С любовью, Техас

      Чарльз вернулся сюда, в маленькую нью-йоркскую квартиру, в которой, несмотря на конец февраля, до сих пор пахло темно-зеленой, как «додж» Тайлера, елкой и старой колючей мишурой, которую Донованам (о, мистер Донован, неужели в отпуске вы обзавелись женой и дочерью, а. Как скоро. Хотя, кто в наше время-то не гонится за всем разом, да?) одолжила миссис Марпл, когда эта миловидная старушка-соседка пригласила Рэйчел и Элли к себе в гости на чашку травяного чая. Миссис Марпл — седая женщина семидесяти лет в широком халате — держала на своем балконе не только горшки с цветами, но и десятки различных мятых коробок. Зачем они вам, миссис Марпл, спросила однажды Элли, когда с любопытством истинного техасца обошла все комнаты квартиры напротив и под сердитое ворчание Рэйчел (боги, Элли, ты ведь в гостях, веди себя хоть чуточку приличнее) забралась с ногами на протертый ярко-розовый диван (вернее, когда-то давно, может быть, пару лет назад, он точно был ярко-розовым, хотя сейчас, конечно, по цвету походил на посеревший кирпич) и взяла с подлокотника какую-то книгу.       Миссис Марпл тогда только рассмеялась и ласково погладила Элли по волосам. У нее не было ни внуков, ни детей, и грустные вечера ей всегда скрашивали соседские дети. До вас, миссис Донован (я мисс Кларк, миссис Марпл), в этой квартире жила женщина с тремя детьми, и я всегда помогала ей, присматривая за этими оболтусами. Помогу и вам. Тайлер, услышав это, тогда только нахмурился. Особо он не вслушивался — все его мысли занимал лишь Чарльз, который в тот день задремал в кресле, пока они поднимались в лифте. Задремал от усталости после десятка трех различных уколов, капельниц, анализов и хмурого лица Эндрю Тейта каждый день. Чарльз вернулся и был, несмотря на громкие разговоры Элли, чьи-то шаги на лестнице и лай двух собак, рад. Спустя долгое время он наконец оказался дома, рядом с теми, кого по-настоящему любил.       Через несколько дней, когда Рэйчел и Элли ушли на ранний сеанс какого-то детского фильма (Элли, несмотря на хитрый прищур, могла делать круглые и умильные глаза, чем каждый раз обезоруживала Тайлера, который только щелкал ее по носу и отпускал — в парк, в магазин в соседнем доме, на детскую площадку через две улицы), Тайлер разбудил Чарльза, поцеловал его в лоб и бросил на постель два длинных поводка — один для Мерфи, другой для Бадди. — Чарльз? — Да? — Я хочу отвезти тебя в одно место.       Когда за окнами загудели машины, а за дверью начал греметь лифт, Чарльз искоса посмотрел на себя в зеркало, которое висело в коридоре у самой двери (делал он это крайне редко — все еще, несмотря на все слова Тайлера, которые тот шептал ему каждую ночь, крепкими объятиями прижимая к себе, не мог видеть своего бледного лица или тела, покрытого ужасными, как казалось Чарльзу, шрамами и рубцами), и застегнул последнюю пуговицу на куртке Тайлера. Все его вещи Чарльзу были либо широки в плечах, либо доставали до колена, но Чарльз об этом не говорил — ему нравилось ощущать то призрачное тепло, которое мог оставить Тайлер, и чувствовать чужой запах. Чарльзу нравилось, но он никогда бы об этом не сказал. Ни Элли. Ни Рэйчел. Ни Тайлеру, который понимал его без слов. — Эй, Тайлер, — Чарльз взял его ладонь в свою и легко сжал, — я сам могу завязать себе шнурки.       Тайлер выдохнул и посмотрел на него. — Я знаю, Чарльз, — сказал он и поднялся на ноги. — Знаю, но все равно не могу. — Не можешь не завязать? — Тайлер криво усмехнулся, и Чарльз внимательно посмотрел на него? — Что тебя тревожит? Расскажи мне, мы ведь все-таки семья.       Глаза Чарльза загорелись, и Тайлер ощутил, как сердце пропустило несколько ударов. Теплые и пенистые волны омыли песчаный берег, унеся с собой не только мелкие камни, но и странную тревогу, которая душила Тайлера в ночных кошмарах и вызывала дрожь в руках, когда он шнуровал ботинки и выходил в спортзал — спустя несколько месяцев он все-таки снова увиделся с Майклом Брауном, командиром на пенсии, который, как оказалось, тренировал нескольких юношей в огромном школьном спортзале. Тайлер встретился с ним, чтобы спросить о крепких парнях, о которых ему говорил Майкл, и через пару дней получил дубликат ключа от спортзала. Днем Тайлер тренировал подростков, а вечером вместе с Чарльзом выгуливал Бадди и крошку Мерфи. Если парк оказывался пустынным или вечерний воздух — слишком зимним и холодным, Чарльз несмело брал Тайлера за руку и переплетал его пальцы со своими. Он делал это осторожно, украдкой, чтобы в случае незнакомого шороха одернуть руку и расправить складки шерстяного одеяла — того самого, которое было у Чарльза на коленях в ночь встречи с Тайлером. Чарльз, несмотря на колючий страх (страх того, что их кто-нибудь мог увидеть вне стен квартиры, где он чувствовал себя намного спокойнее, чем на шумной