Окно напротив

С отцом получился крутой разговор. Он, как увидел, сколько у меня пропусков и сколько двоек нахватал за последнюю неделю, за голову схватился, обругав меня: - Я думал, ты взрослый самостоятельный человек! Оказалось, что еще сосунок, которого надо опекать днем и ночью. Как только тебя отцепили от мамкиной юбки, тут же потерялся. А мне было все равно, что происходит, главной целью было поставить маму на ноги. Забросил ДМД, перестал ходить на тренировки, и тренер грозился отчислить из секции; уроки делал не задумываясь, правильно или нет, лишь бы как-то сделать, надеясь, что завтра у кого-нибудь успею списать домашку. После школы несся к маме в больницу. Милена начала злится, что ей приходится из школы ходить одной, что вечерами сидит дома, никуда не ходит развлекаться, грозилась найти мне замену. Я отмахивался ото всего, самонадеянно думая, что успею все наверстать, только бы с мамой все стало нормально. Ее наконец перевели в общую палату на три человека, суля хорошие перспективы. Мама встречала меня улыбкой, из-за травм ей было тяжело разговаривать, но она буквально светилась счастьем, когда я к ней приходил. Она, когда меня первый раз увидела, сразу узнала, назвала по имени, врач обрадованно сказал, что память у нее не пострадала. Позже ее проверили на рефлексы, на свет и на боль – она на все прореагировала, и это тоже было хорошо. Отца часто вызывали к следователю, устраивая ему допрос, намекая, что он мог сделать заказ и нарочно уехать для алиби в командировку. Отец от таких наветов впадал в буйство, кричал дома, что ментам лишь бы найти стрелочника и закрыть дело, не хотят работать. Но однажды пришел, устало сказал, что парня, сбившего маму, нашли. Через какое-то время пришла женщина, представилась матерью парня, начала уговаривать признаться маме, что она сама виновата в аварии, ее сын ангел, он не мог наехать и вообще недавно женился, и у него жена беременная. Обещала оплатить лечение. Папа решил посоветоваться с Андреем – парня жалко, молодой, жена беременная, да и деньги на лечение нужны... Андрей посоветовал через нотариуса заключить договор, обговорив подробно все условия сделки… Милена со мной в больницу не ходила, отговариваясь тем, что не переносит вид чужих страданий. У нее, видите ли, от их вида сразу «в ноги бьет, и сознание теряю». - Мне становится стыдно, что я такая красивая, молодая, здоровая, а они старые, немощные и больные… От лежачих больных так всегда пахнет, что начинает тошнить, - она брезгливо поморщилась. К маме приезжала тетя Вера, переодевала ей белье, меняла пеленки, забирала «старое» в стирку. Тася приехала один раз, вся сжалась на табурете, подняв колени чуть ли ни к подбородку, затравленно оглядываясь по сторонам. Посидела минут пять, выставила  банки с соком и бульоном на тумбочку, поднялась: - Пойду я, у меня еще дел столько. Димка, мать бульоном покорми, пока горячий, он для костей полезный, чтобы срастались быстрее. – Убежала, зажав нос, кривя губы. Любка приходила почти каждый день, врывалась в палату тайфуном, глаза горят, рот до ушей, такая радостная, словно на свидание пришла. Я ее шаги в начале коридора слышал, она по отделению не ходила, а все время куда-то бежала. - Всем здрасти! – объявляла с порога. Вначале ее неуместное веселье меня бесило – здесь люди с вывернутыми конечностями лежат, в бинтах и гипсе, им тишина, покой нужен. А Любка ворвется в палату и болтает без умолку – то сериал, что по телеку смотрела, расскажет; то истории всякие (небось, сама сочинила по дороге, а выдает за прочитанные), то что в школе было. Я вначале хотел напомнить где находится, чтобы умерила пыл, потом смотрю, в палате при ее появлении у всех настроение меняется в лучшую сторону. То грустные лежали, охают, стонут от болей, Любка прибежала, все рты пооткрывали от ее историй, про болячки забыли. У меня спрашивали, когда придет, ждали ее. Я ее шаги услышу, как здоровается со всеми сестрами и нянечками, успев узнать каждую