Мумия

      За бескрайними просторами небес, за необъятными долинами и утягивающими в будущее красочными горизонтами, несравнимо прекрасные, подобные золоту пески — лёгкие, такие неустойчивые, но с обратной стороны монеты — губящие, стойкие, умеющие хранить тайны, ровным покрывалом покрывают бескрайние просторы великой империи, заведомо предупреждая о своей опасности.       Всё не то, чем может показаться.       Золотом олицетворён песок — но это смертоносная пустота, выжигающая саму душу. Истинное сокровище — вода. Ветреные долины — без конца сменяющиеся сухие крупицы друг другом, самым невообразимом образом, стойко и гордо держат на себе тяжелейшие, необычайно высокие сооружения, словно заявляя всему миру о том, что многотонные блоки, уложенные тысячами рук египетских рабов, готовы по праву занять своё место на пьедестале. И это вовсе не похвальство, это то благородство, которое признало само время. Сказочные видения, что в лучах раннего или позднего солнца могут явиться взору — неосязаемые, красочные и недосягаемые. Мистическое величие пустынных простор всегда внушало страх и уважение, а также уверяло в том, что великий египетский народ — особенный. Благословлённые великим богом Ра.       Под палящим, выжигающим жизнь солнцем, закалённые знойным пламенем пустыни держат, хранят и величественно превозносят великую Египетскую Империю, демонстрируя всему миру непокоримое могущество своих долин, даруя жизнь в немыслимых, казалось бы, условиях, своим детям. Благодаря тому, кто послан с небес великими богами, благодаря тому, кто является родственников священных богов.       Фараон.       Но не только великий и могущественный правитель имеет божью благодать. Никто иные, как жрецы, получают не меньше привилегий и власти, а если грамотно трактовать, то, в каком-то смысле, даже больше.       Жизнь, о которой можно лишь мечтать — жизнь верховного жреца фараона. Это то, о чём могут грезить миллионы египтян, это то, о чём нельзя говорить вслух из-за классового неравенства, это то, что имеет Джосс — верховный жрец Фараона, хранитель города мёртвых, хранитель тайной книги, никому непозволенных к обучению знаний.       Рождённый в благородной семье, приближённой к роду фараонов не одно столетие, Джосс по праву занимает своё место не пьедестале, отведённом самими богами для своих детей на песчаной земле. Как и каждый в империи, ребёнок, заведомо лишённый права выбора, Джосс воспитывался с определённой целью, сосредоточенный на конкретных задачах. Не знающий другой жизни, юный и невероятно талантливый мальчик со всей самоотдачей вкушал все знания, что предлагали ему другие люди. Его наставники, стареющие жрецы и летописцы закладывали в юном сознании, кирпичик за кирпичиком, основы его личности, его сознания, его мировоззрения, его чувств и веры. Не по одному тысячелетию отработанная схема, самая правильная и честная жизнь.       Но…       Миру были неугодны те, кто идёт против прописанной системы.       Другие знают как лучше и как правильно, ведь они уже прожили жизнь…       Длинные пальцы жреца едва коснулись шторы, прикрывающей балкон его комнаты. За сетчатой тканью, едва заметного голубого оттенка, высокий, мускулистый парень видит огромный раскалённый шар. Рыжий, неровными краями опоясанный красным танцем языков, он отклоняется вдаль, медленно погружаясь за песчаную линию горизонта.       Джосс, имеющий одни из лучших апартаментов, день ото дня может лицезреть во истину великие чудеса природы.       Но душа не трепещет в экстазе от умиротворения при виде естественной красоты, сердце не мечется в груди от этих живых и естественных видов. Сердце даже не грызёт гнетущее чувство предательства по отношению к богам, к своему великому господину…       Потому что есть он.       Только он один. Навсегда, отныне поселился в сердце, завладел бессмертной душой, разрушив все идеалы, уничтожив все правила, стерев все границы, которых, отныне, казалось, никогда и не было вовсе. Просто при первой же встрече с ним, Джосс ощутил себя по-настоящему свободным, хотя раньше даже не задумывался о таком слове, не представлял ощущений от обладания ей. Внезапно мир стал объёмнее, горизонт бесконечным, возможности безграничны.       Джосс дышал только благодаря ему, Джосс мог быть тем самым человеком — самым обычным, которые так любимы богами — самым простым, счастливым, полноценным — они дополняли сердца друг друга. Их души были едины.       Но несмотря на струящееся в сердце тепло, на радость и эйфорию, что по душе и сердцу разносятся, как самая настоящая песчаная буря, они оба понимают, что их любви не породить счастливый союз.       Их казнят.       Казнят за предательство, за подлость, за грех.       Сердце болезненно кольнуло, и кулак непроизвольно сжимается в районе груди. Почти не моргая, Джосс смотрит перед собой, пока уголки его объёмных губ поднимаются вверх. Больно вовсе не от этих пустых, полых обвинений, а от того, что грехом их является чистое, благородное чувство. Совершенно невинное, берущее свои ростки из глубин юных, нетронутых сердец.       