улице), делал это — внимательно смотрел, скользил пальцами по щеке, аккуратно держал за руку даже на улице, — потому что понимал, что Тайлеру тяжело. Тяжело принять то, что через пару месяцев они расстанутся. Им придется расстаться. Придется расстаться и больше никогда не увидеться. И если для Чарльза эта боль станет мгновенной, то Тайлер будет помнить о ней и о нем еще очень долго. — Мы семья, Тайлер, — Чарльз снова взял его руку, — так что, прошу, расскажи мне. — Прости, Чарльз. — Тайлер встал на колени и осторожно скользнул пальцами по щеке Чарльза. — Пожалуйста, прости меня. Осталось только два месяца, Чарльз. Два месяца, а я все еще не могу свыкнуться с мыслью, что уже скоро уеду в какой-нибудь чертов Афганистан, а тебя заберет Рэйчел. Заберет, если захочет, в Галвестон, и я о тебе больше ничего не услышу. А когда я приеду обратно, ты… — Тайлер сглотнул. — Тебя… тебя уже… — Не думай об этом, Тайлер. — Чарльз взял его лицо в свои ладони и поцеловал в лоб. — Не думай, слышишь меня? — Тайлер кивнул. — Я люблю тебя очень и очень сильно, поэтому буду пытаться дозвониться до тебя даже из Галвестона, ясно? Ты ведь вламывался в мой дом, несмотря ни на что, так почему мне нельзя? — Тайлер усмехнулся. — К тому же, думай лучше о том, что Мерфи сейчас догрызет туфлю Рэйчел, которая потом уж точно не погладит тебя по голове. Тебя, потому что я скажу, что это ты не доглядел. — Черт, Мерфи…       Тайлер взял пшеничного щенка с голубыми глазами на руки и почесал за ухом. Мерфи укусил его за палец, а после, когда Тайлер цыкнул, а Чарльз рассмеялся, лизнул маленькую ранку и заскулил. Заскулил и Бадди, который мокрым носом тыкался во входную дверь и махал хвостом, когда Чарльз или Тайлер не обращали на него внимания. Он делал это всякий раз, когда кто-то (неважно, малютка Элли или старушка-соседка из квартиры напротив) улыбался, видя Мерфи. Или чесал его за ухом, приговаривая, какой тот красавец. Или бросал ему резиновый мячик. Бадди недолюбливал Мерфи с самого начала. С того дня, когда Тайлер, зайдя в квартиру с коробкой в руках, поставил ее в коридоре и под удивленный лепет Элли открыл крышку. На Элли взглянули огромные, широко распахнутые голубые глаза, которые будто бы полыхнули звездным огнем, когда в коридоре вспыхнул свет — это Рэйчел, разбуженная громкими шагами, поднялась с постели, чтобы проверить Элли. Голубые глаза полыхнули, а после влажный, с темным пятнышком нос дернулся, принюхиваясь и разведывая обстановку. Мерфи, которого тогда Тайлер называл просто щенком, заскулил и несмело махнул хвостом. Элли, как и Рэйчел, улыбнулась, и он тявкнул. Громко и неожиданно. Так, что Элли испугалась, а Тайлер рассмеялся. Рассмеялся он и тогда, когда Мерфи, осмелев, попробовал забраться на постель, туда, где дремал уставший за день Бадди, и укусил его за хвост. Бадди тявкнул и, будто бы нахмурившись (иногда он очень напоминал Тайлеру хмурого Чарльза), столкнул Мерфи с постели. Тот, обиженно заскулив, забрался в коробку и прикрыл нос лапой. Тайлер, улыбнувшись, почесал его за ухом. — Тайлер, — сказала Элли, присев рядом на корточки, — он теперь будет жить с нами? — Да, милая. — Тайлер погладил ее по волосам. — Составит нам компанию. — А как мы его назовем? — Глаза Элли загорелись. — Может, Сэм? Я слышала, что так звали собаку у миссис Марпл. Она наша соседка. Наверное, ей будет приятно узнать, что о ее собаке помнит кто-то, кроме нее. — Элли, скоро Рождество, а Чарльз очень сильно любит собак. — Тайлер улыбнулся. — Любит сильнее, чем кого-либо. — И что? — Это его подарок на Рождество, Элли, поэтому будет правильно, если именно Чарльз выберет ему имя.       Элли нахмурилась. — Но подарки на Рождество дарит Санта Клаус, — сказала она и внимательно посмотрела на Тайлера. — Ты что, знаком с ним? — Конечно нет. — Тайлер взял коробку и отнес ее в спальню. Поставил у теплой батареи, когда Элли забралась на постель и положила голову на бок Бадди. Тот лизнул ей ухо. — Просто я хочу, чтобы в рождественскую ночь Чарльз был счастлив, Элли, поэтому решил исполнить одну его маленькую мечту. А Санта Клаус пусть принесет ему другой подарок. Например, имбирное печенье, как тебе, а? — Фу, — рассмеялась Элли. — Дядя Чак ненавидит имбирное печенье. — Что? Почему это? — Он говорил, что когда его дедушка готовил это печенье, то всегда держал его в духовке намного дольше и оно получалось с толстой черной корочкой. А дядя Чак и мама ели его, чтобы не получить по башке. — Элли, — Тайлер нахмурился, — где ты набралась этих словечек, а? — У тебя, — рассмеялась Элли. — У тебя и дяди Чака. — Да ну? — Ага. Мама говорит, что вы два сапога пара. — И почему она так говорит? — усмехнулся Тайлер и лег рядом с Элли на постель. Он не слышал, но догадывался, что Рэйчел сейчас стояла за дверью и внимательно слушала. Слушала каждое их слово. — Не знаю. — Элли пожала плечами. — Наверное, потому что вы все делаете одинаково. Смеетесь, фыркаете, чешите Бадди за ухом. О, точно, — она, посмотрев на Тайлера, улыбнулась, — еще хмуритесь одинаково. Вы тогда оба походите на обезьян. — Элли. — Нет, ну это правда. Даже мама так говорит.       