damn your love, damn your lies

Бадминтон нажимает на спусковой крючок, Стид зажмуривает глаза, раздается звук выстрела. – Сначала Стид вскрикивает от страха. А затем от боли. Он... он действительно выстрелил в него. Почему-то, даже несмотря на пистолет в руке и ярость в глазах, Стид и не думал, что Бадминтон действительно сделает это. И несмотря на то, что он в какой-то степени считает себя знатоком боли - ведь за всю жизнь он был аж дважды заколот! - Стид оказывается совершенно неподготовленным к боли от огнестрельного ранения. Его колени подкашиваются. От удара о землю все его тело содрогается. Стид стонет. Неужели воздух должен выглядеть таким пятнистым? Где-то далеко смеется Бадминтон. – Я сделал это! Я сделал это, брат! Я прострелил ему сердце, и теперь чума окончательно повержена. Мы свершили возмездие. Возмездие... Стид с трудом приходит в себя, и разум борется с цепкими щупальцами дремы. Его корабль. Их корабль. И тут до него доходит смысл слов, сказанных Бадминтоном. Он хмурится, с некоторым трудом поднося руку к сердцу. Но крови там нет. И только когда он опускает руку ниже, к животу, то чувствует влагу. Стид слабо улыбается, даже когда его рука бессильно опускается на землю. Он надеется, что Эд будет доволен. Раздается отдаленный шорох и бах! Ещё один выстрел. Стид даже не чувствует ранения. – Эдвард, – думает он, и больше ничего. ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– Когда он приходит в себя, то уже начинает светать, и он оказывается один. По крайней мере, он так думает, пока не поворачивает голову и не встречается с широко раскрытыми глазами Бадминтона. Вернее, глазом. Стид вскрикивает, а затем сворачивается калачиком, поскольку любое движение причиняет ему боль. Бадминтон не вскрикивает, потому что выглядит абсолютно мертвым. Стиду требуется несколько мгновений, чтобы справиться с приступами тошноты. Он не может не видеть другого Бадминтона на месте этого. Дыра в одном глазу. Второй открыт и бездушен. Мертвый из-за Стида. Возможно, если бы он был в лучшем состоянии, Стид использовал бы этот момент, чтобы снова переосмыслить всю свою жизнь... Людей, которых он оставил в прошлом. Людей, которых он тащит за собой на дно. Но мысли ускользают от него словно как серебристые рыбки в темной воде; ярко сверкают, а потом исчезают. Он испытывает желание прилечь обратно, но какая-то часть его сознания всё громче и настойчивее твердит, что если он ляжет, то никогда больше не встанет. Стид обхватывает рукой живот и с поджатыми губами, которые помогли ему выдержать десятилетний брак без любви, пытается поднять себя на ноги. Одного этого усилия достаточно, чтобы рука, на которую он опирается, задрожала и подкосилась, однако Стид стискивает зубы и отталкивается ещё раз, пока, наконец, не встает на ноги. Изменение перспективы не улучшает картину. Бадминтон: все еще мертв. Земля, на которой лежал Стид: вся в крови. На деревьях сидят вороны. Они ждут. Ждут, когда он умрет или хотя бы перестанет двигаться. Стид не может прикрыть лицо двумя руками, когда плачет, потому что пока он спал, одна из его рук прилипла к животу с засохшей кровью, однако он неплохо справляется и второй рукой. Стид хочет домой. Эд - где Эд? Он должен найти Эда. Он уходит спотыкаясь и не оглядываясь, ведь его мысли уже далеко, в объятиях прекрасного мужчины. Сирены, зовущей его к скалам под маяком. – Ты бесполезен, - шепчет что-то внутри него – Слишком сильно ранен. Слишком жалок. Он больше не будет нуждаться в тебе, ты же знаешь. Но ноги Стида сами указали ему путь, и он цепляется за него изо всех сил. Он понятия не имеет, куда идет, но это никогда не останавливало ни Эда, ни его самого. Они всегда находят выход. Они всегда находят способ вернуться друг к другу. После всего произошедшего его воспоминания о проделанном пути будут расплывчатыми, окрашенными лишь страшным началом и обнадеживающим концом. Он не сможет рассказать вам ничего о том, что произошло в промежутке, сколько бы вы ни спрашивали. Хранителем этой тайны будет только сам лес, а он куда менее охотно расстается с тем, что знает. Но пока что каждый шаг причиняет Стиду боль. Каждая минута невыносима, но каждая минута каким-то образом претерпевается. По Божьей милости Стид не падает, и только поэтому ему удается остаться в живых. Однако его чувство равновесия нарушено, и он часто натыкается на деревья и кусты. Ему хочется остановиться, присесть. Но он не может. Он должен добраться до Эда. Когда он наконец пробивается сквозь заросли деревьев, его взору предстают прекрасные пурпурные облака над морем. Стид хмурится. Он никогда раньше не видел такого яркого рассвета. И разве причал, на котором они договорились встретиться, не выходит на запад, а не на восток? ... Ой. Солнце садится. Они должны были встретиться несколько часов назад. Эд, должно быть, уже ушел. Он не стал ждать. Зачем ему тебя ждать? Ты же был настолько глуп, что тебя похитили, а потом ты и вовсе уснул. Стид качает головой; и тащит свое онемевшее тело поближе к причалу. Возможно, он даже не стал тебя искать. Наверное, уплыл, как только