Джосс прикрывает глаза, пока улыбка становится шире. Его счастье не может быть омрачено даже этим неприятно покалывающим чувством в груди. Прекрасный сад сейчас расцветает в самой его сути, и, может, не так уж и плохо, если шипы будут защищать прекрасные, хрупкие цветы. — Солнце уходит за горизонт, — под нос бормочет Джосс, делая пару коротких шагов назад. Осторожно сложив перед собой руки — ладонь к ладони, склонив голову в искреннем выражении уважения и веры, жрец про себя читает молитву, взывая к высшим богам с просьбой о милости и благодати.       Они же не согрешили.       Их любовь грехом не является.       Это грешные люди опоясали её невозможностью. — …всегда… — Господин, — тихий мужской голос раздаётся за спиной, и Джосс едва уловимо поворачивает голову в сторону своего жнеца. Один из самых верных его подручник, младшие по статусу, но преданные по самым высшим рангам. — Вам пора…       Джосс шумно выдыхает через нос. От чего-то каждая прожилка в теле напрягается, и, честно говоря, ещё с раннего утра его не покидает странное чувство. Это беспокойство с симптомами самого банального отвращения, но больший дискомфорт приносит именно непонимание. Всё так хорошо, но…       Накинув на себя свободное, из высшего качества полупрозрачной, чёрной льняной ткани, одеяние, изящное, воздушное, привлекающее внимание большим количеством свободных складок, Джосс подходит к большому круглому зеркалу. — Вы выглядите во истину прекрасно, — делает приятное замечание младший жнец, заметив, как хмурятся брови его господина. Мрачные мысли начали отражаться складками на лбу, и это бросилось в глаза мужчине. — А?       Но Джосс не об одежде думал. Не о ней… — Всё нормально, — отмахивается он со слабой улыбкой. — Пора!       Суставы выкручивает, тошнит. Но слабости Джосс не выказывает, ведь идёт навстречу с любовью всей своей жизни. Изо всех сил он старается отмахнуться от навязчивого, когтистого чувства, что продолжает с издёвкой скользить по трепещущему сердцу, словно готовясь вот-вот разорвать его в клочья. Это ведь может быть последствием обычного чувства вины?.. Он же внезапно перевернул всю свою жизнь с ног на голову, расширил для себя кругозор, возможностей, мыслей и чувств… Может, это просто симптомы?       Быстрый шаг босых ног даже не слышен по ступеням, пока Джосс спускается вниз. В это время суток во дворце почти никого нет — только редкая охрана встречается, а они уж точно не посмеют сунуть свой нос в дела верховного жреца.       Как бы ему хотелось родиться где-то далеко отсюда, не знать этих людей, что с таким почтением относятся к нему, не иметь всех этих благ, о которых могут лишь только в бредовых снах мечтать миллионы. Джосс, не задумываясь, отказался бы ото всего, чтобы прожить долгую и счастливую жизнь с любимым человеком. Зачем ему эти роскошные апартаменты, дорогие ткани и золото, когда ничто из этого не заставляет сердце трепетать в усладе, как улыбка любимого человека?..       Может, им сбежать? — Господин, — мужские голоса, едва слышные, и несколько мужчин в пояс кланятся подошедшему к одной из многих дверей Джоссу. Верные слуги, его жрецы, ждавшие его в назначенном месте, сейчас совершают самое настоящее безумство. И всё ради него.       Пока двое открывают двери, чтобы их господин зашёл внутрь зала, Джосс сглатывает, поддаваясь инстинктивному порыву. Последнее время, он слишком часто стал поддаваться влиянию эмоций. — Вам лучше идти в свои покои, — также тихо произносит Джосс, небольшими шагами двигаясь внутрь освещённого помещения. — Находиться здесь небезопасно… — Мы останемся с Вами. — Мы верой и чистыми сердцами служим Вам, Великий жрец… — Мы останемся с Вами…       Суетливый шёпот вдруг напомнил Джоссу шелест деревьев, что он видел за океаном в одной из поездок. Тогда это ветер ласкал листья, успокаивая и внушая чувство уверенности, теперь же это его служители отдают свои жизни ему в руки. Конечно, это их обязанность, и они живут, чтобы служить Джоссу, и, коротко кивнув, отогнав внезапно возникшее наваждение, Джосс двигается дальше, широкими шагами доходя до статуи грациозного кота, так чарующе украшающей зал.       Это место они решили выбрать, потому что здесь почти никого и никогда не бывает. Тихое, почти забытое, являющееся интересным, диковинным решением архитектора — этот зал буквально являл собой балкон, выходящий на внешнюю часть дворца, где в дневное время суетилась прислуга, от чего-то пустовал, пока Джосс не предложил изредка встречаться со своим возлюбленным здесь. Так сильно рвалось сердце быть где-то ещё, кроме комнаты, иметь возможность свободно гулять, просто крепко сжать руку…       Скрестив руки за спиной, Джосс лениво осматривает небольшую статую, переводя взгляд вперёд. Золотистые, льняные шторы так гармонично смотрятся здесь — в помещение, золотыми оттенками оформленное.       