Нью-Йорк, 1986 год
Кольцо, будто одинокая звезда в глубокой синеве, засеребрилось, когда Чарльз осторожно прикоснулся к нему. В ночном сумраке, разбавленном только лучами уходящего, ярко-алого солнца, аквамарин, оплетенный серебром, напомнил лик бледной луны, положившей свой острый подбородок на край легкого, как перо, облака. Чарльз словно увидел, как в камне отразилась эта ночь — глубокое небо над головой, тихий шум набегающих волн, которые начинали отчего-то светиться, песчаный берег с длинными следами, белесая пена у колес инвалидного кресла и приглушенный прохладным ветром шепот Тайлера, который обнял Чарльза со спины и часто дышал, зарывшись носом в его волосы. — Как только увидел его, — сказал Тайлер, взяв ладонь Чарльза и поднеся ее к своим губам, — сразу подумал о тебе. — Он поцеловал безымянный палец. — И о твоих глазах. Такими они были, когда я впервые увидел тебя. — Похожими на океан? — Чарльз улыбнулся и зажмурился, когда холодный ветер уколол его. — Замерзнешь, — сказал он. Тайлер только качнул головой. Он сложил вязаный шарф пополам, а после повязал его на шее Чарльза странным узлом. Таким, который закрывал и покрасневшие от холода щеки, и губы, снова дрогнувшие в улыбке. Несколько минут Тайлер молчал, внимательно смотря на бурлящую воду, которая то лениво набегала на берег, чуть задевая его ботинки, то стремительно разбивалась об острые скалы, оставляя после себя россыпь брызг. Иногда холодные капли оседали на теперь прикрытых щеках Чарльза, и он несмело оттирал их пальцами. — В ту ночь они были похожи на серый снег, — сказал Тайлер. Ладонь Чарльза он не отпустил, только сильнее сжал собственные пальцы. — На самый первый снег в году. На самый колючий и холодный. — Чарльз усмехнулся. — Сначала я испугался. Боялся порезаться о ледяные скалы, которые ты возвел вокруг себя, а потом… Тайлер посмотрел на него, и в его глазах Чарльз увидел только безграничную нежность. Искры любви мигали в ней, точно звезды — в ночном небе, и яркими огнями разносились в темной, почти черной глубине. Чарльз никогда бы не подумал, что кто-то будет смотреть на него так. Так, будто он был единственным, чего Тайлер желал всем сердцем. Но ведь так и есть, словно ответил взгляд Тайлера. И если он никогда не говорил ему об этом, то Чарльз понимал и без слов. — А потом? — прошептал Чарльз и прикрыл глаза, когда Тайлер нежно провел пальцами по его щеке. — А потом твои глаза заискрились. — Тайлер оставил невесомый поцелуй на его лбу. — И стали для меня дороже собственной жизни. Лазурная вода заблестела тысячью огоньков. Белесая пена окрасилась яркой синевой, и Чарльз громко выдохнул. Некогда прозрачный океан, пугающий своей неизведанной глубиной, теперь горел голубым пламенем и полыхал в лучах бледной луны. Будто раскаленные холодным свечением, пенистые волны набегали на берег, оставляя на песке десятки, сотни и тысячи белесых и мигающих звезд. — Они заискрились точно так же, Чарльз, — прошептал Тайлер и поцеловал его в висок, — именно поэтому я привез тебя сюда в эту ночь. В нашу последнюю ночь. — Он прикрыл глаза, чтобы Чарльз не увидел его слез. — Привез, чтобы показать, насколько ты прекрасен. И душой, и телом. Чарльз сглотнул. Он внимательно посмотрел на Тайлера, который держал его руку так крепко, будто знал, что, если отпустит, не сможет взять за нее снова. Чарльз грустно улыбнулся. Он осторожно скользнул пальцами по щеке Тайлера, очертив след упавшей в воду слезы, и поцеловал его, когда лунный свет обласкал ему руки. — Помнишь, пару месяцев назад, на этом месте, я дал тебе обещание? — спросил Чарльз. — Обещание никогда не отпускать твоей руки, когда мы встретимся снова? — Тайлер кивнул. — Обещай, что после моей смерти сможешь полюбить кого-то другого. Полюбить так же сильно, как и меня. — Нет, Чарльз, — сорвано прошептал Тайлер, — никогда в жизни, слышишь меня? — Тайлер… — Ни за что, Чарльз, я… — Тайлер, — Чарльз взял его лицо в свои ладони, — я не хочу умирать, зная, что ты будешь мучить себя всю оставшуюся жизнь. Мучить из-за меня. — Он выдохнул. — Я люблю тебя. Люблю очень сильно, поэтому хочу, чтобы ты был счастлив. Счастлив тогда, когда меня уже не будет рядом, слышишь? Тайлер качнул головой. — Не могу жить, если ты мертв, — сказал он, — и все. Чарльз неровно выдохнул, когда Тайлер крепко обнял его, положив голову ему на плечо. Спина Тайлера мелко задрожала, и Чарльз нежно погладил его по волосам. — Если бы я только мог, Тайлер, я бы остался с тобой до самого конца, — прошептал он, ощутив острый ком в горле. Чарльз не мог вдохнуть полной грудью, потому что подступившие слезы сдавливали изнутри. — Но я не могу, поэтому и прошу тебя. Прошу дать обещание, что, когда меня не станет, ты сможешь стать счастливым. И никогда, слышишь меня, никогда не будешь винить себя. А потом, если мы встретимся снова, ты расскажешь мне обо всем. — Чарльз зажмурился, чтобы последние слезы разбились в океане. — Обещаешь? — Обещаю.***
