Духом и Сталью: Сильнее тебя

      Марика жадно покрывала поцелуями шею Сильвии, намеренно действуя немного грубо и гадая, когда же эта фальшивая смелость закончится. Чего ждать от той, кто с трудом заставлял себя хотя бы за руку подержаться? Но, поднявшись выше к подбородку, Огинь замерла, остановившись напротив раскрытых губ русоволосой. Блондинка словно наткнулась на невидимую стену, не дававшую продолжить начатое.       Руки не двигались, будто отказав. Дворянка застыла, мысленно вцепившись ногтями себе в голову. Всё, что было ей известно, не работало, а что хуже, она поняла, что и сама не хочет, боится, боится сделать то, в чём Селима ошибочно обвинила Сильвию. Если бы охотница предприняла следующий шаг, может тогда она и решилась, но спонтанное предложение от девушки из Литау, её холодная инициатива, без капли эмоций, разбили все надежды, разрывая душу на части. А может, дело было в чём-то другом, чём-то, что Марика испытывала по отношению к дочери гор? — Видишь… — прошептала дочь леса. — Ты просто пытаешься придумать себе причины, не признаёшь своих чувств, стараясь выставить себя такой равнодушной курвой, но это не так. Всё, что ты делала последние дни, вся эта агрессия и злость — всё лишь для того, чтобы оставаться в глазах окружающих сильной. Так ли тебя выбесили Колек с Лонгином, или ты ухватилась за эту возможность выпустить пар? Оказалось, что рытьём ям чувства и злость не засыпать? Почему до сих пор ты боишься быть настоящей? Марика, любовь — это не слабость, — слегка приобняв блондинку, сказала Сильвия. — Ах ты ж литауская курва, — прошипела Марика, чуть ухмыльнувшись. — А вот если я возьму сейчас и всё-таки продолжу? Что будешь делать? Кинешься звать на помощь, просить остановиться? — спросила Огинь, намеренно едва ли не касаясь губ девушки, смотря прямо в глаза. — Знаешь, раньше мне действительно казалось ужасным это всё… Когда есть та, кого ты любишь, но какой смысл мне пытаться что-то сделать, уже находясь в твоих руках? У меня есть сто и один способ тебя остановить, но… как-то мне не хочется портить твоё идеальное лицо и тело. В спину, разве что, чего воткнуть, — усмехнулась русоволосая, до боли впившись ногтями в спину блондинки. — Я тебе сама сейчас воткну что-нибудь промеж ног, да поглубже! — чуть дёрнувшись, возмутилась Огинь. — Поглядите на неё, совсем страх потеряла, курва длинноногая, — хохотнула Марика. — Как же долго я верила в это… А на деле пшик и ничего больше, — засмеялась Сильвия, ощутимо шлёпнув беловласую пониже спины. — Хватит уже наглеть, имей совесть, — тоже засмеялась Марика, не в состоянии более продолжать сдерживать эмоции. — У некоторых её, кажется, тоже кот наплакал, — показала язык Сильвия.       Дворянка попыталась укусить девушку за него, но охотница быстро втянула язык, и зубы Огинь просто клацнули, «укусив» воздух. — Почти, — притворно расстроилась Марика. — Да не мечтай… — рассмеялась охотница. — Мой первый поцелуй достанется Агидель. — Если это, по-твоему, первый поцелуй, то я ей не завидую, — хохотнула Огинь. — Кстати, что ты там сказала на своём? Лярву я вроде поняла, а что остальное? — А тебе всё знать надо? Я только это хотела забыть, так нет… — обиженно сказала Сильвия, слегка покраснев. — Давай признавайся, курва, лярва и всё такое. Если не скажешь, то я за себя не ручаюсь, — облизнулась Марика. — Пустые слова, — усмехнулась Сильвия, закатив глаза. — Ну-у зубы-то у меня есть, а кто там разбираться будет происхождением следов? Агидель, как мы обе знаем, у нас очень ревнивая… Хах, в этом, кажется, они с Селимой схожи, — улыбнулась дворянка, и в этой улыбке охотница отчётливо видела ту теплоту и любовь девушки к далканке, скрываемые за злобой и равнодушием. — Вредина… Ладно, ты же не отстанешь, ведь так? — вздохнула Сильвия, проведя руками по лицу. — Верно, — улыбнулась Огинь, ожидая ответа на свой вопрос, и демонстративно уперев локти в одеяло, подперев голову руками, легла всем телом на русоволосую.       Сильвия немного собралась, дабы её голос не дрожал и, чуть покраснев, пояснила: — «Лерва блэт» это та же курва только много грубее. «Телепис ин бис» это уже посыл… кое-куда… — смутилась охотница, старавшаяся даже в крайнем случае не выражаться так ярко. — Слушала бы и слушала, — расплывшись в улыбке, произнесла Марика. — Что?! Сама же спросила, — возмутилась Сильвия. — Забавно видеть, насколько тёмный бес сидит под личиной этого внешне милого создания, — засмеялась Марика. — И как ты умудряешься так долго с Агидель соображать? Если бы ты с ней повела себя так, как сейчас со мной, у вас бы уже давно всё дошло до близости и не однократной, — ухмыльнулась Огинь. — У тебя всё к этому сводится, да? — неодобрительно спросила охотница. — Уж не тебе возмущаться, находясь в таком положении, — хохотнула Марика. — Сильвия, это нормально… Или ещё скажи, что ты ни разу с расселения по палаткам не хотела прильнуть к губам нашей рыжей предводительницы, запустить руки ей в штаны? Повела бы себя вначале так, и твоя ненаглядная лежала, млея от неожиданности, а ты делай, что хочешь, — радостно заявила блондинка. — Нет, — густо краснея, ответила Сильвия, отведя взгляд и сосредоточенно хмуря брови. Девушка выглядела немного забавно из-за морщинок, появлявшихся каждый раз, когда она злилась. — Что нет? — пытаясь заглянуть в глаза, не унималась Марика. — Я о таком не думаю, — Сильвия отвернула голову, обиженно смотря в сторону. — Мне-то не ври, — вздохнула Марика. — Может, Агидель мозги ты дурить и можешь, но мне не надо. — Я и не вру… Я даже толком ничего не сделала, когда мы едва не поцеловались, — возмутилась дочь леса и тут же едва не подавилась от сказанных слов. — Надо почаще тебя чуть не до обморока доводить, — расплылась в улыбке Огинь. Она легко перекатилась на одеяло рядом с охотницей и, повернувшись на бок, картинно подперла рукой голову, пристально глядя на Сильвию. — Так, теперь подробнее. Я вся во внимании. — Может, оденешься хотя бы для начала? Если сейчас кто проснётся пораньше, точно решит, что мы с тобой тут… Всезнайка вчера так же появилась, — надувшись, произнесла Сильвия. — Обстоятельства изменились, — повеселела Марика, вставая с одеяла. — В общем так… я одеваюсь, и далее ты продолжаешь, а если решишь наврать или отступить, я тебя правда совращу. Найду способ, — улыбаясь, произнесла дворянка, которую прямо распирало от любопытства. — Ты бы нашла способ с Селимой помириться, — вздохнула охотница, наблюдая, как Огинь одевается. — А то едва на месте усидеть можешь от нетерпения, а если для своего счастья что-то сделать, так нет, не хочешь же. Ещё и сопротивляешься, лярва такая, — пробурчала дочь леса, дунув на прядь волос, свисающую перед лицом. — Если она нас видела, этому точно не бывать, — засмеялась Марика, хотя в её смехе Сильвия хорошо чувствовала явную фальш. — Я