Теперь это кажется таким пустым, а ведь когда-то вызывало огромное восхищения, чувства безмерного объёма величия и богатства, роскоши и комфорта.       Но уютно в объятиях любимого человека, и богатым себя ощущаешь только тогда, когда обретаешь любовь.       Возлюбленный всё ещё не пришёл, хотя время уже сумрачное. Привычная бархатистая ночь окутала пустыню, отражая мерцанием звёзд на небе бесконечные красоты жизни. — Что же нам делать…       От тяжёлых мыслей отвлекают едва уловимые шаги, постепенно приближающиеся. И Джосс, глубоко вдохнув, поворачивается лицом к идущему навстречу парню — человеку, которого он так бесконечно любит.       Самый идеальный парень во всём мире — Зи, идёт навстречу со своей любовью, идёт смело, не думая о риске, не думая о наказании, ведь ему — наложнику Фараона, лучше даже не представлять того, что с ним могут сделать. Но он это знает. они оба знают, и всё равно стремятся друг к другу. По-сумасшедшему. С огнём в глазах.       Наполненный сказочный лёгкостью, сладостью эмоций и искренности, этот парень навсегда поселился в душу жреца, сливаясь с ней воедино.       Но как красив этот парень.       Сердце Джосса бешено забилось в груди, словно крылья колибри, безмятежного порхающего в цикличности собственной жизни. И каждый такой удар плавными волнами разносит чувство тёплой, покалывающей эйфории.       Зи неописуемо прекрасен. Совсем неудивительно, что Фараон удостоил этого парня такой части, как стать членом правящей семьи. Конечно, их замужество не даст Зи и половину того величия и власти, что имеют чистокровные потомки чистой линии, но…       Агх! Чёрт! Как бесит сама мысль, что чьи-то руки касались этого совершенства. Эти грязные руки…       Ревность колет Джосса искорками безумия и желания.       Но глаза зачаровано смотрят на приближающегося возлюбленного. Его движения — плавные, грациозные — он словно плывёт по воздуху.       Широкие плечи, тонкая талия, визуально позволяющая оценить округлости упругих бёдер и ягодиц, идеальные очертания мускулов, что так соблазнительно притягивают внимание, пожалуй, любого, у кого всё в порядке со вкусом.       Шендит — единственная полоска золотистой ткани, украшенная тонкими чёрными нитями, а всё нагое тело — ключицы, грудь, живот, ноги, изрисованы густой, чёрной краской, наискось, создавая видимость сетчатой ткани. Предплечья и плечи также украшены чёрными узорами, и на белоснежной, тонкой коже это выглядит невероятно завораживающе. А золотые браслеты, которым украшены кисти рук брюнета лишь дополняют общую картину безмолвного восхищения и ментального возбуждения.       Золотой занавес опускается за Зи сразу же, как он подходит к Джоссу. И по блеску чёрных глаз становится понятно, что наложник ждал этой встречи ничуть не меньше самого жреца.       Дыхание становится тяжёлым, пока сердце глухими ударами разносит жар подступающего возбуждения. И голова кругом от приятного, непривычного, шоколадного запаха с нотками шалфея. Обычно, от Зи пахнет иначе.       Тонкие, но очень аппетитные уста Зи приоткрываются, пока он со всей нежностью и выражением глубины собственных чувств смотрит в глаза Джосса. Восторг и чувство безмерного счастья уже давно слились с ним воедино, и разум затмевался раз за разом, стоило брюнету оказаться рядом с любимым парнем.       Слова не звучат, поскольку они вовсе не нужны. Сейчас нужно другое, то, что рвётся из души наружу — стать едиными. Навсегда.       Оба искали решение.       Ладонь Зи невесомо скользит по лицу Джосса, а тот, словно в эфемерном удовольствии прикрывает глаза. Даже не касаясь кожи напрямую, Зи умудряется передать всю нежность и тепло. Это движение словно даёт понять, какая степень доверия, желания и вкус реальности между ними.       Джосс знает.       Бережно ладони подносит к идеальному фарфоровому лицу, склоняя голову. Яркий блеск в глазах Зи вынуждает Джосса испытать мучительный спазм внизу живота, пока их уста, жаждущие ласки, не соприкасаются.       Ощутив привычный жар и мягкость, исходящий от мягких, сладких губ, Джосс рвано выдыхает в рот Зи, не в силах совладать с накатившим на него возбуждением. Руки опускаются на предплечья Зи, моментально сжимая пальцы на напряжённых мышцах, ближе притягивая парня к себе.       Словно мелкие разряды тока, наслаждение проходит по двум телам по кругу, вынуждая желать большего. Они не видели друг друга целых десять дней, не имели возможности даже взглядом скользнуть друг по другу, а теперь голод преобладал. Фараон уехал в важную поездку в сторону Александрии, потому времени у Джосса и Зи теперь полно.       Кончик языка Зи юрко скользит по длине языка Джосса, вынуждая того сжать пальцы сильнее. И ресницы трепещут, намекая о глубоком удовольствии.       Громкий шум вынуждает их буквально отпрыгнуть друг от друга. Властный голос, явно принадлежащий человеку, которого сейчас здесь быть не должно, не сулит ничего хорошего. Нежное наслаждение, в которое были поглощены влюблённые парни, рассыпается в мелкую, острую пыль, ей же впиваясь в сознание. Страх, растерянность, неясное мышление, панические порывы — адреналин. — Это Фараон!.. — испугано шипит Джосс, суетливо хватая Зи за руки. В глазах жреца отражается искренний страх и ужас. Он понятия не имеет, что ему теперь делать. Не знает, как спасти жизнь хотя бы Зи.       