***
Стелла часто сражалась по правилам Охоты и знала: у Гилберта нет шансов. Катон и впрямь разорвёт его на кусочки и не понесёт за это никакого наказания, потому что Гилберт пошёл на бой с ним добровольно. Хотя Стелла сомневалась, что это так. Она не представляла, зачем Гилберту соглашаться. Из двух вариантов, предложенных Катоном, бой был наихудшим и определённо бессмысленным выбором. Несмотря на хвалёную силу великанов, Гилберт не продержится против Катона и пяти минут. Каждый понимал это, и Стелле хотелось верить, что Гилберт ещё одумается. Второй вариант, предложенный Катоном, был отвратительным, но Стелла знала, что выбора у неё нет. Нельзя рисковать Гилбертом, принцем великанов и ракатаном для души Фортинбраса, только для того, чтобы не пострадать самой. В конце концов, она знала Катона, на что он способен и как его стерпеть. За свою помощь он постоянно требовал вернуть Стеллу в Охоту, но соглашался с боем и с магией Фортинбраса, которой он делился с Охотой. За все эти года Фортинбрас ни разу не позволил Стелле самой разобраться с Катоном. Она чувствовала себя виноватой, когда сальватор соглашался разделить магию между Охотниками, и в то же время радовалась, что Фортинбрас в очередной раз сам решил эту проблему. Но сейчас ей было безумно страшно. Киллиан выгнал всех, кроме Фортинбраса и Гилберта, сразу же, как Катон исчез, объявив, что бой начнётся через час во внутреннем дворе, где соберутся все Охотники. Ещё до того, как двери зала совещаний закрылись, Стелла услышала, как Фортинбрас разозлился и потребовал, чтобы Гилберт отказался сражаться, на что тот ответил, что у них нет выбора. Это, конечно, было ложью. У них был выбор, но Стелле не позволили принять его. Клаудия постоянно была рядом, будто точно знала, что Стелла готова сорваться с места, найти Катона и договориться с ним, чтобы защитить Гилберта. Пайпер всё спрашивала, «почему Катон такой мудак и не может ли он просто пойти и сдохнуть», но Стелла была слишком напугана, чтобы отвечать ей или просто вникать в смысл услышанного. Нужно было что-то делать. Не просто стоять, чувствуя напряжение во всём теле, зная, что остаётся только наблюдать, а действовать. Попытаться убедить Катона отказаться от боя. Пообещать ему, что она согласится с его условиями, если он оставит Гилберта в покое. Подумаешь, признать и смириться, что ей придётся провести ночь с Катоном. Иного он бы от неё не потребовал, так что Стелла могла морально подготовиться заранее. Это было бы лучше, чем смотреть, как над Гилбертом издеваются. В конце концов, она больше сотни лет провела у Охоты. Может стерпеть одну раксову ночь. Это всё ради того, чтобы они смогли безопасно войти в Лабиринт и спасти богов. — Волнуешься? Стелла подпрыгнула на месте, услышав голос Иана у себя над ухом. Клаудия, стоявшая рядом, мгновенно напряглась. — Проваливай, — бросила она Охотнику. — Молчи, ведьма, я не с тобой говорю. Ну, что скажешь? — продолжил Иан, сдержанно улыбаясь Стелле. — Напоминает о том, как всякие глупцы бросали ему вызов, а мы смотрели и ждали, пока они поплатятся за это, да? Прекрасное было время. Это было ужасное время. Всегда находились смельчаки, которые думали, что могут одолеть Катона. Он соглашался сразиться с ними только для того, чтобы напомнить, как глупо бросать ему вызов, и унизить тех, кто решался на это. Кровь тысячи людей проливалась на землю, головы слетали с плеч быстрее, чем за секунду, магия пожирала израненные тела. Стелла наблюдала за каждым боем, потому что верила, что так нужно. — Ты ведь знаешь, в чём дело, — добавил Иан, вновь проигнорировав Клаудию и её настойчивую попытку увести Стеллу как можно дальше. Охотники, прибывшие в Омагу вместе с Катоном, появлялись из теней и воздуха, подступали к краям круга, очерченного мечом Иана, всё ближе. Для них это было лишь очередным представлением, устроенным не в мёртвых равнинах, а во внутреннем дворе настоящего дворца, на глазах у людей, которых они презирали, пусть даже не показывали этого. Стелла видела, как Охотники с интересом, граничащим с пренебрежением, разглядывали людей Второго мира, делали ставки, как скоро они заработают проклятия и смогут ли продержаться в этом мире ещё один день. Кто-то говорил, что было бы неплохо склонить к бою и наиболее способных из них: например, Стефана, который, обладая таким же хорошим слухом, отвечал любопытным Охотникам снисходительными или жалостливыми взглядами, из-за чего те бесились ещё сильнее. Марселин, ничего не понимавшая, всё спрашивала, что здесь творится, но Стефан убеждал её, что всё под контролем. Стелла знала, что это не так. — Мальчишка ведь может серьёзно пострадать, — продолжил Иан спустя какое-то время, послав Джинну, крыльями ненавязчиво отталкивающего от себя Охотников, предупреждающий взгляд. — Он ни в чём не виноват, и ты это знаешь. Просто сдайся. Вернись в Охоту. — Катон ведь не идиот, — прошипела Стелла, чувствуя, как Клаудия, окончательно потерявшая терпение, тянет её за руку. — Что ему даст моё возвращение? — Ничего, — легко ответил Иан. — Ты ничтожная, жалкая девчонка, к которой, однако, привязан Третий. Сломать тебя значит сломать его. Это просто. Стелла, в общем-то, и не ожидала другого ответа. На самом деле она не нужна Катону. Ему нужно лишь чувство контроля над всем и каждым, осознание, что он силён настолько, что может препятствовать сальваторам и не расплачиваться за это. Он — не человек Второго мира, не сигридец, не тёмное создание, пусть даже в его теле есть хаос. Он — иная сущность, у которой нет сердца, и Стелла знала, что это означает. Если он и будет сражаться, чтобы узнать чью-то силу, то это только до смертельного исхода одного из противников. Нужно было что-то делать. Со всей силы оттолкнув Иана и вырвав руку из крепко хватки Клаудии, Стелла быстро огляделась по сторонам и нашла Гилберта: он, старательно игнорируя убеждения Фортинбраса и Киллиана, сделал первый шаг в круг. Взвизгнув, Стелла сорвалась с места, пересекла круг, отпихнула двух Охотников, пытавшихся помешать ей, и едва не впечаталась в Гилберта. Толкнула его назад, на Киллиана, вцепилась в плечи и протараторила: — Покажи всё, на что способен, по потом сдайся. Катон не идиот, знает, что ты нужен, чтобы пройти Лабиринт, и добивать не станет. Он ненавидит слабаков, но уважает тех, кто знает предел своих возможностей, так что сдайся! Не вздумай бороться с ним до самого конца. Гилберт смотрел на неё, не мигая, широко раскрыв глаза и, кажется, лишившись дара речи. Хотя, может быть, он