серьёзно. Ей плохо, да и ты хорошо всё сама знаешь. Тебе тоже несладко. Вам надо переговорить, — утвердила охотница, хотя ей и самой подобное не мешало бы сделать с Агидель. Охотница поражалась тому лицемерию, которое демонстрировала, но всё-таки происходящее меж Селимой и Марикой её волновало сильнее, чем свои отношения. — В другой жизни, — буркнула Огинь, с силой надев сапог, да так, что тот из рук выскочил, оказавшись на ноге. — В этой! — потребовала Сильвия, резко поднявшись, и строго посмотрев на зеленоглазую. — Нет! — заупрямилась Марика, потянувшись за другим сапогом и размышляя, а не запустить ли им в охотницу. — Сегодня! — не отставала та, подогнув под себя ноги, и подавшись вперёд к Огинь. — Заткнись! — беловласая легко швырнула в сторону Сильвии веточку. — Утром! — Охотница поймала её и бросила в ответ, да так, что блондинке лишь и оставалось увернуться. — Да заткнись ты! — огрызнулась Марика. — А то действительно выведешь. — Не я выведу, а ты сама себя… Я просто не даю тебе прогнать это, запихнув куда-то глубоко внутрь, как ты это делала со своими эмоциями. Марика, попытайся заговорить… Если так трудно, то хотя бы побудь с ней рядом. Вам обеим это необходимо. Можете даже не разговаривать, но просто сделай это, — улыбнулась Сильвия. — Хорошо, — вздохнула Огинь, разведя руками. — Сделаю. Приду я в палатку. А что дальше? Ну, может, случится что-то хорошее, ну переговорим, даже помиримся… Это не отменит того, что я к ней испытываю из-за произошедшего. Мир этот будет лишь для вида, а какой от него толк? Чтобы всё лишь выглядело красиво? — Никто и не заставляет вести тебя, будто ничего не было. Можешь просто хотя бы идти спать в свою палатку? Если заболеешь, лечить-то тебя мне, а с твоей привередливостью оно мне надо? — закатив глаза, спросила охотница. — Мне хватает своих проблем с Агидель, и у меня нет желания свалить на свою голову ещё что-нибудь, — скосив взгляд, угрюмо вздохнула охотница. — Лучше спрячь эту Сильвию обратно, а то если последние пару дней все в недоумении были от меня, то сегодня будут от тебя, — прищурив глаза, недоверчиво проговорила дворянка. — Хм, а это будет даже забавно… Может тоже дер Кин пошлёшь и присоединишься ко мне в возведении укрепления? Поможешь ловушек настроить, чтобы наша великая Всезнайка свалилась туда, где ей и место, — злорадно хохотнула Огинь. — Я об этом думала, — вздохнула дочь леса, проведя руками по лицу, отбрасывая непослушную прядь волос. — Да? — неподдельно удивилась Марика. — Давай забудем ненадолго про твою злость на Селиму… Если бы на неё кричала Всезнайка, обвиняя в том, в чём она ни капли не виновата, ты бы тоже захотела её послать куда подальше? — серьёзно спросила Сильвия, и Марика тут же почувствовала в её голосе тщательно скрываемое раздражение.       Огинь задумалась, но не над вопросом подруги, а над тем, что было в тот день. Ей кое-что не давало покоя, и прежде чем ответить, девушка хотела вспомнить как можно больше подробностей разговора со старшей. Вспомнить было сложно, и хотя бы в этом отношении в словах охотницы был смысл — в таком состоянии, в котором Марика находилась сейчас, ни о тренировках, ни об обучении не могло идти и речи. Всё тонуло в размышлениях о ситуации и злости на Селиму. — Насколько мне помнится, кричала она только на меня… точнее, пыталась этого избежать. Да и твоя Агидель всё же капрал, вот пусть пожинает плоды того, на что сама себя обрекла, — позлорадствовала Огинь. — Это не важно. Я действительно была готова так же, как ты высказаться… может не столь нагло. Мне было плевать на то, что за это будет. Я хотела встать на её защиту и, учитывая, что я была не одна, лучшего шанса бы и не представилось, и я была готова за это хоть идти за лошадьми чистить, хоть выгребную яму копать. Агидель не виновата в том, что её окружают… дураки, — чуть запнувшись, ответила охотница, едва снова не выругавшись на родном языке.       Марика залилась смехом, настолько неподдельным и чистым, что это немного пугало. Чего дворянке не хватало во время их общих тренировок и взаимодействия с другими кадетами — искренности. Успокоившись, девушка нагло уселась на талию Сильвии, и чуть наклонившись, упёрлась руками в её живот, цепляясь ногтями за рубаху. Огинь посмотрела прямо в глаза: — Агидель сама окружила себя дураками, желающими за её счёт утвердиться, поэтому не вижу тут ничего, что тебя так возмущает, — улыбнулась Марика. — Именно поэтому ты там всех обозвала? — спросила Сильвия, взяв обе руки Огинь, не давая той снова начать творить непотребства. — Если на чистоту… — чуть задумавшись, Марика размяла шею. — …я так и считаю. Не всех, правда, но большую часть. — Но почему?! — воскликнула Сильвия, разведя руки магнатки в стороны. — Что почему? Я всегда так думала, — удивилась Огинь, сводя свои руки обратно, хотя охотница препятствовала этому. — Не всегда! Раньше ты… Просто игнорировала остальных. Тебе не было дела до того, чем они занимаются, какие у них успехи и навыки, — заметила охотница, перекрестив руки. — Да, не было, но теперь наши тренировки скатились в болото, созданное этими драными ленивыми курвами и это меня злит. Занятия в лагере должны улучшать мои навыки, делать меня сильнее, но большую часть времени я занимаюсь какой-то ерундой. Сама посмотри — ты страдаешь из-за Агидель, мечешься из-за нас с Селимой, но всё так же продолжаешь тренироваться. Хотя нет — вас с Селимой привязали к куче отбросов, не решавшихся даже шелохнуться, когда я напала, зато ты среагировала почти сразу… Меня бесят не сами кадеты, а то что меня к ним привязали, будто это вдруг сделает их сильнее и заставит тренироваться усерднее. Против командования сильно не пойдёшь, и поэтому лучше как можно дальше держаться от остальных, — заключила Огинь, опять разводя руки. — Марика, но ведь я тоже была таким отбросом, и ничего бы не изменилось, если ты меня не начала тренировать. Может, подход к тренировкам у Всезнайки с её сворой петухов плохой, но наши соратники в этом не виноваты, — сказала Сильвия, через силу пытаясь свести их руки обратно и одновременно стремясь повалить блондинку, с силой толкая ту назад. — Петухи значит? — усмехнулась Марика. — Забавно, никогда такое сравнение в голову не приходило. — Это потому, что ты дворянка и жила в своём замке. У меня дома куры всю жизнь были, и уж поверь, петухи — самое хорошее сравнение для сержантов, — гордо сказала Сильвия, из последних сил удерживая давление беловласой, пытавшейся навалиться на неё в ответ. — И ты ещё меня обвиняешь в моём отношении к кадетам? Да услышь сейчас тебя кто, до конца обучения ямы копала и лупленая была, — засмеялась Марика, запрокинув голову к небу. — Пережила бы, — фыркнула Сильвия. — От твоего настроения у меня по спине холодок, — ухмыльнулась Марика, в притворном ужасе зажмурив глаза. — Соглашусь, кадеты