The Progress of Sherlock Holmes

Сообщение, Лестрейд, расследование. Второе убийство, идентичное первому. Великолепно. (Обожаю серийных убийц.) Я пишу ему, что скоро буду. (Как будут выглядеть порезы? Идеально? Так же безупречно, как и в первый раз? А руки? А пальцы? На них опять будет леска?) Меня пробирает дрожь от предвкушения. Пиджак, ключи, телефон. Все по карманам. (Где Джон?) Открываю дверь и... — Оу! Миссис Хадсон. У нее в руках тарелка с печеньем. Кажется, что тарелка (это не ее ежедневный сервиз; цветочный узор, посередине трещина, замазанная клеем) сейчас перевернется, но миссис Хадсон ловит ее и прижимает к груди. Она стоит очень близко к двери (прислушивалась?). Проверяла, нет ли со мной моего молодого человека? Не помешает ли она? Не заняты ли мы с ним чем-нибудь? Странно. На тарелке домашнее печенье и пирожные из кондитерской неподалеку. Брауни с глазировкой и две клубники. Она сама украшала. (Зачем ей это?) — Боже! — она возится с печеньем и пытается придать ему первоначальный вид прямо через целлофан. Нервничает. Это не просто визит, она хочет что-то сказать. (Тарелка: возможно, из благотворительного магазина. Старая и побитая. Ее не жалко отдать. На таких обычно дарят выпечку. Подарки для холостяков. Для меня?) — Шерлок, дорогой! Я не знала, что ты здесь! — Как раз собирался уходить. Она немного принарядилась; ее лучшие туфли (черные), новая юбка (фиолетовая). Отглаженная рубашка (фиолетовая). (Зачем столько усилий?) Нужно поделиться с ней радостной новостью. — Серийный убийца, — я заговорщически улыбаюсь. Она улыбается в ответ, краснеет и опускает взгляд, как будто я только что сказал что-то не то. — Опять ты за старое! С этими твоими убийцами, — она взмахивает рукой и делает паузу, — так… Джон идет с тобой? — Сейчас напишу ему. Как только за мной закроется дверь, и я шагну на тротуар, то сразу же это сделаю. Вспоминаю его лицо, и в животе от одной только мысли о нем становится тепло. Напишу ему. Скажу, где меня встретить и что это серийный убийца. — Я просто хотела… — миссис Хадсон смотрит в свою тарелку, потом снова на меня. — Прости, что прикрикнула на вас с Джоном в тот день. Не стоило этого делать. Это действительно не мое дело. Ах. Извинение. (Мне стоило догадаться. Извинение за то, что она вышла из себя. Я уже забыл об этом.) — Все в порядке, — слабо улыбаюсь ей, чтобы она поняла, что это я действительно имею это ввиду. (Более чем. Это же миссис Хадсон.) — Нет, нет. Совсем не в порядке. Она вздыхает. Пытаюсь подсчитать, что потеряю, если сейчас поговорю с ней. Прикидываю… Ничего. Они не станут перемещать тело. Андерсон побоится. Лестрейд не позволит. Это ненадолго. Несколько минут. Как будто жду такси. (Мне ужасно нравится миссис Хадсон.) У нее страдальческое выражение лица. Она хочет попросить прощения, чтобы все было как прежде. Я понимаю это чувство. (В последнее время у меня у самого было такое же выражение лица. И не раз.) Поворачиваю обратно и открываю дверь, чтобы пригласить ее на кухню. Она принимает мое приглашение. На кухне полнейший бедлам. Она по привычке ставит тарелку на стол. Садится и снова вздыхает. Это хорошая возможность реабилитировать Джона. (И подтолкнуть его этим к переезду обратно. Стоит попробовать.) Что именно я должен сказать? Какие слова использовать? — Джон просил передать вам, — я делаю паузу. Миссис Хадсон выжидательно (с надеждой) смотрит на меня снизу вверх. Джон хочет, чтобы я объяснил ей, что он не такой монстр, каким она его считает. Что он не знал, что бросает меня (с разбитым сердцем) ради Мэри. Что он пытался дать мне то, что, как он думал, мне было нужно. Я прочищаю горло. — В прошлом я не… Не говорил ему открыто... Мы не были… Пауза. Перебираю подходящие варианты и не могу выбрать. (Не был честен? Не был достаточно смелым? Не знал всей правды?) Пусть