смог. Кому вообще может понадобиться слабонервный трусливый богатенький белоручка? Но Стид уже не обращает внимания на свои мысли, потому что там, в конце причала, сидит человек с длинными седыми волосами. Он хочет окликнуть Эда всем своим существом, но... это немного бестактно, не так ли? Он резко выпрямляется, насколько это возможно, обхватывает живот обеими руками, в надежде скрыть большую часть крови, и ступает на причал. Эд поворачивает голову и на его лице сменяются несколько эмоций, пока в конце концов оно не выражает странную смесь гнева и облегчения. Стид даже немного завидует, что Эд с такой легкостью поднимается и бросается к нему. – Стид, приятель, какого хрена? Я жду уже несколько часов! И Стид хотел было ответить, правда хотел бы, но его сил хватило только чтобы добраться до Эда, и не более того; его колени подкашиваются, и на этот раз он позволяет им это сделать. Впрочем, он мог бы и догадаться, что упадет: и даже в гневе Эд тут же подхватывает его, нахмурив брови, поскольку, несомненно, видит кровь, пропитавшую заднюю часть его рубашки. – Стид? Стид, что происходит? Эд смотрит на него. Стид слишком слаб, чтобы сделать то же самое, но он видит, как бледнеет лицо Эда, когда он понимает всё происходящее. В его глазах страх. – О... Господи, о Господи, Стид, Стид, что случилось? Это что, пулевое ранение? Впервые Стид осознает, что умирает. Он задыхается от рыданий. Не так... не так все должно было произойти. Он по-настоящему нашёл Эда только прошлой ночью. У них вся жизнь впереди, в Китае, да и в любом месте, где они только захотят. Он не может бросить Эда. И... и своих детей, и Мэри. Он ведь просто бросил их. Он действительно чума. Эд берёт его одной рукой, прижимая к себе, а другой беспомощно пытается закрыть рану Стида. – Стид! Стид! Стид! Стид моргает, открывая глаза. Ему кажется, что в последний момент выглянуло солнце, такое пылающее и такое золотое. На это уходят все силы, но он поднимает свободную руку к щеке Эда, зеркально отражая их положение, когда они целовались на пляже. Ему хочется, чтобы Эд сейчас его поцеловал. – Я... так много о чем жалею, – говорит он ему. Новая порция боли вспыхивает на лице Эда. Он плачет. Стид не хочет, чтобы он плакал. – Мэри. Дети... дети. Пожалуйста... – Я держу тебя, – говорит Эд и прижимает его ближе. – Я держу тебя, я держу тебя, я держу тебя. И Стид ему верит. ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– У Мэри очередной хороший день в череде хороших дней (ей следовало бы догадаться, что долго это не продлится). Она болтает и веселится со своими подругами, дети сами себя занимают и на завтрашний вечер у нее даже назначено свидание с Дагом! Внезапно какой-то мужчина вышибает дверь, и она видит своего покойного мужа в его объятиях. В течение долгого мгновения она думает, что это труп. Крови достаточно, чтобы подтвердить это предположение. – Вызовите врача! – говорит мужчина, тащащий Стида. Ах. Вот и вся надежда рухнула. Мэри роняет чашку с чаем. –––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– Она сидит у кровати, положив голову на руки, пока врач заканчивает осмотр. О, Мэри сидит так вовсе не случайно - благодаря этой замечательной позе она действительно выглядит скорбящей вдовой Боннет. Но ей нужен план, и срочно. После всего, через что Стид заставил ее пройти, он не может рассчитывать на лёгкое возвращение в ее жизнь, не имея ничего, кроме сомнительного друга и огнестрельного ранения! Она не позволит ему этого. Мэри поднимает голову, пока доктор поясняет заключения своего осмотра - пулевое ранение - и назначение - больше пиявок - но она слушает только в пол-уха. Потому что до нее доходит, что у Стида не так уж и много шансов выжить. И у него еще меньше шансов, если его (бывшая) жена останется с ним в одной комнате. Вполне услужливо доктор складывает свои вещи и собирается уходить. Мэри позаботилась о том, чтобы хорошо заплатить ему за предусмотрительность. Так что если она случайно выхватит скальпель из его набора инструментов, что ж... он ему, конечно, вряд ли понадобится. И тогда остается только тихо подползти к кровати. Почему-то она иррационально боится, что может разбудить Стида. Угол для удара не очень удачный, учитывая, что Стид лежит на спине, но она справится. У нее всегда всё получается. – Что ты делаешь, – говорит друг Стида, и в его голосе звучит только угроза смерти. Мэри выпрямляется, пряча скальпель за спину совершенно неуловимым движением. Она не слышала, как он вошел. Хотя дверь была закрыта, а ее петли печально известны своим скрипом. Она все еще пытается придумать достойный ответ, когда мужчина просто делает шаг вперед и выхватывает у нее скальпель, отбрасывая его в сторону. Что, в общем-то, справедливо, хотя она думала, что пираты скорее склонны к предательству, чем к дружбе. Эй, она ведь просто думала, что оказала бы этому парню неплохую услугу! – Оскорбленная жена, убивающая своего мужа, - это уже перебор, вам не кажется, – заметил мужчина. То, как он превращает свои вопросы в утверждения, было бы удивительно, если бы это не было так раздражающе. – Я не