не виноваты в том, как их учат, но вместо того, чтобы слоняться без дела по вечерам, прячась от Всезнайки, Ингвара и Агидель, они вполне могли удары оттачивать, тренироваться, а они даже этого не делают… Развалятся, как стадо свиней в грязи, и до самой ночи языками чешут. Иные такие усилия прикладывают, прячась от этой троицы, что примени они их в тренировках, вполне были бы где-то на уровне ваших, этих… тот мелкий, что вчера подглядывать полез… — Колек? — Вот. Ну и что, мне тоже считать их равными? И не сравнивай этих увальней с собой. Пускай тебе недостаёт некоторых навыков, но ты стараешься. А они… — вздохнула Огинь и, сдавшись напору охотницы, упала на спину на ноги Сильвии, не размыкая их рук. — Может, не стоило этого говорить так прямо? Мы с тобой Всезнайку не особо жалуем, но прямо не заявляем… Тем более в её присутствии, — улыбнулась русоволосая, на мгновение представив реакцию дер Кин, узнай она об их отношении. Дочь леса больше думала о себе, ведь мнение Огинь Эверстейн недавно выяснила уж слишком хорошо. — От того, что она услышит, лучше или хуже не станет, а вот от отношения кадетов ко мне — станет, — наигранно опечалилась Марика, слегка нежнее перехватив ладони Сильвии, перекрещивая с ней пальцы рук. — И как же? — тихо хохотнула русоволосая, слыша такую самоуверенность в словах Огинь. — Никто не станет лезть со своими тупыми советами, будут избегать, позволив мне жить для себя, а не для других, — надменно произнесла дворянка. — И что потом? — вздохнула охотница, не совсем понимая. — А какая разница… Я хочу стать сильной, ни от кого не зависеть, и не тащить на своём горбу десяток-другой ленивых курв, — пробурчала Марика. — Всё равно придётся… Мы после обучения по отрядам разойдёмся, а там важна командная работа, — парировала дочь леса. — Я первые битвы переживу, в них выкосят всех лодырей и бездарей, а далее можно и о командной работе подумать, — зло хохотула блондинка. — Если бы не наша дружба, я бы тебя ударила… — недовольно сказала Сильвия, с силой впившись ногтями в руки Марики. — Бей, я не обижусь… Просто, в самом главном замке не видят огромную проблему. Помяни мои слова, когда-нибудь Остерну это аукнется, — серьёзно заметила Огинь, смотря на последние блистающие в посветлевшем небе звёзды. — И что ты предлагаешь? Вспомни, я в гвардию попала по счастливому случаю, а сейчас ты говоришь, что я лучше едва ли не всех лишь из-за старания. Да, я стала сильнее, но ведь это не отменяет того, что я была слабой, когда оказалась здесь, — немного грустно вздохнула Сильвия. — Изменить подход… Конечно, старые законы с правом высоких должностей и кавалерии как рода войск только для дворян тоже курвы всякие придумали, но и новшества не сильно лучше, — чуть задумалась Огинь. — Марика, на это нужно время… Но ты сама могла бы многое изменить. Твой статус и навыки легко позволят подняться в звании и попасть едва ли не к советникам короля. К тебе прислушаются, а может и вовсе назначат главной для проведения реформ, — слегка удивилась Сильвия, не понимая странного плана Марики. — Отец меня прибьёт, он спит и видит, как вернёт всё обратно, что идёт в разрез с нашим мнением, — засмеялась дворянка. — Но, ведь, правда… — попыталась возразить охотница. — Нет, не правда… Чтобы дойти до такого уровня влияния надо нырнуть с головой в то болото, в котором я пока лишь ноги запачкала. Молчу о том, что в Совете женщин не жалуют, а если и считаются с ними, так поскольку они представляют гильдии магов. Прежде всего, я хочу сама стать сильной, а там уже можно подумать, но сильной стать мне откровенно и целенаправленно мешают буквально все, — возмутилась беловласая. — Ленивая лярва, — засмеялась Сильвия. — Иди делать десять тысяч отжиманий, старательная ты наша, — хохотнула Огинь. — После того, как ты помиришься с Селимой! — Опять? Да когда ж ты угомонишься? — вскочила Марика, усевшись на одеяло и посмотрев на девушку, лежавшую напротив. — Ты обещала, — спокойно заметила русоволосая, продолжая смотреть в небо. — Обещала… Я же тебе говорила, какой в этом толк, если моё отношение не изменится? — вздохнула дворянка, не понимая, зачем упрямится, если уже согласилась. — Толк есть, Марика… Если честно, я на Агидель была невероятно зла за то, что она решила защищать Колека с Лонгином, да ещё и хотела остальных девушек остановить. Я не понимаю, почему? Откуда в ней такое желание справедливости? Даже Инги было не всё равно, что её кто-то увидел вот так. Но, не смотря на наши разногласия, я не спешу разрывать с Агидель отношения… Ссоры это нормально. Между прочим, ты сама мне об этом говорила, — улыбнулась Сильвия, переведя взгляд на беловласую. — И в чём же толк? Судя по тому, что я слышу, ты, кажется, наоборот Агеллон всё меньше и меньше любишь, — прищурилась Огинь. — У меня и вправду закрались мысли, что до отношений вы с ней не дойдёте. — Вот в этом и толк, Марика. Может, я на неё и злилась, но я её люблю, и это заставляет меня пытаться с ней мириться. Если полностью разрывать отношения из-за каждого противоречия, то никто бы никогда не нашёл себе пары. Я хочу быть рядом с Агидель, хочу говорить с ней, и ради этого я стараюсь закрывать глаза на такие мелочи… да и все твои усилия ради меня жалко, — засмеялась Сильвия. — За мои усилия ты мне будешь платить всю жизнь, — усмехнулась Марика. — Но, знаешь, я согласна с тобой, но только в том, что такое желание у меня есть. Я из-за него с ума скоро сойду, — схватившись за голову, пожаловалась зеленоглазая девушка. — Да-да, вот как станем воинами, я тебе буду всё жалование отдавать, — улыбнулась Сильвия. — А вот твоё желание — это хорошо. Поэтому тебе и нужно с Селимой поговорить. Самой лучше станет. Потом ещё «спасибо» скажешь. — Иди ты в тис ин бис, — буркнула Огинь. — Да-да, — засмеялась Сильвия из-за неудачной попытки Марики выругаться на языке Литау. — Но ты согласилась. Я тебя не прощу, если ты нарушишь обещание. — На свою голову согласилась… — вздохнула Огинь, недовольно скосив взгляд в сторону. — Ладно, что-то ты меня сегодня развеселила, может, и переговорю, — ухмыльнулась Огинь, осматриваясь вокруг.       Солнце показалось над горизонтом, хоть и размытой точкой ещё скрывалось в тумане, но этих лучей хватило, чтобы разогнать белую пелену с вершины холма. Лагерь стал хорошо виден. Влага погасила едва тлевший костёр караульной, и лишь тот, у которого лежали они с Сильвией, ярко горел, поднимая в воздух столб сероватого дыма. — Умница, — похвалила охотница, встав и с улыбкой посмотрев на блондинку. — В награду за это поцелуй… за каждое слово, что я ей скажу, — подмигнула Марика. — Телепис ин бис! — отмахнулась дочь леса. — Сама иди… — не могла не оставить за собой последнего слова дворянка.       Попрощавшись с Марикой, отправившейся на свою утреннюю тренировку, Сильвия понесла одеяло обратно в их с Агидель жилище. Но едва скрывшись за ближайшей палаткой, потеряв дворянку из виду, охотница резко согнулась, почти усевшись на землю. Она едва могла успокоить дыхание. Сердце в груди бешено колотилось после их разговора. Охотница не понимала, что с ней творится, ведь она не страшилась блондинку, но почему руки и ноги едва ли не немели? Неужели она действительно так боялась, решившись на выполнение своего плана вопреки желанию Агеллон? Кажется, была доля истины в её размышлениях о том, что она всё та же слабая, неуверенная в себе девушка, пришедшая в гвардию в начале весны.