Но Зи, на удивление, сохраняет большее спокойствие. Да, он тоже в панике, и у него ноги трясутся, но трезвый разум сейчас преобладает. Речь идёт об их жизни, о жизни Джосса. Он знает, какое наказание может ждать его возлюбленного. И этого ада для него допустить не может. — Спрячься за выступом статуи! Немедленно, — на грани выдоха произносит Зи, выкатив глаза, кивая в сторону ближайшего угла. Их немые диалоги всегда казались брюнету чем-то необычайным, таинственным. С самого начала, он и Джосс могли понимать друг друга без лишних пояснений, и сейчас это оказалось как нельзя кстати.       Коротко кивнув, Джосс порывается в указанное место, пока Зи занимает грациозную позу возле священной статуи кошки.       В висках стучит так сильно, что всё тело, кажется, немеет.       С самого начала, с самого первого взгляда Джосс понимал, что он и Зи пошли против прописанных богами законов. Он как никто другой знал, какой ужасный грех совершали оба. Он знал, что казнь была бы лучшим исходом, но… Сердце обогревало любовь, сердце пылало в нежном пламени, вдыхая жизнь в готовое к гибели тело. Джосс верил, что любовь — это священное чувство, благородное. И не каждому человеку на этой планете позволено вкусить его, познать все соки и запретный вкус сочной, окрыляющей любви.       Фараон — величайший посланник богов, несущий свои обязанности перед людским родом, и предать его не допускалось кем-то даже в мыслях. Людям с детства внушался страх адских мук, нескончаемых, умертвляющих само бессмертие души за неповиновение.       Но Джосс не понимает.       Вот он — великий жрец Фараона, стоит здесь, в одном из залов огромного дворца повелителя, и не понимает, от чего всё то, чему его учили, что медленно и скрупулёзно укладывали в нём с самого раннего детства, внезапно стало ощущаться пустотой, даже на вес пыли не достойной.       Джосс ведь даже никогда ничего подобного представить не мог — подобные яркие чувства. Ему даже сложно сказать, что он когда-то о чём-то мечтал, видел яркие краски от жизни, стремился и сходил с ума.       А теперь он стоит словно на всей той пыли, что высыпалась из его сердца.       Всё было ложью. Вся жизнь была чужой.       Он просто хотел счастья.       Они хотели покоя и любви. — …прикасался к тебе? — стальные нотки, звучащие в вопросе возвращают Джосса из полёта мыслей. Он нужен Зи. Он как никогда сейчас нужен Зи.       Джосс буквально вылетает из своего укрытия, с паническим взглядом сталкиваясь с напуганным, но окаменелым выражением лица Зи.

Вместе навсегда.

      Зи испуганно, с надеждой и верой смотрит на белёсое лицо любимого, понимая, осознавая, что они загнаны в угол. Либо их, либо…       Уверенным движением Джосс выхватывает саблю из ножен фараона, остекленело смотря на него. — Джосс?.. — полушёпотом, не скрывая удивления, спрашивает мужчина, во все глаза, смотря на своего жреца. Он ждёт пояснений, искренне ждёт, нуждается в них. Ведь… на самом деле, так сильно доверял Джоссу, позволил стать ему верховным жрецом, занять почётнейшее место владыки города мёртвых, хранителем его тайн, знаний и сокровищ, а теперь, он… Стоит перед ним, белее смерти, крепко сжимая саблю в руке. — Мой жрец?..       Джосс мешкает, ничего не может поделать с этим. С таким доверием в него смотрят эти глаза, и, чёрт возьми, ему немедленно стоит взять себя в руки.       Зи заносит кинжал, точно ударяя под левую лопатку фараона. — А!.. — хрип болью вырывается с губ мужчины, в глазах которого отражается весь ужас происходящего с ним. Он уже понял. Осознал. И ему так сильно не хочется умирать.       Дрожащей рукой тянется к Джоссу, но тот, замахнувшись, более ни на секунду не мешкая, бьёт фараона. Вымученные хрипы и не единого крика, пока тело корёжится в боли от горящих рваных ссадинах и на теле, и на сердце. Душу в клочья.       Умереть от руки предателя — невероятно отвратительно, но намного больнее, когда видишь глаза человека, которому столько лет всецело доверял.       Но снова и снова, как в забытье, в живом безумии, подпитанным страхом и загнанностью, Джосс и Зи продолжают наносить удары, полностью отрезанные от реальности, не способные здраво мыслить.       Шум меджаев и грохот в дверь вынуждают их с ужасом прерваться, впав в ещё большую панику. Оба потеряны, не знают, что им делать, но возлюбленными движет лишь одно желание — защитить друг друга. — Откройте! Это приказ! Ломайте дверь! — слышится мужская брань.       