Тайлер фыркнул. Потом хитро улыбнулся и защекотал Элли. Она рассмеялась и ловко выскользнула из рук Тайлера. Спрыгнула с постели, потревожив чуткий сон Бадди и показала Тайлеру язык. Почти открыла дверь, за которой скользнула серая тень Рэйчел, но остановилась и внимательно посмотрела на Тайлера. — Но если это, — она показала на коробку со щенком, — подарок для дяди Чака, то это значит, что он будет здесь, с нами на Рождество? Он будет рядом, Тайлер?       Тайлер кивнул, и глаза Элли загорелись. — Спасибо, — сказала она и улыбнулась. — Ты как настоящий Санта Клаус, Тайлер, всегда исполняешь чьи-то мечты.       Через несколько дней, когда мягкий снег крупными хлопьями, словно одеяло, укрыл нью-йоркские крыши и запорошил легкой изморозью широкие окна, Тайлер приоткрыл пластиковую дверь палаты и улыбнулся, увидев, как Чарльз внимательно смотрел в окно. Отовсюду (Чарльз видел это даже с пятого этажа госпиталя) на город глядели яркие и желтые огни, напоминающие языки пламени, которые ласкали сухой хворост и жухлую траву в костре. Гирлянды, обвитые вокруг фонарных столбов и телефонных будок, искрились, словно звезды в ночном небе. Деревянные соломенные олени, от которых Элли приходила в неописуемый восторг (Саладо, несмотря на шумное Рождество, никогда не выглядел празднично, а Галвестон Элли уже не помнила, сколько бы историй не рассказывала ей Рэйчел), стояли на каждом газоне, припорошенным колючим снегом. Вдоль скользких тротуаров то и дело попадались округлые, с бумажным стаканчиком из-под кофе на голове снеговики. Одному такому, который стоял под окнами квартиры Тайлера (и дяди Чака, как всегда добавляла Элли), Элли повязала на шею, которую Тайлер, как бы ни присматривался, так и не разглядел, шарф. И пусть шарф был сплетен из бумажных салфеток, главное, рассуждал Тайлер, что Элли понравилось. — Да ну? — Чарльз, улыбнувшись, внимательно посмотрел на Тайлера. — Прямо-таки из салфеток? — Прямо-таки из салфеток, — передразнил его Тайлер, за что получил несильный удар в плечо. Рассмеялся и, перехватив руку Чарльза, поцеловал ладонь. Улыбнулся и продолжил: — У тебя очень красивые руки, Чарльз. — Он скользнул губами выше, где под бледной кожей исчезала тонкая игла. Потом пересел со стула на постель и положил голову Чарльзу на плечо. — И шея. И губы.       Тайлер погладил Чарльза по щеке и выдохнул — их лица разделял лишь дюйм. Но Чарльз отвернулся и качнул головой. — Не здесь, Тайлер, — сказал он и посмотрел на дверь, которую то и дело открывала Хлоя, чтобы записать новые показатели. Или Элли, чтобы маленьким ураганом ворваться в палату с карандашами и новым рисунком цветов (каждый букет, который приносил Тайлер, она старательно выводила кисточкой на бумаге, а после, довольная, показывала молчаливой Рэйчел). Или Рэйчел, чтобы лишь качнуть головой и скрестить руки на груди. Тайлер просил ее поговорить с Чарльзом, но она только поджимала губы. Не могу, сказала ему однажды Рэйчел, я боюсь Тайлер, очень боюсь. — Я знаю. — Тайлер поцеловал Чарльза в дрогнувшее плечо, прикрытое больничной сорочкой. — Прости. — Не извиняйся. — Чарльз несмело погладил его по волосам, отчего Тайлер зажмурился. — Ты не виноват.       Ветер, свистевший за окном, усилился, и о стекло ударился первый рождественский снег. Словно холодные объятия, он укрыл покрывалом стены и окна госпиталя, отчего огоньки, которые Чарльз внимательно рассматривал каждый вечер (они согревали его так же, как теплые руки Тайлера на плечах), на миг погасли, а после, когда Тайлер поднял жалюзи, снова заискрились языками горячего костра. Чарльз улыбнулся. Снежные хлопья кружились, разнося вместе с собой веселый детский смех, чьи-то радостные крики, громкие шаги и хруст первого льда. Чарльз знал каково это — прыгать по заиндевевшим лужам и смотреть на трещины, которые делали лед похожим на треснутое стекло. Снег с легким свистом декабрьского ветра разносился над городом, ложился на черепицу и скользкий асфальт, покрывал собой чьи-то перчатки и тонкой кромкой оседал на ресницах. Зиму, несмотря на колючий холод, Чарльз любил. Любил за рождественские огни, угольками рассыпанные по городам. Любил за снежки, которые иногда разбивались о стены школьной библиотеки под радостный детский визг. Любил за мягкие хлопья, кружившиеся над головой в медленном вальсе. А теперь любил и за Тайлера, который сначала выглянул в коридор, а после быстро открыл окно, зачерпнул снег и показал его Чарльзу. — Ты ведь не думаешь, что я никогда не видел снег? — спросил Чарльз и рассмеялся, когда Тайлер нахмурился. Нахмурился, точно маленький ребенок, которому запретили прыгнуть в лужу. — Но он же рождественский, — искренне ответил Тайлер и смутился под внимательным взглядом Чарльза. — Понимаю, что веду себя как ребенок, но… — Не ведешь, — сказал Чарльз и пожал плечами. — Это я веду себя как скучный взрослый. — Не ведешь. — Опять меня дразнишь, да?       