знаю, что он вам сказал, – отвечает она из принципа, – но это он бросил меня. – И это значит, что его надо убить? Ах, а она-то думала, что никогда не услышит от него реального вопроса! – Только если он настолько глуп, что решил вернуться. – Вам следует проявлять уважение, – говорит мужчина, глядя ей прямо в глаза, и Мэри резко осознает, что он делает это впервые с тех пор, как вошел в комнату. До этого он смотрел только на Стида. Его глаза мрачные и суровые, а в лице есть какая-то странная двойственность: суровость глаз и мягкость рта. Мужчина указывает на повязку, обмотанную вокруг живота Стида. – Ему пришлось вернуться к тебе, знаешь ли. Боже. Мэри даже не может себе этого представить. – Правда? В ее голосе больше скептицизма, чем следовало, но ведь это же Стид, человек, который за всё время их брака ни разу не встретился с ней взглядом. Даже после того, как у них родилось двое детей! И, кажется, она попала в точку: мужчина колеблется, опускает глаза, а его рот искривляется в удивительно выразительной хмурой гримасе. – Я не присутствовал при этой сцене, – пробормотал он. – Но это было его предсмертное желание - вернуться к тебе, к своей семье. В Мэри резко вспыхивает гнев. О, Стид хочет вернуться, Стид хочет загладить свою вину, Стид хочет почувствовать отпущение собственных грехов. И это ее обязанность, не так ли? Мэри не волнует, кто этот человек и насколько опасен его взгляд. Она подходит прямо к нему и с огромным удовольствием шипит сквозь зубы. – Единственное благо, которое Стид Боннет сделал для своей семьи – так это умер, но даже это он не смог сделать правильно. К ее горлу приставлен нож. Мэри не совсем понимает, как он там оказался, но она чувствует его металлический привкус, ощущает опасность в виде едва заметного давления при глотании. – Пошла. Вон. – тихо произносит мужчина, точнее пират, другого варианта нет. Вблизи его глаза скорее карие, нежели черные, и от этого кажутся ещё более опасными. Поначалу Мэри могла бы подумать, что он монстр, существо, полностью лишенное угрызений совести. Но теперь она видит, насколько он человечен. И насколько ему плевать, что ее жизнь находится в его руках и что одно его движение может оборвать ее навсегда. Почему-то это еще хуже. Мэри хотела бы превзойти этого человека, рассмеяться ему в лицо, показать, как она бесстрашна, но... К ее горлу приставлен нож. Она уходит. –––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– Мэри возвращается только на следующий день, и даже тогда не может набраться смелости, чтобы сделать что-то большее, чем просто постоять у двери. Она долго обсуждала ситуацию с Дагом, и он был в ужасе от всей этой истории с "попыткой убийства ее мужа". Вспоминая это событие, Мэри тоже чувствовала стыд. На самом деле она не хотела смерти Стида. Она просто хотела, чтобы его... здесь не было. Но пока что он лежит в ее - их - гостевой комнате, пачкая кровью простыни. Дверь лишь немного приоткрыта, но если Мэри приглядится, то сможет увидеть происходящее довольно отчетливо. А происходящее заключается в Стиде и его друге. Мэри не может поверить своим глазам – пират держит Стида за руку. Она пытается совместить вчерашнюю хладнокровную опасность с нежным лицом, которое видит сейчас. Ей это не удается. Стиду, на которого она переключает свое внимание, кажется, немного лучше. По крайней мере, он реагирует на окружающий мир, хотя иногда хмурится и дергается. Другой мужчина держит его за руку, не отрывая от взгляда. – Эд - Эдвард, – произносит Стид, нахмурив брови. – Ш-ш-ш-ш, – успокаивает его мужчина. – Я здесь. Я здесь. Лицо Стида снова расслабляется, и несмотря на то, что он вроде бы, не просыпается, его лицо всё же поворачивается к лицу мужчины - по имени Эдвард? По тому, как Эдвард смотрит на Стида, можно подумать, что на его лицо светит целая колонна солнечных лучей. Человек, испытывающий жажду, видит воду. Тонущий человек видит сушу. Мэри больше не может смотреть на это. Шансы, что такой человек, как этот Эдвард, не заметит ее присутствия у двери, в любом случае ничтожно малы, однако какая-то часть ее души хочет втолковать, что это ее дом, и что она знает каждый скрип и стук при движении вперед, назад и вбок. И поэтому она в полной тишине открывает дверь, входит в комнату и спрашивает: – Как он? Эдвард вскрикивает, отпуская руку Стида, и поворачивается к ней со вчерашним ножом в руке. Он успокаивается только тогда, когда видит, что это Мэри и возвращает нож в ножны с раздраженным ворчанием. – Черт возьми, предупреждать надо. Он поворачивается к ней спиной и садится рядом со Стидом. Мэри была бы польщена доверием, вызванным этим движением, если бы она вообще считала это доверием. В данном случае она уверена, что это делается для того, чтобы показать ей, как мало угрозы он для нее представляет. Она обходит кровать с другой стороны, но не успевает далеко пройти, так как взгляд Эдварда останавливает ее на месте. Она поднимает руки, показывая, что в них ничего нет - на этот раз, во всяком случае. И снова спрашивает: – Как он? – Не умер, прости за разочарование, – мрачно отвечает он. С его лица