Филипп Лунин и драконье училище

Проснувшись наутро, я не слишком тороплюсь вставать. Тело полнится ощущением отдыха, а душа — ощущением умиротворённости. Да, я всё ещё неприятно чувствую себя перед Кальцией, но всё же… всё же, кажется, она не намерена на меня злиться всерьёз. А что касается всего прочего — так вообще успокоение. Ядовитой заразы Танаты больше нет, а что ещё лучше, нет и того, кто её натравливал на всякую мерзость. Лепота! Теперь будущее видится мне… ну, не то чтобы ясным, но пока что спокойным. Проблем серьёзных не ожидается. Подозреваю, конечно, что вряд ли они сильно заставят себя ждать… если так поглядеть на то, что уже тут случилось за не такой уж долгий срок… Но всё же пока — отдыхаем. Даже на охоте или учёбе, по сравнению с прошлым — отдыхаем! — Ртуть? — я лениво поглаживаю рукой металлический барельеф на фолианте. — Большое спасибо за вчерашнюю помощь. Мы очень удачно всё это прошли. «Ну, я не вот чтобы сильно помог», — смущается в ответ дракончик. — «С замком моими движениями Радина управляла. А дальше вообще всё ты сам…» — Мне было приятно чувствовать, что ты рядом и что ты беспокоишься за меня, — с улыбкой отвечаю я. — Что мне есть, на кого опереться. «Думаю, Лууна в этом плане была намного лучше», — с мимолётной грустью хихикает Ртуть. — Она очень важна, не спорю, но это не значит, что мне не важен ты, — я снова ласково глажу его. — Да и как бы я вчера связался с Радиной без тебя? Так что не скромничай, Ртуть, ты мне действительно очень помог. «Спасибо. Я очень рад это слышать», — живой барельеф приникает к моим пальцам, нежась под ними в ответ. — «Кстати, как у тебя вчера прошла охота? Ты вернулся… очень довольным». Теперь уже смущаюсь я, вспомнив, почему именно вернулся таковым. — Ну… Как тебе сказать… «Что, неужели так-таки дала?» — оживлённо интересуется Ртуть, и я шутливо шлёпаю его в ответ подушечками пальцев. — Нет. Ну, точнее… отчасти. И обещала большее… при некотором условии. «О! Это каком же?» Немного помедлив, я всё же пересказываю ему вчерашний разговор с канидкой. — В общем, такая вот любопытная штука теперь получается… — подытоживаю я описание. — Мне нужно найти такого парня, или, точнее, самца, который бы заинтересовался Кальцией и Лууной, но при этом не стал бы оспаривать их у меня. Никогда раньше такую необычную задачу не решал. Я бы проконсультировался у тебя, но, боюсь, здесь ты мне мало что можешь посоветовать. «Если бы у меня сохранилась память о моей биологической жизни, то, возможно, смог бы…» — задумчиво откликается Ртуть, почёсывая за рогами. — «А сейчас — да, вряд ли. Но, обещаю, если я узнаю что-то, что может помочь, непременно сообщу. Кстати, сразу тогда спрошу: а вид пары именно для тебя насколько принципиален?» — Внешность? — уточняю я. «Нет, я биологический имею в виду», — качает головой Ртуть. — «Насколько удалённый от человека для тебя допустим?» Я серьёзно задумываюсь. — Лучше всего окажется, пожалуй, антро или дракон, но эквестриец тоже вполне подойдёт. Пони, грифон, гиппогриф, ферал… «Ясно, учту. Но так-то предпочтение человеку или эльфу?» Я слегка мнусь, прежде чем неопределённо хихикнуть в ответ. — Не уверен. Если ты не заметил, на Аврору я даже не думал глаз положить, несмотря на то, что она — эльфийка. «Мммм…» — серьёзно задумывается в ответ Ртуть. — «Имеешь в виду, что как раз лучше не слишком близкого к твоему виду?» — Да, — признаюсь я. — Это не железно, но всё же… всё же я, видимо, ксенофил. «Да я против