наконец понял, какую глупость совершил, и пытался придумать, как отказаться от неё. — Стелла права, Гилберт, — произнёс Фортинбрас, наклонившись к нему. — Это не тот случай, когда нужно всем доказывать свою силу. Катон тебе не по зубам. — Может быть, это я ему не по зубам, — резко ответил Гилберт, полоснув по Фортинбрасу изничтожающим взглядом. — Я не ребёнок и знаю свою силу. — Ты понятия не имеешь, на что он способен! — испуганно выпалила Стелла. — Если бы он хотел убить меня, то уже убил бы, верно? — Ему нужно зрелище. Кровавая бойня и унижения. Нужно, чтобы ты признал, насколько ты ничтожен. Поэтому сдайся до того, как он начнёт сражаться всерьёз. Пусть считает тебя слабым. Главное, что ты будешь жив. Гилберт громко цокнул языком и, стряхнув руки Стеллы, шагнул в круг. Она почувствовала, как магия Катона отталкивает её, ограждая сам круг, и вся сжалась. Катон стоял в самом центре, оперевшись на свой меч, и с доброжелательной улыбкой смотрел на Гилберта. Охотники затаились, заулыбались, готовые в любой момент начать наслаждаться зрелищем. — Итак, — громко произнёс Катон, — я очень рад, что ты не сбежал, малыш. Какое оружие выбираешь? «Только не меч, — подумала Стелла, вцепившись в руку Фортинбраса и испуганно смотря на Гилберта. — И кинжалы нельзя, и топоры тоже… Копья тоже нельзя, как и лук со стрелами… Ничего нельзя! Он даже иглу способен превратить в оружие!» — Я выбираю тело, — сказал Гилберт. Сердце Стеллы подскочило едва не до горла и застряло в нём. — Что? — Ты всё слышал, — спокойно повторил Гилберт. — Я выбираю тело. — Элементали, — прошептала Стелла, подняв глаза на Фортинбраса. — Он шутит? — Не шутит, — ответил тот дрогнувшим голосом. — Тело — сильнейшее оружие любого великана, но даже так ему не выстоять. От страха Стелла хотела провалиться сквозь землю. Может, ещё не поздно вмешаться? Может, Катон всё же даст ей шанс и… — Хорошо, — согласился Катон, после чего отпустил меч, и тот растворился в тенях. — Тело так тело. Хотя, может, ты просто хочешь покрасоваться перед дамами? Если у Гилберта и был какой-то ответ, то озвучить его он не успел. Катон сорвался с места, распавшись на тени, налетел на Гилберта и повалил его на землю, впечатав затылком в мёрзлую землю. Стелла дёрнулась вместе с Фортинбрасом, налетевшем на ограждающий барьер, и едва не сползла с его руки, ощущая слабость во всём теле. Охотники тут же заорали, засвистели, начали скрещивать мечи и кинжалы, высекая искры в воздух и наполняя его противным металлическим скрежетом. Крылья Джинна беспокойно хлопали, Пайпер испуганно прижалась к Джонатану, но неотрывно следила за тем, как Гилберт пытается сбросить с себя Катона. На самом деле это и не должно было быть боем. Это было простым избиением, развлечением, удовольствие от которого получал только Катон. Ему нравилось поднимать шум, говорить о правилах, которые нарушались в первые же секунды, и создавать ощущение, что противнику никто не в силах помочь. Барьеры нужны были именно для этого: чтобы не позволить Гилберту выйти из боя раньше времени и чтобы Фортинбрас не вмешивался. Чтобы никто из них не мог даже шагу ступить в круг, только стоял и смотрел, зная, какую чудовищную ошибку они совершили, не сумев переубедить Гилберта. Наконец он, кое-как извернувшись, ударил Катона коленом в бок и оттолкнул от себя. Поднявшись, Гилберт утёр кровь с подбородка, — должно быть, удар оказался слишком сильным даже для великана, — выпрямился и впился в Катона сосредоточенным взглядом. — Я тебя на кусочки разорву, — процедил Охотник сквозь зубы, растворившись в тенях. Стелла ещё крепче сжала руку Фортинбраса, стараясь уследить за тенями. Они метались в разные стороны, проскальзывали мимо, совсем легонько касаясь Гилберта, из-за чего он только сильнее напрягался. Даже Стелла, тысячи раз наблюдавшая за Катоном, не научилась угадывать моменты, когда он атакует. В нём вообще, казалось бы, ничего нельзя предугадать, разве что жестокость, которую он проявлял, забывая обо всём, кроме боя. Одна из теней врезалась Гилберту в спину, повалила его на землю. Он тут же поднялся, но вторая тень ударила слева, оттолкнув его к барьеру. Третья подкралась снизу и обвила ногу, потянула в сторону. В момент, когда Гилберт начал терять равновесие, Катон набросился на его спину, схватил за волосы и со всей силы ударил лицом в землю. Стелла закричала, спрятав лицо на плече у Фортинбраса, но через секунду вновь смотрела на бой. «Это из-за тебя, — шептала совесть, пока тени Катона терзали Гилберта, рвали его одежду, кусали за руки и царапали спину. — Из-за тебя! Ты же могла просто сдаться!» Радостные возгласы охотников становились громче. Катон вновь исчез, остались только тени, на несколько мгновений отступившие. Гилберт медленно поднялся. Камзол висел на нём окровавленными лоскутами, через которые были видны глубокие раны и фиолетовые синяки. Волосы на затылке слиплись от крови, нос был сломан. Сколько прошло с момента начала боя? Минута? Две?.. Катон атаковал снова, но Гилберт кое-как отвёл удар. Тени вновь окружили их, продолжали цепляться к великану, кусать, царапать и отрывать от него по маленькому кусочку, пока Катон атаковывал снова и снова. Стелла едва успевала следить за ним: он метался по кругу быстрее, чем его тени, ударял там, где Гилберт меньше всего ожидал, и даже дикий смех, который звучал всё громче и громче, не выдавал его. Катон искренне наслаждался происходящим, с улыбкой заламывал Гилберту руки, швырял его, как тряпичную куклу, расцарапывал ему спину и то и дело пытался свернуть шею. Стелла была уверена, что пару раз видела, как в руке Катона блеснуло лезвие, но не видела, куда оно делось секундой позже. Катон использовал только тени, бывшие частью его тела, клыки и когти. По крайней мере, пока. Но Стелла не была уверена, что Гилберт продержится ещё хотя бы минуту. Он, бесспорно, обладал внушительной силой, однако всё равно был слабее Катона. Может, если бы у него было столько же времени, сколько у Фортинбраса, если бы у него был Арне, который всегда был настороже, у Гилберта появился бы шанс выиграть этот бой. Он бы, возможно, сумел нанести Катону хотя бы один удар. Это было нечестно. Гилберт не успевал даже руки поднять, тени тут же набрасывались на него, валили на землю, держали, не позволяя пошевелиться, предоставляя Катону делать то, что он хочет. Гилберт изо всех сил вырывался, рычал и, кажется, был готов в любой момент перейти на рокот, но тени затыкали ему рот и лишали зрения, пока Катон продолжал рвать