***

      Добравшись до палатки, Сильвия сильно удивила Агеллон, к счастью охотницы, проснувшуюся уже после того, как та положила одеяло на место. Капрал не на шутку переполошилась, что проспала и встала значительно позже, не смотря на их с Ингваром уговор. Попытки Сильвии успокоить Агидель оказались бесполезны, она так стремилась быстрее выскочить из укрытия, что едва сапоги успела нормально натянуть на ноги. Агидель тут же бросилась проверять, есть ли в лагере беспорядок, дабы ей не влетело от дер Кин ещё раз.       На сей раз дела обстояли лучше, и к утреннему построению кадеты были готовы. Даже Марика была на месте, а не пришла в последний миг, как Селима. О далканке капрал думала весь вечер. Кажется, она смогла понять, почему ей жалко дочь гор. Дело было не столько в жалости, а в том, что из-за состояния кареглазой в первую очередь страдала сама капрал. В отсутствии Марики на тренировках, именно с Агидель был весь спрос за действия остальных кадетов из отряда будущих кавалеристов. Отсутствие необходимого опыта не облегчало жизнь, и Эверстейн не собиралась делать ей какие-то поблажки. Из-за того, что капрал так стремилась получить новое звание, дер Кин требовала с неё вдвойне, а то и втройне. Можно было мириться с собственными огрехами, равно как и с огрехами некоторых соратников, но на каждом новом витке занятий получать выговоры из-за того, что ошибается Селима — попросту надоело. У Агидель даже не было возможности нормально поговорить с этой курвой, которая, лишь появлялась возможность, пыталась скрыться прочь с глаз и, весьма успешно.       Сочувствие быстро перешло в раздражение, плотно укоренившись в голове Агеллон. Капрал вознамерилась, во что бы то ни стало, поймать далканку и потолковать с ней. Для начала по-хорошему, но в случае чего, она не собиралась её увещевать мягко, особенно, памятуя, как по скотски относилась Селима к её друзьям, и как пострадала от неё Сильвия. Одно казалось Агидель неправильным — лишённая поддержки Марики, пребывающая в полном раздрае, далканка не была ей соперником, и давить на неё вроде как было низко. Но, разве же заслужила Селима к себе иное отношение после содеянного? Даже если смотреть с точки зрения справедливости в войске, о которой ей рассказывала Эверстейн, выходило, что капрал вполне может выказать Селиме недовольство и повлиять на неё.       С каждым новым днём Агидель укоренялась в мыслях, что подход дер Кин, как бы он не нравился другим кадетам, по сути, верен. Нельзя потакать первым порывам, а на происходящее стоило бы смотреть со стороны. К сожалению, эту позицию разделяли немногие, и случай с Колеком и Лонгином только лишь раздосадовал капрала. Никто из девушек не был на её стороне. Даже Инги поддержала Марику, подруга ещё и обиделась на решение Агеллон, весь вечер, не разговаривая.       Капрал не оправдывала поступок своих не самых разумных друзей, но считала, что подобный самосуд противоречит духу гвардии. Впервые за всё время её посетила мысль доложить о происходящем лейтенанту, если события примут скверный оборот, но этот порыв, как поняла чуть позже девушка, был вызван собственным бессилием как-то повлиять на мнение остальных. Сделай она так, можно было сразу забыть о нормальном отношении со стороны кадетов. Происходило то, о чём её предупреждали раньше — высокое положение имело свои сильные и слабые стороны, и пока последних было больше. Чтобы это изменить, Агидель должна была разобраться с текущей проблемой.       Едва началась новая тренировка всадников, Агеллон обратилась с просьбой к Густаву, дабы тот присматривал за далканкой и помогал ей по мере необходимости. Оссолин от подобной просьбы в восторг не пришёл, но и ему надоело терпеть постоянные понукания из-за Селимы. Дочь гор, похоже, совсем перестала понимать, что нужно делать, и ей будто было наплевать на всё. Дошло до того, что Эверстейн сама подъехала к Селиме, сделав ей выговор, а потом ещё больший выговор получили и Агидель, и Сильвия, и остальные из десятников, кто примкнул к всадникам. Влетело им за то, что они толпой не могли объяснить всего одному кадету, как надо выполнять упражнение. Это стало последней каплей для Агеллон. Едва дождавшись перерыва, девушка, отведя Орлика на пастбище, решительно последовала за Селимой, стараясь держаться поодаль, не выпуская далканку из поля зрения. То, что друзья поголовно спешили оказаться у костра, играло на руку рыжеволосой. Ей, правда, показалось странным, отчего Сильвия сказала, что хочет немного вздремнуть вместо того, чтобы идти обедать, но капрал не могла знать, что в это же время такая же сонная и уставшая Марика завалилась на дно вырытой траншеи, объявив обескураженной её поступком Инги, что отдохнёт прямо там с часок. Ночные разговоры имели свои последствия и, может быть, если бы не ошибки Селимы, Агидель заметила, что Сильвия сегодня тоже ошибалась чаще обычного.       Капрал была поглощена слежкой за дочерью гор, но, похоже, та даже не предполагала, что за ней наблюдают. Ни разу не обернувшись, она скрылась в лесу, бесцельно бредя меж деревьев. И, как знать, куда она направлялась, но тут Агидель сама дала о себе знать. Потеряв бдительность, она наступила на ветку и та громко хрустнула. Селима вздрогнула и резко обернулась. На долю мгновения во взгляде её мелькнула тень надежды, но следом за этим взор карих глаз потух. К удивлению Агидель, Селима не разозлилась, в сравнении с тем вспыльчивым поведением, кое демонстрировала прежде.       