Четыре всадника Темного Лорда

— Филис, принеси деревянный чёрный кейс к бассейну, — не отрывая глаз от Грейнджер, произнёс Нотт. — Я думала, у нас планируется диалог, — скептично сложив руки на груди, приподняла бровь Гермиона, — а не заплыв. — У меня всегда был неординарный подход к нашему взаимодействию, — поджав губы, он отошёл в сторону, пригласительно наклонив голову. — Я же тебе говорил, что очень паршиво изъясняюсь. — Тебе принесут словарь или речь? — всё же следуя в указанном направлении, иронично спросила она. — Что-то вроде того, — уклончиво ответил Теодор. — Я предпочитаю творческий подход. Он чувствовал, как с каждым шагом волнение овладевает телом. Кончики пальцев слегка покалывало, а вдоль извилин скакало негодование. Где-то внутри зверь сидел абсолютно неподвижно, наблюдая за происходящим. Подсознанию это всё не нравилось, однако отрицать необходимость этого шага было бессмысленно. Неизведанный доселе страх аккуратной поступью порхал по организму, заставляя желудок предательски сжиматься. Эльф материализовался рядом с бортиком бассейна, оставляя достаточно большую деревянную коробку. Грейнджер с любопытством рассматривала её, не нарушая тишину. Нотт выдохнул. Он даже не представлял, насколько непривычным для него будет душеизлияние. Раскрыв кейс, Теодор достал палочку и прошептал необходимые заклинания. «Мать его, а ещё даже ничего не началось…» — чуть шире распахивая глаза, он опрокинул содержимое в воду. Гермиона вопросительно свела брови вместе, заметив, как прозрачной водной глади поползли цветные прожилки. Она шагнула ближе. Яркие пятна, подобно густым ветвям, раскинулись в разные стороны, заполняя большую часть поверхности воды. Краски сплелись в медленной чарующей пляске, а затем цветные щупальца поднялись вдоль стенок, огибая бортики. Наконец-то осознав, что обратной дороги уже нет, Теодор подошёл ближе к Грейнджер, которая зачарованно следила за происходящим. Вода тянулась по полу, разветвляясь тонкой паутиной. Струйки переплетались и разбегались, заползая на стеклянный купол. С каждым мгновением зеркальная поверхность скрывалась за радужной сетью. Цветные канаты становились всё тоньше, а затем и вовсе начали собираться в сгустки. — Что это? — непрерывно бегая глазами по цветным кляксам, всё же спросила Гермиона. — Я хочу, — набрав чуть больше воздуха в лёгкие, Нотт сжал собственное запястье, чтобы было проще говорить, — чтобы ты знала наверняка, с кем имеешь дело. — Всё ещё думаешь, — с тенью укора произнесла она, — что я тебя боюсь? — Нет, — коротко мотнув головой, ответил он. — Но будет лучше, если ты взглянешь на мир моими глазами. Чем больше пятна на стеклянном куполе обретали чёткость и образность, тем сильнее Теодор всматривался в лицо Гермионы. От пола до самого верха всё чётче вырисовывались сотни живых картин, каждая из которых хранила в себе воспоминание. Определённый момент жизни, заключённый в палитру цветов. Сердце ударило в рёбра сильнее, когда Грейнджер молча решила подойти ближе. Нотт прикусил щеку изнутри, пытаясь унять свои эмоции. Он не пытался скрывать своё прошлое или приукрашать биографию. Это было бы нечестно по отношению к ней. Теодор не хотел врать, рано или поздно она начала бы спрашивать, и бесконечное бегство от себя не закончилось бы хорошо. Этот урок он усвоил. Нельзя быть собой, скрывая собственную сущность, и нет смысла обманывать того, чьё дыхание стало важнее собственного. — Это…? — внимательнее вглядываясь в то, как барс вырывает кусок плоти из тела, наконец-то уточнила Грейнджер. — Кэти Бэлл, — без особых раздумий ответил он. Она лишь слегка склонила голову, медленно разворачиваясь и следуя вдоль стеклянного купола. Каменное спокойствие и сосредоточенность на её лице заставляли нервы натягиваться лишь сильнее. Без отвращения и даже презрения Гермиона скользила взглядом по кроваво-красным картинам, иногда задавая вопросы и останавливаясь. Насилие сменялось конфликтами, сценами из семьи или личной жизни. — Кто эта девушка? — задирая голову чуть выше, с интересом спросила она. Теодор поджал губы. Одно из немногих абсолютно счастливых воспоминаний. Ребёнок лет семи самостоятельно читает книгу вслух, иногда переключаясь на эмоциональные хаотичные взмахи руками и забавное актёрство, а сидящая рядом молодая женщина мягко пытается его усмирить. — Ева Нотт — моя матушка, — вяло улыбнувшись, ответил он. — Она погибла около пяти лет назад. Ещё будучи совсем маленьким, Теодор был беззаветно привязан к матери всем сердцем. Для него не существовало человека, который бы поддерживал его больше, чем она. Ева никогда не осуждала его выбор, его стиль