его тело на кусочки. На руках не осталось ни одного живого места, как и на спине и груди. Стелла была уверена: Катон собирался искалечить и ноги Гилберта, возможно, переломать их, чтобы он никогда больше не смог ходить, просто оттягивал этот момент, желая растянуть страдания и унижение. Он всегда так делал, и это было единственным, в чем Стелла была так уверена. Однако в руке Катона блеснуло лезвие, и всё внутри неё тысячу раз перевернулось от страха. Катон, придавив брыкающего Гилберта, наставил кинжал ему на горло и надавил. По шее побежала синяя струйка крови. Катон, рассмеявшись ещё громче, поднял вторую руку, в которой появился ещё один кинжал. Его он пристроил точно напротив левого глаза Гилберта и, демонстративно облизнув клыки, ещё раз надавил кончиком лезвия на шею. — Я сдаюсь, — вдруг произнёс Гилберт. Даже не произнёс, а кое-как выдавил сквозь кровь, пузырящуюся на губах. Стелла затаила дыхание. Катон медленно наклонил голову, будто обдумывая его предложение. «Соглашайся! — молилась Стелла, боясь, как бы секунды промедлений не стали для Гилберта последними. — Пожалуйста, соглашайся!» Катон должен понимать, что убивать Гилберта сейчас — плохая идея. Дикая Охота всё ещё нуждалась в магии сальваторов для того, чтобы снять проклятие Герцога, и вряд ли Катон станет рисковать благополучием своих людей ради минутной прихоти. Он может попытаться убить Гилберта потом, но только не сейчас. «Пожалуйста, пожалуйста, соглашайся!» Катон поднял руку, усмехнулся и полоснул кинжалом Гилберту по лицу, задев левый глаз. Дождавшись, пока тени отпустят его и истошный крик зазвенит в воздухе, Катон исчез.***
У Пайпер чесались руки. Хотелось совершенно случайно столкнуться с Катоном где-нибудь в коридоре, притвориться, что она падает и хорошенько вмазать ему по лицу, выбить зубы и сломать нос. Может, потом так же совершенно случайно столкнуть его с лестницы или выкинуть из окна. Идея была просто великолепной, вот только Катона никто так и не нашёл до самого заката. Оказалось, что он веселился с Охотниками где-то в городе, словно напрочь забыв о том, что едва не лишил Гилберта не столько глаза, сколько жизни. Вплоть до момента, когда Марселин сказала, что Гилберту больше ничего не угрожает, Пайпер не осознавала, насколько сильно переживала. Она не успела даже толком осознать, что потребовал Катон, как Гилберт уже согласился. Не могла понять, почему он так уверен в себе, и была совершенно растеряна, когда он решил отказаться от оружия. Пайпер думала, что ничего хуже Башни быть не может, но сильно ошиблась. Она смотрела, как Катон избивал Гилберта, и ничего не могла сделать. Ничего. Марселин, Фортинбрас и омагские целительницы до заката помогали Гилберту и, к счастью, сумели спасти его глаз. Пайпер была рядом столько, сколько могла, делилась Силой и старалась ни на шаг не отходить от Фортинбраса, злость которого росла в геометрической прогрессии. Когда он всё же ушёл, — Стефану удалось убедить его, что они с Марселин и Риас присмотрят за Гилбертом этой ночью, — Пайпер не смогла его найти. Клаудия сказала, что он отправился на поиски Катона, но магия вела не в город. Фортинбраса она нашла на крыше, где они встречались с небесными китами, вместе с Джинном, который что-то настойчиво объяснял и активно жестикулировал. Он, однако, тут же замолчал, когда заметил Пайпер, и передёрнул крыльями. Ничего не говоря, Джинн шагнул с крыши и, взлетев выше, коротко махнул им рукой, будто прощаясь. — Я что, прервала какое-то секретное собрание? — на всякий случай спросила Пайпер, провожая Джинна сосредоточенным взглядом. — С чего ты взяла? — Меня не позвали. Фортинбрас посмотрел на неё, нахмурившись. От одного его взгляда, потерянного, непонимающего и внимательного одновременно, Пайпер растеряла всю уверенность, которую старательно собирала вот уже несколько часов. — С Гилбертом всё хорошо, — сказала она и тут же увидела, как он с явным облегчением выдохнул. — Марселин обещала караулить возле него всю ночь, Стефан ей помогает. — Я ничуть не сомневался в целительских способностях госпожи Гарсии, — заметил Фортинбрас. — Но я бы предпочёл не оставлять его. — Марселин справится, — настойчивее повторила Пайпер. — К тому же… Нет, она не могла, как бы ни убеждала себя в обратном. Не могла сказать, что для Гилберта, и так пострадавшего и едва не оказавшегося между жизнью и смертью, это будет худшим из всех возможных вариантов. — Киллиан сказал, что будет рядом, — неуверенно пробормотала Пайпер, надеясь, что Фортинбрас не догадается, что изначально она хотела сказать совершенно другое. — Стелла и Энцелад тоже там. Не забывай, что мы отдали столько магии, сколько было нужно. С Гилбертом всё будет хорошо. Это-то, наверное, и выбивало из колеи сильнее всего. Способностей Марселин, Риас и других целительниц, а также Времени и Силы было достаточно, чтобы спасти Гилберта и к утру поставить его на ноги. Однако если бы удалось убедить Гилберта не соглашаться на бой с Катоном, ничего этого бы не было. Зная упрямство Гилберта, который до сих пор считал Фортинбраса Предателем, Пайпер не верила, что у них был реальный шанс повлиять на его решение. Она, вообще-то, даже поддерживала его, думая, что он сможет сделать хоть что-то. Гилберт не слабак, справился бы. Идиотка. Знала ведь, что Катон чрезвычайно опасен, и всё равно повелась на уверенность Гилберта в самом себе. — Идём, — сказала Пайпер, беря Фортинбрас за руку. — Куда? — Куда-нибудь, где не так холодно. Он ведь знал, что на самом деле ей не холодно. Зима в Омаге отступила, да и Даян сшил ей потрясающий тёплый камзол. Но Фортинбрас всё равно пошёл за ней, и Пайпер хотелось верить, что он не передумает ни с того не с сего. На самом деле у Пайпер не было плана. Она просто вела Фортинбраса за собой, думая, что план вот-вот появится, но в голове было пусто. Ладонь Фортинбраса была большой и приятно тёплой. Магия приносила спокойствие, которого с каждым пройденным метром становилось всё больше. Пайпер хотела думать, что это из-за неё и её Силы. — Ты ведь знаешь, что винить себя за то, в чём ты не виноват, неправильно? — начала она, наконец найдя хоть какие-то слова. Мимо них прошмыгнуло несколько слуг, которые с любопытством покосились на их руки. Пайпер подумала, что Фортинбрас посчитает это странным, но он, наоборот, поравнялся с Пайпер и заинтересованно посмотрел на неё. — Катон — больной псих, но Гилберт ведь не идиот. Понял, что иначе нам не найти безопасный путь к вратам. — Это не значит, что… — Тихо, — сказала