Вздохнув, Агеллон подобралась, пытаясь отречься от того, что чувствовала к далканке всё это время. Было непросто — попытки постараться забыть о нападении Селимы тут же заставляли вспомнить то, что творилось с Сильвией, как охотница не могла толком говорить, боялась отойти на шаг, как Марика вчера едва не ударила дочь леса в порыве ярости, и всё из-за этой далканской курвы! — И куда ты собралась? — капрал решила, что в данном случае самая верная тактика это нападение. Голос её прозвучал уверенно и строго, чего Агидель и добивалась. — Никуда, гуляю, — буркнула Селима, но без прежней резкости и агрессии, — нельзя? — Да хоть до своих гор гуляй, — безразлично пожала плечами Агелллон, — только после того, как наконец-то перестанешь постоянно ошибаться на тренировке. Всем уже надоели твои огрехи. Сколько это будет продолжаться? — девушка решительно зашагала к Селиме, сокращая расстояние. — Я не знаю… Я не могу… — покачала головой та, уставившись на мыски своих сапог. — Если не можешь, то за каким бесом тебя понесло к нам в кавалерию?! — возмутилась рыжеволосая, — осталась бы со стрелками. Там у тебя хоть что-то путное выходило. Ты не только меня, ты всех довела. Который день ходишь, как в воду опущенная, ничего не слушаешь, ничего не делаешь… Всё ждёшь, что Марика к тебе с извинениями прибежит? Так это напрасно, она даже не видит, какие представления ты тут разыгрываешь! — Не надо об этом, ладно? — чуть подняв голову, глухо попросила Селима. — Не надо?! — вскипела капрал, — а может, не надо быть такой бесполезной дурной курвой?! — Я же попросила… — тихо, совсем не свойственно ей, с дрожью в голосе, прошептала далканка. — А Сильвия, когда ты её избила, наверное, тоже просила этого не делать, и что?! — сама не поняла как взбесилась Агидель. Ярость ударила в голову такой волной, какой она от себя не ожидала, — посмотри, что ты натворила! Всех задираешь, ничего не слушаешь, распускаешь руки, действуешь исподтишка, и ещё имеешь наглость о чём-то просить? Да тебя не то, что из нашего отряда, тебя вообще из гвардии выпнуть надо. Хорошо, что Марика сама увидела, какая ты лярва!       Агидель и не заметила, как чувства взяли над ней верх, как все попытки действовать равнодушнее пошли прахом. В голове роились мысли о том, зачем же она пытается относиться к этой курве спокойно? Разве этого она заслуживала после того, что сделала с Сильвией?       Селима замерла рядом с деревом. Агидель, недолго думая, со всей силы саданула кулаком по крепкой коре. Рука её прошла в одном пальце от головы далканки, но та так перепугалась, что рухнула на землю как подкошённая. Вот от кого, а от Селимы такой реакции Агеллон точно не ожидала. Капрал зажмурила глаза от боли. Разбитые костяшки закровили но, пережидая приступ болезненных ощущений, рыжеволосая начала успокаиваться. Не понимая, что на неё так нахлынуло, она пару раз глубоко вдохнула и выдохнула, прислушиваясь к окружающему миру. В привычные звуки леса вплелись тихие жалостливые всхлипы. Открыв глаза, Агидель посмотрела вниз, на источник этих звуков и увидела, как Селима, сжавшись в комок, сидя у корней дерева, плачет.       «И чем ты лучше Марики?», пронеслась мысль, от которой даже появилаь горечь во рту. Девушка не могла поверить, что сама только что едва не поступила ничем не лучше блондинки, а ведь осуждала её поступок. Сердце колотилось от волнения и злости. Вспоминая о том, чему её учила дер Кин, о том, что старшие должны быть беспристрастными, Агидель старалась дышать размеренно, начиная приходить в себя. Что изменится от того, если она ещё раз накричит на Селиму? Ничего. — Да твою… — махнула рукой Агидель, — ну, и что теперь делать? — задрав голову к небу, спрашивала она больше у окружающего мира, однако ответила ей далканка. — Я, наверное, и в самом деле переведусь обратно к стрелкам, — тихонько подвывая от подступающих слёз, выдавила из себя черноволосая девушка, прижимая лицо к согнутым коленям, закрываясь длинными чёрными волосами. — Ага, чтобы и там всё испортить? Только там уже не будет нас, а кругом окажутся люди, которые и пальцем не пошевелили, когда Марика тебя ударила. Да и сержанты стрелков не самые приятные люди. Хотя, все сержанты у нас не слишком приятные… — аккуратно пытаясь сжать и разжать травмированный кулак, пробормотала капрал.       Чем больше Агидель успокаивалась, тем больше ей хотелось ударить уже себя за то, что едва не сделала. Было ощущение, словно боль от удара подействовала на неё как ведро холодной воды, вмиг остудив голову. — Тогда я покину лагерь, — продолжая ронять слёзы на землю, запинаясь, дрожащим голосом ответила Селима. — Не сказать, что я была бы не рада такому решению, но есть причины, по которым мне этого совсем не хочется, — Агидель покачала головой и медленно опустилась на землю рядом с чернявой, — хотя, если ты сейчас скажешь, что без Марики ничего не имеет смысла, тогда, и правда, тебе лучше покинуть гвардию. Но что-то мне подсказывает, сюда ты отправилась, явно не зная о ней и ставя перед собой несколько иные цели. Вопрос лишь в том, имеют ли они для тебя какой-то смысл? — Это не твоё дело, — всё же окрысилась дочь гор, хоть и без прежней спеси. — Ошибаешься. Это именно моё дело, — спокойно возразила капрал, — я по горло сыта твоими поступками и отношением к службе. И я хочу понять, имеет ли смысл с тобой вообще говорить. — О чём говорить, если всё, к чему я стремилась, оказалось не нужно никому? Не нужно ей… — опять всхлипнула Селима, последние слова произнеся едва ли не шёпотом. — Ты снова за своё? — нахмурилась Агидель, вытянув вперёд ногу, — может, хватит уже? Все эти твои слёзы, разочарования… Ты серьёзно полагаешь, что это может как-то тронуть Марику и изменить отношение к тебе? Тут даже последнему дураку ясно, что она куда больше бы оценила твоё усердие, твои успехи. — И как она узнает о них? Она меня вообще теперь не замечает, не разговаривает, и вообще её теперь нет рядом, — крепче обхватив колени руками, слабо вымолвила Селима. — Да уж, и как она узнает, когда лагерь как один большой базар и если один икнёт, о том уже в другом конце все знают? — хмыкнула капрал, — я, вообще, с тобой пришла поговорить не про Марику, а про твои успехи… Вернее, их полное отсутствие. Вместо того чтобы начать работать над собой, ты показываешь остальным маленькую девочку, решившую обидеться на весь свет за то, что ей не дали того, чего она хочет. — Ты не понимаешь! — громко всхлипнула Селима. — Нет, это ты не понимаешь. Бесы б тебя задрали, — теперь уже беззлобно, но с досадой проговорила Агидель, — Селима, я же видела, как ловко ты управляешься с лошадьми, как держишься в седле. Куда это всё делось? Если бы ты ненадолго отвлеклась от своих сожалений, смогла на время забыть о них, и тебе б самой легче стало. Знаешь, переживать из-за отношений, лить слёзы и считать, что жизнь обошлась с тобой жестоко, в общем-то, нормально. Без этого не обходится, но это ещё не повод опускать руки. — Откуда ты знаешь? — буркнула далканка, но чуть повернула голову, посмотрев на Агеллон сквозь растрёпанные волосы. — Был опыт, — кратко ответила Агидель, не собираясь изливать душу Селиме, и делиться с ней неудачами, — я тебе так скажу, хочешь убиваться, пожалуйста, но на время тренировок давай-ка, постарайся держать себя в руках и следуй поставленным задачам. Мне уже надоело по всему лагерю пресекать перемолвки о тебе и Марике. Начинай что-то делать, иначе никакого толка от того, что мы с Сильвией пытаемся заставить Огинь передумать насчёт тебя, не будет, — слегка улыбнувшись, произнесла