стерта всякая мягкость. Ладно, она это заслужила. Мэри садится на кровать, подальше от Стида и держит руки на виду. – Слушай, я не особо-то хотела его убивать. – Конечно, это так и выглядело. – Это была минутная слабость, – признает Мэри. Эдвард фыркает, и она начинает злиться. Вспомнив, к какой катастрофе это привело в прошлый раз, ей удается сдержать эмоции, но она успевает произнести: – Я уверена, что и ты никогда не причинял кому-то вреда по эгоистичным причинам. Эдвард молчит в течение долгого времени. Затем он разражается смехом, присуждая ей очко. – Вы не ошибаетесь, вдова Боннет. Теперь, когда рядом лежит живой Стид, этот титул кажется неправильным. Мэри морщится, не сводя глаз с лица мужа. – Я действительно не хочу его смерти. Во-первых, из-за детей. А во-вторых... Она не может придумать ничего другого. Они точно не были возлюбленными, и вряд ли уж были друзьями; даже знакомыми их можно назвать с натяжкой. Печально, что их дети – это единственное связующее звено между ее жизнью и жизнью Стида. – Никаких чувств с твоей стороны? – спрашивает Эдвард, но кажется, что ему скорее любопытно, чем что-либо еще. – Ты когда-нибудь был в браке по расчету? Он качает головой. Мэри невозмутимо смеется. – Это просто...ничто. Ни любви, ни души, только обязательства и ожидания. Поверь мне, когда я говорю, что ни Стид, ни я не были счастливы. – Я слышал и другие вещи о браках по расчету, – говорит Эдвард. – Любовь может зародиться в самых невероятных ситуациях, и все такое. – Ты думаешь, я этого не знаю? – спрашивает Мэри разочарованно. Но разочаровалась она не в Стиде, нет, не совсем. Она разочаровалась в накопленном годами шепоте: Ты должна лучше стараться. Он бы полюбил тебя, если бы ты была другой, если бы ты была красивее. Это твоя вина. Она прогоняет эти мысли, покачивая головой. Мэри отказывается взваливать все это на свои плечи. – Да, бывают хорошие браки по расчету, но наш был таким. И Господь свидетель, я пыталась, но Стид просто... не хотел. Я так и не поняла, почему. И тут, к своему великому стыду, она начинает плакать. Перед человеком, который ещё вчера ей угрожал! Но она просто не может остановиться, потому что внезапно она снова превращается в юную девушку, смотрящую на маяк с надеждой в сердце. Мэри не ждала любви, не совсем - ведь она не была настолько наивной - но она ожидала, по крайней мере, чего-то похожего на дружбу. – Эй-эй-эй, – произносит Эдвард, в голосе которого звучит легкая паника. Кажется, он не знает, что делать с ее слезами, но, по крайней мере, он и не пытается её утешить. Мэри всегда не нравилось стремление людей лезть прямо в лицо плачущему человеку. – Послушай, я понимаю, что ты имеешь в виду, но в некоторых случаях это так не работает. И на самом деле это... это не ваша вина. Просто обстоятельства. Мэри думает, что понимает его, честное слово. Небеса знают, что ей нравятся красивые женщины, но и мужчины ей нравятся не меньше. И она знает, что у других людей все иначе: они любят либо одних, либо других, либо ни тех, ни других, либо кого-то совсем другого. По-крайней мере какая-то маленькая, эгоцентричная часть ее души рада услышать, что Стид не может заставить себя полюбить не её саму, а весь женский пол. Она вновь берет себя в руки со всем изяществом великосветской дамы и спрашивает: – Так как же тебя зовут? – Джефф, – сразу же отвечает Эдвард. Мэри хмуро смотрит на него. – Я слышала, как Стид назвал тебя Эдвардом. Эдвард выглядит нервным. – Черт возьми, ты была рядом? И затем, очень неубедительно добавляет: – Он разговаривал с кем-то другим. – Ты ответил ему. – О, я лгал. Часть пиратской рутины, знаешь ли. – Значит, ты пират. – Это что, гребаный допрос? – Эдвард выглядит немного безумным. Мэри жалеет его. – Хорошо, Эдвард, я больше не буду задавать вопросов. – Эдвард - это не мое имя, - твердо заявляет Эдвард. – Конечно, - отвечает Мэри. – Можешь называть меня Мэри. И затем она уходит, прежде чем он успевает скрыть свое удивление. ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– Следующие несколько дней Мэри избегает этой комнаты. О, она может сколько угодно притворяться, что это только для того, чтобы дать этим двоим свободу, но правда в том, что она тоже хочет свободы. Одного взгляда на Эдварда все еще достаточно, чтобы вернуть чувство опустошенности, когда она выплескивает свои эмоции, хотя ей и становится чуть лучше. В любом случае, всё это привело к большому количеству плодотворных разговоров с Дагом, и она снова убедилась, что у неё самый лучший парень. Эдвард и сам позволяет себя избегать. Он ест рядом со Стидом и, несмотря на предложения Мэри, он не выходит из комнаты даже чтобы поспать. Она не стала снова подглядывать за ними, но предполагает, что Эд проводит каждую свободную минуту, держа Стида за руку. И когда Мэри наконец заходит в комнату, то видит, что Эдвард держит Стида за руку не только когда бодрствует. Он дремлет, сложив руки на коленях, опершись плечами и головой на край кровати, и все еще держа Стида за руку. Пользуясь тем, что Эдвард спит, Мэри садится к Стиду чуть ближе, чем раньше. Она не