Пайпер, подняв указательный палец. Фортинбрас, что сильно удивило её, тут же замолчал. — Дело в том, что ты не можешь решать всё за Гилберта. Он принял условия Катона, зная, что так сможет помочь всем нам, и нельзя винить за это себя, слышишь? Да, было страшно. И да, я хотела сломать Катону хребет. Я бы, наверное, попробовала, но натравлять на себя Охоту я совсем не хочу. Обязательно надеру ему задницу, но потом. Если ответить сейчас, то это обесценит попытку Гилберта помочь нам, понимаешь? — Четыре минуты. Пайпер остановилась, озадаченно посмотрев на Фортинбраса. — Четыре минуты, — повторил он. — Гилберт продержался всего четыре минуты. — Но он продержался. — Четыре минуты! — Так! — Пайпер, быстро взяв его лицо в ладони и наклонив к своему лицу, железным голосом начала: — Возможно, были другие варианты, которые устроили бы Катона. Возможно, тебе бы удалось убедить его принять магию. Но только возможно. Всё это гипотетически, Фортинбрас. То, что уже произошло, изменить нельзя. Да, Гилберт пострадал, но он же последовал совету Стеллы и сдался. Да, Катон ранил его глаз, но Марселин его спасла. Мы помогли, Стефан помог. Все целительницы работали несколько часов без передышки. Ты можешь злиться на Катона и требовать, чтобы он ответил за случившееся, но ты не можешь отрицать, что Гилберт сделал то, о чём они условились. Он принял бой. И я не думаю, что он будет в восторге, если узнает, что ты сомневался в нём. — Я не сомневался в нём, — пробормотал Фортинбрас, смотря ей в глаза. — Но я знаю, на что способен Катон, и знаю, что только я могу дать ему тот бой, который ему нужен. — Ты рассказал об этом Гилберту? — Да. — И о том, как Катон сражается? — Разумеется. — И ты всё ещё думаешь, что сделал недостаточно? Фортинбрас открыл рот, но так ничего и не сказал. Он не пытался отойти или убрать руки Пайпер со своего лица, хотя она, вообще-то, схватила его совершенно случайно, поддавшись секундному порыву. Ей хотелось, чтобы Фортинбрас, наконец, понял, что если кто-то принимает решение, а ты не можешь его остановить — это не твоя вина. Да, всё могло сложиться иначе, но время не повернуть вспять. Остаётся принять произошедшее, извлечь из него максимум нужной информации и сделать всё возможное, чтобы этого больше не повторилась. Пайпер сама ругала себя за то, что не попыталась остановить Гилберта, но то было несколько часов назад: когда Катон, исчезнув, снял барьеры, а Марселин и Фортинбрас первыми бросились к Гилберту. Пайпер было больно и страшно, она терзала себя чувством вины и незнанием, справятся ли Марселин и дворцовые целительницы, но с каждым пройденным часом, когда она видела, как постепенно исчезают раны Гилберта, и слышала, как Стефан говорит об его улучшающемся состоянии, она понимала, что ей нужно успокоиться. Выдохнуть. Принять, что Гилберт согласился с условиями Катона, потому что посчитал, что справится. Не их вина в том, как Гилберт оценивает свои силы. Их вина в том, что они не поверили в него. — Гилберт выкарабкается, — совсем тихо произнесла Пайпер, привлекая внимание Фортинбраса. — Нам нужно лишь подождать. Сейчас ему ничего не угрожает. Или ты всё-таки сомневаешься в Марселин и Риас? Фортинбрас скривил губы. Пайпер совсем не поняла, что это значит, да и магия молчала. — Я ненавижу бездействовать, — наконец произнёс он. — Врата откроются лишь на рассвете, а до него ещё вся ночь. Я мог бы… — Отдохнуть, например, — предложила Пайпер, просияв. — Нет, ни в коем случае, — озадаченно возразил Фортинбрас. — Как я могу отдыхать, когда Гилберт… — А ты знаешь, — прервала она его, — что когда лечение раненого заканчивается, это означает, что после он начинает отдыхать? В ту же минуту. Это правда. Святой закон Земли. — Стефан бы сказал мне, если бы в твоём мире был закон. — Он просто ничего не понимает в целительстве. Я лучше знаю. Поверь. Фортинбрас свёл брови к переносице. — Это неправда. — Жаль, что ты мне не веришь. Она уже хотела убрать руки, — и так слишком долго держала их на щеках Фортинбраса, — но он быстро перехватил их и едва не с паникой уставился на неё. Чувство вины кольнуло Пайпер. — Я верю тебе, — прошептал он. — Элементали, — мягко рассмеялась Пайпер. — Я же пошутила. — А я нет. Заметив, как взгляд Фортинбраса скользнул к её губам, Пайпер вновь поддалась порыву и привстала на носочках. Он всегда на это вёлся — и так же, как и во все предыдущие разы, наклонился и поцеловал её. Редкие поцелуи, от которых у неё всё внутри замирало — это всё, что они могли позволить себе во дворце, с ощущением нависшей над их головами опасности. Встречаясь в коридорах, когда вокруг никого не было, Пайпер могла без предупреждений обнять его, а Фортинбрас, помедлив немного, спросить, может ли он поцеловать её. Обсуждая прохождение Лабиринта и то, что им может встретится, со всеми остальными, она порой ловила на себе его взгляд и улыбалась так, что Фортинбрас краснел до кончиков ушей. Вместе с Николасом рассуждая, как сильно Лабиринт попытается ограничить их магию, Пайпер дожидалась, пока Николас решит проверить Твайлу, а после говорила Фортинбрасу, что хочет его поцеловать. Только поцелуи. Она никогда не пыталась зайти дальше, зная, что торопится. Но и отказать Фортинбрасу не могла. Ей казалось, что ему это нравится. Что от этого он успокаивается и ему становится легче. Он обнял её за талию и сделал шаг вперёд, подтолкнув дальше по коридору. Губы скользнули на шею, и Пайпер выдохнула, борясь с желанием ответить тем же. Иногда ей казалось, что она превращается во влюблённую дурочку, которой подавай сантименты и бессмысленную романтику. Но потом Фортинбрас просто смотрел на неё, и она была готова сказать ему, что окончательно влюбилась. Пайпер не была уверена, что так будет лучше: Фортинбрас вряд ли понимал, что такое влюблённость, и ей не хотелось ставить его перед фактом или требовать каких-то объяснений. Её вполне устраивало то, что между ними происходило и сейчас. Или нет. Они ведь собрались войти в Лабиринт, и неизвестно, что их ожидает. Пайпер никогда не знала, чего ожидать от будущего, — даже если у неё и были какие-то планы, которые совершенно точно могли воплотиться в реальности, — и сейчас боялась даже думать об этом. Лабиринт — легенда, миф, часть истории о сигридских богах. Сальваторов трое, ракатанов шестеро, а надёжного плана до сих пор нет. Худшая комбинация, которая только могла быть. Пайпер гнала от себя мысли о провале, но не могла избавиться от них полностью. Фортинбрас остановился, посмотрел на неё, и она поняла, что всё это время он медленно вёл её вперёд и продолжал целовать, отвлекая. Теперь же смотрел так, будто не решался о чём-то спросить и в то же время отчаянно хотел сделать это. На несколько мгновений Пайпер показалось, что Фортинбрас смотрит на неё с желанием, точно совпадавшим с тем, что чувствовала она. — Хочешь остановиться? — спросила Пайпер. Фортинбрас сглотнул и медленно помотал головой из стороны в сторону. — Хорошо, — с улыбкой сказала Пайпер. — Тогда не останавливаемся. Фортинбрас кивнул и, протянув руку в сторону, толкнул двери, оказавшиеся рядом. Пайпер постаралась скрыть удивление: Фортинбрас то ли догадался, что она хотела прийти в его покои и спокойно поговорить там (но, сорвавшись, всё равно начала раньше), либо просто решил, что так им точно никто не помешает. Впрочем, она была не против.***