Нью-Йорк, 2015 год
Мужчина шел медленно — деревянная трость то и дело увязала в песке, соскальзывала в холодную воду или выскакивала из-под пальцев, оплетенных сетью морщин. Морщины бороздили не только его руки, которые после долгих лет службы и обучения курсантов, мелко подрагивали, но и осунувшееся за годы жизни лицо. Он больше не улыбался — только глаза горели каким-то туманным и печальным светом. Мужчина остановился у нового, только отстроенного на этому берегу причала и нахмурился — перед ним уже не было острых скал, о которые с грохотом разбивалась вода, белесых волн, нежно омывавших берег, холодных брызг. Все ушло, кануло в лету, и теперь здесь, среди оставшихся камней, заросших темной зеленью, бурлила настоящая жизнь. Воздух словно нагрелся на десяток градусов, и прохладный ветер уже не ласкал руки. Не было громких чаек или пылающей воды. Но был причал. Такой же одинокий, как и случайно забредший сюда мужчина. Он медленно поднялся по деревянным ступеням, и их скрип отозвался внутри колючей болью. Он уже слышал этот скрип. Но где и когда? Мужчина остановился, оперевшись на трость, и посмотрел на иссиня-черную воду. Она словно забурлила под его внимательным взглядом, открыв полоску лазурной и искрящейся пены. Под горлом гулко забилось сердце. Он уже видел этот цвет. Но где и когда? Мужчина не вздрогнул, когда рядом с ним остановился юноша. Высокий, с волосами, зачесанными назад, и солнцезащитными очками на лице. Солнца не было, и его очки качались на самом кончике прямого носа. — Раньше здесь можно было купаться, — сказал юноша и искоса посмотрел на мужчину. Рубашка и протертые джинсы. У него уже не было сил следить за собой. — А сейчас? Мужчина прищурился. Океан безгранично влек его, и он сам, не зная почему, шел ему навстречу. — Все обмельчало, — ответил юноша. — Очень давно, году этак в восемьдесят шестом, что ли, кто-то что-то разлил здесь. По типу нефти, наверное. Сначала рыба кверху брюхом всплыла, потом и вовсе вода ушла. Хотели как-то исправить, столько петиций и прошений было, но все заглохло, не успев начаться. Потом развлекательный комплекс рядом отстроили. — Юноша пожал плечами. — Я поэтому-то и пришел, сэр. Вы зашли на частную территорию без разрешения, и мне по-хорошему нужно вас спровадить, но вы как будто что-то ищете. Может, я вам помогу? Мужчина тихо рассмеялся. Его глаза заблестели впервые за несколько лет. — Я ничего не ищу, — сказал он. — Уже ничего. — Улыбнулся уголками губ. — Захотел вспомнить свою молодость, только и всего. Бывал здесь пару раз. Тогда все это, — он очертил тростью океан и расплывчатый горизонт, видневшийся вдали, — казалось таким живым и настоящим. — А сейчас? — А сейчас ушло. — Мужчина выдохнул. — Я шел вдоль главной дороги и случайно спустился сюда. Зачем же? Честно сказать, не знаю. Словно что-то вспомнил. Ветер начал свистеть как-то по-другому, или же вода зашумела, или же камень какой скатился. Уже не знаю. — Я оставлю вас ненадолго, — сказал юноша. — Но не задерживайтесь… — Частная территория. — Улыбнулся мужчина. — Я помню. Юноша кивнул. Мужчина, выдохнув, сел на причал, свесив ноги к песку, усыпанному солью. Трость лежала рядом и иногда перекатывалась с одной доски на другую, задевая ржавые гвозди. Теплый, несмотря на середину осени, ветер всколыхнул седые волосы. Всколыхнул и сердце, которое отчего-то бешено застучало в груди. Мужчина улыбнулся — странные, будто чужие, воспоминания обрывками закружились в его голове. Прошли десятки лет, но чей-то тихий смех всегда был рядом. Крепко обнимал, поглаживал по волосам настоящими руками и улыбался. Улыбался так, что щемило в груди. Мужчина прикрыл глаза и громко выдохнул. Под глазами защипало, но он не заплакал — все слезы остались далеко: в пропитавшейся запахом гари палатке, в желто-зеленой военной форме, в остром лезвии ножа, которое он тогда держал у самого горла. Держал, пока обессилившим не рухнул на холодную землю. Это было сильным ударом под дых. Но что и когда? Серая чайка села на деревянный колышек и качнула головой с черными глазами-бусинами. Мужчина улыбнулся. Чайка, громко прокричав, вспорхнула в небо, вспоров его острыми крыльями. — Прости, душа моя, — неожиданно сказал мужчина. Голос его охрип. Охрип за годы приглушенных криков. — Я не смог сдержать обещания. Единственный раз, когда все-таки не смог.