Джосс едва ли не порывается своему бешеному инстинктивному желанию: схватить и бежать, но Зи уже всё решил за них. — Уходи! — едва слышно шепчет Зи, в испуге округляя глаза. Яркие блики в чёрных десницах отражают весь ужас и страх, что сейчас испытывает парень, но с тем же стойкость и уверенность своего выбора. Готовность умереть за любимого человека. Вера в любимого человека. Это был единственный выбор. Им не убежать. Не убежать вдвоём… — Нет…       Да боже, сама мысль, что Джосс бросит здесь Зи, вызывает приступ ярости. Никогда.       И в горе, и в радости.       И в жизни, и после смерти. — Только ты можешь воскресить меня! — с надеждой шепчет Зи, крепко цепляясь пальцами за руки Джосса, которого уже схватили его же жрецы. — Нет! Пустите! — сразу же вырывается Джосс, отказываясь подчиниться решению Зи. — Не смейте! Зи… — но уверенность, что отражается во взгляде брюнета, тяжёлыми оковами смыкается на руках и нога, а движение его руки отныне станет ознаменованием точки невозврата. Это чарующее тепло, вселяющее надежду в сердце. — Я воскрешу тебя! Ты будешь жить!       Сердце задрожало от ужаса и боли, что буквально вынуждало Джосса подавлять рвотные позывы. Ужас происходящего был настолько силён, что поверить в это никак не получалось. А жрецы продолжали оттаскивать его всё дальше и дальше, оставляя Зи наедине с охраной фараона. — Моё тело больше не его храм! — чётко и громко произносит Зи, а по тени, что покрывает золотистую ткань, Джосс видит, как возлюбленный лишает себя жизни, разрывая и его душу на части.       Немой крик срывается со рта, пока жрецы продолжают удерживать вздрагивающее тело.       Слёзы непроизвольно скапливаются в глазах, но даже они не в силах скрыть твёрдую уверенность, злость и решительность, которые чёрным пламенем охватили сердце. Ненависть и злость ко всему живому потрескивала где-то в глубине, заряжая Джосса силами для борьбы.       «Я верну тебя».       Верну.       Более, ни о чём не беспокоясь, окончательно решив всё для себя, Джосс, при помощи своих верных жрецов покидает дворец, используя скрытые ходы. Его выжигает изнутри жажда, злость, раздражение, боль, обида, досада — ядовитые чувства, что против его воли попали в цветущие сады его души.       Но ещё не всё потеряно. Не всё.       Вернуться в свои покои отныне не представлялось возможным, зато можно было спрятаться в небольшой пристройке на окраине города, что находилась во владении Джосса. О её наличии не знал даже сам фараон, и это сейчас было на руку. Здесь жрец мог выжидать, не беспокоясь о том, что его поймают.       Безумие овладело его разумом. Больше суток он не спал, беспорядочно расхаживая по небольшой комнатушке, погружённой в темноту. То и дело, он хватался за свитки и книги, с прописанными на века заклинаниями, но он уже знал, что ему нужно, и где это находится.       Больше суток ему приходится ждать момента, когда тело…       Чёрт! Душу иглами раздирает! Яд проникает в каждую клеточку, в каждый укромный уголок.       Тело его любимого человека оказывается мумифицированным и… готовым к… погребению…       Джосса рвёт, когда он, выходя из своего убежища, думает об этом. С той самой ночи он так и не сомкнул глаз, а его тело бешено содрогалось в мучительных конвульсиях. Приступы паники, то и дело, вынуждали органы сжиматься до размера атома, а выжигающая пустынная буря внезапно обрушилась на молодые цветы души.       Он из последних сил собирает себя по крупицам, чтобы совершить обещанное. Чтобы исправить страшную ошибку, нарушив десяток предписаний.       Умершие воскреснуть не могут.       Но кто может понять ту раздирающую сознание боль, что сейчас испытывает Джосс?       Ему больше ничто неважно и никто не нужен, кроме одного человека, чья душа сейчас находится в потустороннем мире.       Даже среди привилегированной охраны фараона находятся те, кто хранит верность жрецу. Услышав о содеянном Джоссом, они словно ждали, когда тот придёт за телом любимого парня, придёт, чтобы…       Они отдают тело Зи, не задавая лишних вопросов. Его тело уже облачено в чёрное, траурное платье. И в Джоссе что-то умирает, пока он смотрит на спокойно лежащего Зи, которого с крайней осторожностью погружают в колесницу. Что-то меняется в нём… Навсегда.       Священные сосуды с органами его возлюбленного…       Едва сдерживает Джосс очередной рвотный позыв.       Отдаются лично в руки жреца. Он смеряет ледяным взглядом двух парней, не желая больше тратить ни минуты. Джосс отдаёт приказ, и все колесницы, во главе с ним лично, начинают свой ночной и очень важный путь к городу, отданному во владение ему. Хамунаптра — великий город мёртвых.       Это словно сон, ночной кошмар, который вот-вот и закончится. Лишь бы скорее проснуться…       Достигнув почти за двое суток пункт назначения, Джосс так и не сомкнул глаза, с бешеным рвением смотря вперёд. В неизвестность, с надеждой.       «Всё будет хорошо, Зи».       Обязательно будет.       То, с каким самозабвением проявил себя наложник, не задумываясь ни на секунду, отдав свою жизнь, с какой уверенностью и стойкостью он выстоял во время краха их мирного будущего… Он смог, Джосс — нет.       Отвращение за проявленную слабость сгребает горло в тиски. Первый удар должен был нанести не Зи.       