поименно, смеюсь: - Вон ваш "тайфун" несется. Все разом к двери лицами поворачивались с кряхтением, стонами, ждали. И, когда дверь распахивалась, уже улыбались заранее, словно желанный гость пришел. Смотрю на Любу и удивляюсь, сколько же в ней энергии, по палате бегает – этому яблоко почистила, этому в банке домашний суп разогрела, этого напоила. Я за ней только головой успеваю вертеть: где она там? Даже ревность испытывал: пришла, называется, маму проведать! А Люба уже возле меня стоит, приказывает деловито: - Сходи, погуляй минут десять, нам надо женские дела сделать. В такие минуты с ней спорить не смел… Потом видел, как она неслась по коридору с судном в руках, ловко огибая больных и сестер. И как только не брезгует? Понимал, что Милена никогда бы не стала так ухаживать за чужим человеком (и за родным, кстати, тоже), судна выносить, и потому Любу в эти минуты ценил и ставил выше всех своих знакомых и друзей. Если бы Милена узнала, что поставил ее после Любы, быть скандалу, она мне и так выговаривала, что пришел к Гущиным со своей бедой. - Один пожить не мог, побежал к нянькам?! Признавайся, она к тебе приставала, гадости про меня говорила? Намеки делала? - Успокойся, ее кроме Игната ничего не волнует, с ним по телефону два часа каждый вечер разговаривала. - Врет она все, я чувствую. Когда женщина влюблена, у нее глаза другие. Сколько с ним встречается, нигде не засветилась, он ее ни разу до дома не довел, она его подружкам не представила. О нем ничего нормально рассказать не может: «ээ, бе-бе, ме-ме». - Не все же девушки любят трепаться о своих победах над парнями. Девушку вообще украшает скромность, а не шлейф из слухов. - Это ты на меня намекаешь?!- нацелила ноготочки. – Да ты за счастье должен считать, что к себе подпустила. Тебе парни завидуют, каждый хочет оказаться на твоем месте. Знал, что завидуют, Круглый до сих пор не понимал, почему выбор Милены пал на меня, он-то чем хуже? Танька его к Миле ревновала, из-за этого у них скандалы каждый раз, ко мне с претензиями подходила: «Укороти свою сучку, ей тебя мало, она моему парню глазки строит.» Круглый оправдывался: «Чтобы я с Миленой закрутил, когда знаю, что она твоя телка?!» Милена фыркала: «Сам виноват, надо больше уделять своей девушке внимания, а то за неделю один раз в кино и кафе сводил и думаешь, этого достаточно?» Я ответил, что если бы она со мной в больницу ходила, виделись бы чаще. Она в очередной истерике – слезы, сопли! В накрученном состоянии прихожу к маме в больницу, а там уже Любка по палате кружит, рассказывает про любовь Петра и Февронии, как жили дружно и умерли в один день. Меня такое раздражение взяло, что вставил в рассказ свои три копейки: - Да разве это любовь, когда она женила его на себе путем угроз и шантажа? Первый раз он от нее сбежал, а второй раз испугался, что хуже будет. Получается, у них не любовь была, а простая сделка. - Ты хочешь сказать, что настоящей любви не бывает? – Удивилась Люба, а сама покраснела. - Никакой любви нет, просто красивая сказка, придуманная для того, чтобы оправдать свои желания. Сегодня люблю, а завтра переспал, сразу вся любовь прошла. – А Ромео с Джульеттой? А Тристан с Изольдой? - А что Тристан?! Они наговоренное вино выпили, на них колдовство подействовало. А Ромео тот еще гусь, вчера одной в любви признавался, серенады пел, а сегодня к другой на балкон лезет. Еще неизвестно, как бы он с Джульеттой жил, если бы живы остались. А то одному «люблю, не могу», а сама с другим по свиданиям бегает, - намекнул Любе на Игната. Она еще больше покраснела, но молчит, потому как ответить нечего, только стоит возле тумбочки, перекладывая с места на место предметы. Тетки в палате притихли, мама неловко кашлянула: - Любаш, куда думаешь после школы поступать? Давай в медучилище? Из тебя хорошая медсестра получится… Тетки сразу загудели: ой, Любочка такая внимательная и заботливая, побольше бы таких медсестер, и наша медицина поднялась бы на высочайший