Тайлер, кивнув, рассмеялся. Снег растаял в его руках и холодными каплями упал на пол.       Дверь приоткрылась, и в палату, придерживая пластиковую ключ-карту одной рукой и тяжелую папку с бумагами другой, вошла Хлоя в привычных темно-синих брюках и, на этот раз, белой рубашке, воротник которой был обмотан серебристой мишурой. — Дети, — сказала она и улыбнулась. Потом, увидев на полу воду, а во взгляде Тайлера смущение, нахмурилась. Постучала ручкой по тумбочке, усеянной опавшими лепестками, и продолжила: — Мистер Донован, Эндрю Смит отпустил мистера Кларка из больницы на пару часов не для того, чтобы вы обеспечили его пневмонией. Я ведь говорила, чтобы вы не открывали окна по пустякам. Не хотите меня слушать? Хорошо, тогда я перестану разрешать вам оставаться у мистера Кларка дольше положенного, ясно? Я и так пошла против всех возможных предписаний, когда сначала вы попросили меня пускать вас ночью, а потом и вовсе вытребовали у мистера Смита возможность забрать мистера Кларка на Рождество. — Хлоя скрестила руки на груди, и этим напомнила Тайлеру Рэйчел. Рэйчел, которая сейчас, как он знал наверняка, нервно ходила по квартире в ожидании Чарльза. — Вот бумаги, — Хлоя кивнула на синюю, как ее брюки, папку, — которые вам нужно изучить и подписать. После мистер Смит поставит подпись и я помогу мистеру Кларку переодеться.       Хлоя внимательно посмотрела на Тайлера, и тот, обтерев мокрые ладони о джинсы, кивнул. Взял ручку и, присев на стул, открыл папку. Прищурился и начал читать. Хлоя, проверив капельницу и плотно прикрытое окно, опустила жалюзи и, кивнув, вышла. Ее шаги, как и детский смех под окном, стихли. — Рождество? — спросил Чарльз, когда Тайлер поставил на бумажке свою размашистую подпись. Теперь он имел на это какое-то право — Рэйчел, протащив Тайлера по всем переполненным центрам и собрав ворох документов и бумаг, сказала ему об этом через несколько дней после того, как Чарльз пришел в сознание.       Тайлер, положив папку на колени, пожал плечами. — Это твое первое Рождество в Нью-Йорке, Чарльз, поэтому я не хотел, чтобы ты провел его в окружении проводов, капельниц и медсестер. Особенно, Хлои. — Чарльз усмехнулся. — Поэтому я почти успел вытрясти из Эндрю все терпение, когда он разрешил мне забрать тебя на пару часов домой. Я привезу тебя сюда уже сегодня ночью, но, думаю, мы все равно успеем побыть вместе. — Тайлер, ощутив краску смущения на шее, опустил взгляд. — Побыть семьей. — Успеем, — ответил Чарльз и разгладил простынь на постели. Тайлер уместился рядом с ним и выдохнул, когда Чарльз поцеловал его. Не как обычно — быстро клюнув в нос перед уходом, а нежно и медленно, положив холодные ладони на красную шею Тайлера. — Чарльз, — прошептал Тайлер и осторожно погладил его по щекам. — Осторожность, помнишь? — Помню. — Чарльз сжал его пальцы в своих. — Но я так люблю тебя, Тайлер, что иногда забываю о ней. Забываю обо всем. — Я тоже, — прошептал Тайлер и крепко обнял Чарльза. Нагрудный карман на его рубашке собрался складками, и в белом свете ламп блеснула серебряная кромка, похожая на бледный бок луны.       Шестиэтажный дом на Десятой Авеню, как сказал Чарльз, напоминал огромную рождественскую елку, увешанную не только яркими шарами, которыми были отчего-то всегда цветущие горшки миссис Марпл (как оказалось, цветы были пластиковыми, с резиновыми зелеными листьями и такими же стеблями), но и длинной гирляндой — это в желтом свете уличных фонарей искрилась серебристая, как на воротнике Хлои, мишура. На нескольких балконах висели красно-зеленые вязаные носки, которые дети шили сами. Шили, чтобы Санта Клаус положил туда свой подарок. — Я никогда не верил в Санту, — сказал Чарльз, когда лифт мягко остановился на шестом этаже. У лестницы загорелась маленькая лампочка, на которую кто-то повесил красный шарик. — Не верил? — Тайлер выкатил кресло. — А теперь, что ли, веришь? — Не то чтобы на прошлое Рождество я загадывал оказаться в Нью-Йорке, но уж точно хотел убраться из Саладо куда-нибудь очень и очень далеко. — Чарльз посмотрел на Тайлера. — А потом в моей жизни появился ты. — Он улыбнулся. — Так что у меня есть причины верить в Санту, уж поверь мне.       