разве», — весело хихикает дракончик. — «Твоё право, без вопросов. А по натуре какой партнёр тебя интересует?» — Ну… — я смущённо повожу плечами, — чтобы добрый был. Весёлый. Ненапряжный. Если заботливый будет ещё, вообще шикарно. Чтобы от секса не пятился. Да и вообще от тактильного контакта… я обниматься люблю. О, чтобы ещё непривередливый в быту был, а то меня напрягает слишком часто убираться. Вот… это главное, пожалуй. «Забавно, что ты не упомянул ни красоту, ни богатство», — с любопытством замечает Ртуть. Я пожимаю плечами. — Без богатства в виде приданого как-нибудь проживу, меня это вообще не волнует. А насчёт красоты… Ну, это приятный бонус, конечно, но уж лучше обнимать не слишком блестящую ласкушу, чем стервозную фотомодель. «Фотомодель?» — недоумённо уточняет дракончик. А, ну да, он же не знает. — Это… такая показательно-красивая девушка, на которой новые платья показывают потенциальным заказчикам, — объясняю я. «А в чём смысл?» — удивляется Ртуть. — «Носить-то эти платья будут обычные девушки, а не показательно-красивые». — Честно — сам не знаю, — признаюсь я. — Обычай такой. Может, потому, что на красивой девушке платье тоже красивей кажется. «Лично я думаю, что такая девушка лучше всего будет смотреться вообще без платья». — Я тоже, но у нас рабовладение давно запрещено, так что такой вариант продажи не катит… — развожу я руками под хихиканье дракончика. «Всё понял, без проблем. Значит, буду иметь в виду твои вкусы. Раз уж ты нашёл с Кальцией и Лууной общий язык, такой парень им, думаю, тоже должен зайти. Появится возможность — посоветую, кто подходящим покажется». — Весьма признателен, — улыбаюсь я в ответ, снова начиная ласково поглаживать живой барельеф. Ещё какое-то время мы нежимся так в постели, прежде чем я со вздохом поднимаюсь на ноги. Приятно поваляться, конечно, но дела всё же на сегодня имеются, а время не ждёт. Как минимум, нужно подготовиться к заходу Лууны. Явилась она уставшей, слегка напуганной и взволнованной, но отвечать на мои расспросы не стала. — Опробуем подарок Жарегнева, — она показала клеймо на винтовке. — Её делал сам драко-демон Эллинор, хочу наиграться, пока его папа не отнимет её у меня. Она наверняка сделана из звёздного металла и стоит как почка Вельзевула. — У Жарегнева же не отняли, — пожимаю я плечами, недоумённо глядя на оружие. — Ему купили. А нам не покупали, — Лууна вертит пальцем у виска. А нам подарили же, не так ли? Впрочем, ладно... не буду сейчас затевать дискуссию по ерундовому, в общем-то, вопросу. Лууна — девушка умная, нет нужды давать ей повод сомневаться в этом моём мнении. — Впрочем, в любом случае понимаю твоё желание опробовать обновку. Пошли! Если прежде мы рыскали в лесу, а отдыхали в поле, то теперь Лууна решает начать именно с поля, мотивируя это тем, что в лесу дальность видимости такая, что там нужно не снайперку тащить, а пистолет-пулемёт. Возражений у меня не отыскивается. Сегодня солирует она. Ну, конечно, я тоже благополучно отыскиваю немало норок грызунов, в том числе вполне себе упитанных, но Лууна, пользуясь быстрым шагом, идеальным нюхом и дальнобойностью полученного оружия, наслаждается на полную. Ещё до того, как я вытаскиваю из норы четвёртого сурка… ну или не сурка, но явно кого-то очень аналогичного, канидка успевает завалить клыкастого зайца размером с небольшого кабана, а потом ещё и притащить несколько птиц, выглядящих как помесь утки с гагарой. — Ух, вот это штучка! — Лууна ласково гладит