Охота на кашемир

Стид весь день был сам не свой, и по вполне очевидной причине. Он перебрал все вельветовые брюки в секретном гардеробе — это не помогло. Затем находил три-четыре круга по каюте, открыл и закрыл несколько книг подряд, на секунду сел и, убедившись, что нервов слишком много, чтобы сидеть, уже через секунду обратно встал на ноги. К счастью все, кто мог бы его осудить, находились сейчас за бортом, на солнечном, песчаном пляже. Стиду самому хотелось побывать там, но именно сегодня это не вариант. Ведь там Калико Джек. Баттонс определенно перегрелся, ведь продолжал принимать лунные ванны при свете солнца. Сначала его пытались уговорить сойти на берег и порезвиться, как в старые-добрые пиратские времена, но очень скоро им надоел его «дзен-буддистский» тон. Так на корабле «Месть» остались только его капитан и Баттонс. Представить их в одной каюте, тем более за одной беседой, было совершенно невозможно. Если Баттонс вполне неплохо справлялся с одиночеством, то Стид нравственно разлагался уже спустя полчаса. От чувств ему хотелось… сказать что-нибудь очень гадкое. Вслух. И он даже выражался, называя Джека самыми гадкими словами. Потом сокрушался, что не сможет сказать это ему в лицо, ведь его хорошо воспитали. А ещё Эдвард все время рядом с ним. Точнее, Джек не отходит от Эдварда ни на шаг, лишая Стида возможности поговорить с ним. Для Стида было странно думать о Черной Бороде так много. А вот Эдварду совсем наоборот — было странно не думать о Стиде. Если бы Калико не был пиратом то, скорее всего, сделал бы карьеру клоуна, ведь наблюдать за ним — сплошное веселье; на время совместных игр и перформансов Эд переставал думать о капитане «Мстителя», но уже в следующем перерыве к нему возвращался. И беспокоился, ведь его нигде не видно, и никто кроме Эдварда об этом, кажется, не волнуется. Однако очередная новая игра сразу же отвлекала его рассеянное добрым ромом внимание, и он уже бежал, рассыпая в стороны горячий песок, навстречу приключениям. Стид пронаблюдал за орущими пиратами добрые полчаса. Затем отставил подзорную трубу, и отскочил от витражей, как ошпаренный. Кодекс джентльмена ограничивал Боннета. Заставлял ругать себя за чувства, о которых Эдвард, может, даже и не задумывается, когда они у него возникают. Интересно, Эд когда-нибудь ревновал его к кому-то? Как выглядит его ревность? Замечательно, на самом деле, что Черная Борода резвится в теплом песочке вне корабля, ведь он весь окружён тяжёлой, мрачной атмосферой, которую Стид неосознанно наводит. На Баттонса эти флюиды не действуют, впрочем, как и все остальное в этом мире, — но вот любой другой, чуть более эмпатичный человек, взойдя на борт сразу почувствует, что где-то в каюте сидит чем-то очень недовольный джентльмен. У Боннета была теория. Она гласила, что пассивная агрессия гораздо опаснее обычной. Агрессия выплескивается равномерно, и покидает тело вместе с криками и драками, пока не растворится в воздухе и не исчезнет; а вот сдерживаемая агрессия гораздо могущественней, это мощь, спрессованная в одно человеческое тело, как джин в лампе. Стоит сказать слово — и весь этот гнев обрушится разом, ломая кости и разрывая ткани. Хорошо, что Эдвард сейчас не здесь. Стиду, определенно, необходимо остыть. Прошло ещё пятнадцать минут, волна праведного гнева успокоилась, и наступил штиль, прямо как за окном. Его отвлекла калиграфия: он с усердием выписывал проклятия, обращённые к Джеку. Так продолжаться не могло. Он встал, ещё раз прошёлся по каюте. Набравшись смелости, он осторожно вышел наружу. Солнце беспощадно пекло. Стид важно прошёлся по палубе, как по своему дому, похлопал по рулю, посмотрел вдаль… Заметил Баттонса, но решил разговоров с ним пока не заводить. Он выглядел очень сконцентрированным на чем-то. Вполне вероятно, то, что он делал, было очень важно. Теперь Стид не злился — только если на самого себя. Надо было смириться — он не в праве брать Эда на поруки и решать, что ему делать и с кем проводить время. Обессиленный собственными эмоциями, он не мог взять в толк, что ему с этим всем делать. Смириться? Или что-нибудь предпринять? Он спустился в спасительную прохладу каюты. Тут приятно пахло морской солью, а из гардероба по всему помещению распространялся успокаивающий, лёгкий цитрусовый запах. Стид захватил с собой в новую жизнь несколько склянок парфюма из прошлого: обыкновенный пряный, освежающий фруктовый и смелое, фиалковое амбре из Франции. Последним он пользовался крайне редко, только по особенным случаям. Он замечал, как много внимания привлекал этот аромат. Он как раз подстать аристократичным приемам, где даже канделябры пропитались «высокими» запахами пудры и начищенной кожи. Что-то этот запах пробудил в мыслях Стида, отчего к его походке вернулись прыгучесть и энергичность. Ведомый какой-то новой, освещающей идеей, он бросился в свой секретный гардероб и принялся что-то искать по деревянным ящикам. Стид знал, что найдет это. И нашел. Он осторожно развязал бант, который он самостоятельно завязал на подарочной коробке, снял крышку… Определено, с этим он выиграет все внимание Черной Бороды.