миссис Хадсон сама решит, что нужно подставить. (Мы не были любовниками? Не были близки?) Пауза затянулась. — Мы не были. До его свадьбы... — Ну, — она сердито скрещивает руки на груди, — это не оправдание, он должен был знать. Неожиданно. Что? — Это же было очевидно, Шерлок! Очевидно! Мое эмоциональное состояние, мои желания, моя глубочайшая привязанность к собственному соседу по квартире. Очевидно? Только для миссис Хадсон. — Прости, дорогой, мне просто хочется защитить тебя, — она грустно смотрит на меня, — я знаю, что он делает тебя счастливым, но это было невыносимо, видеть тебя таким одиноким. Брошенным тем, кого ты так сильно любишь. (Откуда она знает? Очевидно, миссис Хадсон обладает дедуктивными способностями, намного превосходящими способности обычного человека.) — Просто это так неправильно, — она хмурится и качает головой, — когда разбивается такое большое сердце, как у тебя. Это ужасно. Видимо, ей не приходило в голову, что некоторые считают меня социопатом, неспособным почувствовать хоть что-нибудь. Майкрофт еще не успел поделиться с ней моими диагнозами за чашкой чая. (По крайней мере, в Лондоне остался один человек, который не знает всех моих сокровенных тайн.) Миссис Хадсон. Гений. — Я понимаю, что все очень сложно, но… — она прикусывает губу. — Он любит тебя? Говорит тебе об этом? Это неловко. Я медленно моргаю. (Уместно ли отвечать? Это ведь личное?) — Да. Она улыбается. — Хорошо, — встает, еще раз поправляет целлофан на тарелке, прикрывая пирожные, — хорошо. Тогда все будет в порядке. Если тебя любят, Шерлок, все будет как надо. Целую ее в щеку, и она пожимает мои пальцы в ответ. — Можешь передать ему, что все прощено. Она гладит меня по лицу теплой рукой, мягко касается локтя. Слушаю стук ее каблучков по лестнице. — Главное, чтобы он не вздумал снова уйти от тебя, — она улыбается мне, а затем скрывается в своей квартире. Как это все странно. Вытаскиваю телефон. Пишу Джону. Миссис Хадсон говорит, что все прощено. Возможно, она гений. Очевидно, все, что нам нужно — это любовь. ШХ Я спускаюсь по лестнице, и дверь за мной захлопывается. Вызываю такси. Лестрейд ждет; серийный убийца! Давно их не было. Телефон: Джон отвечает моментально. Наверное, ему больше нечем заняться. Провожу большим пальцем по его имени на экране. Джон. Ну отлично! Теперь эта песня будет звучать у меня в голове весь день. Песня? Неважно. Серийный убийца. Ньюхэм. Можешь подъехать? ШХ * Оба тела расположены идеально, как и в первый раз. Обе жертвы — мужчины, в возрасте от двадцати трех до двадцати четырех лет. Пальцы раздвинуты, и между ними вклеена искусственная (латексная) паутина, посмертные разрезы по бокам горла (как жабры). Их нашли в воде. Ноги скреплены липкой лентой. Веки отрезаны. Гениталии спрятаны в полость тела через (посмертный) разрез (заклеен, швов нет). Причина смерти: неизвестна. Лестрейд: задумчив. Салли: взволнована. Андерсон: отвлечен (рассматривает обнаженные икры Салли). На коленях жертв уже нет никаких улик. Спасибо, Салли. Поднимаю взгляд: она смотрит на меня с вызовом. Осмелюсь ли я что-нибудь ей сказать об этом? Молчу. (Все равно уже бессмысленно.) — Ну? — Лестрейд потирает ногтем большого пальца нижнюю губу, в другой руке он держит манильский конверт (фотографии с предыдущего места преступления). От них тоже нет никакой пользы. Сравниваю кожу на лице, руках и теле. Стою возле головы. Здесь кожа темнее; подвергалась воздействию солнца. И грубее; часто бывала под дождем. Присаживаюсь рядом. Глаза без век смотрят вверх. След от ремешка, который носили вокруг головы в течение длительного времени. Следы каски. Слегка приоткрываю рот жертвы; как и полагается. Сломанные зубы (три штуки). Склонность к насилию. Возможно, он дрался возле паба. Снова встаю. Поправляю пиджак. Отметины на лодыжках и мозоли