ствол Жарегневова подарка. — Лучше был бы только тот манипулятор. Ну да раздобуду однажды. А это — прелесть! Пойду ещё поищу. — Милая, подожди, — притормаживаю я её, коснувшись руки. Лууна послушно замирает и с улыбкой оборачивается. — Ты уверена, что мы донесём вот всё это? — уточняю я, обводя второй рукой добычу. — Всё разом это уже как неслабый рен будет. А если ты ещё сейчас принесёшь… Тем паче что я тут тоже вон довольно упитанных натаскал, — киваю на увесистых «условно-сурков». — Эх. Ну… — протягивает Лууна, ожесточённо почёсывая загривок. — Ты тогда тут поройся ещё, а я какой-нибудь мелочи деликатесовой поищу. Она нетяжёлая, а в цену пойдёт. Сойдясь на этом, мы снова берём разные курсы. По итогам уже я теперь ожидаю её у общей кучи добычи, слушая, как время от времени то тут, то там гремит новый выстрел. Чем-то эта куча наводит на меня ощущение уюта… пожалуй, даже домашнего уюта, как ни странно. Потому соображаю: да тем наводит, что она общая. Для полноты картины недостаёт только… хех, знаю. Детей, которые возятся у неё, трепля и перетягивая принесённую родителями еду. Интересно, как бы выглядели наши с Лууной дети? Если вообще у человека и антрособаки могут иметься дети… Забавно, что этот вопрос даже более важен, чем её происхождение из Нижнего Мира. Помнится, немалому числу деятелей истории одно время приписывалось родство с демоническими личностями, так что тут я не первопроходец. А вот такой контакт... Любопытно, насколько разнится наш с ней генотип? От неопределённо-задумчивых мыслей меня избавляет сама Лууна, выныривающая из зарослей и бросающая в кучу небольшую вереницу птичек. — Кто это? — склоняю я голову набок, изучая новинку. — Не помню точно, как называются, — канидка снимает с плеча винтовку и аккуратно помещает на траву, прежде чем усесться рядом и с устало-довольным видом вытянуть лапы, — кажется, кликачи. Они певчие по весне. А сейчас уже не поют, зато упитанные перед отлётом. У тебя, я смотрю, тоже сочные ляжки добыча наела… — Гончая отвлеклась на телефон, чтобы заснять улов. — Здорово мы сегодня наубивали. Почаще бы так получалось… — Сколько бы не получилось, всё наше, — с мягкой улыбкой отвечаю я. — Ну что, а теперь — пикник? Вон того, самого жирного, я нам припас. — Тебе придётся одракониться, чтобы всё влезло, — Лууна прищёлкивает пальцами. — Только пойдём в лес. Там прохладней, дымок от костра не так заметен будет… Я согласно киваю, и мы, взяв всю добычу, перемещаемся на опушку леса. Точнее даже, несколько вглубь опушки. Пока Лууна разводит костёр и озабочивается запасом веток, я расчленяю «условно-сурка», добавляю пряную соль и обнаруженную уже здесь ароматную зелень, а затем насаживаю куски мяса на импровизированные деревянные шампуры. — Пока же жарится — вот то, что я вчера обещал, — движением фокусника извлекаю небольшую бутылку. — Зацени! В честь тебя названо, можно сказать. На этикетке значится «Баргест» и явно собачья физиономия с грозным оскалом и горящими глазами. — «Огромный чёрный пёс баргест — мифическое существо-призрак, герой легенд северной «дикой» Англии», — начинаю я читать выразительным тоном, провернув в руке бутылку. — «Олицетворяет потусторонние силы в мире живых. Баргест — выражение глубокого, скрытого, иррационального, что живёт в каждом из нас». — О нас под именем баргестов там и верно были легенды, вот только в деталях тут напутали, — Лууна сфотографировала и бутылку. — «Трёхлетний виски «Баргест» — насыщенный и яркий