уровень. Любка вся расцвела от радости, что кто-то заинтересовался ее судьбой, глаза мечтательно загорелись: - Не знаю, смогу ли поступить, у меня ж одни тройки… - Да тебе тройки из жалости ставят, - усмехнулся я мстительно. Мама до сих пор не поинтересовалась, куда я мечтаю поступить, нарочно замалчивая эту тему. Моя мама – это моя мама, она должна в первую очередь думать и беспокоиться обо мне, а не о чужой девчонке. – Раньше надо было за ум браться, а то встрепенулась в последний момент. В колледж химию надо знать, а ты хотя бы формулу воды помнишь? - Аш два о! Все, съел?! - А кроме этой формулы еще что-нибудь знаешь? Из тебя такая же медсестра, как из меня дирижер оркестра. Тетки опять стали защищать Любку, а мама больше всех, доказывая, что если бы не Любина забота и уход, ей впору умереть. Получается, что мое ежедневное присутствие это так, пустяк, я о ней не забочусь. И вообще, если бы не приходил, никто бы этого не заметил, т.к. Любка одна всех заменить может… - Да от Любки всему отделению покоя нет, всех достала, от санитарки до врачей. От одного твоего голоса в реанимации все коматозники подскакивают и в себя приходят. - Это ты на что намекаешь? – Любка угрожающе пошла на меня. Тетки ахнули испуганно, мама попыталась ее остановить. - Я не намекаю, я прямо говорю: труба ты иерихонская! При конце света тебя пригласят объявление делать, чтобы глухие услышали. - Дима, прекрати немедленно! – Потребовала мама. - Да как такое сказать можно, – заголосили тетки, испепеляя взглядами (ведьмы!), готовые забить костылями. - Ах, вот как! – Вскрикнула Любка, схватила со стола металлический лоток, из него пустые ампулы во все стороны полетели, как даст мне им по голове. Меня даже пригнуло от звона в ушах, из глаз искры во все стороны. Тетки взвизгнули, одеялами прикрылись, мама резко села на кровати, а через минуту свалилась без сознания. - Мама! - Тетя Клава! – бросились с Любкой к ней. Я на нее заорал: - Это все из-за тебя! Что б больше не приходила сюда, без твоей помощи обойдемся, от тебя больше вреда, чем пользы. - Да я с тобой разговаривать не буду! – Заревела Любка, схватила сумку и бегом из палаты. Мама со стоном приоткрыла глаза, схватилась за голову. Тетки разом заговорили, что я поступил непорядочно, что должен Любе руки целовать и в ноги кланяться, что за чужой теткой, как за родной матерью ухаживала. - Ой, да знаю я, из-за чего она ухаживает, – засмеялся зло, - она за мной с десятого класса бегала, в любви объяснялась… - Замолчи! – Сквозь зубы сказала мама. У нее дрожал подбородок от сдерживаемых слез. – Дима, собирайся и уходи, мне сейчас тебя видеть неприятно, перед людьми за тебя стыдно. - Мам, да ладно тебе! Ты из-за Любки?! Сколько раз с ней ругались и каждый раз мирились. Хочешь, завтра придем вместе, как будто ничего не случилось? - Хочу! Хочу, чтобы ты при всех у нее завтра попросил прощение. А сейчас уходи, не доводи меня до того, чтобы я еще раз встала и лично тебя выгнала отсюда. - А ничего, что она мне лотком по голове дала? – Попытался оправдаться. - Я бы тебе за такие слова еще два раза дала лотком, - сказала тихо мама, отворачиваясь к стене. Надо знать мою маму, она раз сказала, от своих слов не откажется. Она другим подлости не прощает, а уж своему сыну и подавно. Шел домой и злился на весь белый свет: поухаживал, называется, за мамой. А все из-за девчонок, одна истерики закатывает, что мало времени ей уделяю, все мне нервы потрепала, а другой больше всех надо, лезет куда не просят, думает, что ей обязаны быть во всем благодарны. Решил твердо: завтра к маме сходим, попрошу у Любки прощение, и пошлю ее куда подальше, близко не подпущу к больнице. Хочет заботу проявлять, пусть идет в дом престарелых, там стариков полно, есть, кого утешать. Утром только в класс пришел, сразу направился к парте Любы, где она сидела, упорно всматриваясь в открытый учебник. Сел рядом с ней, глубоко втянул в себя воздух, сказал как можно нежнее: - Люб, прости