на ступнях. Опухшие, бледные, слегка скрюченные стопы. Большую часть своей взрослой жизни провел в ботинках. Вероятно, со стальными носками. Рабочий на стройке. Очевидно. Телефон. Открыть веб-браузер. Поиск. Пропавшие строительные рабочие поблизости. Новостная статья: Джек Бейли. Фото. Совпадает. — Вот твоя жертва, — показываю Лестрейду. В такие моменты я остро чувствую отсутствие привычной похвалы Джона. Лестрейд изучает изображение, а потом возвращает телефон. Я пишу Джону. Где ты? Нужно определить причину смерти. ШХ Мне не терпится. Жду ответа. Лестрейд беседует с Салли. Андерсон все еще смотрит на ее икры. Рассматриваю тела, пытаясь представить, как это было. Никаких следов борьбы. Никаких ран. Нет сломанных костей. Ничего. Брать кровь на анализ — это слишком долго. Должно же быть хоть что-то. Телефон вибрирует. Джон. Максимум 20 минут. Только что поймал такси. Разочарован. Двадцать минут? Так много. Как бы ты отправил на тот свет 23-летнего мужчину без видимых повреждений? ШХ Может быть, Джон сможет помочь на расстоянии. Это не та тема, над которой я обычно размышляю. Нужно будет направить наш разговор за ужином в сторону потенциальных методов убийства. Чтобы держать мозг в тонусе. Так подумай об этом сейчас! ШХ Пауза. Обращаю внимание на цвет кожи. Красноватый. Румяный. (Почему именно румяный?) Сообщения. Джон подумал и нашел решение (быстро). Прилив гордости. (Знал, что так и будет.) Обструкция дыхательных путей? Наклоняю голову назад и проверяю. Чисто. (Очищено.) Это улика. Дыхательные пути очищены. Пахнет рвотой. ШХ Конечно, легче было бы определить причину смерти, будь он здесь. Лестрейд и Андерсон нависают надо мной. Это раздражает. Опять вибрация. (Радость.) Может быть, жертва подавилась собственной рвотой. И это не убийство? А алкогольное отравление? Должно быть убийство. Но кожа не синеватая. Красноватая. ШХ Проверяю тело на наличие колотых ран. Должна быть одна. Где-то есть. Внутренняя сторона рук, ног, где? Должна быть! Не мог же убийца просто ждать, пока запойный пьяница упьется до смерти. Неорганизованно. Бессистемно. Обнадеживающая вибрация. Скорее всего, алкогольное отравление и обезвоживание. Возьми образец мочи. Не похоже на убийство. Нашел. Задняя часть шеи. След от инъекции. Замедленные рефлексы. Вколоть смертельную дозу алкоголя алкоголику. Идеально. Быстрее! ШХ — Мне нужен шприц, — не утруждаюсь поднять взгляд . — Нет, — это Лестрейд, — никаких образцов здесь. Возьмем все в морге. — Вряд ли тебе нужен шприц, чтобы доказать свою гипотезу, Шерлок. Стоп. Майкрофт. (Почему? Что он здесь делает?) Телефон вибрирует. Пробки, Шерлок! Я уже еду! Я практически чувствую стук зонтика Майкрофта о тротуар. Неумолимый ритм вагнеровской оперы. * Не хочу смотреть на него. Сидеть в его нелепой машине с нелепыми тонированными стеклами и нелепым молчаливым водителем за пуленепробиваемой перегородкой. На этот раз без помощника. Машина для похищения. (Он планирует убить меня? Или готовится к моей неизбежной попытке убить его?) Мы куда-то едем. Слишком ослеплен яростью, чтобы понять, куда. (Где Джон?) Вытаскиваю телефон. Смотрю на него. Отправляю сообщение. Когда Джон приедет на (прекрасное) место преступления, меня уже там не будет. Меня похитили. ШХ — Шерлок. Нет. Этот разговор мне неинтересен. Мне нечего ему сказать. Он вздыхает. Как будто мне снова семь, а ему четырнадцать, он умнее, взрослее и знает больше. Я пытаюсь изо всех сил, а он раздражен. Прекрасно знаю этот вздох и уже устал от него. Практически чувствую, как моя латеральная орбитофронтальная кора гудит от нейронной активности. Гнев. Пылающий, неконтролируемый гнев. Очень рад, что мой телефон вибрирует. Я так понимаю, что это твой брат? Ты в порядке? Сжимаю телефон; Джон. Единственное, что помогает мне оставаться в здравом уме. (Он должен быть