Тайлер погладил Чарльза по щеке и хотел было что-то сказать, но дверь квартиры распахнулась, и у лестницы, несмотря на окрик Рэйчел, остановилась Элли. — Дядя Чак! — Элли ловко забралась к Чарльзу на колени, отчего тот поморщился. Боль в груди напоминала о себе несколькими продольными швами, от которых должны были остаться розоватые шрамы. Но Чарльз, несмотря на колючее жжение, улыбнулся и погладил Элли по волосам. Она, сверкнув глазами, продолжила: — Дядя Чак, а Тайлер недавно принес сюда коробку. Вот такую. — Элли развела руками на целый ярд и нахмурилась. — Хотя нет, по-меньше. Я думала, что в коробке какие-нибудь игрушки. Ну, те, которые нужно вешать на елку. О, точно, у нас теперь есть елка, — Элли улыбнулась, — с настоящей звездой, представляешь? Но правда она маленькая, но мама сказала, что так и должно быть. Ну, что звезды маленькие. Но я ей не поверила. Знаешь, почему? — Чарльз, улыбнувшись, качнул головой. Они вчетвером — Чарльз, Тайлер, Элли и Бадди — остановились перед входной дверью, и тепло квартиры плавно заструилось по ногам. — Потому что Тайлер показал мне какую-то книжку, в которой было написано, что звезды могут быть больше Земли. Нашей планеты, представляешь? А еще… О, точно, я забыла про коробку. Ну, про ту, в которой должны были быть елочные игрушки. Но там их не было. Там был, — глаза Элли загорелись, когда она посмотрела на Чарльза, — там был… — Элли, — Тайлер щелкнул ее по носу, и она показала ему язык, — я ведь не рассказал Чарльзу о твоем рождественском подарке для него. — Но ты дал мне слово, — ответила Элли и, положив голову на плечо обнимающего ее Чарльза, посмотрела на Тайлера. — Дал слово, что не расскажешь. — Ты тоже. — Тайлер присел на корточки и погладил ее по щеке. — Мы поклялись на мизинчиках, помнишь? А это самая сильная клятва.       Элли, фыркнув, слезла с колен Чарльза. — Не-а, — сказала она. — Мама говорит, что самая сильная клятва — это клятва перед алтарем. Правда, — Элли опустила взгляд, — я не знаю, что такое алтарь.       Элли скрылась в гостиной, где Рэйчел, отложив книгу, прислушивалась к их разговору. Бадди, напоследок лизнув Чарльзу ладони, последовал за ней.       Тайлер почти вкатил кресло в квартиру, когда на его руку, теплую, несмотря на колючий декабрь, легла холодная рука Чарльза. — Тайлер, насчет подарка… — Он сжал его пальцы в своих и сглотнул. — У меня для тебя ничего нет, прости. — Поцелуй меня и скажи, что любишь. — Тайлер скользнул губами по его виску. — Это все, что мне нужно, Чарльз.       Рэйчел встретила их в гостиной, там, где Бадди, пока Тайлер запрещал ему забираться на постель (не сейчас, приятель, твой хозяин еще в больнице, и я не хочу, чтобы по возвращении он подцепил что-нибудь от тебя), облюбовал раскладной диван, который Рэйчел в Рождество застелила толстым пледом, а Элли украсила его подлокотники старыми, со стершимся рисунком и осыпавшимися блестками шарами. Чарльз устало улыбнулся, увидев отчего-то слишком серьезную Рэйчел и Элли, которая с легким прищуром смотрела на Тайлера (этому она научилась у него). Тайлер только усмехнулся и взлохматил ее волосы. Элли обиженно фыркнула и, скрестив руки на груди (а этому она научилась у Рэйчел), показала Тайлеру язык. Он рассмеялся, а Чарльз улыбнулся. Снова.       Когда Элли ловко спрыгнула с дивана и подобрала резиновый мячик Бадди с пола, Тайлер только вздохнул — он, в отличие от Чарльза и Рэйчел, знал, насколько сильно она хотела увидеть удивленные глаза дяди Чака, когда тот смог бы взять маленького щенка на руки и осторожно поцеловать его в кудрявый лоб. Тайлер знал эту черту в Элли. Но он также знал, что хотел увидеть счастливую улыбку Чарльза первым. Первым и без лишних глаз. Поэтому Тайлер только вышел вслед за Элли и, бросив быстрый взгляд на задумчивую Рэйчел, закрыл дверь. Она коротко выдохнула. — Как… — Рэйчел сглотнула и внимательно посмотрела на Чарльза. — Как твое самочувствие, Чак? — Бывало и похуже, — усмехнулся Чарльз. — Я в хороших руках, так что не переживай. — Он улыбнулся. — Как Элли? Уже успела здесь освоиться? — Уже успела достучаться до соседей снизу своими утренними забегами и наведаться к нашей соседке, миссис Марпл, раза четыре. — Рэйчел рассмеялась. — Ты бы видел ее лицо, Чак, когда она узнала, что кофе можно пить не только утром. Миссис Марпл сварила его нам на ленч, и Элли тогда испугалась за ее сердце. Испугалась и чуть не закатила истерику. — В этом вся Элли, — хмыкнул Чарльз. Он внимательно посмотрел сначала на Рэйчел, потом на застеленный диван, узкий шкаф, что стоял позади него, и наконец на собственные и дрожащие отчего-то руки. Сглотнув, Чарльз продолжил: — Уже решила, когда вы поедете в Галвестон? Кажется, Нью-Йорк понравился Элли, но точно не тебе.       