купаж выдержанных не менее трёх лет в дубовых бочках солодовых и зерновых дистиллятов. Дикое переплетение мягких древесно-торфяных тонов классического виски и дерзких ароматов тёплых специй и луговых трав». — Запах дерзкий, как понос резкий, — задумчиво хмыкает канидка. — Бутылки не для того наполняли, чтоб их читать. Наливай, оценим. Где брал-то, в вашем «Девственном»? — Не-а, — я извлекаю маленькие металлические рюмашки. — Это из дома. Я, когда сюда перемещался, решил сунуть в рюкзак несколько бутылок разного типа, для налаживания контактов с аборигенами. Кто же знал, что в первый раз пригодится как раз с путешественницей, как я… Лууна весело смеётся, принимая у меня рюмку и довольно водя носом у её грани. — Недурно. Я, приосанившись, киваю и приподнимаю мою рюмку в приветственном жесте. — Твоё здоровье, милая. Лууна выпивает одним длинным глотком, прежде чем удовлетворённо, гулко выдохнуть и протянуть рюмку на предмет добавки. — Спасибо, что не дорогая, а тем более, что не дешёвая. — Отлично сказано! — одобрительно усмехаюсь я, наливая ещё. Приятно, когда она шутит без лишней брутальности. — Ага, — соглашается канидка. Сквозь густое марево спирта обещанные ароматы специй и трав сложно различить, но вкус, и верно, ощущается более богатым, чем у водки. Мягко-жгучее ощущение оплетает сначала рот, потом горло, напоминая о послевкусии от огненного выдоха. По телу прокатывается тепло, начинает ощущаться лёгкая испарина, и я снимаю рубашку. Через ещё пару рюмок Лууна следует моему примеру, прежде чем мы переходим к готовке мяса. — Жаль, что маринада нет нужного, а то бы я нормальные шашлыки пожарил… — оценивающе гляжу я на жарящиеся куски, на которых, шипя, выступает и тут же испаряется сок. — Обеспечу в следующий раз, — Лууна приседает на корточки, изучая темп горения. Впрочем, даже без маринада мясо получается вполне приятным — умеренно-сочным, пряным, насыщенным. Особая роль тут, конечно, отведена свежести — без неё такая кулинария у меня вряд ли получилась бы. Что от сурка, что от виски драконья доля всё же уходит Лууне, но я даже не думаю протестовать — во-первых, переевшему мне было бы тяжело тащить добычу в кампус, во-вторых, она сегодня уже набегалась куда как больше меня, ну а третье… Очень приятно видеть, как твоя девушка получает удовольствие. Даже если речь идёт об удовольствии просто от еды и питья. — Ну что, милая, ты довольна? — спрашиваю я, когда от сурка уже остаются только кости, да и виски только на самом донце. — Дово-о-ольна, — с наслаждением тянет в ответ Лууна. — Я тобой сегодня очень довольна. Даром что ещё только полдень. — Поспим? — предлагаю я, обводя рукой уютный полог мха неподалёку. — Для пищеварения, всё такое… — Согласна, — канидка неторопливо поднимается и, сделав несколько шагов, опускается на мягкую пушистую зелень. — Иди ко мне, что сидишь? — Мы топлесс… ну, почти, — уточняю я, бросая взгляд на бюстгальтер Лууны. — Плевать, здесь мягко, комарья нет, не холодно тоже… — канидка нетерпеливо протягивает ко мне руку, прищёлкивая пальцами. — Как скажешь, — со смешком соглашаюсь я, перебираясь на мох к ней. Лууна немедленно притягивает меня поближе, утыкается носом куда-то за шею, и очень скоро её удовлетворённое сопение начинает перетекать в спящее. От алкоголя тянет в сон и меня… Проснувшись, я некоторое время лежу, не шевелясь. Только наслаждаюсь ощущением её почти голого тела, прижатого к моему. Оно очень тёплое — будь она человеком, возможно, я