больше не читает, он печатает, отправляет сообщение, и прежде чем снова выключить телефон, он смотрит на время. 00:55. Он все-таки выключает смартфон, возвращая его на то же место на полу, откуда он его взял. Его накрывает новый поток слёз. И он начинает дрожать сильней. Ему всё ещё слишком холодно. Всё тело болит. Он мечтает просто быстрее перестать существовать…Смерть то подходит, то отходит от него. Хазин устал. Правда устал. Ощущение будто он и не жив и не мёртв, в неком посмертии. «Прости. Больше не встретимся. Мне, правда, очень, очень жаль… Будь счастлив» — Петя. Это был их ребенок.