Фортинбрас понял, что окончательно потерял контроль над мыслями и действиями, лишь после того, как Пайпер стянула с него камзол. Она сама лежала на его кровати, в какой-то момент обвив ногами его бёдра, улыбалась, целуя его, и, кажется, была довольна происходящим. Её камзол прекрасного кремового цвета, который напоминал Фортинбрасу о первом омагском празднестве, на котором она была, лежал на полу. Как он там оказался? Пайпер сама сняла его? Он помогал ей? Он совсем этого не помнил. Фортинбрас целовал Пайпер, нависнув над нею, позволял ей целовать его, и думал, что всё делает правильно. Оторвавшись от её губ, Фортинбрас посмотрел ей в глаза и понял, что окончательно потерялся. Он не мог отвести завороженного взгляда от неё. Она сияла, как солнце, которого ему так не хватало, было такой же тёплой и ласковой. Непривычно тёплой и ласковой, настолько, что Фортинбрас с трудом верил, что она до сих пор рядом с ним. Не отвернулась после его неконтролируемых вспышек гнева, ошибок, Башни и недоверия с ненавистью, с которыми он столкнулся во Втором мире. После его злости на то, что он никак не сумел предотвратить бой Гилберта с Катоном. Она даже сумела объяснить ему, почему винить себя не следует, и так хорошо, что Фортинбрас ей поверил. Он всё ещё хотел быть рядом с Гилбертом вопреки знанию, что Время больше ничем не может помочь. Фортинбрас знал, что Марселин ни за что не отойдёт от Гилберта, что Киллиан будет рядом, и знал, что ему сообщат, если что-то случится. Но до тех пор, пока Пайпер не ответила на его поцелуй в коридоре, думал, что его ничто не сможет отвлечь. Пайпер была настоящим солнцем, и Фортинбрас искренне не понимал, почему она всё ещё светит для него. Он же… Неправильный. Несовершенный. Сломанный. Он хотел исчезнуть. — Погоди, — пробормотал Фортинбрас, останавливая её пальцы, уже взявшиеся за низ его чёрной туники. — Тебе не нравится? Мне остановиться? В том-то и дело, что ему нравилось. Нравилось, как она целовала его, какими мягкими и сладкими, точно мёд, были её губы. Нравилось, как она касалось его — нежно, аккуратно и решительно одновременно, так, что всё внутри замирало в предвкушении. Нравилось, как её голос, немного хриплый и совсем чуть-чуть низкий в моменты, когда она что-то шептала, вызывал у него ни с чем не сравнимую истому. Он точно не знал, как это называется, но ему нравилось всё то, что Пайпер делала с ним. Однако он слишком долго жил исключительно ради других. — Я думаю, что ты заслуживаешь лучшего. Пайпер моргнула, а Фортинбрас почувствовал, как холодеют его пальцы. «Так будет лучше, — убеждал он себя, видя, как Пайпер задумчиво кусает нижнюю губу, и пытаясь прогнать мысли о том, как сильно он хочет вновь поцеловать её. — Так ведь будет лучше, да?» — Тогда целуй меня, — с уверенностью сказала Пайпер и одарила его одной из своих ярчайших улыбкой. Фортинбрас нахмурился. — Что? — Я думаю, — медленно произнесла она, — что ты — моё лучшее. Фортинбрас только сильнее нахмурился. Как это может быть правдой? Он же неправильный, несовершенный, сломанный. Она — солнце и золото, а он — яд и хаос, в котором не выжить. — Слушай, — Пайпер, заёрзав на месте, выпрямилась, села напротив него и посмотрела ему в глаза. Фортинбрас нервно сглотнул, поняв, что между их лицами не больше десяти сантиметров, а её ноги всё ещё обвивают его бёдра. — Если ты не хочешь целовать меня, не хочешь быть рядом и просто не хочешь — это нормально. Скажи мне об этом, и мы прекратим. Скажи, чего хочешь ты. — Я? — хрипло повторил он. Пайпер уверенно кивнула, и Фортинбрас, видя, с какой надеждой она смотрит на него, даже подумать не посмел о том, чтобы соврать. — Я… Я хочу быть рядом с тобой. Я не знаю, как у людей это называется, не могу понять, как объяснить. Я хочу слышать твой голос, знать, что ты рядом, чувствовать тебя. Целовать тебя. Хочу, чтобы ты была счастлива. — А ты будешь счастлив? — Не знаю, — так же честно ответил он. — Это важно? — Конечно! Нельзя всё время забывать про себя, Фортинбрас. Ты заслуживаешь любви и всего самого лучшего во всех мирах, и не бойся говорить об этом. Я в любом случае тебя поддержу. — В любом? — В любом, — уверенно повторила Пайпер. Фортинбрас даже не предполагал, что всё зайдёт так далеко. Может быть, если бы он был прежним собой, — тем великаном, существовавшим до Вторжения, — нашёл бы подходящие слова, чтобы описать то, что чувствует. Он прочитал сотни книг, вживую наблюдал за зарождением любви между людьми, которые его окружали, от Алебастра слышал о том, как тот любит Марию, видел любовь и заботу, которые проявляли его мать и отец. Будь он прежним собой, он бы использовал эти наблюдения, чтобы объяснить всё то, что с каждым днём только ширилось в его груди, наполняясь солнцем и золотом. — Я хочу быть рядом с тобой, — сказал Фортинбрас, большим пальцем гладя её по скуле. — Быть рядом с тобой и знать, что ты хочешь быть рядом со мной. Чтобы ты была счастлива, а я… А я был счастлив вместе с тобой. Пайпер мягко улыбнулась ему. Не отстранилась, не сказала, чтобы он убрал руку и не трогал её. Её ноги всё ещё обвивали его бёдра, между их лицами было совсем крохотное расстояние. Фортинбрас видел в глазах Пайпер тысячи мельчайших искр всех оттенков золота и самого себя, с восхищением и надеждой смотрящего на неё. — Я верю тебе и верю в тебя, — прошептала Пайпер, совсем легонько коснувшись его губ. — Я верю тебе и верю в тебя, — ответил Фортинбрас, раскрывая губы и целуя её. Он сомневался, что у него хорошо получается. Поцелуи — это нечто неизведанное, странное и, честно говоря совершенно не обязательное, даже дикое, как считал Фортинбрас раньше. Он не понимал, почему этот