Рэйчел кивнула. — Не люблю большие города, — сказала она и грустно улыбнулась. — Я говорила об этом с Тайлером. Мы условились на том, что мы, я и Элли, переедем после того, как все закончится. — Рэйчел поджала губы. — Ну, когда Тайлер уедет, а ты… — Я понял. — Чарльз, услышав за стенкой смех Элли, криво улыбнулся. — Ты правда хочешь вернуться в Галвестон, а не осесть где-нибудь еще? — Да. — Рэйчел опустила взгляд, скомкала пальцами собственное платье и выругалась себе под нос. — К черту, — сказала она и посмотрела на Чарльза. — Прости меня, Чак. Пожалуйста, прости. — Глаза Рэйчел остались сухими, но, как показалось Чарльзу, она была готова расплакаться. Даже разрыдаться. — Прости за то, что я наговорила тебе тогда. Сказала, что ты ведешь себя как преданная сука, или обвиняла тебя в этой чертовой болезни, которой даже не существует. — Ты о гей-чумке, что ли? — Чарльз нервно постучал пальцами по ручке кресла и выдохнул. Ему хотелось, чтобы Тайлер сейчас оказался рядом. Оказался рядом и сжал его плечо или пальцы. Чтобы защитил. — Я о педерастии, — прошептала Рэйчел. — И о том, что из меня, наверное, получилась самая ужасная младшая сестра, которую только можно было пожелать. — Что? — Чарльз нахмурился. — Рэйчел, о чем ты? Ты моя самая дорогая и любимая младшая сестренка, и никакой другой мне не надо. — Я пыталась убить тебя, Чарльз. — Голос Рэйчел сорвался, и она закашлялась. — Честно говоря, я даже хотела, чтобы ты умер. Умер и больше никогда не увиделся с Тайлером. По сравнению с ним, я была настоящей гадиной. Я так боялась, что он заберет тебя у меня, что готова была пойти на все. Но когда ты взял винтовку, Чарльз, и уехал в рощу… Когда те ублюдки — Эванс и Донован — пошли за тобой… — Рэйчел красными глазами посмотрела на Чарльза. — Я поняла, что это была моя вина. Я ведь могла увезти тебя из Саладо сама, могла отдать Тайлеру. Но я… — Она закрыла лицо руками. — Я даже не знаю, почему не сделала этого. Почему заставила пережить тебя это снова. — Плечи Рэйчел задрожали. — Прости, Чак, пожалуйста, прости. — Тш-ш-ш. — Чарльз взял ее за руку и осторожно погладил по голове. — Эй, Рэйчел, слышишь меня? — Кивок. — Я ни в чем тебя не виню, понятно? Ты сделала для меня столько, что жизни бы не хватило, чтобы расплатиться. Ты заботилась обо мне полтора года, терпела все мои выходки и всегда, слышишь меня, всегда была рядом… — Я полоснула тебя ножом по щеке, Чарльз, — сказала Рэйчел и сглотнула, увидев розовый шрам. — Я знаю, — усмехнулся Чарльз. — И за это Тайлер на тебя еще долго будет смотреть волком. Но дело-то не в этом. — Он снова взял ее руку и сжал пальцы. — Дело в том, что я все равно люблю тебя, понятно? И я никогда не переставал тебя любить. Ты ведь моя младшая сестренка, Рэйчел. Мы вместе росли, вместе получали от деда, вместе жили в том доме на окраине. Вместе, Рэйчел, слышишь меня? И все это время я не переставал тебя любить.       Рэйчел, закрыв рот ладонью, чтобы не напугать Элли, крепко обняла Чарльза, уткнувшись мокрым носом ему в плечо. Он погладил ее по голове. — Мне очень жаль, Чарльз, — сказала она и всхлипнула. — Очень жаль, что тебе осталось только полгода. Ты заслуживаешь еще столько лет жизни, чтобы быть счастливым. Чтобы провести их с Тайлером.       Чарльз вздрогнул. По щеке скатилась слеза.       Глубокой ночью, когда дверь в гостиную была прикрыта, а в маленькой спальне горела настольная лампа (эту лампу Тайлер привез из Саладо — взял в начале лета по дешевке в мебельном магазине, а после, перед самым отъездом, сунул ее в спортивную сумку, обернув собственной рубашкой. Иногда, когда глухая тревога накатывала на Тайлера, он долго смотрел на эту лампу и щелкал выключателем, пока не закрывал глаза от усталости), Тайлер приоткрыл окно и, поцеловав сонного Чарльза в лоб, вышел в коридор. В округлой кухне, куда Элли старательно не пускала Чарльза, под столом стояла картонная, мятая по углам коробка, в которой, подобрав под себя пшеничную лапу с черными когтями, дремал маленький щенок. Иногда он забавно морщил нос, чем вызывал у Тайлера улыбку. Иногда он ловко выпрыгивал из коробки и начинал бегать за Бадди, чем вызвал смех Элли.       Тайлер осторожно, чтобы не разбудить, взял коробку и вышел в коридор. Прислушался и различил в ночной тишине только гул собственного сердца и поскрипывание прорезиненных колес по полу. Щенок завозился в коробке, и Тайлер что-то прошептал. Должно быть, слова какой-нибудь детской колыбельной, потому как щенок, дернув ухом, засопел громче, и Тайлер улыбнулся.       Спальня была погружена в ночной сумрак, разбавляемый не только желтым светом настольной лампы, но и яркими огнями гирлянды, в которую кто-то, словно рождественский подарок, завернул фонарный столб под окном маленькой квартиры. Лампочки в виде красно-белой карамели искрились, будто отражая свет звезд, и Чарльз улыбался, глядя на них. Изредка он смотрел на настенные часы, чтобы после прикрыть глаза и выдохнуть — до отъезда в больницу оставалось не больше получаса. Чарльз не обернулся, когда позади него остановился Тайлер, но откатился к постели, чтобы, словно в последний раз, взглянуть на него. Чарльз нахмурился, увидев коробку, и сглотнул, когда Тайлер поставил ее ему на колени. — С Рождеством, душа моя.       