бы даже заподозрил жар. Но, видимо, для её вида это нормально. Между нашими телами это тепло ещё усугубляется слоем её шёрстки, так что даже то, что выше пояса одежды на мне нет, мало помогает от пота. М-да, пропахнет нынче Лууна мной. Даром что мы просто спали вместе в самом что ни на есть безобидном смысле слова… — Ну что, любуешься? — внезапно спрашивает канидка, не открывая глаз и заставляя меня вздрогнуть от неожиданности. Её тонкие губы расползаются в улыбке. — Любуюсь, — признаюсь я. — Ну и как я тебе? — Ты великолепна. Тянешь к себе, как песня сирен. — Славно звучит. Можно даже сказать, многообещающе. Ну что, кобель, сейчас будешь насиловать несчастную, беззащитную сучку, долго и с извращениями? — Лууна! — я закатываю глаза. — А придётся… придётся… — неожиданно деловито вздыхает канидка. Я машинально напрягаюсь… но тут же Лууна взрывается смехом, шутливо трепля меня за плечи. — Однажды я тебя непременно трахну, — отсмеявшись, заключает она. — Но не сегодня… а жаль, конечно. На некоторое время повисает задумчивое молчание, в течение которого я поглаживаю плечи Лууны, а она легонько касается носом моей шеи, посылая по всему телу сладкие мурашки. — Как же здорово… — внезапно вырывается из неё. — Вот так вот лежишь на мягком мху, в твоих объятиях, кругом тишина… спокойно всё так. Нет дурацкого безмозглого начальства, клиентов, считающих, что им все обязаны. Нет никого, кроме нас с тобой. Трахать во все места, как же это хорошо! Я согласно смеюсь, целуя её в макушку. — Да. Это замечательно, Лууна. Надеюсь, слякоть здесь не наступит ещё долго, чтобы мы могли подольше насладиться такими вот… релаксами. — Верно мыслишь. Но, судя по погоде, вполне себе долго. Здесь климат тёплый… — Лууна рассеянно водит рукой по моей спине. — А ты голый. — Только выше пояса. Но я вообще-то предупреждал… — Интересно как, — рассеянно-беспечно откликается адская гончая, продолжая эти движения. — Ты такой… голый. Слово «голый» она произносит с глубоким выражением, явно подчёркивая, что речь идёт далеко не только о том, что на мне выше пояса ничего нет. Интересно, что же ещё здесь подразумевается? — А я не очень, — продолжает Лууна задумчивым тоном. — Но имей в виду, даже не думай предложить мне побриться. — Бррр… — ёжусь я, представив себе получившуюся картину. — Нет уж, мне бы такое даже в голову не пришло. Думаю, самке любого вида больше всего идёт её естественное облачение. Выбритая ты смотрелась бы так же… шокирующе, как поросшая мехом человеческая женщина. — Да, причём самцов это тоже касается, — соглашается Лууна. — Что ж, тем лучше, что мы с тобой… разные. Можем предоставить друг другу небывалые ощущения, м-м? — Безусловно! — со смешком соглашаюсь я. — Уже на уровне простых прикосновений. — У-у-у, кажется, кто-то думает, что он может предоставить эти ощущения и на более глубоком уровне? — с дразняще-шутливым недоверием тянет гончая. Я слегка приподнимаюсь, чтобы удобнее было смотреть ей в глаза, и наклоняюсь так близко, насколько только получается сделать это, не доводя до соприкосновения лиц. — Тебе доводилось заниматься сексом вне… Нижнего мира? — шепчу я. — Нет, конечно, — шепчет в ответ Лууна, не отрывая взгляда от моего. — Когда бы… Я же раньше только по делу высовывалась. — А с инкубами спать доводилось? — Не-а, — по красивому лицу гончей тенью проносится грусть. — Мы не сказать чтобы шибко престижны, обычно-то… А у этих франтов и без нас выбор такой, что обзавидуешься. — Значит, я