меня за вчерашнее, я был не прав. Обещаю никогда не обзывать тебя «трубой»… - Лучше бы я молчал! Любка всхлипнула, низко опустив голову, мне правда ее стало жалко, подумал: все же я сволочь! Зря я с ней так сурово, она, может, правда от чистого сердца, по доброте душевной за мамой ухаживала… – Любочка, я сам не понял, как у меня это получилось, честное слово, я не хотел тебя обижать. - Обхватил ее голову, прижал к своей груди, поцеловал в горячий рядок в волосах. В этот момент в класс входит Милена и что видит: я сижу обнявшись с Любой, да еще целую у всего класса на глазах. У нее глаза такие стали, словно увидела, как анаконда заглатывает человека, на полдороге резко остановилась. Баранов, шедший следом, налетел на нее, чуть ни сбив, за что тут же получил ор в свой адрес: - Баран, под ноги смотри! Ты мне пятку отдавил, туфлю испачкал. Баранов принялся оправдываться, Милена рванула к нам, с вызовом взгромоздив свою сумку на парту, сбрасывая мою на пол. Одноклассники сбавили громкость, поняв, что сейчас будут разборки, только непонятно кого с кем. Люба взглянула на Милену и уткнулась в мою грудь лицом, заскулила тихо. - Я не поняла, - завопила Милена, - это что значит?! - Миля, уйди! – Попросил ее, понимая, что сейчас самый опасный момент, и если начнутся разборки, о примирении с Любкой можно забыть. - Я потом все объясню, а сейчас прошу, уйди. - Кгм, а мне куда сесть, - спросил Баранов, подойдя, неуверенно топчась на месте. - Стой, жди своего часа, - гаркнул на него, вновь возвращаясь к Любе. - Что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя? Хочешь, сейчас при всех стану перед тобой на колени, попрошу прощение? – Сказал и испугался: этак она сейчас согласится, придется выполнять, сам предложил, за язык никто не тянул. Я ей этого унижения никогда не прощу. Она, видимо, сама понимала, что меня не надо испытывать подобным способом, посмотрела таким взглядом, что Баранов в сторону шарахнулся от греха подальше. - Нет, я не поняла, что здесь происходит? – Продолжала возмущаться Милена, попыталась отлепить от меня Любу, но та вцепилась обеими руками, готовая порвать на мне рубашку, но не поддаться. - Миля! Уйди! – сопротивлялся я, продолжая тянуть Любу к себе, удерживая ее на своей груди за голову. Любе надоело, что ее рвут туда-сюда, рявкнула на Милю: - Ты глухая, не слышишь, что советуют?! – Вскочила, готовясь к драке, Милена уставилась на нее пораженно: никто не смел с ней разговаривать подобным тоном! - Сядь за свой стол и жди, когда Я его от себя отпущу! Это наша разборка, третейского судьи нам не надо. Я понял, что сегодня одна из этих фурий меня убьет. Милена возмущенно схватила сумку, двинула ею меня в спину, бросилась к своему столу. Я взял Лубу за руку, приложил к груди, где бешено колотилось сердце, глядя снизу вверх, простонал: - Любочка, пойдем сегодня к маме в больницу, ты при всех скажешь, что простила меня. Маме вчера было плохо, ей делали успокоительный укол. Мама сказала, чтобы я без тебя к ней больше никогда не приходил. Люба, не ради меня, меня можешь как хочешь наказать, ради мамы! – Не выдержал, заорал. - Ты же любишь ее! Люба сглотнула нервно, приподняла бровь, скривила губы: - Ладно, ради тети Клавы. Пойдем сразу после уроков, подождешь меня, когда освобожусь. - Села за стол, отгородившись от меня рукой, давая понять, что больше общаться со мной не намерена. Я подобрал свою сумку, пошел к последней парте, за которой Миля просверливала во мне дырку уничтожающим взглядом, мне еще предстояло объясниться с ней. Весь урок я рассказывал, что вчера произошло в больнице, оправдываясь, доказывая, уговаривая… Мне так надоели эти две истерички, которые на перемене бросали друг в друга ядовитые стрелы, что возненавидел обеих: Господи, зачем ты создал женщин, да еще с такими характерами?! Милена требовала признаться, как я обозвал Любу, клятвенно заверив, что больше никому не расскажет, даже ей. Когда признался, расхохоталась на весь класс, отчего