Пока жрецы готовят подземную комнату, Джосс извлекает священную книгу мёртвых. Чёрным золотом излитые таинственные письмена должны быть хранится в ногах статуи великого бога Анубиса, но… — Священный… Благодати прошу… Он не был виновен… — отчаянно вымаливает Джосс, забирая и ключ от книги, что был спрятан с ней.       Он всё исправит. Исправит.       Он извинится перед Зи за свою трусливость, а потом сладко поцелует и увезёт, спрятав ото всего и ото всех. Куда-нибудь в другой край. Навсегда забыв об этом месте, об этих людях…       А теперь пора.       Крепко сжимая тяжёлую книгу в руках, хранящую в себе секреты самой жизни, Джосс ступает по ледяным ступеням вниз, к алтарю, где лежит мумифицированное тело Зи.       Взгляд, скрывающий истинные эмоции — покрытый пеленой. В сознании яркие картинки их будущей жизни. Где-то за водами. Небольшой домик, своё хозяйство. Счастливые улыбки, его смех…       Его смех эхом раздаётся в ушах, раздирая израненную душу ещё сильнее. Если бы она была смертной, то давно бы гнила.       Словно одержимый, мотивируемый самой важной, единственной целью, Джосс не оставляет место сантиментам. Взглянув на жрецов, павших на колени, беспрерывно читающих необходимые заклинания, Джосс подходит к алтарю, открывая священную книгу.       Никогда, никто не нарушал границы живых и мёртвых, и этот зал, веками хранящий в себе сакральные тайны, не был осквернён непозволительными заклятиями, хотя изначальное его предназначение — ритуальное.       Мифический пруд — небольшой резервуар с водой из чёрного озера, самая настоящая реальная границу между миром живым и мёртвых. Коснувшийся этой воды, живым никогда не уйдёт, но и из неё же можно призвать душу умершего, чтобы вновь даровать ей жизнь.       Джосс читает заклинание, ничего не слыша, кроме стука собственного сердца. В этом месте всегда было холодно, но сейчас здесь, словно, арктический ветер, с ужасным шёпотом самой смерти. Она шепчет, мёртвенно спокойно, гадко скользя убаюкивающими обещаниями в душу. Предостерегая.       Тысячи голосов — гул шёпота, идущий из глубин чёрных вод, и внезапное касание к оголённым участкам кожи самой смерти, а душа, вымученно стонущая поднимается из воды в бесформенном силуэте.       И сердце Джосса снова с надеждой ожидания заходится в бешеном ритма.       «Ещё немного».       Чувственно он продолжает читать заклинание, приближающее душу его возлюбленного к его же телу, и вот-вот свершится. Зи вернётся к жизни, вернётся, и они будут вместе! — Яхту-бай! Яхту-бай! Яхту-бай!       Глаза начинают слезиться, ведь Джосс так долго не моргает, остервенело смотря на тело Зи. На своего драгоценного, прекрасного, единственного во всё мире — особенного, наивного и страстного мальчика. Только Джосс знал о нежности души Зи, и сейчас она вернётся в его хладное тело.       И оно подаёт признаки жизни. — А-а-а-и-и-и!!! — скрипящие, склизкие крики издаёт мёртвое тело, содрогнувшееся от внезапно проникнувшего в него духа. Она кричит от боли и мучений, что испытывает, что было познано этим телом, и для того, чтобы оборвать эту цепь боли и отчаяния, чтобы вернуть разум и жизнь в воплощении дыхания и горячего биения сердца, Джосс обязан закончить ритуал.       Закончить так, как всё началось.       И в жизни, и после смерти.       Всегда.       Резким движением рассекает воздух клинок, когда жрец заносит его над кричащим трупом. Время ограничено, и…       «Сейчас!»       Но руки вдруг сковывает, и Джосс не сразу понимает, что его держат реальные люди.       Меджаи всё это время следовали за ними, преследовали до самого конца. Верные своему фараону, своему святому господину, они схватили подлого предателя, совершающего омерзительное осквернение над телом.       В приступе паники Джосс пытается вырваться, понимая, что исходит отведённое время, и в исступление кричит: — Не-е-е-е-е-е-е-е-е-т!!!       Едва уловимый блеск — самой жизни, проскакивает в чёрных глазах Зи, прежде чем его тело снова опускается на ледяной камень, а душа, чёрным дымом, схожей с водой, словно вытекает по подобию дуновения ветра в пустыне, покидает хладное тело. — Нет! Нет! НЕТ!!! — ревёт, словно раненный зверь, Джосс, чувствуя, как слёзы стекают по щекам. Отчаяние, боль, желание убить, уничтожить, твою мать, уничтожить всё и всех! Пусть все горят! Умрут!       «Ненавижу…»       Душа снова тонет в тёмных водах, а Джосс чувствует дикую слабость в мышцах. Их сводит.       Он умер.       Окончательно.       Прямо сейчас.       Его тащат, как бездушную куклу, на путь к его смерти.       Да и плевать.       Какая жизнь его теперь может ждать? Да никакой. Её попросту больше нет. И это они лишили его её.       Пока Джосса возвращают в Фивы, связанным держа в одной из колесниц, он так и не смыкает глаз, бесцельно смотря перед собой. Ни одной мысли, ни намёка на чувства — пустота.       Он пуст.       И конечно же он знает, что его ждёт. Что ждёт его жрецов.       