Агеллон. — Вы… Что?! — не могла поверить своим ушам далканка, для которой иное представление о всём происходящем после ссоры с блондинкой стало настоящим открытием, — зачем вы это делаете? Почему? — приподняв голову, спросила дочь гор, изумлённо смотря на Агидель ошарашенным взглядом. — Это идея Сильвии, если уж так, — равнодушно пожала плечами капрал, — и мне эта идея, вообще-то не очень нравится. Но вот какие удивительные вещи творятся кругом! Та, на которую ты озлилась и нападала, теперь помогает тебе, а я должна помочь ей. И всё потому, что пусть лучше Огинь сосредоточит своё внимание на тебе, а не на Сильвии. Да, представь себе, я тоже не в восторге от их общения, — вздохнула Агидель, не желавшая признаваться в своих опасениях, тем более Селиме. — Так почему же ты не влияешь на Сильвию? Не пытаешься ей запретить это общение, раз опасаешься? — недоверчиво спросила Селима, но в её голосе Агидель почувствовала некую надежду. — Насколько я успела понять, Марика запретила тебе трогать Сильвию, но это тебя не остановило. Что толку с таких запретов? Да и глупо это, пытаться ограничить свободу человека на общение, — резонно заметила капрал.       Немного обдумав, Агидель прикинула, стоит ли делиться с Селимой собственными ошибками, очень схожими с теми, что совершила далканка. Рыжеволосая ведь тоже очень резко восприняла в своё время общение Сильвии и Марики, и сама была на грани, едва не подравшись с Огинь. Ей ещё повезло, что она понимала разницу в их силах, а так бы всё закончилось как у кареглазой. — Селима, знаешь, — тяжело вздохнула Агидель, приложив руки к лицу. — Мне не хотелось об этом говорить, но у меня нет выбора. Марика с Сильвией начали общаться едва мы приехали в лагерь и, учитывая, чем у нас всех всё закончилось в городе, мне было страшно за Сильвию. Ты сама прекрасно знаешь, какой Марика иногда бывает. Вот я и совершила то, за что до сих пор себя ненавижу. Я попыталась разорвать их связь, вдобавок, ещё и не самым хорошим методом. Я едва не потеряла Сильвию точно так же, как ты сейчас могла потерять Марику, вот только тебя с ней… связывают куда более сильные чувства, чем дружба, — прервалась Агеллон. — Дай ей время. Я видела, в каком она состоянии. Она понимает, что может навредить тебе и поэтому старается не разговаривать. Она просто хочет успокоиться.       Дочь гор медленно отёрла слёзы. Плакать больше не хотелось, хотя легче ей тоже не стало. Ком в горле никуда не делся, но к словам рыжей она немного прислушалась, сделав собственные выводы. Эта выскочка показала, что с ней можно как-то общаться, она пыталась приободрить, но она была не тем человеком, кого Селима могла бы воспринимать всерьёз. Наверное, из всего лагеря таких людей было всего двое. Первым был Арсалан, но делиться с ним своими переживаниями Селима точно бы не стала, не желая, чтобы кто-то из соплеменников знал о её слабостях. Вторым же человеком в этом списке, но уж точно не по значению, была Марика. Но с ней не было возможности переговорить. И ещё неизвестно, появится ли она. Однако слова Агидель о том, что они с Сильвией пытаются повлиять на Марику, и инициатива исходит от охотницы, задели далканку. Теперь она могла взглянуть на происходящее с другой стороны, и по всему выходило, что не в ту сторону она смотрела. Надо было зорче наблюдать за дворянкой, в которую её тайхран заставил влюбиться. Селима осознала то, о чём даже и не задумывалась. Рыжая сурта правильно заметила, что после всего Марике нужно время, чтобы прийти в себя. Вполне же могло быть, что блондинка с ней не общалась, как раз для того, чтобы защитить от самой себя. Далканка поражалась, как она не понимала столь очевидной вещи. — Успокоилась? — напомнила о себе Агеллон, поднимаясь на ноги, — давай, пошли. Может, ещё успеем поесть, пока всё не смели как саранча. — Извини, но я могу побыть ещё одна? Мне надо подумать, — отстранённо проговорила Селима. — Ладно, — согласилась капрал, — как хочешь. Только не опоздай на занятие. И давай, начинай стараться.       Уходя и оставляя за спиной далканку, Агидель думала о том, что их разговор вряд ли повлияет на отношения Селимы и Марики, но надеялась, что дочь гор перестанет наплевательски относиться к тренировкам, и возьмётся за голову.       «Хорошо тебе», мрачно подумала Селима. «У вас с Сильвией таких проблем нет, у вас всё нормально. И вы не понимаете! Вы ничего не понимаете, потому что Марика… Она такая… Другая! Этого вам не постичь!», чернявая в расстроенных чувствах шлёпнула раскрытой ладонью о землю. На глаза опять наворачивались слёзы. В этот раз не только от отчаяния, но ещё и от раздражения. «Разве мало я пыталась сделать для неё? Разве мало показывала ей свои чувства?!». Дав волю слезам, дочь гор разрыдалась, впиваясь пальцами в траву. Вера в то, что всё так, как говорила Агидель, и к чему рыжая подвела Селиму, начинала ослабевать. Всё казалось каким-то глупым и бессмысленным. Как Агидель могла быть уверена, если сама едва общалась с Марикой? Однако кое-что в словах Агеллон задело. Ладно рыжей сурте не понравилось, что Селима делала ошибки на тренировках, но как смели остальные кадеты её осуждать? Они действительно считали, что без Марики она ни на что не способна? Да она будет поспособнее большей части этих недотёп!       Селима решила — больше никто на тренировках и в лагере не увидит её в таком состоянии, а уж те, кто смел её осуждать за спиной, получат сполна. Они ещё пожалеют о своих словах, в этом дочь гор не сомневалась.       Немного дав волю чувствам, девушка на весь день словно обращалась в камень, в монолитные скалы Далкан, из которых Матерь гор создала её народ. Только когда никого не будет рядом, только тогда она имела право выплеснуть всё, что накопилось в душе. Это оказалось не просто — разом взять и обрубить все свои переживания, эмоции, чувства. Но возвращаясь к лошадям, забираясь в высокое неудобное для неё седло, далканка больше не выглядела как раздавленная улитка. Прежней яри и бесшабашности, правда, в ней тоже не было, они уступили место какому-то мрачному ощущению презрения к происходящему, однако же, оно не позволяло Селиме просто взять и наплевать на то, что нужно было сделать. В сущности, тренировка была испытанием для тех, кто недавно узнал, где у лошади голова, а где круп. Селима бы сейчас с куда большим удовольствием показала всё то, что она умела — нестись во весь опор, раскручивая над головой аркан, или сжимая в руках кистень, которым она владела сносно, и которым можно было сшибать вражеских всадников. Но остерновцы делали упор на копья и пики. Эти таранные удары действительно были страшны и губительны, но в сшибках один на один, зачастую именно дети гор выходили победителями. Так, во всяком случае, рассказывали люди чуть постарше. Селиме бы очень хотелось верить, что она сможет где-то проявить