здесь; он бы взял мою руку в свою и выводил бы на ней узоры своими пальцами. Дотронулся бы до подбородка, посмотрел в глаза. Он успокаивает меня. Джон. Моя точка опоры.) Достань пистолет и выстрели Майкрофту между глаз ради меня. (Я люблю тебя, Джон.) Я исступленно набираю текст. Даже губы дергаются, беззвучно нашептывая слова. Я ненавижу его. Я могу убить его. Будь готов внести залог. ШХ — Ты имеешь полное право злиться. Неожиданно, но, по крайней мере, правда. — Должен признать, что… — нехарактерная пауза. Он колеблется. Хочет сказать что-то важное. Что? — Я был неправ. Никогда раньше не слышал, чтобы он признавал свою неправоту. И не знал, что он вообще ошибается. — Не прав? (От удивления я разжимаю губы.) С чего бы начать. — Не прав, потому что хранил мои личные медицинские файлы в течение десятилетий после того, как они должны были быть уничтожены? После того, как наша мать приказала их уничтожить? Или не прав, что поделился ими? Наконец-то поднимаю на него глаза. С трудом сдерживаю ярость. Чувствую, как мой телефон скрипит в руках, сжимаю его так крепко, что могу сломать. — Поделился ими с моей соперницей? — Она никогда не была твоей соперницей. Он говорит это так, будто устал от этого. Собственная неправота его особо не трогает. Похоже, он набрал около килограмма с тех пор, как я видел его в последний раз. (Итак. Значит, чувство вины весит (примерно) один килограмм?) — Ты показал эти записи Джону, чтобы он всегда боялся меня, Майкрофт? Держал дистанцию? Или ты надеялся, что он уйдет от меня навсегда? — Конечно, нет, — он закрывает глаза и глубоко вздыхает, — я пытался помочь тебе, Шерлок. Я готов рассмеяться от этой бессмыслицы. — Помочь мне? — Веришь или нет. Да. Я пытался помочь тебе. Им следовало знать, на что ты способен. Чтобы они не ждали от тебя большего, чем ты можешь дать. Я пытался обеспечить, — он останавливается, поджимает губы. Отвращение. — Я пытался сделать так, чтобы в твоей жизни остался человек, который тебя любит, Шерлок. Чтобы ты не сломал его. Вот что я пытался сделать. Сломать его? В какой момент Джону грозила такая опасность? — Почему? Еще один вздох. — Потому что ты мой брат, Шерлок. И хотя тебе, возможно, трудно это осознать, я забочусь о тебе и хочу, чтобы ты получил то, что хочешь. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Счастлив. Убеждать Мэри (и пытаться убедить Джона), что я психопат: в каком контексте это может сделать меня счастливым? — Ложь обо мне должна была сделать меня счастливым? — Как я и говорил, — голос Майкрофта снова стал ровным, — я ошибался. Дважды. Майкрофт признал это дважды за один разговор (дважды за одну жизнь — больно щедро. И до сих пор верится с трудом). Конечно, он ошибался. Это невообразимая череда поступков с мотивами, которые не могут, ни при каких обстоятельствах, оправдать его действия. Сказать Мэри (сказать Джону), что я едва человек, чудовище: неуверенность Джона (его вера, его храбрость, его тяга к постоянному риску) явно не то, на что рассчитывал Майкрофт (или рассчитывал?). Джон не отвернулся от меня, наоборот. Он отдал свое сердце (любовь буквально напичкала меня метафорами) в мои чудовищные руки, с моими (ошибочными) диагнозами, приставленными к его виску, как дуло пистолета. Майкрофт возится со своим зонтиком. Машина поворачивает за угол. Он снова вздыхает, не глядя на меня. — Я ошибался, полагая, что это правда. Майкрофт. Раздраженный старший брат, презрительные взгляды, хлопанье дверьми перед моим лицом, постоянный издевательский смех. Он вытаскивал меня из не вполне легальных клубов, уничтожал раз за разом мою коллекцию настоек и с таким трудом добытых веществ, сажал под замок. Мамочка (ее любовь всегда была безусловной) не верила в это (не хотела, не могла), но Майкрофт (всегда был) другой. Осторожные взгляды. Сомнения. Он всегда