процесс считается каком-то невообразимо особенным, почему одни предпочитают полное уединение, а другие не стесняются целоваться на глазах у других. Это было странным, не понятным для него явлением. Даже когда на пиру у фей Пайпер поцеловала его, Фортинбрас никак не мог осознать, что это значило. После, когда в Башне Эйкен сказал, что Пайпер взялась отвлекать его, Фортинбрас чувствовал себя разочарованным. Будто хотел, чтобы Пайпер целовала его по-настоящему, а не из желания остановить, отвлечь. Он, вообще-то, по-настоящему этого хотел. Хотел каждый раз, когда смотрел на неё и, что самое удивительное, иногда решался спросить, может ли он сам поцеловать её. В такие моменты мысли, что она отвлекает его, исчезали сами по себе. Второй мир был диким местом, но рядом с Пайпер справляться с его дикостью было легче. Поначалу Фортинбрас думал, что редкими поцелуями она отвлекает его от самого мира, — так же, как делала это у фей. Но если бы это было так, на коронации Джулиана она бы не подговорила музыкантов играть яхади, не сбежала бы вместе с ним и не позволила бы ему целовать её шею. Она бы не отвечала ему здесь, в Диких Землях. Как, например, сейчас. Фортинбрас понятия не имел, откуда в его голове родилась эта мысль, но она тут же показалась ему правильной и логичной. Он целовал губы Пайпер, линию её челюсти, изгиб шеи и плечо медленно, нежно, вкладывая в каждый поцелуй всё то, что он не мог выразить словами. Пайпер обнимала его, прижимая к себе, сплетала пальцы на его шее и в волосах, громко, прерывисто дышала у него над ухом, из-за чего всё внутри Фортинбраса трепетало. Её скрещенные ноги надавили ему на поясницу, когда он поцеловал впадинку между её ключицами. Тепло тела Пайпер стало напоминать жар, который ему нравился и в котором он хотел утонуть. Фортинбрас поднял на неё взгляд, выдохнул, в очередной раз восхитившись её красотой и тем, как она на него смотрела. — Хочу, чтобы ты знала и понимала кое-что, — тихо сказал он, внутренне борясь с самим собой. — Что? — Я… Ну-у, — на секунду растерявшись, протянул Фортинбрас, — я никогда не был с женщиной. Пайпер моргнула, нахмурилась, открыла рот и тут же его закрыла. За доли секунд Фортинбрас умер не меньше тысячи раз. — Правда? — всё-таки уточнила она, с сомнением вглядевшись в его покрасневшее лицо. — Ты же был чёртовым потрясающим принцем. — Я не понимаю, как это связано между собой. — Ты был принцем, вокруг которого наверняка крутилось уйма благородных девиц, — расширила объяснение Пайпер, ненавязчиво приглаживая и вновь ероша его волосы. — Что, ни одна не приглянулась? — Всё ещё не понимаю, какая тут связь, — смущённо отозвался Фортинбрас. — Тебе никто никогда не нравился? — Нравился? В каком смысле? — Боги милостивые, — рассмеялась Пайпер, убрав с его лба несколько локонов, которые сама же там уложила. Эти действия были настолько приятными, что Фортинбрас едва не таял внутри, когда её пальцы касались его волос. — Тебе никогда не хотелось поцеловать кого-то? — Я хочу целовать тебя, — со всей серьёзностью ответил Фортинбрас. — Ты первая девушка, с которой я целовался, и я не хочу целовать других. Только тебя. — Только целовать? — сощурившись, уточнила Пайпер. — Не только. Но я не уверен, что точно знаю, что надо делать. В научных трактатах об этом не было ни слова. Пайпер рассмеялась и прежде, чем Фортинбрас успел насладиться её дивным смехом, крепко поцеловала его. — Ты мне доверяешь? — Сильнее, чем самому себе. — И ты хочешь меня? Фортинбрас задумался, но лишь на секунду. Формулировка вопроса была непривычной и немного странной, но благодаря Магнусу Фортинбрас знал, что крылось за ней. — Хочу, — ответил он и тут же затаил дыхание. — Тогда не волнуйся, — уверенно сказала Пайпер. — Я тебя научу. — Думаю, в таком случае ты можешь снять с меня одежду. Пайпер громко фыркнула. — Это самое романтичное, что я когда-либо слышала. Фортинбрас не был уверен, что это так. Он даже не совсем понял смысл того, что она сказала, но это уже не имело смысла. Пайпер поцеловала его, скользнула языком по его нижней губе, прижимаясь ещё ближе. Фортинбрас даже сквозь рубашку почувствовал, какая тёплая у неё кожа, как магия текла по её телу, скапливаясь в руках. Пайпер заёрзала, убрала ноги, отдалилась всего на пару сантиметров, которые показались Фортинбрасу непреодолимым расстоянием. Он протянул к ней руку, коснулся кончиков волос и тут же упал на спину. — Ой, прости! — взволнованно выпалила Пайпер, толкнувшая его в плечи. — Вышло чуть резче, чем планировалось. Фортинбрас совсем ничего не понял. Пайпер, улыбаясь, — так ярко и завлекающие, что он сам хотел улыбаться, не переставая, — села ему на живот, взялась за низ туники и сказала: — Скажи, если что-то не понравится. Фортинбрас сумел только кивнуть: горячие мягкие пальцы Пайпер коснулись его живота, потянули одежду вверх мучительно медленно, будто бы дразня. Это ощущение было совершенно новым, ни с чем не сравнимым: словно тепло внутри, медленно наполняющее его, стало настоящим пожаром. Пайпер дотянула ткань до его лица и, улыбнувшись, потянула ещё выше, сняла тунику через голову и руки и отложила её в сторону. — Как и всегда, — сказала она, медленно ведя пальцем от линии штанов к его шее, — выглядишь прекрасно. Остановив палец на его ключице, Пайпер наклонилась и поцеловала выбранное место. Шёлковые волосы скользнули вниз, коснулись его кожи. С губ Фортинбрас сорвался полустон-полухрип, из-за которого он тут же захотел заткнуть себя. Пайпер, подняв на него глаза, оставила поцелуй чуть выше ключицы, на шее, под челюстью, на мочке уха. Она покрывала поцелуями всё его тело, действуя то быстро и решительно, то не спеша и будто бы неуверенно, однако каждый поцелуй заставлял Фортинбраса желать большего. Он не знал, нормально ли это. Его тело не передаёт его? Не реагирует как-то странно, неестественно? Пайпер целовала его, прикусывала кожу на шее, смеялась ему в губы и спрашивала, нравится ли ему, и Фортинбрас отвечал, что впервые чувствует себя так хорошо. Он целовал её в ответ, гладил её спину и живот, с каждым мгновением всё ближе подбираясь к кромке рубашки, и всё же думал, что с ним что-то не так. Почему его мысли так быстро переключились с одного на другое? И разве он не должен сделать нечто настолько же потрясающее, чтобы доставить Пайпер удовольствие? Словно прочитав его мысли, Пайпер остановилась, шумно выдохнула и выпрямилась. Она смотрела на него, затуманенным взглядом обводя каждый контур его тела, так долго, — должно быть, вечность, не