Моя милая Сью

***

Февраль POV/СЬЮЗАН Прижавшись лбом к коленям, чтобы мама смогла потереть мне спину, я провожала капли воды, бегущие к низу моего живота. Тонкие влажные линии смешивались между собой и быстро испарялись, оставляя колючую ребристость мурашек. — Сьюзи, запрокинь голову, мне неудобно. Я попыталась произнести последнее слово, снова перепутав звуки. Мама раздраженно хлопнула меня по губам, и так было всякий раз, когда я пыталась заговорить. Я не знала, почему, и уже давно перестала задаваться этим вопросом. Для меня правила были другими, и однажды я пришла к выводу, что есть много вещей, которые мне не разрешается делать. На свете все-таки существовало одно тайное место — на чердаке, где я могла поиграть, и делать все, что хотелось. За исключением мышей, там не было никого, кто мог бы увидеть меня и осудить. На чердаке я могла нарядиться в старую мамину одежду из сундуков. Я могла устраивать приемы, как это делала мама, и притворяться, что умею говорить. Иногда я даже танцевала, воображая себя рядом с джентельменом. А когда мне надоедало, я могла начать рисовать карандашами в ежедневниках, порой книгах, которые таскала из папиного кабинета. На чердаке было очень весело, и возможность делать там запрещенные вещи компенсировала невозможность делать это в остальное время. Неудобно. Я снова произнесла это слово, уткнувшись в колено, чтобы мама не дотянулась до моих губ, и пообещала себе, что в следующий раз, когда пойду на чердак, потренируюсь произносить его перед зеркалом. В детстве, еще до того, как я полностью освоила чтение по губам, я считала, что слово неудобно означает «мыться», потому что мама всегда произносила это слово с большим акцентом, когда толкала меня в ванну. Теперь я знала, что неудобно — это неудобно, а ванна — это ванна, которую я должна была принимать каждую пятницу, тем самым днем, предшествующим Шаббату. Поскольку мне уже очень давно не разрешали посещать Синагогу, я не считала справедливым принимать ванну именно в пятницу. Почему бы не сделать этого в четверг? Ведь утром в субботу мне не разрешат надеть красивое платье, как всегда делают мои мама и сестры, а когда придет время все уедут на молитву, а я останусь со слугами. Кто заметит, что у меня грязные волосы или отросшие ногти? Словно угадав мои мысли, мама схватила меня за волосы и сильно потянула. Как черепаха, я прижала голову к плечам и закрыла глаза, ненавидя эту часть. Густая пена побежала по лицу, мешая сделать вдох и больно пощипывая глаза. Я подавила приступ паники, хватаясь за края ванны. Мне хотелось, чтобы мама разрешила мне помыть волосы самой. Резкий стук костяшек пальцев матери по макушке заставил меня открыть глаза. Всё закончилось? Зная, чего от меня ждут, я подняла лицо, делая глубокий вдох после приступа удушья, пока меня мыли. Затем, повинуясь движению руки матери, я поднялась на ноги, выступая из теплой воды на холодный пол. Мой взгляд устремился в окно — на февральскую лондонскую серость и крупные хлопья мокрого снега. Внезапно мама перестала вытирать меня. Я всматривалась сквозь мокрые пряди своих русых волос, недоумевая, в чем дело. Голубые глаза мамы вытаращились, а рот был открыт, как будто кто-то выбил из нее дыхание. Я посмотрела на себя, ожидая увидеть что-то ужасное. Может, у меня выросла еще одна рука или нога. Но, насколько я могла судить, все было в порядке. Я снова перевела взгляд на мать, молча задаваясь вопросом. Словно в ответ, губы мамы быстро сложились в слова: — О, Всевышний, растет живот! Растет живот? Эти слова были мне незнакомы. Когда я изо всех сил пыталась проговорить это в своей голове и определить их возможное значение, то заметила, что мама смотрит на мой живот. Смущенная, я попыталась втянуть небольшую выпуклость. В последнее время я тоже заметила, что моя талия уплотнилась, и только сегодня днем я решила, что мне следует уменьшит количество еды. Проводя так много времени, бродя по лесу, я часто наблюдала за дикими животными, готовящимися к зимнему сну, и сама выяснила, что слишком много еды приводит к ожирению. И зачем я таскала из буфета столько сладкого печенья и конфет? Откуда взялся такой сильный голод? Мой живот казался мне небольшой проблемой, от которой я могла легко избавиться, просто перестав так много есть. Но моя мать, похоже, думала, что проблема гораздо серьезнее. Посмотрев на меня еще какое-то время, мама сняла мокрый фартук и бросила на пол, а потом закрыла лицо руками. По движению ее плеч я поняла, что она рыдает. Я не знала, что делать, и прежде чем она успела что-нибудь придумать, в комнату ворвался папа, распахивая пиджак. Я скрестила руки в области бедер и резко забралась в воду. Мой папа никогда не заходил в ванную комнату, пока я купалась. — Что, черт возьми, случилось? — строго спросил он. Я пристально посмотрела на мать, надеясь увидеть правду. Но она все еще закрывала лицо. Мама еще ничего не сказала папе, но он уже побледнел. Папа перевел на меня воспаленные глаза. — Нет, только не это. Он медленно двинулся к ванне. Схватив мою руку, отец поднял меня на ноги. Я не могла вспомнить, когда отец в последний раз видел меня без одежды, и меня охватило ужасное чувство стыда. Я наклонилась вперед и снова раскинула руки над своим женским местом. В ответ папа крепко встряхнул меня, и я пошатнулась. Я подняла взгляд как раз вовремя, когда он раскрыл рот, чтобы закричать: — Прекрати валять дуру! Встань, девочка, чтобы я смог посмотреть на тебя. Я не хотела, чтобы папа смотрел, но он посмотрел. Я была благодарна за то, что унижение длилось лишь мгновение. Затем он отпустил мою руку и, прижав ладонь к глазам, откатился прочь. Встревоженная его поведением, я прижала обе ладони к животу. Я редко видела своих родителей такими расстроенными. Сказав какую-то фразу через плечо, чтобы я не смогла прочесть, папа вышел из комнаты. Мама вытерла щеки трясущимися руками, затем подняла полотенце и поманила меня из ванны. Дрожа, я шагнула в теплые складки фланели. Мама взяла меня за руку и повела в спальню. Там она приказала Мелани помочь мне надеть свежую ночную рубашку, которую прислуга разложила для меня на кровати. Затем, четко зная, что Мелани займется мной, она выбежала из спальни. Натянув платье, я подкралась к двери и приоткрыла ее. Я почувствовала вибрацию шагов отца на полу, прежде чем увидела, как он идет по коридору. К моему удивлению, папа торопливо застегивал рубашку. Я смотрела, как он спускается по лестнице. Мгновение спустя я почувствовала, как дрожат стены, когда он, выходя, хлопнул входной дверью.