предполагал худшее. (Неудивительно.) Все это время я, наивный, думал, что братская любовь могла бы дать мне хоть какую-то фору. Что мамочкино слово в этом вопросе — закон (кроме постоянно гложащего сомнения и страха). Сколько я уже ненавижу его? Как давно жалею, что мы родственники? Не думал, что он все еще может ранить меня. Я даже не осознавал, что до сих пор хочу, чтобы он увидел во мне хоть что-то хорошее. Чтобы он закрыл глаза и поверил в невероятное. (Еще одно предательство, даже большее, чем первое.) Он сомневался в том же, в чем и я. (Я не могу его винить за это, да? Но все равно буду.) Он считал меня неполноценным (я думал так же). Как сделать психопата счастливым? (Снизить ожидания окружающих, чтобы он не разбил их на мелкие кусочки, радостно потирая руки.) — Мне жаль. Я рассматриваю его лицо. Он действительно имеет это ввиду. Жалкое оправдание. Для брата. Для семьи. В моей жизни не было ничего безусловного с тех пор, как умерла мамочка. Кроме безусловного триггера, которым является Майкрофт. Все ждали от меня только самого худшего. (Включая меня самого.) — Ты удивил меня, Шерлок. Ты удивил всех. Какой удивительный сюрприз. Любить и быть любимым. Такая простая вещь. То, что может сделать каждый. Майкрофт считает, что я могу раскрывать самые запутанные преступления, но не в состоянии почувствовать что-то настолько естественное, как любовь. (Возможно, я и сам себя удивил.) Майкрофт улыбается. — А это достижение — удивить меня. Превзойти мои ожидания. Ты и сам это знаешь. Я, — он делает паузу. Колеблется или выдерживает ее ради эффекта. — Я горжусь тобой. Закатываю глаза. Майкрофт достает из-под сиденья кейс. — Так что я принес тебе кое-что. Подарок. Оливковая ветвь, если угодно. Попытка успокоить меня? Смягчить наши братские противоречия? Что бы это ни было, как бы дорого оно ни стоило, я просто обязан, как (обиженный) младший брат, немедленно уничтожить это. Он кладет футляр на колени и открывает его, демонстрируя содержимое. Скрипка. Состояние не самое лучшее; отделка местами пострадала, есть зазубрины и порезы. За ней не так хорошо ухаживали, как следовало бы. Есть повреждения от воды. Подождите: Нет. Не просто скрипка. (Боже мой.) Итальянская. Амати. Семнадцатый век. (Невозможно.) Шедевр. (Я не могу уничтожить ее.) Николо Амати, потрясающий образец. Большой Амати. Невероятная редкость. Удивительно. (Бесценно.) — Надеюсь, ты простишь мне грубую метафору, — он слабо улыбается, — красивый инструмент, о котором не заботились как следует. Но он все равно прекрасен. Он передает мне открытый футляр. В своем первом поступке в качестве не психопата (в глазах моего дорогого брата) я не уничтожу эту (потрясающую) скрипку. (Придется найти что-то другое для уничтожения. Возможно, его машину.) Провожу пальцами по корпусу. Невероятно. Обвожу (идеальные) звуковые отверстия. Декоративный завиток, колки. Достаю ее из (безымянного) футляра. Дотрагиваюсь до верхней деки, где остался след от воды. Глажу нижнюю деку, обхватываю рукой и чувствую приятную тяжесть. Так красиво. Майкрофт молча смотрит на меня. Я должен что-то сказать, поблагодарить его, но не могу выдавить из себя ни слова. Слишком много всего. (Печаль, разочарование, горечь, надежда.) Не знаю, сколько прошло времени, пока я наконец не замечаю, что машина уже остановилась. За окном Бейкер Стрит. (Дом.) — Ты должен знать, — Майкрофт. Опять закрутились шестеренки его сложного механизма? (Конечно.) — Примерно двадцать минут назад Мэри получила сообщение, что вакансия, на которую она претендовала семь лет назад, снова открыта, и ее кандидатура утверждена. Работа в Бодлиане. Бодлиан? Майкрофт отправляет Мэри в Оксфорд? — Такая возможность выпадает раз в жизни. Она всегда мечтала об этом. Разумеется, она согласится. — Конечно. — Я верю в счастливый конец, — он