***

Эдвард был поглощён игрой. Его даже не волновало то обстоятельство, что в эту игру, а именно в классические салки, играют только дети. С Калико он часто забывал, что ему не двенадцать, а его борода — самая настоящая. Он резвился на песке со всеми остальными, салил, как профессионал, оставляя на плечах и руках друзей синяки, и так бы оно и продолжалось, если бы в пылу разборок в компании не объявился Баттонс. Он просто невозмутимо появился, и на пересчёте окружающим не раз пришлось подумать и поспорить, прежде чем они поняли, что количество игроков действительно изменилось, а Черный Пит всё-таки умеет считать. — Ты чего, Пуговка? Лунные ванны надоели? — перепуганно спросил его Пит. — Капитан прогнал меня с корабля. Посоветовал прогуляться. — Тут Баттонс о чем-то вспомнил и обратился к Эдварду. — Можно Вас на пару слов, капитан? Эд пожал плечами — дал Джеку понять, что ему на все по барабану — но на самом деле только Баттонс позвал его, он сразу задумался о Стиде. Они отошли достаточно далеко, чтобы Тич забеспокоился. Определенно, дело было в нем. Они с Баттонсом встали прямо напротив кормы корабля. — Первый Капитан хочет увидеться с вами. Лично, — сказал Пуговка с важным видом. Судя по интонации, ничего в нем от этой просьбы не дернулось и не дрогнуло. Чисто профессиональная просьба, ничего такого. Эдвард сразу понял, что здесь что-то нечисто, и согласность Баттонса на расслабляющую прогулку по пляжу была весьма кстати. Эда хотели видеть на борту лично — такие предложения от Стида поступают редко. Это могло означать: выговор, ссора, обсуждение пути, возможно, предложение выпить или то, о чем он думать побаивался. Всё-таки когда дело касается таких вещей Тич постоянно вступает с собой в конфликт — со Стидом всегда остаётся неясным, он угадал или просто извращенец? Взволнованный этими рассуждениями Эд взмахом руки попрощался с остальными пиратами, попросил Баттонса передать им, что он ненадолго, и направился прямиком на корабль. На палубе было тихо. Шум прибоя смывал за собой шум веселья, происходящего за бортом. Тихо поскрипывало хорошо лакированное дерево. Эдвард спускался вниз и все никак не мог взять в толк, почему так сильно волнуется. Разве это не странно — так часто думать о Стиде? Так сильно хотеть его? Такое поведение так называемый «кодекс джентльмена» вряд ли потерпит. Но совсем скоро Тич разубедился во всем, что его беспокоило. В каюте капитана ему в нос ударил сладко-пряный запах ладана. В камине трещали поленья. Несколько окон были закрыты плотными узорными шторами, создавая полумрак в самом разгаре жаркого, летнего дня. На диване сидел Стид Боннет собственной персоной, одетый в свой халат. В его глазах сиял неуловимый, игривый огонек, который Эд видел лишь единожды. — Привет, Эд. Тича приморозило к месту, а рот открылся в немом изумлении. Наверное, Стид сделал совсем немногое, но уже этого было Черной Бороде предостаточно, чтобы восхититься. Он с трудом различал запахи помимо знакомого с детства ладана; всю комнату охватывало некое цветочное, еле уловимое, как огоньки в глазах Стида, амбре, превращающее каюту в замок, от которого все в голове Эда перемешивалось. Только потом он заметил, что повсюду зажжены свечи. — Вау, — выдавил из себя пират, глупо улыбаясь во все тридцать два. — Ты здорово постарался. — Пустяки, — махнул рукой Боннет. — Как проводили время? — Да так, вот, только закончили в салки играть и бросать друг в друга камнями… Эду становилось неловко за свои варварские развлечения в окружении такой красоты. Она отличалась от той, напомаженой и приторной, которой обладал всякий высший свет. Боннету удавалось балансировать где-то на грани, что и делало его особенным. Труднее всего Эдварду было уложить себе в голову, что все это Стид устраивал лично для него. Трудно было поверить, что Стид думает о нем с тем же необъяснимым трепетом. — После такого приема, конечно, хрена с два я вернусь на этот душный пляж, — в два шага Эдвард оказался рядом и плюхнулся на божественно-мягкие подушки. Стид мягко усмехнулся. — Ты соскучился? На такие прямые вопросы Стид был отвечать не готов. Он вообще редко отвечает на вопросы