получила запись в дневник и «2» по поведению. Но Миля не расстроилась, хихикала в кулак: - Если после этих слов Любка тебя простит, она будет полной дурой. С каждым днем я в ней разочаровываюсь все больше и больше, раньше она мне казалась умнее. – Наконец, смилостивилась. - Хорошо, можешь сегодня сходить с ней в больницу, но потом близко не подходи. Она ОЧЕНЬ дурно на тебя влияет, твоя дружба с ней не принесет ничего хорошего. - Миля, обещаю, - сказал, искренно веря в это. После уроков подошел к Любе, она собрала сумку, подпихнула ее в мою сторону, сказала просто, словно так было всегда: - Неси. – Пошла вперед, не заботясь оглянуться, иду я за ней или нет. Взял безропотно ее сумку, закинул на плечо. Мила издалека показала мне кулак: "держись", я подал знак - "спокойно, все под контролем", этой истеричке вывести меня на эмоции не получится. На втором этаже Люба свернула в сторону, пояснив: - В библиотеку надо зайти, книги сдать. Покорно отстоял в очереди к библиотекарше, которая еле шевелилась. Пошли дальше. На первом этаже Люба свернула в столовую: - Так есть хочется, утром не завтракала… Купи мне котлету с компотом и пирожок с капустой. Отстоял очередь, принес к ее столу, со стуком поставим тарелку и стакан, давая понять, что начинаю злиться. Любка неторопливо котлету съела, отщипывая пирожок по малюсенькому кусочку. Доела, подумала, сказала: - Что-то я не наелась, купи мне что-нибудь посущественнее… - У меня деньги остались только на проезд, - процедил сквозь зубы. Демонстративно взглянул на часы. - Мы полчаса, как должны быть у мамы. Она нас ждет и волнуется, у нее поднимается давление. Люба поднялась, пошла в раздевалку, я помог надеть ей куртку, она взглянула на меня нежно и произнесла: - Знаешь, Дим, что-то мне никуда не хочется идти… Тут уж я не выдержал, толкнул ее в чужие куртки, сжал плечо, чтобы не вывернулась, поднес к ее носу кулак: - Не выводи меня из себя, мне надоело унижаться целый день! Я могу тебя к маме и силой приволочь, ты меня знаешь. Остаток дороги Люба вела себя безупречно. В знак признательности купил ей мороженое, которое она есть не стала, сославшись на то, что сыта, бросила небрежно в сумку. Мама, как увидела нас вместе, приподнялась на локтях: - Детки мои любимые! А я думала, вы сегодня уже не придете. - Дополнительные занятия были, - сходу наврала Люба. – Теть Клава, я вам мороженое купила. Димка не догадался бы. Одним словом: мужчина никогда не поймет женщину, что ей хочется. Я промолчал: мороженое купил я, а она себе все лавры забрала. Мама смотрела на меня испытующе, бабки повернулись выжидающе. Тут говорить ничего не надо, и так понятно, что ждут, поэтому стал перед Любой со смиренно склоненной головой, торжественно произнес: - Любочка, прости меня за вчерашнюю ссору. Беру свои слова обратно: из тебя получится самая лучшая медсестра на свете. Голос у тебя звучит, как музыка, с малиновым перезвоном, тебя любят все больные, собаки, соседи и бабушки нашего двора. – Смотрел вопросительно: продолжить, или хватит на этом? Люба усмехнулась: - Ладно, извинения принимаются. – Все радостно выдохнули, зашевелились. – Тетя Клава, я к вам на несколько минут забежала, мне еще по делам надо успеть. Вы не обидитесь, если я к вам больше приходить не буду? Скоро экзамены, хочу вплотную заняться учебой, а то как экзамены сдавать? - Не обижусь, детка. – Мама взяла Любу за руку, поглаживая ее, сказала. - Благодарю тебя за твое доброе сердце, за то, что в трудную минуту была рядом и делала все, что было по силам. Хотела бы я иметь такую дочку, чтобы гордиться ею. - Поцеловала ее руку, пожала в меру своих сил. - Спасибо, Любонька, за все. Люба взяла свою сумку, отошла к двери. - До свидания всем, выздоравливайте скорее, пусть ваши болячки заживают без всяких последствий. Дим, проводи до лифта, по дороге ЦУ дам по уходу за мамой… Я не отказался проводить, лишь бы не расстраивать маму, не подозревая, на какое коварство способна эта рыжая конопатая