может не думать обо всем, что он сказал. Мэри всегда думала о своем браке в черно-белых тонах. Стид виноват. Она виновата. (Скорее виноват Стид, а не она.) И вот третий вариант, никто не виноват... Это такое облегчение. Мэри так сильно погрузилась в размышления, что только через мгновение поняла, что глаза Стида открыты. Он ужасно выглядит, вокруг глаз синяки, как будто последние несколько дней он вообще не спал. Стид смотрит в потолок в течение минуты, а затем поворачивается к ней и моргает. – Что - Мэри? – Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Мэри, бодрым и деловитым тоном, не позволяя никаким другим эмоциям овладеть ею. – Как будто меня подстрелили. Голос Стида хриплый, и Мэри отходит к столу, чтобы налить ему воды, которую пил Эдвард. Ей приходится помочь ему - ведь он слишком слаб, чтобы держать стакан, - однако Мэри не чувствует ожидаемого раздражения. Сам Стид не суетится, с благодарностью выпивает весь стакан, а затем откидывается назад, беспомощно закрывая глаза. – Спасибо. – Еще? Стид качает головой, держа глаза закрытыми. Только когда Мэри садится обратно, он поворачивает к ней голову, слегка приоткрывая глаза. – Как... как я здесь оказался? Он действительно был в отключке. Мэри думает, что он даже не заметил Эдварда рядом с собой, хотя их руки все еще переплетены. Она указала на край кровати. – Эдвард принес тебя. Тебе повезло, что ты выжил. Стид посмотрел вниз, и выражение его лица полностью развеяло смутное беспокойство, которое Мэри испытывала по поводу безответной любви Эдварда (да, она начинает переживать, можете подать на нее в суд). Слава Богу. Последнее, что ей нужно в доме, так это страдающий влюбленный пират. А потом Стид медленно опускает свободную руку к голове Эдварда и замирает, когда Эд, кажется, просыпается. Когда он снова засыпает, Стид тихо вздыхает и начинает нежно гладить его по волосам. Значит, вместо этого у Мэри в доме два страдающих влюбленных пирата. Господи, мать твою. Ей резко надоело париться и переживать. Весь ее брак был похожим на тушеное мясо, которое слишком долго находилось на огне. Мясо стало жилистым и жестким. Куски на дне подгорели. Мэри считает, что пришло время погасить огонь. – У меня есть парень. А еще я пыталась убить тебя, как только ты здесь появился. Скальпелем. Рука в волосах Эдварда замирает. Стид удивленно смотрит на нее. – Ты - что? Подожди, ты пыталась убить меня? И почему скальпелем? – Ты был на волосок от смерти! – говорит Мэри. – И доктор как раз уходил, это было преступление случая! – Да, но почему - почему не пистолет или отказ в медицинской помощи? – Это слишком очевидно, все бы услышали выстрел. И это напугало бы детей. И... это казалось немного бестактным, учитывая твою рану, – Мэри немного подумала. – Ты прав насчет медицинского обслуживания, это было глупо с моей стороны. – Что ж, пожалуйста, не убивай меня больше, – говорит Стид, и на этом все. Удивительно. Мэри знает, что если бы на месте Стида был кто-то другой, то это всё было бы далеко не так просто, однако зная Стида она уверена, что на этом разговор о неудачной попытке убийства окончен. – Так что ты там говорила о парне? Голос Стида звучит слегка обиженно. Он лежит здесь, держит за руку другого мужчину, гладит его волосы, и его голос звучит обиженно. Мэри смотрит на него, смотрит на Эдварда; потом её взгляд снова переключается на Стида. После нескольких таких повторений Боннет наконец понимает, что происходит, смотрит вниз на свои собственные руки и резко краснеет. Это, наверное, хороший знак, учитывая, сколько крови он потерял за последнее время. – Ясно, – виновато говорит Стид, но, тем не менее, не убирает руки от Эдварда. Он мягко спрашивает: – Какой он, твой парень? В самом деле. – О, – говорит Мэри. Она не ожидала, что он об этом спросит, и не уверена, что сможет ответить. – Он... он просто замечательный. Его зовут Даг, он мой учитель рисования, и он многому меня научил. – Живописи и любви, хотя она не собирается это озвучивать. – Он такой добрый, у него такое большое сердце... Они с детьми обожают друг друга, и я... я просто люблю проводить с ним время. Я многого не знаю, Стид, но я знаю, что я люблю его, что я влюблена в него. В глазах Стида блестят слезы, но Мэри уверена, что это не из-за их неудачного брака. Он протягивает к ней дрожащую руку, и она хватает ее прежде, чем та успевает упасть. – Я рад, что у тебя кто-то есть. Ты этого заслуживаешь, – говорит он, нежно сжимая ее руку. – Я... надеюсь, я ничего не испортил, вернувшись сюда. У Мэри не хватило бы духу сказать ему об этом, даже если бы это действительно было так, потому что в тот момент он выглядел очень жалко. К счастью, она совершенно искренне может сказать: – Нет, Даг очень понимающий парень. На самом деле он был очень расстроен тем, что я пыталась убить тебя. – Звучит мило, – говорит Стид, и Мэри готова поклясться, что он снова соскакивает с темы. – Хотелось бы... мне хотелось бы с ним познакомиться. – Конечно, – заверяет его Мэри. Она уже познакомилась с Эдвардом, хотя если честно, то за последние несколько дней она так и не оправилась от угрозы смерти от рук пирата. Но ей не хочется быть единственным смутьяном в этом странном любовном квадрате, который они устроили. У Стида ещё будет возможность. – Можешь, пожалуйста...