уверен, — твёрдо киваю я. — Небывалые ощущения я тебе предоставлю. В первый момент по её лицу проскальзывает удивление, но тут же оно сменяется медленно расплывающейся, предвкушающей улыбкой. — Грёбаный вежливый кобель. Я уже догадываюсь, как. Будешь весь такой со мной ласковый да обходительный, не так ли? — Это само собой, — я легонько потираюсь кончиком носа о её переносицу. — Но, если ты желаешь ещё чего-нибудь — только скажи. — А если… если я желаю доминирования? — её руки перемещаются на мою шею и начинают ласково почёсывать когтями сначала её, а потом и за ушами. — Если желаю тебя связать… чтобы ты у моих лап был, а я поводок натягивала? Я прикрываю глаза и с улыбкой потираюсь уже скулой. — Мне поводок купить, или ты сама принесёшь? Лууна громко, с присвистом, втягивает воздух на глубоком вдохе, вцепляется в мои волосы почти до боли, но тут же отпускает. — Так, нет, всё, — она неожиданно отталкивает меня. Точнее, судя по мягкости нажима рук, скорее отстраняет. — Не могу так больше. Давай, займись лучше массажем. Надеюсь, его я смогу выдержать лучше. — Лууна, что-то не так? — осторожно уточняю я, непонимающе глядя на неё. — Ты дурак, что ли? — страдальчески вздыхает канидка. — Ты, полуголый, обнимаешь меня, тоже полуголую… и такое говоришь! — А-а-а… — по моему лицу начинает расползаться довольная улыбка, когда я понимаю, в чём суть. — Поешь говна-а-а, — высовывает в ответ язык гончая и тут же коротко фыркает. — Да, моё терпение тоже не безгранично… а трахаться я пока запретила. Так что давай. Займись моей спиной. Выше плеч не залезать, ниже поясницы тоже. — Ты жестокая… — с шутливой укоризной тяну я. Про себя морщусь от упоминания копрофагии, но решаю это пока списать — глупо было бы в такой момент затевать поучения. — Но как скажешь… — Я же адская гончая, чего ты от меня хочешь? — фыркает Лууна, переворачиваясь на живот. — Но, так и быть, сделаю тебе послабление… а себе удобство. Она ложится грудью на мох и неторопливо заводит руки за спину. Как заворожённый, я наблюдаю за тем, как эти руки неспешно нащупывают застёжку бюстгальтера и со щелчком расстёгивают её. Даже этот негромкий звук сейчас кажется дразнящим. — Вот так, — канидка снова приподнимается на локтях и мягко сбрасывает лямки с плеч, обнажая спину целиком. — Теперь тебе ничего не мешает. В голову крутятся совсем иные толкования этих слов. — За исключением моего железного стояка, — наконец, хрипловато отвечаю я, глядя на стройную, обнажённую спину гончей, доверчиво подставленную мне. — Ну не им же ты меня массировать собрался? Пока, во всяком случае... С послушным вздохом я начинаю мягко разминать ей спину. Наличие шёрстки требует несколько изменить обычный набор движений; например, круговыми следует пользоваться с осторожностью, чтобы не натереть кожу и не оставить шёрстку всклокоченной. Нельзя и просто так менять направление движения, чтобы они не шли против шерсти, вызывая неприятные ощущения. Но мягкое размятие мышц двумя руками на противоходе, лёгкое поколачивание рёбрами ладоней, извилистые «речки» отлично работают и здесь, на теле канидки. Лууна то чуть-чуть вздрагивает, то расслабляется под моими руками, то подаётся ко мне поближе, приподнимая тело, то послушно даёт мне надавить, вжимая его в мох. Громкое почти до гулкости дыхание гончей, через которое периодически прорываются лёгкие довольные постанывания, ещё больше усиливает у меня в голове ассоциации с сексом. Эрекция, естественно, даже не думает