Карма

Оказавшись в коридоре квартиры, где живут восемь парней, всегда рискуешь влипнуть в приключение. Вот и сейчас, подходя к вожделенной ванной, Чанбин ошеломлённо замирает. Дверь соседней комнаты распахивается, и оттуда едва ли не кубарем выкатывается хохочущий Джисон. Заметив Чанбина, он успевает вильнуть, не сталкиваясь с ним, отираясь только бочком. В ту же секунду по его старой траектории Чанбину прилетает нечто. Нечто оказывается здоровой плюшевой картошкой фри. Чанбин медленно внешне закипает. Чонин ойкает, закрывает рот рукой и пытается заглушить хихиканье. Гнусное такое. Но месть близка. Ребята не всегда понимают, когда Чанбин злится, а когда только шутит, и он бессовестно этим пользуется. Поэтому сейчас делает совсем уж зверскую физиономию. Чонин испуганно затихает. Но надолго Чанбина не хватает. Джисон, схватившись за его плечо, чтобы удержаться на ногах, хохочет уже во всё горло. И вот и как на этих олухов злиться? Мгновение — и Чанбин, ещё удивлённый, но уже не сдерживающий ухмылку, тянет свои руки к Джисону, чтобы мстительно пересчитать его рёбра. Звук открываемой двери Чанбина не смущает. Зато смущает толчок в сторону образовавшегося прохода в ванную. Несильный. Он не особо-то сопротивляется — ему ещё смешно — легко проваливается внутрь. Дверь неожиданно подпихивает его и закрывается с тихим многозначительным щелчком. Озадаченный таким поворотом, Чанбин осматривается. Кто бы ему сказал, на черта их двери закрываются ещё и снаружи, да никого здесь не было. Или был? У раковины перед зеркалом обнаруживается высоченная такая жирафина Хёнджин и, кажется, дремлет, стоя с зубной щёткой. В таком состоянии ему максимально без разницы, что происходит вокруг. Он лишь плотное приведение Хван Хёнджина, которое проснётся не раньше конца завтрака. Лохматое, влажное, в одном полотенце на бёдрах. Чанбин моргает, ощущая прочную связь между своим попаданием в одно помещение с сонным Хёнджином и вчерашним камингаутом Сынмина и Чонина. Хёнджин поворачивает голову на звук и сонно глядит на Чанбина. Тот растерянно толкает дверь, мол, смотри, не открывается. Эти там. Закрыли. Брови Хёнджина смертельно лениво ползут вверх. Словно на автомате почесав затылок, он ополаскивает рот и кладёт щётку. Затем подходит к двери и дёргает ручку. И, правда, не открывается. Он вяло стукается, прижимаясь лбом к двери и не отрывая от неё голову, поворачивается к Чанбину. Тихо. Смех Джисона перемещается куда-то к кухне. Мурлычет вытяжка. В воздухе разливается мягкий запах персикового геля для душа. Распластавшись щекой по двери, Хёнджин лениво моргает. Он тянет руку к Чанбину и тыкает его в грудь, мол, что ты тут. Чанбин подбоченивается и тычет в ответ, мол, слышь, что ты меня спрашиваешь, я откуда знаю. Хёнджин пытается уйти от тычка, выгибается животом, выставляя ключицы и плечи. Это смотрится как-то даже трогательно, и на Чанбина нападает охота потыкать ещё. Он подаётся вперёд и уже готовит добрую порцию щекотки, но едва руки касаются рёбер Хёнджина, останавливается. Пальцы неловко проходятся по рёбрам и замирают. Чанбин отводит руки, воровато глядя на Хёнджина. Но тот сам подаётся вперёд, за движением, наталкиваясь животом на пальцы. И заглядывает в глаза. Чанбин шумно сглатывает. Можно ведь было свести в шутку, сказать там, чеши меня, или какую ещё глупость, но Хёнджин смотрит очень серьёзно. Для смертельно сонного человека его глаза слишком широко раскрыты, а на шее часто бьется маленькая жилка. Чанбин тоже неловко приваливается к двери. Он легко вдавливает подушечки пальцев в кожу, словно убеждаясь в реальности Хëнджина напротив. Тепло кожи почти обжигает. То, как Хёнджин дышит, как движется его грудная клетка, обволакивает Чанбина, оглушает и, как волна, несёт за собой вперёд, почувствовать, больше. Пересчитать пальцами родинки, обвести контуры пупка… Сбившись, Чанбин смотрит из-под чёлки, хочет словить взгляд Хëнджина. Глаза того прикрыты, а сам он жмётся уже куда больше к его рукам, чем к двери. И дышит глубже, чаще, словно пытается успокоиться. Чанбин тянется к нему. Хёнджин бормочет что-то, толком не разобрать. Чувствуется только дыхание на губах. Наконец, он приоткрывает глаза и уничтожает оставшиеся миллиметры. Они ещё не целуются, касаются губами, прижатые к двери так, словно гравитация внезапно решила напасть на них сбоку. Чанбин — наконец-то, чёрт возьми — сжимает бёдра Хёнджина. Как давно хотелось, вот так, ладонями, моё. Хёнджин целует его, и в этом неожиданно больше жадности, чем Чанбин когда-либо ощущал от этого человека. Это… — Ей-богу, кто закрыл ванную?! Дверь щёлкает, огорошенный Банчан ловит их, падающих, в объятья. Он смотрит на одного. Затем на другого. Уши и губы горят у обоих, полотенце у Хëнджина перекосило к чертям того и гляди совсем свалится. Чанбин, совершенно неуверенный, что способен внятно объяснить происходящее, ищет взгляд Хёнджина. Тот хватает его руку, сжимает запястье. Банчан стонет в голос, отпускает их и протискивается в ванную. В тишине коридора сквозь дверь в ванной слышится ветвистый английско-корейский мат. Пока Чанбин обтекает, Хёнджин придвигается вплотную к нему и оставляет касание губ на кромке уха. Чанбин до этого и не догадывался, что лицо может так гореть.