– его голос затихает, глаза закрываются, но он слабо сжимает ее руку. Мэри догадывается, что он имел в виду, и кладет его руку туда, где она была до этого - в волосы Эдварда. Улыбка Стида, когда она на него смотрит, подтверждает это. Она стоит рядом еще какое-то время, с болью в сердце наблюдая за этой сценой, прежде чем уйти. Ей невыносима мысль о том, что Эдвард может проснуться, и в его глазах отразится душевная боль, когда она скажет ему, что он пропустил бодрствующего Стида несколько мгновений назад. –––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– Стиду становится все лучше и с каждым днём он бодрствует все дольше и дольше. Большую часть времени он даже застает Эда бодрствующим. Мэри этому очень рада; вряд ли бы она смогла ещё долго терпеть эту историю с возлюбленными. Наконец Стид выздоравливает достаточно, чтобы встать с кровати и присоединиться к ним за обеденным столом, и, конечно же, Эдвард находится там вместе с ним. Они даже в комнату входят вместе, но Мэри не может их осуждать, потому что Стид все еще слишком слаб, чтобы ходить самостоятельно. Но за что она может (и хочет) их осудить, так это за выражения лиц. Они не отрываются друг от друга, у обоих самые огромные глаза-сердечки, которые она когда-либо видела. Эдвард говорит что-то, что звучит подозрительно похоже на "По крайней мере, на этот раз мы не поменялись одеждой", а Стид хихикает. Хихикает! Он выглядит восхищённым, умилённым и... счастливым. По-настоящему счастливым. Она не хотела показывать детям ужасы больничной койки Стида, а это значит, что Альма и Луис бегут к Стиду, как только его видят. – Привет, Альма, привет, Луис, – говорит Стид, ласково улыбаясь им. – Как вы хорошо выглядите! – Ты больше не в крови, – замечает Альма. Боже правый, она, должно быть, хотя бы раз прокрадывалась в комнату Стида. Маленький любопытный ребенок. Конечно, она заразилась этим от Стида. Мэри ее очень любит. Стид тщательно осматривает себя, а затем смотрит на нее с комически недоуменным выражением лица. – И правда! Интересно, как такое могло случиться... – Магия, - всерьёз отвечает она, и Стид, подражая её выражению, кивает ей в ответ. – Боже мой, Альма, я думаю, ты раскрыла эту тайну. Как думаешь, это и исцелило меня? – Нет, - говорит Альма. – Я думаю, что это был доктор. Луис, который все это время молча смотрел на Стида, бежит к нему и обнимает за талию. Мэри не может не вздрогнуть - она видит, что Эдвард делает то же самое, - но, хотя он слегка и вздрагивает, Стид всё равно с радостью принимает объятия. – Я рад, что ты не умер, – говорит Луис, задирая голову вверх. Стид, похоже, едва не плачет. – Я тоже, мой дорогой мальчик. Я тоже. Затем он поворачивается и улыбается Эдварду. Конечно, это только привлекает внимание детей, которые реагируют на Эда как акулы на кровь. – А ты кто такой? – спрашивает его Альма. – Не грубите нашему гостю, – говорит Мэри, жестом приглашая их сесть за стол. – Садись, Стид, а то упадешь. Наконец она сжалилась над паническим выражением лица Стида и говорит детям: – Это Эдвард. Он пират, как и ваш отец. Она не берет на себя ответственность за разъяснение того, кем они являются друг для друга, нет уж, спасибо вам большое. Пусть Стид сам разбирается с этим вопросом. – Ты хороший пират? – скептически спрашивает Альма у Эдварда. – Не такой хороший, как ваш отец, – отвечает он, слегка подмигивая человеку, о котором идет речь, – но я справляюсь. У меня даже есть особое имя в пиратских кругах. Хотите знать, какое оно?. – Нет, – говорит Альма. –Да, – говорит Луис. – Эд, – говорит Стид, выглядя обеспокоенным. – Ладно, тогда это услышит только Луис, – говорит Эдвард, наклонившись к уху Луиса. Мальчик хихикает, а Альма начинает возмущаться, что ее оставили в стороне. Лицо Эдварда сияет от ухмылки. – Ладно, ладно, мисс Боннет, вы тоже можете послушать! Итак, вы, конечно, знаете о легендарном пирате по кличке Черная Борода? Я очень похож на него, но, как видите, меня зовут Безбородый! Это не самая лучшая шутка, но Мэри все равно смеется. Ей смешно от мысли о том, что этот гладко бритый человек, который смотрит на Стида со звездочками в глазах, может быть в одной лиге с Черной Бородой! Только вот Стид не смеется, а смотрит в свою тарелку с непроницаемым выражением лица. Эдвард, вовлеченный в оживленную дискуссию с Альмой и Луисом, кажется, не замечает этого. А вот Мэри замечает. Она с некоторой горечью думает о том, что даже несчастный брак, похоже, не помешает знать кого-то слишком близко. Она не сводит глаз со Стида до конца ужина, даже когда он, кажется, стряхивает с себя озадаченность и начинает участвовать в разговоре. В какой-то момент детей отправляют спать, Мэри обещает, что перед сном поцелует их на ночь, и в этот момент атмосфера становится немного напряженнее. – Где же Даг? – спрашивает Стид. – Я думал, что наконец-то встречусь с ним. – А я думала, что еще слишком