никуда проходить, вызывая сладкое, тянущее ощущение «рядом, но нельзя, но подожди, потом кончишь». Наконец, окончательно убедившись в том, что ни одна мышца спины Лууны не осталась без должного внимания, я откидываюсь назад, слегка потряхивая руками. — Ну, вот так. Как ощущения, милая? — Мммм… Охерительные, — распластавшаяся на мху Лууна вяло машет хвостом, проводя им по моему боку. — Знаешь, если бы мы с тобой были не знакомы, я бы тебе уже за одно это дала. — Оу… — польщённо протягиваю я, но тут же хмурюсь. — А чем же мешает знакомство? — Да тем, кобелина ты глупая, что это уже не просто сунул, вынул и пошёл. Я теперь большего желаю. Широко улыбаясь, я ложусь рядом с ней. Мой взгляд тут же невольно приковывается к грудям канидки — не очень большим, но восхитительно налитым. В белой лёгкой шёрстке путаются маленькие веточки зелёного мха, и во мху же наполовину утопают алые, чуть пятнисто пигментированные соски. Они, кстати, как раз довольно велики… а под моим взглядом явственно становятся ещё больше, заметно отклоняя собой мшистую зелень. У сосков Лууны тоже эрекция. Моё лицо заливается румянцем, когда я мысленно проговариваю эти слова, и я осторожно двигаю тазом, чтобы обеспечить комфортное положение уже моему собственному стояку. — Что, так нравится моя грудь? — полушёпотом на ухо спрашивает Лууна, заставляя мурашки сладким табуном пробежаться по спине. — Да… — шепчу я в ответ, и гончая хихикает. — А я-то думала, ты у меня по лапам. — По лапам тоже! Но… разве можно оставить без внимания такую грудь? Чувствую урчание канидки всем боком. — Тебе ничего, что она у меня больше подтянутая, чем большая? Физуха, знаешь ли, след оставляет… — Отлично, значит, не обвиснет со временем, а такой же соблазнительной и останется. — Про время женщине не говорят! — её хвост назидательно шлёпает меня по ягодицам. — Любого вида. — Прости. Я бы опустил глаза, но они у меня уже… Лууна испускает гортанный смешок. — А что ты любишь делать с грудью? — С девичьей? — Да уж не со своей собственной! — Ну, отчего же, — я бросаю короткий взгляд на ту. — Вообще-то мужские соски почти так же чувствительны к прикосновениям и ласкам, как и женские. — Слышала, но как-то особо не проверяла… Проверю! — хихикает Лууна. — Вот на твоих однажды и проверю. — Пощади, милая! У меня и так уже стояк непрекращающийся с полчаса! — У-у-у, — как ни удивительно, но безо всякого сарказма сочувственно тянет канидка, гладя меня по щеке. — Ну, знаешь: это очень здорово, что ты можешь столько держаться! Мне нравится. Очень нравится… Ну что, дать тебе облегчение? — Дать? — приподнимаю я брови, глядя ей в глаза. Лууна несколько раз моргает, потом закусывает губу. — Эх. Если я… м-м… сделаю тебе это лапами, это будет считаться за секс? От одной мысли об этом стояк из железного становится стальным, а яйца, кажется, начинают тянуще ныть от напряжения. Но всё же я, пересилив себя, отвечаю честно. — Думаю, да. Мануальный… точнее, подиальный. Но всё же. — Спасибо за честность, — неожиданно мягко произносит Лууна и снова гладит меня по щеке, а затем легким движением отводит волосы с моего лба. — Мне невыносимо сейчас тебя… желается, — я закрываю глаза. — Если ты позволишь, я прямо сейчас опрокину тебя и буду любить долго, страстно, нежно, пока ты не кончишь как минимум дважды. Но, если скажешь «нет»… Я тоже подчинюсь. — Вот за это я тебя и люблю, — всё так же мягко отвечает канидка. — Что за первое, что за второе. Всё разом. Это, конечно, не