фурия. Подошли к лифту, когда створки двери разъехались, она вошла в кабинку, взглянула на меня с улыбкой: - Дим, ты просил прощение, что обзывал иерихонской трубой, я тебя простила. Но вот за то, что ты такая циничная сволочь, простить не могу. – Сделала резкий выпад вперед, врезав носком сапога мне между ног. У меня в глазах потемнело, я согнулся пополам, подавившись воздухом, едва сдерживаясь, чтобы не заорать от боли. Двери лифта захлопнулись, он поехал вниз. Мне понадобилось минут пять доползти до ближайшей тахты, минут десять сидел в коридоре, боясь шевельнуться, наконец, поднялся, медленно побрел в палату. Мама встретила меня напряженно, всматриваясь в лицо: - Ты что так долго, сынок? - С Любкой прощался, - подумал и добавил, - НАВСЕГДА! Жизнь шла своим чередом, через месяц маму выписали из больницы, она лежала дома, училась заново ходить, вначале на костылях, потом опираясь на палочку. Вечерами приходила массажистка, уколы мама делала себе сама, но лечение было дорогим, деньги приходилось экономить. Тогда отец взял на себя двойную нагрузку, стал ездить в командировки чаще и продолжительнее. Главным маминым помощником стал я – убрать в доме, магазины, сбегать в аптеку – все было моей святой обязанностью. Я окончательно ушел из спорта, забросил ДМД, не виделся с Фукачевым, только отзванивался ему, давая понять, что со мной все в порядке. Кстати, Андрей собрался жениться, его девушку звали необычно – ВАРВАРА! Я один раз видел ее, Андрей нас специально знакомил, смешная такая, хохочет над каждым пустяком, при этом морщит конопатый нос. Мне она сразу понравилась – серьезному Андрею именно такая девушка-хохотушка и нужна. Она мне чем-то Любу напомнила, такая же огненная по темпераменту, еще один тайфун. С Миленой встречались в школе и по выходным, в будни она ходила заниматься к репетитору, я спешил домой помочь маме. Вначале невольная разлука переносилась тяжело, перезваниваться вечерами перед сном – это мало для влюбленных, но вскоре втянулся в ритм, выстроив удобный для себя график. Милена тоже больше не упрекала разлукой, погрузившись в собственные проблемы из-за приближающихся экзаменов. В наших отношениях появилась прохлада. Однажды, рассматривая меня с пристальным вниманием, задумчиво сказала: - Или я к тебе успела привыкнуть, или действительно сумела полюбить. Как подумаю, что придется скоро расстаться, так тебя жалко делается. Словно что-то родное от себя отрываю. - Ничего себе заявочки, - обиделся на нее. - Что значит «привыкла», что значит «действительно полюбила»? И почему это мы должны расстаться, когда у нас все нормально? Поучается, ты ложилась со мной в постель, не зная точно, любишь или нет? Теперь я тебе надоел, и ты подумываешь расстаться? Или нашла другого? - Боже мой, сколько патетики, - поморщилась Милена с досадой. – Иногда ты меня утомляешь своими проповедями. Можешь утешиться мыслями о том, что я тебе верна и никакого другого парня к себе не подпускала, они мне просто не интересны, мне и тебя хватает с избытком. А насчет расставания, - она тяжело вздохнула, - я решила поступать в Московский Университет. - А почему я об этом узнаю только сейчас? Мы раньше с тобой договаривались: я на юрфак, ты на журфак, учимся в одном университете, между парами встречаемся в буфете, где покупаем один пирожок на двоих – откуда у бедного студента деньги… - Дима! – расхохоталась Милена. – Ну ты сравнил! Наш «мэстный» захолустный универ и столичный МГУ! Там другой престиж, другой уровень во всем – жизнь бьет ключом, пульсирует каждой улочкой. Здесь сплошная тоска – вечерами выйти некуда, на весь город три кинотеатра и два театра, да пять ресторанов, два из которых придерживаются уровня столовых восьмидесятых годов прошлого века! Какое здесь развлечение? «В ресторане подрались два заезжих качка», «В нашем болоте, именуемой речкой, вверх брюхом всплыла рыба», ой, чтобы это значило? Ааа! Наверное, к концу света. – Взглянула с таким упреком, что мне стыдно