рано, – говорит Мэри, не в силах удержаться от того, чтобы не перевести взгляд на Эдварда. Стид вздрагивает. – Не волнуйся, ты скоро с ним познакомишься. – Кто, блядь, такой Даг? – спрашивает Эдвард, но тут же вздрагивает от их взглядов. – Было достаточно трудно сдерживаться перед детьми, но вы же взрослые люди! – Я бы попросила тебя не ругаться при моих детях, Эдвард, – говорит ему Мэри с холодной вежливостью. Она недовольно смотрит на свою тарелку. – Даг - мой парень. Эдвард поперхнулся вином. – Что... разве аристократы так поступают? – Нет, но мы со Стидом, кажется, да, – отвечает Мэри, пожимая плечами. Повернувшись к Стиду, она говорит: – О, и вы можете рассказать Альме и Луису о вас двоих; они уже знают о Даге, так что ситуация не кажется особенной. Стид и Эдвард старательно не смотрят друг на друга. – Мэри, – говорит Стид, тихо и напряженно. – Мы можем поговорить? Наедине? Он будто пытается бросить извиняющийся взгляд на Эдварда, не поворачиваясь к нему и не глядя на него вообще. На самом деле это так не работает. Поскольку у Мэри есть некоторые светские милости (их не очень то много; если вспомнить случай с вдовой Боннет, это было немного некрасиво, но никто не идеален), она соглашается и ведет его в их старую комнату. Теперь это ее комната. Вид кровати больше не вызывает у нее чувства обиды и покорности, а приносит свободу и радость. Когда Стид смотрит на кровать, а потом быстро отходит, то она понимает, что для него это не так. Пока нет. – Почему-то я... я никогда не думал, что вернусь сюда, – признается он, все еще глядя в сторону кровати и, соответственно, на Мэри. – Если честно, я надеялась, что ты и не вернешься, – говорит она, складывая руки на коленях. Он поворачивается к ней, недоумевая. – Что? Я уже говорила тебе, что пыталась убить тебя, но это гораздо сложнее. – Когда она похлопывает рядом с собой, Стид слегка колеблется, прежде чем сесть. – Почему ты вернулся, Стид? – спрашивает она. На мгновение слышно только их дыхание и скрипы дома. – Мне и не следовало уходить, – говорит он очень тихо. Мэри ничего не говорит, просто берет его за руку. За последние несколько дней она держала его за руку чаще, чем за все время их брака! В конце концов, Стид продолжает: – У меня были здесь обязанности. Обязанности, которые я не мог просто отбросить. С моей стороны было эгоистично уехать. И то, как я ушел... Я выбрал путь труса. Мне ужасно жаль, Мэри. Она дает ему несколько секунд передышки, на случай, если он захочет сказать что-то еще, но Стид смотрит вниз в полном молчании. Мэри говорит, вполне серьезно: – Это полная и абсолютная чушь. – Что? – Стид, не ты один был несчастлив в этом браке. Но теперь я счастлива! И я думаю, что ты тоже. Нам обоим нужно было, чтобы ты ушел, чтобы обрести это счастье. И мы оба заслуживаем счастья в нашей жизни. Стид плачет. Мэри тоже. – Думаешь, мы правда это заслужили? – спрашивает он, но она слышит – Думаешь, я правда это заслужил? – Да, мы это заслужили. И она ничего не может сделать, кроме как держать его за руку, плача рядом с ним на их супружеском ложе. Когда все их слезы наконец закончились, Стид спрашивает: – Каково это - быть влюбленным? Сначала она не знает, что сказать. Каково это - быть влюбленной? Но, похоже, с тех пор как Стид впервые спросил о Даге, ее разум начал складывать все ощущения и бессвязные описания, которые теперь льются из её уст. Она не знает, есть ли в ее словах смысл - она даже с трудом понимает, что говорит, - но когда она поворачивается к Стиду, что-то в его выражении лица подсказывает ей, что она говорит именно то, что нужно. И она далеко не слепая, так что: – Ты тоже нашел свою любовь. Не так ли? – Да, – говорит Стид. – Нашёл. Они слышат глухой удар, как будто за пределами комнаты у кого-то подкосились колени. Стид улыбается. Впервые, когда Мэри обнимает его, он отвечает ей взаимностью. – Иди к нему, – говорит ему Мэри. И Стид уходит. –––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– Эд не в состоянии остаться, чтобы подслушивать дальше, потому что того, что он уже услышал, ему достаточно. Он уходит к своей другой и единственной настоящей любви - морю. Именно там Стид и находит его - он сидит на пляже, обхватив руками колени и смахивая слезы. Он не может не думать о том, что всего несколько дней назад он застал Стида в таком же положении и теперь это событие живет только в его снах. То, что они тогда сказали, что сделали и что последовало за этим. А что не последовало. Китай. Очень смешно. – А я то всё думал, найду ли я тебя здесь, – говорит Стид, тяжело опускаясь на бок. Эд смотрит на него краем глаза. Стид такой светлый и красивый. Почему у нас не может быть таких хороших вещей? Мы просто не из таких людей. И никогда такими не будем. – Ну и как, нашёл? – спрашивает он, и Стид смеется. – Конечно, ведь я догадывался, куда ты пойдешь. Они сидят в тишине, пока Эд собирает по крупицам всё свое мужество и пока, наконец, не находит в себе силы разжать руки и посмотреть прямо в глаза Стида. Он должен это сделать, Стид должен это сделать: посмотреть ему в глаза, прежде, чем уйти. Эд