меньше, — что Фортинбрас, наконец, в полной мере осознал, что с ним не так. — Можно? — тихо спросила Пайпер. Фортинбрас кивнул, сжав челюсти. Пайпер, отведя руку назад, но всё ещё не сводя взгляда с его лица, пальцами коснулась его окрепшего члена. Магнус, пытавшийся посвящать его в области интимной близости между двумя людьми, никогда не говорил, что это так приятно. Всего одно прикосновение, а Фортинбрас уже был готов сделать что угодно, лишь бы оно повторилось. Оно, конечно, тоже было странным, непривычным, но от мысли, что его касалась Пайпер, а не кто-либо другой, оно становилось только лучшее, приятнее и желаннее. Но было ли это нормальным?.. Фортинбрас не знал. — Не волнуйся, — сказала Пайпер, будто вновь прочитала его мысли — хотя, может быть, то была магия, которая всё разрасталась, заполняла собой комнату и заставляла дрожать сам воздух. — Всё будет хорошо. С этими словами она, всё ещё улыбаясь, стянула рубашку, сняла короткий топ, — не корсет и не ткань, которой великанши утягивали грудь, — и посмотрела на него сверху вниз. Фортинбрас шумно выдохнул, стараясь не опускать взгляда: он точно знал, что у людей не принято просто так пялится на обнажённые тела. Великаны понимали, что тело — это лишь тело, и в нём нет ничего особенного, но с людьми всё иначе. К тому же, это был не кто-нибудь, а Пайпер. Он не хотел оскорбить её или сделать больно. Он хотел, чтобы она знала, насколько она прекрасна и восхитительна. Фортинбрас аккуратно коснулся пальцами её талии, провёл ладонью выше и остановился на плече, возле линии шрамов. Их оставил Маракс, когда несколько месяцев назад напал на Пайпер во Втором мире, и демоны в Башне только добавили к ним новых. Никакая магия не смогла убрать их. Шрамы остались с ней навсегда, но Фортинбрас впервые видел, чтобы она из-за этого нервничала. На приветственном пире, на коронации короля Джулиана и на празднестве в Тоноаке Пайпер ничуть не переживала из-за того, что платья открывали её израненные плечи. Переживала она только сейчас. Фортинбрас приподнялся на одном локте, протянул вторую руку и, наклонив голову Пайпер к себе, крепко поцеловал её. Пайпер ответила на поцелуй, запустила пальцы ему в волосы, царапнула кожу головы и одновременно прикусила его нижнюю губу так, что Фортинбрас застонал — это было неожиданно даже для него самого. Действие скорее инстинктивное, чем рациональное, точное такое, которое Фортинбрас никогда бы не совершил, будучи в здравом уме. Пайпер, должно быть, очаровала его, а он этого и не заметил, охваченный желанием, которое постепенно заполняло пустоту внутри него. Она целовала его в губы, шею и грудь, горячими ладонями касалась кожи и проводила плавные линии языком, из-за чего Фортинбрасу было всё труднее контролировать голос и стоны, то и дело срывавшиеся с губ. Это невозможно. Как обычная земная девушка может доводить его до такого беспомощного и одновременно невероятного состояния? Это невозможно и восхитительно. Пайпер перехватила его руку, которой он плавно коснулся её груди, и направила её ниже, устраивая между своих ног. Фортинбрас сглотнул, поймав её горящий взгляд, и пальцем подцепил и оттянул край её чёрных штанов. Пайпер всё ещё смотрела ему в глаза, дышала громко, прерывисто, едва не сорвалась на протяжный стон, когда его пальцы оттянули ткань ещё ниже и коснулись её нижнего белья. — Секунду, — выдохнула Пайпер, приложив свой лоб к его. Она выпрямилась и, впервые за всё это время покраснев, — из-за чего Фортинбрас, право слово, окончательно растерялся, — избавилась от всей остальной одежды так быстро, будто не давала себе даже лишнего мгновения на сомнения. Пайпер вновь расположилась на нём, протянула его к себе и поцеловала, на этот раз глубже и требовательнее, настырно запустив язык ему в рот. Это невозможно и восхитительно. Фортинбрас желал большего. Поцелуи всё ещё казались ему невероятными, чарующими и завлекающими, но он хотел большего. Не столько для себя, сколько для Пайпер: от мысли, что он действительно может ответить на её ласки и доставить ей удовольствие, его дыхание сбилось. Пальцы вновь пробежались по коже, покрывшейся мурашками, к талии и бёдрам, застыли, едва коснувшись её лона. Искрящимися от магии глазами Фортинбрас посмотрел на Пайпер, и она, прикрыв глаза, рвано кивнула, крепче вцепилась в его плечи и волосы, когда он медленно ввёл в неё один палец. Внутри неё было обжигающе влажно, и Фортинбрасу, ракс его подери, это нравилось. Ни в одном научном или магическом трактате не описывалось, как ведут себя люди при интимной близости, но каждый стон Пайпер, её поцелуй, прикосновение к его груди, спине или животу лишь подстёгивали Фортинбраса двигаться дальше. Осторожно, не торопясь, боясь сделать хоть одно ненужное движение, которое причинит Пайпер боль. Он был более-менее уверен в этом, потому что Пайпер сама направила его, и ни за что не решился бы на такой смелый шаг самостоятельно. Всё это казалось ему… немного неправильным. Но Пайпер нравилось, и постепенно сомнения Фортинбраса стали исчезать. Он всё ещё покрывал поцелуями её шею и плечи, двигая пальцем, и ввёл второй лишь после того, как Пайпер сама попросила его об этом. Она застонала ещё громче, крепко прижав Фортинбраса к себе. Несмотря на неправильность, он всё ещё думал, что Пайпер прекрасна и невероятна. — Элементали… — выдохнула она, стоило Фортинбрасу слегка наклонить её голову и провести языком по пульсирующей жилке на шее. — Тебе не нравится? — тихо спросил он, застыв, точно статуя. — Нравится. Да, мне нравится, правда. Очень. Но я думала, что… ну, знаешь, я буду тебя учить, — на очередном выдохе уточнила Пайпер, сверкнув глазами. — Хочу, чтобы приятно было тебе. Ты мне доверяешь? — Доверяю, — ни на секунду не задумавшись, ответил Фортинбрас. — Тогда расслабься. Она несильно надавила на его правую руку, и Фортинбрас, ощущая растущую неуверенность, медленно достал пальцы. Пайпер невесомо поцеловала его и повторила: — Расслабься. Это было довольно сложно. Губы и язык Пайпер опускались ниже, на несколько секунд застыли внизу живота. На несколько секунд, за которые Фортинбрас сотню раз успел возненавидеть себя за желание, только растущее в нём, и поблагодарить Пайпер за то, что она не посчитала его неправильным и сломанным. У него на теле было так много шрамов, а Пайпер поцеловала каждый, и её магия ни разу не выдала её страха. Даже когда она начала медленно стягивать его штаны, а Фортинбрас предпринял несколько вялых, плохо контролируемых попыток