Чарльз вздрогнул, ощутив, как по щекам потекли слезы. Ветерок хлопнул оконной рамой и, как показалось Чарльзу, который крепко прижался к Тайлеру, всколыхнул рисунок, лежавший на постели — это был рождественский подарок Элли для него. — Не переживай о том, о чем переживаешь, Тайлер, — сказал Чарльз и открыл дверь. Бадди и Мерфи, тявкнув, выбежали к лестнице и остановились у лифта. — Иначе твой сюрприз уже не будет сюрпризом.       Темно-зеленый «додж», который Тайлер арендовал через несколько дней после прибытия в Нью-Йорк, медленно катил вдоль отчего-то пустынного шоссе, с одной стороны обнесенного каменным, с зарослями вечно-зеленых деревьев утесом, а с другой — металлическим забором, тянувшимся вдоль дороги. Иногда на ней встречались колдобины, и «додж» подпрыгивал, а под его колесами начинали стучать камни, и невольно Тайлер вспоминал синий, с ржавыми пятнами у дисков «бьюик», который остался в Саладо, на заднем дворе отцовского салуна «Серебряный цент». Остался вместе с воспоминаниями о долгих поездках, случайных попутчиках, банках газировки и упаковках сырных чипсов. Остался вместе с протертой обивкой, крошками под ней и несколькими пятнами, которые Тайлер посадил, когда во время отпусков разъезжал по разным штатам и ночевал в лесу. Ночевал в «бьюике», который остался в Саладо. Но Тайлер не сожалел. Не мог сожалеть, когда рядом, на переднем сидении, дремал Чарльз и иногда морщился от колючего холода, пробиравшегося в салон «доджа». Тогда Тайлер останавливался, съезжая к обочине, и сильнее укутывал Чарльза не только в собственную куртку, но и в толстый вязаный плед. Укутывал и улыбался, целуя его в лоб.       «Додж» остановился, и под колесами зашуршала мелкая галька. Она скатилась куда-то вниз, в обрыв, усеянный голыми деревьями, когда Тайлер, выйдя из машины, хлопнул дверью и открыл багажник. Разложил инвалидное кресло и подкатил его к Чарльзу, который теперь сонно приоткрыл глаза и посмотрел в окно, покрывшееся инеем. — Можно я завяжу тебе глаза? — спросил Тайлер, присев на корточки рядом с креслом. — Хочешь скатить меня в обрыв? — Чарльз усмехнулся. — Чарльз. — Шучу. — Он закрыл глаза и улыбнулся. Чарльз определенно слышал что-то там, внизу, и от этого звука у него каждый раз замирало сердце.       Тайлер, выдохнув, поднялся на ноги и развязал шарф. Это был подарок Чарльза ему на Рождество. Подарок, который опоздал на пару недель, но которым Тайлер дорожил сильнее всего. Сильнее, после самого Чарльз. Это был не обычный шарф, десятки которых лежали на полках огромных магазинов. Этот шарф Чарльз связал собственными руками. Связал, а после, снова глубокой ночью, положил перед Тайлером на постель. Тебе ведь было интересно, чем я занимался пару недель перед твоим приходом, сказал он тогда и смущенно опустил взгляд. Покраснел сильнее, когда Тайлер сорвано прошептал его имя и крепко обнял, уткнувшись носом в висок. Пусть он будет с тобой, когда меня уже не будет рядом.       Тайлер осторожно обвязал шарф на голове Чарльза и поцеловал его в щеку. Свистнул, увидев, как Бадди и Мерфи уже начали спускаться вниз, туда, где об огромные камни разбивались пенистые волны океана. Об этом месте Тайлер узнал случайно. Узнал, когда возвращался в Нью-Йорк из солнечного Лос-Анджелеса. Узнал, а после забыл, потому что не собирался приезжать сюда снова. Забыл, но вспомнил, когда Элли сказала, что Чарльз всегда мечтал увидеть океан.       Камни глухо выскользали из-под прорезиненных колес, когда Тайлер катил кресло перед собой и иногда останавливался, чтобы потуже завязать шарф, который закрывал не только глаза Чарльза, но и его уши. Металлический забор с огромной табличкой, запрещающей спускаться, сменился огромными и гладкими валунами, которые заросли чем-то мягким и зеленым, напоминающим водоросли. Холодный зимний ветер принес с собой стойкий запах соли, который Чарльз не спутал бы ни с чем другим. Не спутал бы, поэтому нервно завозился в кресле и взял руку Тайлера в свою. Сжал ее и громко выдохнул. — Подожди, — сказал Чарльз, и Тайлер остановился. — Дышать тяжело. — Дышать? Может, тогда вернемся в машину. — Тайлер почти развязал шарф, но Чарльз крепко сжал его ладонь. — Чарльз? — Поедем дальше, Тайлер, прошу тебя.       Когда колючие голые ветви скрылись позади, а под прорезиненными колесами зашуршала не только мелкая галька, но и колючий, серый от снега песок, Тайлер положил ладони на плечи Чарльза и зажмурился. Ощутил, как в груди гулко забилось сердце, и громко выдохнул. — Я люблю тебя, Чарльз, — прошептал Тайлер и развязал шарф.       