свои навыки, но пока её заставляли заниматься лишь долгой монотонной работой, не приносившей ни радости, ни удовлетворения. Она влилась в общий процесс, но не получила то, на что рассчитывала. Завершения тренировки она ждала с всё возрастающим нетерпением. Ничего не поменялось, если подумать. Наверное, она вообще зря на что-то надеялась. Надо было даже не слушать эту сурту Агеллон, а послать её…       Вот только сил тогда не было, как не было их и после завершения занятий. Селима еле заставила себя добрести до бань. Идти на реку ей не хотелось, как не хотелось видеть никого из остальных кадетов, что с криками и шумом неслись к реке словно стадо. Забившись в самую дальнюю баньку, дочь гор наскоро омылась холодной водой, которую, конечно, никто и не думал подогревать. На какие-то мгновения это придало ей бодрости, но её хватило ровно для того, чтобы добрести до палатки. До палатки, которую они раньше делили с Марикой, и в которой та не появлялась с момента их ссоры. При воспоминании о блондинке слёзы опять навернулись на глаза. Словно всё снова вернулось туда, где было раньше. Разговор с Агидель теперь ещё больше раздражал, а особенно раздражало то, что Селима на мгновение поверила рыжей сурте. Поверила в то, что Марика может вернуться, в то, что беловласая оберегает её, стараясь не приближаться. Все эти размышления теперь казались жалкими попытками заставить себя надеяться и верить в невозможное.       Почти рухнув в холодную палатку и укрывшись с головой одеялом, далканка пыталась сделать всё, чтобы её плачь не было слышно, и она сама могла слышать как можно меньше. Все прошедшие дни у неё едва хватало сил на то, чтобы просто сохранять самоконтроль — на всё остальное их просто не оставалось. Не хотелось делать ничего. Из головы не выходили воспоминания о том, что она сделала, о том, о чём жалела больше всего, готовая всё отдать, лишь бы этого дня не было. Зачем она только сорвалась? Почему не смогла себя сдержать? Подумав об этом, слёзы с новой силой хлынули из глаз, и по палатке разнеслись сдавленные всхлипы. Голова от постоянного напряжения болела, а ком в горле уже казался чем-то обыденным, ставшим будто частью её тела.       В очередной раз она понадеялась, что всё действительно не так плохо, как кажется. Вчера, услышав, как Марика произнесла её имя, сердце Селимы быстро забилось в надежде на то, что беловласая вернётся, обнимет её. Но этого не произошло. Мир словно бы разрушался с каждым новым мигом, надежда на возвращение блондинки гасла вместе с лучами заходящего солнца. И вот теперь снова. Опять она надеялась, опять верила в то, что Марика вернётся, но столь желанных, столь дорогих звуков шагов всё не было слышно. Сквозь небольшую щель меж пологом палатки пробивались только оранжевые лучи солнца.       Шмыгнув носом, Селима со всей силы потянула себя за волосы, выдирая некоторые и царапая кожу на лице и голове. Ей казалось, что физическая боль немного помогает ослабить её напряжение. Как она мечтала, чтобы шея от удара Марики снова начала болеть так, как это было весь следующий день после нападения. Тогда девушке казалось, что когда всё пройдёт, ей станет лучше, но выяснилось, что физическая боль просто притупляла эти обжигающие чувства. Как бы далканка не пыталась, они доставали её даже на тренировках и во сне, пробираясь тайком. Сон был для неё настоящим спасением от этих нескончаемых мук, но даже он не мог залечить её раны. — Марика. Прости меня. Я виновата во всём. Я… Матерь гор, молю тебя, можешь выполнить желание своей дурной дочери? — дрожащим голосом в слезах прошептала в тёмную пустоту Селима.       Ей так хотелось произнести эти слова перед Марикой, так хотелось, чтобы они снова разговаривали. Ей уже было плевать на то, что Марика делает и с кем, главное — чтобы блондинка просто была рядом. Ей хотелось, чтобы Марика обнимала её, целовала, любила. Хотя даже не то, что любила, а просто была рядом. Селима была согласна и на это. Пускай она бы любила Сильвию или кого угодно ещё, раз ей так хотелось, но не бросала её. Девушке хотелось ещё хоть раз ощутить объятия Огинь, прикоснуться к её тёплому телу, пожелать ей спокойной ночи и заснуть, чувствуя дыхание блондинки на своей коже.       Перевернувшись на другой бок, Селима посмотрела на одеяло Марики, небрежно оставленное в углу палатки утром того рокового дня и всё так же лежавшее, не ведая своей хозяйки. В глазах всё расплывалось, а боль усиливалась, когда девушка начинала вспоминать, ведь в то утро всё было хорошо, тогда она могла обнять Марику, прижаться к ней, ощутить тепло и прикосновения тела блондинки. Девушка задрожала, а слёзы ещё раз полились, хотя казалось, что в теле воды столько нет. Глаза едва ли не горели от боли, или Селиме просто так казалось спустя все эти дни. Девушка никогда бы в жизни не подумала, что ей будет настолько плохо.       Внезапно полог палатки шелохнулся и в глаза Селимы ударил тусклый свет заходящего солнца. Тёмный силуэт замер на входе, но, даже не видя лица, Селима точно знала, что это была Марика. Сердце дочери гор будто остановилось, боясь сделать перестук, словно бы он мог всё испортить. Закрыв глаза, далканка отчаянно пыталась успокоиться. Марика забралась внутрь платки и как только полог вновь закрыл вход, Селима быстро перевернулась на другой бок лицом к стенке палатки, затихнув и сжавшись калачиком, стараясь как можно тише дышать. Слёзы всё никак не останавливались, а дрожащее дыхание будто нарочно стало куда громче, что лишь ещё больше пугало.       Боясь произнести хоть слово, Селима, тихо, с головой укрывшись одеялом, вдавилась в один из углов палатки, лишь бы не коснуться ненароком белоласой, до ужаса страшась возможных последствий. Но, не смотря на страх, возникло любопытство — почему Марика вернулась после нескольких дней отсутствия? Конечно, это была их общая палатка, но блондинка все эти дни была мрачнее тучи, игнорировала полностью её, хотя может это Селиме просто так казалось, ведь она напротив пыталась спрятаться от Огинь, как только выпадала такая возможность. Может действительно Агидель не врала? Может правда они с Сильвией пытались их помирить? Может Агидель сегодня разговаривала ещё и с Марикой? Далканка с трудом верила в происходящее. Ей казалось, что это всё сон и стоит ей открыть глаза, она снова окажется одна в пустой тёмной палатке.       Огинь молчала, и дочь гор лишь слышала, как дворянка сняла сапоги, затем, кажется, штаны, с явным недовольством кинув вещи куда-то в противоположный угол. Возникшую после этого тишину нарушило шуршание одеяла, и у Селимы пробежал по спине холодок. Она вцепилась пальцами в ткань, боясь двинуться.       