не может стать еще одной Мэри, которую оставили без единого слова или предупреждения. Она, возможно, неплохо с этим справилась, но Эд по уши влюблен в Стида и он будет сокрушен такой потерей. Глаза Стида такие… такие грустные. Он касается голой щеки Эда и говорит: – Мне жаль. Сначала Эд думает, что это извинение за его предстоящий уход, но потом вспоминает свою глупую шутку за ужином. – А, приятель, все в порядке. Он колеблется. – Тебе... не нравится? – Что? – Стид хмурится. – Нет, я... Это из-за моей реакции в казарме? Так я же просто был удивлен. Мне нравится твое лицо, с бородой или без бороды. Я просто чувствую, что я... что я погубил тебя. Погубил тебя. Это не похоже на то, что сказал бы Стид. Может быть, это несущественно, но... – С чего ты это взял? – спрашивает Эд. Стид вздыхает. – Бадминтон. – Что? Когда? – Той ночью, – говорит Стид без дальнейших уточнений. Не то чтобы ему это было нужно; Эд точно знает, какую ночь он имеет в виду. – Прямо перед тем, как он выстрелил в меня... – Он выстрелил в тебя? – вскрикивает Эд. Он не может перестать думать о встрече со Стидом на причале, о крови, о том, как близко он был к тому, чтобы потерять его навсегда. Если бы он оставил надежду хотя бы на несколько минут раньше, так бы и случилось. – Где этот ублюдок - я убью его... – Слишком поздно, – отвечает Стид, а его мягкая улыбка противоречит разбитому взгляду. Это выбивает Эда из колеи, как ничто другое. – Ты убил его? – Как бы не так. – Стид медленно покачал головой. – Просто несчастный случай. Как и убийство его брата-близнеца. Как и уход от своей собственной семьи без единого слова. – Он сильнее прижимает руку к щеке Эда и одновременно отворачивает голову, словно не может смотреть на него. – Как и то, что я забрал у тебя Черную Бороду. Долгое мгновение Эд не может говорить от ярости. Конечно, в первую очередь он зол на Бадминтона, но и на Стида за то, что он проглотил эту чушь целиком. – То есть ты хочешь сказать, что в том виде, в котором я сейчас, я погублен. – Нет! – в панике говорит Стид. – Нет, нет, нет. Эд, ты... ты идеален, правда. Глупое сердце Эда при этих словах трепещет, проклиная все к чертям. Но ему нужно поддерживать репутацию, поэтому он безжалостно продолжает: – Тогда, если я не погублен, то как ты мог меня погубить? Стид молчит. – Наверное, никак, – наконец говорит он. – Но ты изменился с тех пор, как я тебя встретил. Я не хочу, чтобы ты менялся ради меня. – Это не тебе решать! – Эд внезапно чувствует прилив бешеной энергии. Он хочет встать, немного пройтись, пока не почувствует себя более уверенно, но рука Стида все еще лежит на его лице, и он не может упустить этот момент. – Люди меняются, приятель. Я знал, что это случится, когда встретил тебя - или, во всяком случае, был уверен в этом. Кроме того... – Он накрывает руку Стида своей, вынуждая его наконец посмотреть в свои в глаза. – Мне нравится, кем я стал рядом с тобой. Стид слабо улыбается. – Мне тоже нравится, кем я стал рядом с тобой. – Он снова начинает нервничать. – Есть еще кое-что, что я понял - хотя, судя по всему, это было весьма очевидно... Но, в любом случае, прости, что я так долго не мог тебе сказать, что... – Да? Стид делает глубокий вдох и медленно выдыхает. – Эд, я люблю тебя, – говорит он, и эти слова проникают в сердце Эда, как луч маяка в темноте. На этот раз Стид наклоняется к нему, достаточно медленно, чтобы Эд мог остановить его, когда захочет. Но он этого не делает. За все часы, проведенные у постели Стида, переосмысляя тот первый поцелуй, Эд пришел к выводу, что смотрит на прошлое в розовых очках. Это было неловко, как неизбежно бывает при первом поцелуе, и угол был просто ужасен. Конечно, это было просто принятие желаемого за действительное. Не может быть, чтобы все было так хорошо. Этот же поцелуй действительно хорош. Ситуация по прежнему неловкая - несмотря на то, что инициатором был Стид, он, кажется, не знает, что делать дальше, - но Стид - это теплая линия вдоль всего тела, и Эд просто не может насытиться им. Затем Стид проводит руками по волосам Эда, и поцелуй становится по-настоящему приятным. Доходит до того, что Эду приходится отстраниться, чтобы перевести дыхание, прижавшись к мягкой щеке Стида. Он чувствует, что Стид улыбается. – Стид, – бормочет Эд, и Стид вздыхает. – Я... – Тебе не нужно говорить это в ответ, – уверяет его Стид, так нежно. – До тех пор, пока я могу говорить это тебе. – Скажи это снова. – Я люблю тебя, – говорит ему Стид. – Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. – Даже когда Эд возвращается к поцелуям, Стид шепчет это в промежутках. Эд чувствует себя сияющим, как гребаная луна. Позже произойдет последняя "наебка", чтобы возобновить вдовство Мэри. В ней примут участие пират убийца, проезжающий через город, сбежавший цирковой слон и весь запас пиявок одного доктора. В нем будут и слезные прощания между крепнущей семьей, и обещания навестить, и еще больше обещаний написать. В ней не будет разлуки между Эдом и Стидом. Ни на одно мгновение. Но здесь и сейчас Эд поднимает лицо Стида и говорит: – Я тоже тебя люблю.