остановить её, когда её пальцы вновь коснулись его члена, магия всё ещё была спокойна. — Расслабься, — повторила Пайпер совсем тихо. Фортинбрас честно попытался расслабиться. Он доверял Пайпер сильнее, чем кому-либо другому, и был уверен, что она не причинит ему боли. Все страхи были только в его сознании, в месяцах, проведённых в Башне, когда демоны терзали его, награждали проклятиями и неустанно шептали о том, какой он неправильный… — Расслабься, — ещё раз повторила Пайпер. «Расслабься, — вторили его мысли, такие же тягучие, как мёд. — Расслабься. Рассла…» Из груди Фортинбраса вырвался низкий, рокочущий звук, когда Пайпер обхватила его член губами. Магнус беззастенчиво рассказывал о том, как он хорош в постели и как ощущается каждое действие, даже самое ненужное и безумное (по мнению Фортинбраса, который совершенно не понимал, о чём говорил Магнус). И хотя он внимательно слушал его, невольно запоминал каждое слово, он даже представить не мог, что в реальности ощущения совершенно другие. Слишком восхитительно. Слишком приятно. Откуда Пайпер знает, что ему это нравится?.. По позвоночнику будто растекалось нечто обжигающее, из-за чего Фортинбрас едва сдерживался. Он не представлял, насколько это уместно, но то и дело запускал пальцы в волосы Пайпер, а потом, доли секунды спустя, чувствовал, что она ускоряется. Элементали. Великие. Пайпер сводила его с ума, и вплоть до этого момента Фортинбрас даже не представлял, насколько сильна была её власть над ним. По прошествии каждой минуты эта власть становилась только сильнее, и Фортинбрас не хотел, чтобы Пайпер останавливалась. Но она всё же остановилась, подняла голову, посмотрев на него, вызывающе улыбнулась, — именно так, как умела только она, так, что ему хотелось сразу же согласиться на любое безумство, которое она могла предложить. Что-то внутри него продолжало расширяться, магия постепенно приходила в движение, поддаваясь переполняющим его эмоциям. Дыхание было сбитым, рваным, и воздуха, казалось бы, осталось катастрофически мало. — Недавно я поняла кое-что, — несмело начала Пайпер, приблизившись к нему, прижавшись грудью к его груди. — Да? — кое-как выдавил из себя Фортинбрас. — Я поняла, что люблю тебя. Фортинбрас от неожиданности то ли рыкнул, то ли подавился воздухом. Он и сам не понял. Пайпер подняла на него глаза, и желание вновь коснуться её, изучить всё её тело вспыхнуло в нём с новой силой. — Не уверен, что понимаю, о чём ты говоришь, — пробормотал он в ответ, пробегаясь пальцами по её спине и чувствуя, как его всё ещё твёрдый член касается её бёдер. — Я не помню, чтобы раньше я кого-то… любил. Но мне нравится это. — Что — это? — осторожно уточнила Пайпер. — Это, — повторил Фортинбрас, проведя носом по её волосам, а рукой — по спине. Слыша, как гулко стучит её сердце. — Я говорю про это. Когда ты касаешься меня, я забываю, что меня ненавидят. Когда ты говоришь со мной, мне кажется, что я всё ещё заслуживаю внимания. — Ты заслуживаешь его только потому, что ты — это ты. — И когда ты говоришь вот так, я верю, что это правда. Я верю тебе и верю в тебя. Пайпер затаила дыхание, — Фортинбрас отчётливо услышал это, — и застыла, лишь мгновением раньше немного приподнявшись. — Я не знаю, об этом ли ты говоришь, — продолжил Фортинбрас, кладя ладонь на её поясницу и аккуратно давя на неё, — но думаю, что это может быть любовью, о которой говорят люди. Я думаю, что люблю тебя. Он тут же втянул воздух сквозь зубы: Пайпер опустилась чуть ниже, коснулась его члена, будто знала, как сильно это сводит с ума. — Ты думаешь? — уточнила она на выдохе. Это было точкой невозврата, чертой, за которую, как думал Фортинбрас, ему никогда не зайти. Он был Предателем миров, изгнанным принцем, клятвопреступником и убийцей. Он не заслуживал любви, которую так отчаянно хотел и которая нашла его сама, добравшись до крепости Икаса едва не в предсмертном состоянии. — Я люблю тебя, — осторожно произнёс Фортинбрас, боясь, что всё ещё не имеет права произносить эти слова, что боги и элементали вдруг услышат его, явятся и вырвут ему язык. — Я буду любить тебя, пока солнце не встанет на западе и не сядет на востоке. — Вау, — Пайпер обвила его шею руками и вновь запустила пальцы в волосы на затылке. — По-моему, что-то такое было в «Игре престолов». Фортинбрас понятия не имел, о чём она. Эти слова были небольшой частью священной клятвы его народа, которую великаны могли произнести лишь тем, кто навсегда поселился в их сердце. Полный текст клятвы был длиннее, но Фортинбрас сомневался, что сейчас удачный момент. Пайпер выждала всего секунду и шёпотом произнесла: — Только пообещай мне кое-что. — Всё, что в моих силах, — ответил Фортинбрас. — Ты не будешь кончать в меня. Фортинбрас на секунду задумался, не понимая, что это значит, а после, будто по команде, осознал и покраснел ещё сильнее. Интересно, на его теле остался хотя бы один миллиметр не покрасневшей кожи?.. — Я не могу иметь детей, — растерянно сказал Фортинбрас, но Пайпер, что казалось странным, ничуть не удивилась. — Магия многих целителей это подтвердила. — Всё равно пообещай, — попросила она, и, дождавшись, пока он пообещает, с блаженной улыбкой запрокинула голову и плавно опустилась на его член. Фортинбрас вцепился в неё, лицом уткнулся между плечом и шеей, покрывая поцелуями её кожу. Внутри неё было горячо, влажно и немного тесно. Пайпер двигалась медленно, и Фортинбрас всё явственнее понимал: она знает, что делает с ним. Она знает каждую его слабость, каждое желание, каждый взгляд, который он бросал на неё, пока Пайпер постепенно увеличивала темп. Её стоны-всхлипы становились громче, глаза горели всё ярче, пальцы сильнее впивались в его кожу, но Фортинбрас не чувствовал боли. Напряжение внутри него граничило с наслаждением и мыслью, что Пайпер была права насчёт того, что он заслуживает. Фортинбрас впервые за долгое время по-настоящему расслабился. Желание никуда не исчезало, наоборот, лишь усиливалось по мере того, как Пайпер, шептавшая о том, насколько он прекрасен, ускоряла темп. Минуты утекали сквозь пальцы, как песок, и одновременно растягивались до невообразимости. Фортинбрас крепко обнимал Пайпер, целуя её и лаская её тело, на выдохе говоря только том, как сильно он любит её. Это было чистой правдой. Фортинбрасу потребовалось много времени, чтобы понять и принять это, и он всё ещё плохо разбирался в человеческих чувствах, но он точно знал, что любит Пайпер. Он будет любить её, пока солнце не встанет на западе и не сядет на востоке.