Иссиня-черные волны ударились сначала друг о друга, потом об огромный валун, который наполовину поглотила холодная вода, раскрывшая свою темную пасть, и наконец тихо омыли песчаный берег, слегка задев пузырчатой пеной прорезиненные колеса. Плечи Чарльза дрогнули, и он закрыл рот ладонью. — Тайлер, ты…       Где-то высоко в небе, сером от плотных туч, прокричала птица, которая острыми крыльями будто бы вспорола небо, показав искристый звездный свет, и исчезла вдали, блеснув белым, как молния, хвостом. Чарльз не договорил. Не мог, потому что его ног ласково коснулась холодная вода, и он зажмурился, чтобы не разрыдаться. Не сейчас, когда Тайлер обнимал его за плечи и шептал о том, как сильно любит. Как будет думать о нем. Как будет каждый день до отъезда приносить ему цветы. Любые, которые захочет Чарльз. Он сможет сделать если не все, то очень многое, потому что любит. Любит до безумия, до острых ударов сердца в груди, до слез на щеках. Любит и не хочет терять. Не хочет отпускать.       Волна снова коснулась ног Чарльза, и он, наклонившись, несмело скользнул по ней пальцами. Кожу обдало холодом, но Чарльз улыбнулся. Слеза скатилась с его подбородка и, разбившись о воду, исчезла в бушующем океане. — Чарльз, — сорвано прошептал Тайлер, опустившись на одно колено, — я никогда не говорил тебе, но твои глаза всегда были похожи на океан. — Он зажмурился. — Они и есть океан, Чарльз. Каждый раз, когда ты смотрел на меня, я видел волны. Огромные, пенистые и всегда холодные. Они никак не теплели, Чарльз. Но даже тогда, когда они обжигали меня холодом, мое сердце бешено стучало в груди и я ничего не мог с этим поделать. Я влюбился в тебя еще тогда, ночью на крыльце, когда тащил пьяного Джимми в конюшню. Я влюбился, но не понял этого сам. Я влюбился в твои глаза, Чарльз. В твой взгляд, который с каждым днем становился теплее. Я так люблю тебя, что не могу привыкнуть к мысли о том, что однажды тебя не станет. Что я останусь один, и все, что будет о тебе напоминать, это шарф, Бадди и Мерфи. Прости, Чарльз. — Тайлер закрыл лицо руками и положил голову Чарльзу на колени. Его плечи задрожали. — Я так люблю тебя.       Чарльз погладил Тайлера по волосам. Потом взял его лицо в свои ладони и стер слезы с щек большими пальцами. Стер так же, как это обычно делал Тайлер. Стер, а после поцеловал. Медленно и нежно. Ощутив на его губах соленые волны океана. — Я тоже люблю тебя, Тайлер, — сказал Чарльз и поцеловал следы слез с щек Тайлера. — Люблю сильнее, чем кого-либо. Люблю и не хочу отпускать, потому что там, — он посмотрел в небо, — без тебя мне будет очень тяжело. Тяжелее, чем в те дни, когда меня ненавидели в Саладо. Я хочу запомнить тебя, Тайлер. Хочу запомнить то время, когда мы вместе были счастливы, слышишь меня? — Тайлер кивнул. — Поэтому, прошу, больше не думай о том, что будет через два месяца. Думай о том, что мы будем есть завтра на ленч. Или где сегодня вечером выгуляем Бадди и Мерфи. Или какой фильм будем смотреть с Элли. — Чарльз поцеловал его в лоб. — Думай, как сегодня крепко обнимешь меня перед сном. Как я поцелую тебя перед ужином. Как Рэйчел будет ворчать, когда Бадди снова попробует стащить что-нибудь со стола. — Тайлер горько усмехнулся. — Думай обо всем, прошу тебя. Обо всем, кроме того, что ждет нас через пару месяцев.       Волны снова омыли берег, на этот раз обласкав Тайлера. Его джинсы намокли, но он этого не заметил. Не заметил, потому что дрожащей рукой пытался достать из нагрудного кармана джинсовой куртки кольцо. Кольцо, которое он выбирал в лавке старьевщика несколько недель. Для Тайлера Чарльз был особенным. Самым ярким среди блестящих в искусственном свете камней на бархатной подложке. Тайлер пару раз прохаживался вдоль стеклянных витрин ювелирных магазинов и каждый раз уходил, не найдя ничего, что было бы таким же особенным, как Чарльз. Тайлер хмурился и поджимал губы, пока однажды, совершенно случайно (хотя потом он, конечно, думал, что это был настоящий знак свыше), не зашел в пыльную лавку старьевщика, где под грязным от следов рук стеклом лежало кольцо. Серебряное, в виде тонких ветвей, переплетающихся между собой и заключающих в свои крепкие объятия полупрозрачный камень — аквамарин, как сказал Тайлеру старьевщик. Камень, который напомнил ему взгляд Чарльза. Кольцо было единственным, и Тайлер, неся с собой шнурок, надеялся, что оно будет Чарльзу по размеру. Надеялся, и все та же рука свыше его не подвела. Тайлер купил кольцо. Купил, чтобы потом, в самый особенный день, встать перед Чарльзом на колени и взять его за руку.       Кольцо блеснуло и словно отразило холодные волны океана. Тайлер внимательно посмотрел на Чарльза и несмело скользнул пальцами по его ладони. Чарльз громко выдохнул и вздрогнул. — Обещай, что, когда мы встретимся в следующей жизни, ты ни за что не отпустишь мою руку.       Тайлер дрожащими пальцами надел кольцо и поцеловал холодную ладонь. Чарльз, зажмурившись от слез, кивнул. — Обещаю.

Вздымается волна из белых облаков, Как в дальнем море, средь небесной вышины И вижу я Скрывается, плывя В лесу полночных звезд, ладья луны. Ямабе Акахито

Конец