стало за свой эгоизм. – Я эти два года еле-еле пережила, думала, от скуки с ума сойду. Если бы не Любка, вообще загнуться можно было. Мне было с ней так забавно! Особенно, когда она ревновала тебя ко мне. Получается, что Миля со мной только из-за того, чтобы вызвать у Любы нездоровую ревность, испытывая ее прочность, проделывая над ней какой-то опыт? Припомнил: а ведь и правда, Миля всегда задевала Любу нарочно, то приманивая ее к себе, то отталкивая. И слова Любы, сказанные в Новогоднюю ночь: «Она будет отбирать у меня каждого парня, который подойдет ко мне». Может, поэтому Люба так тщательно прячет ото всех Игната, а Милена бесится, что до сих пор не может дотянуться до него своими ручонками. Как-то услышал, Милена подошла к Любе, предложила восстановить прежние дружеские отношения, обещая дать ей «последний шанс», на что Люба ответила: - Знаешь, о чем мечтаю больше всего? Окончить школу, уйти в другую жизнь, где нет ни тебя, ни Куприянова. Мама иногда спрашивала о Любе, чем та живет, как готовится к экзаменам, я ничего ей ответить толком не мог, отделывался общими фразами. Мама, чувствуя наш разрыв, сетовала: - Обидеть человека легко, стать на его место трудно. Начались экзамены – нервотрепка, паника преследовали даже во сне, просыпался в холодном поту, с ужасом ожидая результат предыдущей сдачи, и что еще предстоит сдать. Больше всего боялся за математику, выйдя в коридор через четыре часа, обреченно вздохнул – я сделал все, что было в моих силах. Как только вывесили списки результатов, понял, что боялся не зря – балл был на самом пределе… Рядом стояла Люба, хохотала восторженно, рассказывала кому-то из одноклассников, делая вид, что не видит меня: - Я просто от балды галочки ставила! Ни одного ответа не знала. Я сам был в шоке, у нее было на три балла больше моего! И этот человек с первого класса не мог без моей подсказки решить два плюс два! Спрашивается: где справедливость? У Милены, кстати, все было великолепно, ЕГЭ сдала по самым высоким баллам. Это было последний раз, когда я видел Любу, на выпускной бал она не пришла, причину никто не знал, и даже Танька сказала, что Люба зазналась, давно с ней не общалась и прежней доверительной дружбы у них уже не было. Милена всю выпускную ночь злилась, раздражалась по любому пустяку, и только когда встречали рассвет успокоилась, притихла, обреченно непонятно сказала: - Ну, вот и все, спор подошел к завершающему концу… Подали документы в университеты – я в наш, городской, Милена в московский и, для подстраховки, в наш. Круглый и Танька решили поступать в «техноложку», чтобы не разлучаться – у них любовь в таком разгаре, рядом находиться опасно, сгоришь в одну минуту. Про Любу ничего не знал, о ней никто ничего не слышал, она, словно растворилась в этом большом мире. Не скрою, мне порой хотелось позвонить ей, но в самый последний момент сбрасывал номер – нет, не надо начинать заново то, что давным-давно надо было прервать, тем более, она сама мечтала исчезнуть из моей жизни. Если быть честным до конца, я немного жалел, что мы с ней расстались так глупо, с взаимными обидами, перечеркнув многолетнюю детскую дружбу. P.S. Парня, что сбил маму, осудили на два года условно. И как только приговор вступил в силу, его родители тут же отказались оплачивать лечение мамы, заявив, что больше ничем нам не обязаны, они и так являются пострадавшей стороной: «НО не задавил же он ее, жива осталась». Мама сказала, что прощает их, и пусть живут по своей совести. Очень долго ходила с палочкой, из-за чего больше не могла работать операционной сестрой, ее перевели в приемное отделение. Нога у нее часто болела, к вечеру краснела и распухала, мама сильно хромала, ей было трудно ходить на большие расстояния. Я пересмотрел свое отношение к родителям, поняв, что они для меня самые любимые, самые верные, на них всегда можно положиться в трудную минуту, и теперь пришла пора мне подставлять им свое плечо, чтобы могли в старости опереться на него.