сплетает пальцы между собой. * Я стою у окна и смотрю на дождь. Играю. Музыка Мендельсона пронизывает меня насквозь. Смычок (гибкий, идеальный), инструмент (самый потрясающий из всех, что я когда-либо слышал). Остальные скрипки и смычки это бледные тени тех, что я держу в руках. Пещера Платона. Ничто из того, на чем я играл, никогда не звучало настолько реально. И так полноценно. Я будто слышу голос дерева (и каждое касание пальцев, малейший сдвиг, изменение в мышцах и даже костях). Закрываю глаза. И играю, теряя счёт времени. Слышу, как открывается дверь (за окном стучит дождь), как от дома отъезжает машина, как тихо звенит дверной витраж, когда дверь опять закрывается. Что-то тяжелое глухо опускается на плитку. Он снимает пальто и вешает его внизу, у двери. Пауза. (Он слушает, как я играю. Это по-прежнему Мендельсон.) Шаги на лестнице. (Это Джон, конечно же. Я узнаю звук его шагов где угодно. Он ступает уверенно, и никакой хромоты нет и в помине. Ее не будет больше никогда.) В гостиную открывается дверь. Стою лицом к окну и слушаю шум дождя и завывания ветра. Мои глаза закрыты. Я играю. Джон не хочет мешать и тихо садится в кресло. Он кладет на стол что-то металлическое, а потом пластиковое и плоское. (Пистолет, ноутбук.) Откидывается на спинку, сидит неподвижно и слушает. Его глаза закрыты, а может — нет. Я не знаю. Меня вдруг осеняет, и я почти спотыкаюсь (Adagio non troppo), от удивления готов распахнуть глаза, но успеваю одернуть себя. Пистолет. Компьютер. Тяжелая сумка внизу. В животе теплеет, и это чувство стремительно затапливает меня, пробираясь в грудную клетку (прямо в этот невозможный, новообретенный орган) и через кончики пальцев вливаясь в музыку. Больше никакого Клэптона. Больше не будет Мэри. Джон вернулся домой. Через несколько минут (максимум — через три) мелодия закончится, и я открою глаза, повернусь, посмотрю на него, сидящего в кресле напротив. Его глаза (если они были закрыты) тоже откроются, встретятся с моими. Он скажет, что музыка была прекрасной (и это правда). Он не заметит новую скрипку (вряд ли он сумеет отличить один инструмент от другого). Я сниму с плеча подушечку и осторожно уберу ее в футляр. Он захочет поделиться со мной новостями. Откуда ему знать, что я уже обо всем догадался? (Или, возможно, он знает. Ведь он знает меня. Но все равно захочет рассказать мне. Произнести это вслух, чтобы не было больше никаких вопросов.) Я вернулся. Я больше не оставлю тебя. И я улыбаюсь от одной мысли о том, что услышу это. (Две с половиной минуты.) Что я отвечу ему? Улыбнусь. И не сумею подыскать нужные слова. Может быть, через две минуты они сами найдут меня, и я отвечу ему. А если нет, Джон поймет и так. После этого он встанет. Что вероятнее всего? Повернется к кухне, спросит, не хочу ли я чашку чая. Переезд из Клэптона всегда способствует жажде. (В холодильнике у нас нет пива.) Он заметит на столе тарелку с печеньем и пирожными. Спросит о ней. Я объясню: подарок от миссис Хадсон. Знак ее благословения. Он пошутит, что это радостная весть или повод для сплетен. Мы оба рассмеемся. Он возьмет одну из тарталеток и предложит мне. Я откажусь. Или он проигнорирует кухню, проигнорирует свою жажду и мысли о чае и подойдет ко мне? Возьмет за руку? Нет. Обнимет? Поцелует. Поцелует в шею. Скажет, что любит меня. (Я отвечу тем же.) Он улыбнется и возьмет мои пальцы (два из них, чуть пожимая своей ладонью) и поведет меня в спальню? Или спросит, голоден ли я, ел ли сегодня, нашел ли новое дело? Так или иначе. Чай, пирожные. Наши признания. Это все ближайшее, неотвратимое будущее. Все будет идти в том порядке, который выберет Джон. Но это все точно случится (одно или другое). А пока я буду играть, а Джон — слушать. Он любит музыку. И любит меня. Осталась всего минута (или даже меньше). А потом все случится.