Лишь прибыв к месту назначения, пока их тащили в подземные подвалы для мумификации, Джосс кидает косой взгляд к слабо противившимся жрецам. Его жрецам, что до последнего сохранят ему верность.       Ресницы опускаются вниз.       Он позволяет помыкать собой, полностью привыкший к этому. Джосс — кукла, в руках того, кто имеет власть.       «Убей меня».       Кажется, Джосса всё-таки вырубает. Но не больше, чем на пару часов, потому что, когда он снова открывает глаза, то видит перед собой разные приборы, предназначенные для мумификации. В ушах гремят визги, но не сразу Джосс понимает, чьи они. Но пока мужчины, облачённые в особое одеяние, включающее в себя маску Анубиса, о чём-то шепчутся, Джосс водит глазами вокруг себя, ухватывая очами кошмарную картину.       Холод пробегается по позвоночнику.       Прикованные к специальным столам, находящимся в вертикальном положении, его жрецы — люди, что, не испугавшись кары, остались рядом с ним, сейчас были подвергнуты страшнейшему наказанию, проклятому наказанию, не применявшемуся не менее тысячи лет.       Во рту вдруг стало сухо, настолько, что даже привычное проглатывание слюны оказывается невыносимо болезненным. Впрочем, её и нет. — Ва-а-а-а-а! У-и-и-и-а-а-а-а!!! — раздирающие сознание вопли вынуждают Джосса закашляться в новом рвотном приступе. Агония от происходящего продолжает разрушать его сознание.       Они мумифицируют их заживо.       «Заживо».       Взгляд мечется в другую сторону, где так же истошно кричит другой мужчина. Ему, вскрыв брюшную полость, удаляют внутренние органы, и люди, делающие это, словно и не замечают мольбы, крики и в общем не понимают, что совершают нечто ужасное.       Кому-то мозги вытаскивают, и это более быстрая смерть, как понимает Джосс, ведь крики того парня утихают в разы быстрее. — Держите его! — хрипит знакомый голос. Жрец помнит его, потому что лично знаком с этим полным мужчиной. Известный в округе палач.       Зачем держать, если Джосс и не думает сопротивляться.       Но они хватают его, грубо, резко, вынуждая голову держать склонённой. А потом снова о чём-то переговариваются, пока Джосс вслушивается в ужасающие крики своих слуг.       Как порой жестоки бывают люди!       «Отвратительно». — …хом-даи…       Знакомое слово, краем ухо, уловленное Джоссом, привлекает его внимание.       Он знает. Он, боже, знает, что оно значит.       Дрожью, словно от острых ударов ледяных капель, покрывается кожа.       «Хом-даи…»       Глаза в страхе и одновременном принятии прикрываются. Сердце и вовсе замирает на месте. Точно. Он же знал, что адских мук ему не избежать, но предпочёл бы живую мумификацию, чем… это.       Спасти бы жрецов… — Они не виноваты, — рвано выдыхает Джосс, — вели им остановиться. Они же ничего не сделали…       Джосс обращается к палачу, из последних сил стараясь дорваться до разума, до человечности. Но стоит жрецу раскрыть рот, стоит ему дать понять, что он снова в сознании, хватка на его руках становится грубее, а один из неизвестных, взяв ужасные щипцы, подходит к Джоссу. — Давай, — кивает он своему подручному, и тот, с силой сжав челюсти жреца, вынуждает насильно раскрыть рот, пока язык Джосса не оказывается схвачен и вытащен наружу.       Пальцы ног поджимаются, а глаза Джосса широко раскрываются. Сердце вдруг бьёт где-то по рёбрам, а потом снова замирает.       «Боже…»       Взгляд вздымается вверх, к небесам, пока немые молитвы стремятся сквозь плотные, толстые стены.       «Молю, сохрани его душу. Не навреди ему. Я буду страдать. Я буду наказан. Я умоляю».       Палач же, взяв в руки острый нож, заносит его, не спеша, над языком Джосса. А затем начинает своё плавное движение. — М-м-а-а-м-м-а!!! — кричать быть громче, но, что есть сил, вопит Джосс, когда тупое, явно ржавое остриё лезвия касается столь чувствительной плоти. Ему кажется, что он горит. Буквально в пламени находится, и до одури мерзкое чувство, пульсирующее, и, буквально ощущающееся, — кровь льётся, рана шипит, так кажется. — Готовьте саркофаг!       Внезапно тело оказывается на свободе, и Джосс, не в силах сохранить стоячего положения даже на коленях, падает, ходуном трясущейся рукой прикрывая кровоточащий рот.       Подрагивает картинка, что улавливают глаза, но даже так жрец понимает, что плохи дела. Душа мертва — так пусть умрёт и тело, но к чему такая бесчеловечность?!       «Я умоляю тебя, великий повелитель, Анубис, бог великого подземного царства! Сохрани его душу, не изувечь её, сохрани её, не изувечь её, сохрани её, не изувечь её, сохрани её, не изувечь её, сохрани её, не изувечь её, сохрани её, не изувечь её!» — Берите его!       Даже ноги не в силах передвигать, его тащат на погребальный стол, пока изо рта продолжает сочиться кровь.       Боль условна. И как бы адски она не разносилась вспышками по телу, потеря Зи намного больнее. — Готовьте молот и бинты!.. — мягкий голос, молодой, и его Джосс тоже узнаёт. Инстинктивно взгляд мечется к источнику, и пусть парень в маске, но Джосс узнаёт его. Его друг. Молодой, недавно ставший жнецом… Сейчас стал его палачом на заклание…       Как же тошно…       Не от горящей, саднящей боли во рту и в теле, а от ощущения предательства.       