прямо, когда все вокруг говорит само за себя. Он осторожно отодвинул полы мягкого халата в стороны. — А это тебе о чем-нибудь говорит? Эдвард замер, задержав дыхание. Боннет надел чулки. Нежная ткань, тоньше крыла ночного мотылька. Для него. — Почему ты их раньше не надевал? — Эдвард не мог оторвать взгляд от ног Стида. Чулки подчеркивали его крепкие формы, высветляя все достоинства. — Такое не надевают без серьезного повода… — Стид замер, как только ладонь Тича аккуратно прикоснулась к ткани. — Одно из правил джентльмена. Конечно, Стид это выдумал. Он понятия не имеет, есть ли подобное правило на самом деле. Становилось стыдно от мысли, что он начал вести себя капризно без внимания Эда — начал выдумывать поводы, чтобы на него лишний раз посмотрели. Лишний раз к нему прикоснулись. Калико Джек был лишь очередным катализатором этого желания. И теперь взгляд Тича был прикован к Стиду невидимыми цепями. Боннет держал себя в руках. Он и правда очень постарался выглядеть красивым сегодня. Пальцы Эдварда осторожно пробирались выше, туда, где скрывалась открытая, нежная кожа и чувствительные места, достойные внимания и ласки. Пиратский образ жизни никоим образом не влиял на гигиенические привычки Стида, и его кожа была мягкой и нежной, совсем не такой, как у обычных пиратов. Может, он и казался чужим на морских просторах, его смекалке и находчивости могли поучиться лучшие в своём деле — тому же Эдварду не пристало взять у него пару уроков. Тич наклонился, близко, горячим дыханием опаляя открытую теперь кожу; ослабив повязку, Стид позволил халату упасть вниз, слегка обнажая плечи, на которые сразу же опустились влюбленные поцелуи. В них не было ни животной страсти, ни голодной ярости — это было содрогание и обожание. Это можно назвать обхаживаниями. Но Эду это слово всегда казалось несколько пошлым и неправильным. Стиду не нравится, когда его обхаживают — ему нравится, когда о нем заботятся. Рядом с ним Эд открывал в себе новые способности, о которых он раньше и не догадывался — он умел проявлять нежность. Эти нежности распространялись по всему телу Стида, медленно, но верно отодвигая подолы халата все дальше и дальше друг от друга, пока они окончательно не спали, являя перед Эдом прекрасное, манящее тело. Боннет все стрелял глазами, в его нежном, полном любви взгляде плясали огни прямиком из жаркого ада. Он определенно наслаждался тем, какое влияние он оказывает на Эдварда. И сам Эдвард осознано поддавался любовному дурману. Сам Тич получал удовольствие от их динамичных, никогда не одинаковых игр. Высоко в горле становилось сухо, но он не торопился, вводя их обоих в медленный, гипнотизирующий темп. Никакой Калико Джек не заменит Стида. Никакие идиотские игры на пляже и близко не стоят с этим уровнем эмоционального напряжения и возбуждения. Пресловутый дружок Эда окончательно покинул голову Стида, и тогда он смог полноценно погрузиться в процесс. В тяжёлой дымке пряных благовоний его не смущала нагота. Он чувствовал себя в своей каюте, как в крепости, где никто не сможет их потревожить. Здесь даже время подчиняется их воле, растягивается и меняется, сгибается, как молодая ивовая ветка. Жёлтый, обволакивающий свет восковых свечей наполнял комнату, а их тела не отбрасывали теней. По дивану скользил мягкий халат, шуршал кашемир. Эдвард осторожно, как на пробу, оттянул тончайшую ткань чулка и провел по оголенной коже огрубевшими подушечками пальцев. Он не был уверен в том, что ему туда есть допуск: он не хотел бы нарушать «джентельменский кодекс» — хотя он уже давно стал лишь метафорой к определенной «запретной зоне», к которой у него нет доступа. Но Стид кивает и доверительно подтягивает к себе ноги, заставляя Эдварда углубиться, проникнуть дальше. Боннет дал ему понять, что для него запретов больше нет. Странный случай — два капитана с одним кораблем на двоих. Одна крепость на двоих, в которой никто не смеет их беспокоить, одни и те же эмоции и чувства разделенные на двоих… Впрочем, какая кому разница? До тех пор, пока их никто не отвлекает, все хорошо. Пока все развлекаются на пляже и купаются в солёной воде, а они в уютной каюте — все хорошо.