К полному изумлению далканки, Марика нагло и немного грубо одной рукой обхватила её талию, придвигая к себе, а потом обняла девушку второй рукой, сковывая. Чуть откинув край одеяла Селимы, Марика коснулась ногами её ног, обхватывая и их тоже, ещё больше стесняя движения. Положив голову так, что щёки соприкоснулись, Огинь укрыла обеих своим одеялом едва ли не с головой. Марика молчала, дыша размеренно. — Знаешь, — холодно начала дворянка шёпотом. Её голос едва подрагивал, и было ясно, что Марике всё происходящее не сказать, что очень нравится. — Пару дней назад я готова была тебя чуть ли не убить, настолько ты меня разозлила тем, что попыталась сделать. Не помню, чтобы я когда-то чувствовала себя хуже. Я не знаю, зачем, но Сильвия… Эта наивная дурочка… Она каким-то образом смогла найти дорогу ко мне, единственная из всего этого стада баранов. После всего произошедшего в городе мне казалось, что всё должно прийти в норму, но я чувствовала, что во мне кипит злость. Я ненавидела всех, Инги, Агидель… Всех их… Меня съедала эта чёрная отравляющая злость. И Сильвия об этом знала, и она же захотела это исправить. Она смогла разрешить проблему, успокоить меня, в ней я нашла ту, кому по-настоящему могу доверять. Она была первой… — голос Марики заметно дрогнул. — Почти каждый человек в моей жизни пытался использовать меня ради своих интересов, но только не Сильвия. Может она и начала со мной общаться ради одной нашей непоседы, но потом всё изменилось… Она оказалась не из тех дур, беспрекословно следующих за своим лидером, не замечая его ошибок. Нет, у этой Сильвии есть голова, она может сама решать, кто плохой, а кто нет. Она стала моей первой настоящей подругой… И только я думала, что ты… Что я могу доверять и тебе так же, ты предала всё это. Меня. Моё доверие. Мою… Зачем? — спросила Марика и Селима тут же почувствовала, как объятия беловласой стали сильнее, находясь на грани перед тем, как причинить боль. На долю мгновения ей показалось, что Марика тоже дрожала. — Я… Я боялась тебя потерять. Ты всё больше проводила времени с… ней. Мне это не нравилось, — тихо ответила Селима, не смотря на страх. Хотя именно страх и заставлял её говорить правду.       Кареглазой было страшно даже представить, что будет, если она соврёт Марике хоть в чём-то. Далканка сама толком не знала, почему именно так поступила, почему напала. Мотивы, которыми она руководствовалась, более не казались ей настоящими — под желанием убрать помеху скрывалось что-то ещё. Что-то, что Селима старательно пыталась отвергнуть уже долгое время. — Могла бы просто мне всё рассказать, — поборов лёгкий приступ злости, прошептала Марика. Блондинка хоть и приняла ответ, но всё же он её не совсем устраивал, накаляя ситуацию. Может, и правда стоило воспользоваться советами Сильвии и ничего не говорить? Сдерживать себя казалось необычайно трудно и даже больно, наверное, впервые слыша правду из уст Селимы. Марика чувствовала, как по венам струится не только кровь, но и сила, пользующаяся мгновением, чтобы вырваться на свободу. — Я… боялась, — тихо, почти шёпотом ответила Селима, зажмурившись. На глазах проступили слёзы, но больше не от страха, а от безысходности и отчаяния. Ей хотелось сказать больше, хотелось, чтобы Огинь знала абсолютно всё, но сейчас она была просто не в силах перебороть себя. Даже те слова, что она произнесла, дались с огромнейшим трудом. Едва ли она смогла бы на них решиться, не будь Марика настолько близко.       Огинь ничего не отвечала, продолжая бесцельно смотреть в темноту палатки. Ответы Селимы были совсем не теми, что она хотела бы услышать, но и неприятными она их назвать не могла. После разговора с Сильвией, Марика надеялась, что этот шаг поможет ей, став тем шажком, с которого можно начать строить новую дорогу отношений с далканкой. Но теперь блондинка запуталась ещё больше. Бесчисленные голоса в голове давно бы свели её с ума, если бы не тренировки. Марика ещё раз задумалась, а был ли действительно смысл в этом разговоре? Зачем ей так себя истязать, пытаясь заглушить чувства, сдерживая подступающие эмоции? Злость, которую Марика давила в себе весь день, вновь начала медленно появляться. Может, она поспешила? Охотница ведь предлагала просто прийти к Селиме, ни о чём не разговаривая. Наверное, так и следовало поступить…       Сквозь объятия беловласая ощутила, как далканку колотит от страха и это доказывало, что та не врёт, а недосказанность обусловлена ужасом. Отчаяние и страх Селимы помогли Огинь разобраться — чувствуя эти эмоции, Марика через силу смогла подавить свой гнев. Она была зла, очень зла, но из глубин её души пробилась жалость к девушке. Марика не хотела и не могла более причинить ей вред, она бы просто себя не простила. Селима, свернувшись в комок, дрожала в её руках, тихо всхлипывая. Сердце зеленоглазой сжалось от боли в понимании того, в каком кошмарном положении пребывает дочь гор. Закусив губу, Марика медленно вдохнула и выдохнула, успокаиваясь. — Сильвия тоже боялась… Понимаешь? — прошептала блондинка, ещё сильнее сдавив тело дочери гор. — Да, — едва собрав остатки смелости, всхлипнула Селима. Кареглазая сквозь слёзы смотрела на напряжённые руки Марики, тонувшие в одеяле. — Завтра утром извинишься. Когда все будут ждать дер Кин… Я поговорю с Агеллон, чтобы она её немного задержала. Поняла? — холодно и размеренно спросила Огинь, прошептав на ухо далканке. — Да, — ответила Селима, с трудом сдерживая себя, чтобы опять не зареветь. Впервые за всё время она ощущала такую враждебность. Ещё хуже было от того, как Марика это произнесла. Селима думала, что лучше бы Огинь её просто ударила, избила до потери пульса, заставив смириться. — Хорошо, — чуть теплее вымолвила зеленоглазая. — Я тебя ещё не простила, но если Сильвия примет твои извинения, я подумаю… Курва! Как же меня это бесит! Селима, почему Сильвия меня просит за тебя? Почему именно она заставляет тебя простить? Если бы не она, я… я даже… После всего, что ты сделала, я бы никогда тебя не простила и сделала всё, что бы ты вернулась обратно в свои горы, где тебе и место, — вздохнула Марика, потягиваясь. — Теперь спать! Всё! Разговор окончен!       Беловласая чуть поправила одеяло и грубо перевернула Селиму к себе лицом, немного причинив боль девушке. Далканка испугалась, но больше из-за слёз, катившихся из глаз, однако из-за темноты Огинь ничего не заметила, да и было ли той дело? Спустив ткань до пояса, Марика ткнулась лицом ей в грудь и обняла. Селима, немного опасаясь, в ответ дрожащей рукой прижала к себе дворянку, не будучи уверенной, чего от неё ожидает девушка. Но Огинь лишь размеренно дышала, никак не реагируя. Облегчение было таким тяжёлым, что, наконец, расслабившись, дочь гор не заметила, как заснула, не смотря на застрявший ком в горле, на слёзы, так и продолжавшие литься. Глубоко в душе, настолько глубоко, что далканка этого даже не осознавала, Селима была счастлива. Счастлива наконец-то засыпать вместе с Марикой. Любимой Марикой.