Он помог ему. Спас от бедности и тирана-отца. Привёл его ко дворцу фараона, позволил ему обучаться, слушал его грандиозные мечты о свободной жизни в любви и процветании, а теперь он — Вин, его друг, заносит каменный молот над его — Джосса, грудью, пытаясь набраться сил, чтобы нанести удар. — Дай сюда! — не выдерживает главный палач, грубо выхватывая молот, и бьёт, прямо по рёбрам бьёт, пока не слышится леденящий душу треск. — Кх!.. — писком вырывается с уст Джосса, пока он, почти в полуобморочном состоянии, чувствует, как огонь боли разгорается внутри. Саднит, по тупому саднит и тянет, так сильно тянет… — Кх! Кх!!! — …становитесь!.. — слышит он всхлипы на фоне, но не может повернуть голову. Даже дышать он больше не может. — Пошёл вон отсюда, раз не можешь вытерпеть! — Зачем ты выгнал его? — Толку от него? Поддаться чувствам к такому упырю? Это проклятое существо… Нам надо уберечь людей от него…       «Остановитесь…»       Как жаль, что произнести и слова сил нет. А с другой стороны, вообще не жаль. Каждый из них самолично подписывается под тем ужасом, который, собственно, они сами, сейчас и создают.       Проклятие зарождают сами люди.       Простой человек, выбравший любовь диктатуре, сейчас оказывается подвержен проклятию, страшному проклятию, доселе никого из живых не касавшихся.       Дышать не получается.       Каждый вдох — пламя внутрь.       Это дикая, песчаная буря, и раскалённые пески забирают его себе.       «Зи…»       Его улыбка самая красивая.       Джосс не сразу понимает, что его тело начинают обматывать специальными бинтами. До него доходит происходящее лишь тогда, когда его руки, зафиксированные в определённом положении, оказываются туго стянутыми, и дышать, относительно, легче. — Мм! — пытается выстонать Джосс.       Почему? Почему ему приходится это проходить? Почему нельзя просто убить его? Зачем они поселяют в его душу тьму?       Просто убейте…       Не совершайте этого! Не поступайте так!       »… с моей душой!»       Слеза скатывается с уголка глаза, пока его тело продолжают плотно стягивать.       «Я люблю тебя, Зи!»       И кроме глаз уже ничего не остаётся, а вымученный крик никого не волнует.       Темнота.       Тело изламывает от дикой, огненной, тупой боли. Тошнота, тремор, судороги, вкус крови во рту, влага из глаз, душа орёт — за что и почему?!       А его тело погружают в саркофаг.       Быть заживо погребённым.       Хом-даи…       Они не понимают, что делают…       Им нужно остановиться…       Но ритуал почти завершён.       Внезапная тишина заставляет парня напрячься. Он чуть приподнимает голову, инстинктивно, в попытке найти хоть какую-то опору для… он не знает! Чёрт! Не понимает! Просто боже… прекратите!       Шуршание, тресканье…       Что за?..       «Скарабеи?» — М?! М-м-м-м-м!!!             Дикий крик, как может, вырывается из поломанной грудины, пока, скованный льняными бинтами Джосс, содрогается от ужаса, боли, обиды, предательства и страха.       Это жестоко!       Это безбожно!       Это проклятое наказание!       Они делают это с ним! — М? — он чувствует их. Ощущает, как они бегут по нему, чувствует их попытки проникнуть под бинты. — М-м-м-м-м-м!!!       Стук крышки — это конец.       «Я люблю тебя, Зи!»       Они суетятся по нему, пытаются разгрызть полотно.       «Зи…»       Суматошные крики — во рту снова кровь.       Господи.       Они закапывают его. Убивают.       Но нет, стойте.       Он уже мёртв, а мёртвое умереть не может.       Тёмное, яростное пламя пробивается в сердце.       Жуки продолжают попытки дорваться до плоти, пока Джосс вздрагивает в ядовитом ужасе от предстоящего.       «Это не конец!»       В груди резко колет, а ненависть начинает наполнять каждую клеточку тела.       «Ненавижу!»       Эти люди лишили их всего, лишили их жизни!       «Виноваты…»       Они стали заложниками узких правил и законов…       «Я молю, сохрани его душу… Я буду страдать за двоих!»       В памяти всплывает образ Зи. Его задористый смех, его сияние и чистое восхищение в глазах, когда впервые он увидел бабочек. Это тёплые объятие и всецело поглощающее доверие. Лучи утреннего солнца в карих глазах…       Это не конец.

Навсегда вместе.

      Жизнь — этап, смерть — дарование бесконечной жизни.       Он исправит, изменит, повлияет. Они все заплатят. Он накажет их всех.       «Я люблю тебя, Зи».       Кажется, жуки смогли найти проход к плоти.       «Люблю».       Воздуха так мало, а огонь, болезненный, разъедающий, повсюду.       В совокупе адских ощущений, Джосс не сразу понимает, что один из скарабеев касается его кожи.       Боль неизбежна.       Он проклят грешными людьми.       Он убит за невинное чувство. За желание жить счастливо.       Он убит и лишён самого важного, но отныне…       Теперь…       Смерть только начало.