жизни, его работу и его ошибки. Она просто была рядом несмотря ни на что и старалась принимать все его поступки. Однако это никак не спасало от её наставлений. Гибкая по натуре миссис Нотт требовательно относилась к воспитанию и образованию сына. Возможно, именно от неё Теодор унаследовал гибкость мышления и широту взглядов на мир. Жизнь не ограничивалась понятиями добра и зла, а границы её мировоззрения уходили далеко за пределы монотонной палитры аристократов. Нотт сам не до конца понимал, что заставило его мать выйти замуж за чопорного и ограниченного отца, но никогда не задавал этот вопрос. И теперь точно знал, что собственным чувствам порой не прикажешь. — Очень красивая, — произнесла Гермиона, вырывая его из собственных мыслей. — Поговаривают, у нас это семейное, — неловко отшутился Теодор, ощущая дрожь волнения, прокатывающуюся по позвоночнику. Грейнджер лишь одарила его саркастично-снисходительным взглядом, немного сбив градус напряжения в теле. Отсутствие каких-либо комментариев всё же вызывало подозрение. Подсознание нетерпеливо металось из стороны в сторону, ожидая хоть какой-то реакции. Куда проще видеть, как человек осуждает или сокрушается, ругается или одобряет, кричит или улыбается, чем совсем ничего. Молчание, словно тысяча маленьких тонких иголок, вонзалось в тело, сковывая мышцы. «Отвратительно…» — лишь мелькнуло в голове. — «Но лучше сейчас». От тишины зазвенело в ушах. Если бы она материлась, плакала, кричала, даже ударила — это было бы вполне заслуженно. Теодор бы это принял спокойно, но Грейнджер лишь приподняла подбородок и прошла дальше. Стало отвратительно тошно. Несмотря на то, что это всего лишь его работа, Нотт впервые испытал тяжесть от своей излишней эпатажности. Ему не было стыдно. Он прекрасно знал, что регулярно приносит отчаяние и боль бескрайними реками. И слишком глупо говорить, что ему жаль. Нет. За каждый свой поступок Нотт готов нести ответственность и принимать последствия. Единственное, что было в его силах — быть честным. Хотя для подобных откровений он готовился очень долго. Невыносимо захотелось курить. По каждой клетке в организме бродила нервозность и ожидание. Почти вся его жизнь сейчас находилась на ладони, и единственным свидетелем этого являлся судья и палач в одном лице. Ещё немного, и Теодор действительно свихнется от собственных мыслей и чувств. Он даже не пытался представить, что Гермиона скажет и как. Подобные фантазии могли пошатнуть волю. Периодически натыкаясь на сцены из его личной жизни, Грейнджер лишь вдыхала чуть глубже, никак не комментируя. Чем ближе она подходила к началу этой картинной галереи, тем меньше уточняла и спрашивала. Нотт всё больше улавливал глубокую задумчивость в её глазах. Он почти ощущал кожей, как внутри неё непрерывным потоком текли мысли, переполняя нутро и иногда выплёскиваясь наружу подёргиванием мышц. — Не думала, что ты действительно захочешь показать мне всё, — разворачиваясь к нему всем телом, произнесла Гермиона. «Ну вот и всё…» — фраза прошла током сквозь тело. — Я обещал, — коротко обронил Теодор. — Мне нужно как-то взаимодействовать с твоим подсознанием? — сухо спросила она, мельком бросив взгляд на багровые этюды на стенах. — Ты просила обе части, — невозмутимо ответил Нотт. — Прежде я никогда не был…разделён. — А если ты вновь рассыпешься? — так же холодно поинтересовалась Грейнджер. — Тебе стоит лишь попросить, — глядя прямо в глаза напомнил Теодор, — тебе ведь уже это известно. Мысли в моей голове неизменны, отличаются только подходы к решению проблем и методы реализации. Гермиона ненадолго опустила глаза и прикусила губу, успокаивающе погладив себя по предплечью. Небольшой прерывистый вдох, и она вновь равнодушна и степенна. Это вводило в замешательство, но требовать разъяснения реакции или каких-либо эмоций Нотт был не в праве. Такой большой пласт информации нельзя переварить в секунды, к тому же первые мысли могли являться ошибочными. Он даже рассматривал вероятность, что Грейнджер захочет взять паузу и подумать обо всём. — А если я захочу уйти? — её голос не дрогнул. Из всех возможных вопросов, этот был, пожалуй, самым ожидаемым. Зверь внутри недовольно напрягся, раздраженно глядя на происходящее. — Хорошо, — так же спокойно ответил Теодор, пожав плечами. — Это твоё полное право. — Так просто? — удивлённо приподнял бровь Гермиона. — Никаких убийств, сумасшествия и уничтожения всех и вся? — Я лишь сказал, — несколько отрешённо произнёс он, — что ты можешь уйти, когда захочешь. Я не принуждал тебя ранее, не собираюсь и впредь. Внутри всё заклокотало. Беспокойство грозилось вот-вот переполнить чашу самообладания. Нотт сжал челюсть чуть сильнее, ощущая свою абсолютную безоружность перед ней. Одно её слово могло уничтожить хрупкое равновесие, воцарившееся внутри. Но это было лучше, чем постоянно думать о том, что завтра все злодеяния и проступки выплывут наружу из чужих уст. — Невозможно рассмотреть всю твою жизнь в одночасье, — продолжила Грейнджер после недолгого молчания. — И демонстрируя мне всё это, ты наверняка понимал, что не все проступки можно простить… Голова моментально опустела, предвещая скорый приступ пронзительной боли. Самые гадкие и мерзкие варианты, что когда-то клубились в голове, он давно отмёл. Среди воспоминаний, конечно, был Атриум. Тот самый день, когда кровь Рона Уизли окрасила чёрный мрамор холла министерства магии. Изуродованный труп, из частей которого вряд ли возможно было собрать человека, не то что опознать лицо. И хотя Малфой предлагал стереть на корню из её памяти все чувства к Уизли, Теодор бы сам себе этого не простил. Это её часть — незыблемая и неповторимая. Её выбор, который он не в праве менять. — …мне, действительно, тяжело воспринимать тебя как просто… — она замолчала, пытаясь правильнее подобрать слово, — …просто парня, который проявляет интерес. Возможно, спустя время меня оставят мысли о прошлом, — Гермиона закрыла глаза и обхватила себя руками, тяжело вдыхая, — но не торопи меня. Заветные слова так сильно ударили в голову, что разум ненадолго озарился приступом эйфории. Теодор почувствовал, как земля под ногами становится неосязаемой. Облегчение проступило еле заметным подрагиванием губ. Стало невыносимо сложно сдерживать улыбку, которая норовила проскользнуть на лицо. Мелкие мурашки перемещались по всему телу, словно играя в догонялки. — То, что ты сказал, когда был… — Грейнджер мотнула головой и поджала губы, — не до конца собой, слишком… По извилинам непроизвольно поползли образы полуобнажённых тел. «…Я хочу взаимного и абсолютного обладания, принятия в чистом виде, без намёка на сомнение… И я готов провести всю оставшуюся жизнь на коленях в твоих ногах, если ты попросишь…». Нотт мог лишь поаплодировать своему подсознанию, за столь точную формулировку собственных желаний. Но затем фантазия слишком ярко нарисовала её возбуждённую плоть, опутанную полумраком. Он на секунду зажмурился, прогоняя видение. — Я готов это повторить и исполнить, — неотрывно глядя на её губы, произнёс Нотт, когда пауза в её речи слишком затянулась. — В любое время и любой обстановке. — Нет-нет… Я хочу попросить об обратном, — слегка вздрогнув, Гермиона подняла взгляд на него. — Я пока не готова к этому. Это давит. Заставляет меня полагаться не на свои ощущения, а на твои уже существующие чувства. — Я ничего не требую, — уже спокойнее пожал плечами Теодор. — Я лишь высказал своё желание, — он ненадолго опустил глаза и всё же усмехнулся. — Даже скорее цель или смысл. — Когда ты пришёл ко мне в ванную, — язвительно хмыкнула она, — ты не предупреждал о подобных целях. — У меня проблемы с формулировками, — невозмутимо буркнул он в ответ. — Да и будто бы ты поверила Пожирателю, заглядывающему в женские душевые? Напряжение Гермионы понемногу начинало спадать, и она наконец-то улыбнулась. Цветные картины вокруг перестали двигаться и крупными яркими каплями начали падать на пол. Грейнджер вздрогнула от неожиданности, когда пара жёлто-зелёных клякс растеклись по её руке. Глухой звук пёстрого дождя наполнил помещение. — Кажется, ты не уследил за своими воспоминаниями… — бросив короткий взгляд на купол над головой, язвительно заметила она. — Заключительные спецэффекты, — ухмыльнулся Нотт, всматриваясь в черты её лица. — Люблю конкурсы мокрых маек. — Ты не можешь быть серьёзным больше часа, да? — покачав головой, Гермиона одарила его укоризненным взглядом. — И, видимо, время вышло. — Хочешь продлить этот момент? — многозначительно спросил Нотт. — Если есть такая возможность, — удивлённо и немного устало согласилась Грейнджер, — то почему бы и нет. Лёгкий туман желания рассеялся по разуму. Теодор сделал шаг ближе, даже не понимая, насколько его действия сейчас верные. Совсем иное волнение наполняло тело, что-то приятное, заставляющее сознание трепетать от нетерпения. Её запах окутывал, принося сладкую истому. Каждый нейрон в организме взбудораженно ожидал действий. — Позволишь? — склоняясь к ней, он завис совсем близко и облизнул пересохшие губы. Её щёки залил лёгкий румянец. Гермиона как-то судорожно приоткрыла рот и вдохнула, пытаясь справиться с собственным дыханием. Ему показалось, что он слышит, как ускоряется ритм её сердца. — Да… — почти беззвучно прошептала она.