единственное твоё преимущество… Но всё же. Очень важное, да. Я молча подставляю лицо под её пальцы, подаваясь вперёд, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую. Лууна ласково хихикает, распространяя нежные ласки подушечками пальцев уже на всё лицо. — Ладно… не буду тебя больше мучить. Да и ты сегодня определённо заслужил хор-рошее поощрение. Сейчас, придумаю только, как же мне его выразить… М-м… Гончая сосредоточенно постукивает пальцами по щеке, оперев подбородок на руку, а руку — локтем в густой мшистый полог. — Тьфу! – внезапно фыркает она, а потом смеётся. — Вожусь тут, думаю… а ведь всё проще. Ну-ка, Филипп… Лууна мягко переворачивается на спину. Сползший бюстгальтер лишь наполовину заслоняет её грудь, выглядя больше дразнящим элементом, чем маскировочным. Тем паче что гончая практически сразу же небрежным движением смазывает его в сторону, а потом несколько раз лениво встряхивает рукой, заставляя тонкие лямки свалиться и с неё. — Ну… вот, — канидка сладко потягивается, вытягивая руки над собой. — А теперь дурацкий вопрос, мой милый кобель: что ты желаешь со мной сделать? Нет, я понимаю, что трахнуть. Но, отодвигая пока в сторону этот вариант… Чего тебе сейчас желается? Посмотри на меня. Это она смело могла вообще не предлагать — мой взгляд и так прикован к её телу, скользя от сильных, гармонично-округлых плечей, через дразняще-подтянутые груди с нагло торчащими сосками, по ровному животу с намеченными «кубиками» мышц, прямо туда, где шёрстка приминается ремнём шорт… — Алё-ё-ё! — Лууна прищёлкивает пальцами перед моим носом, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности. — Не зависай. То есть, конечно, это шикарно, что я тебя так завораживаю… О, да! Шикарно… Она неторопливо, предвкушающе облизывается длинным языком, ловя мой взгляд. — Но всё же мне донельзя интересно услышать твой ответ. Что ты сейчас желаешь со мной сделать? — Я… — глаза с трудом удаётся отвести в сторону. — Боюсь, тебе не понравится ответ… — Если только это не «отрубить все конечности и голову», то как-нибудь переживу, — заверяет меня гончая. — Ну так что? Говори уже, не томи. Девушка ждёт. Чего ты желаешь? Она снова откидывается на мох, заводя ладони к плечам. Я вздыхаю, на мгновение прикусывая язык, прежде чем решиться — как головой в воду. — Желаю защекотать тебя до оргазма. На поляне повисает молчание. Глаза Лууны расширяются — сначала в изумлении, потом в сомнении. — Ну, что ж… — протягивает она, наконец — задумчиво, но, к моему удивлению, безо всякого раздражения, разве что с ноткой досады. — За всё нужно платить… за сносного кобеля тоже. — Я не прошу этого, — торопливо мотаю я головой. — Я лишь сказал, чего желаю — как ты и просила. Но я помню, что тебе это не нравится. Так что… принуждать тебя не буду. Даже если бы мог. Просто… просто сказал. И всё. — Тебе это очень сильно нравится? — Лууна пристально всматривается мне в глаза. — Щекотка. — Да, — признаюсь я. — Особенно эротическая. — Любишь щекотать сучек? — Мне без разницы… В смысле, меня в щекотке что активная роль устраивает, что пассивная. Всё возбуждает. Если ты пожелаешь меня защекотать… — невольно улыбаюсь в предвкушении. — Я к твоим услугам. Лууна только протяжно вздыхает, ожесточённо ероша волосы на затылке. — Понимаешь… Мммм, ну как же тебе сказать-то… — Да я уже понял, — немного грустно вздыхаю я. — Тебе щекотка совсем не нравится. — Хуже… — вздыхает в ответ Лууна. — Ты её… ненавидишь? — удивлённо уточняю я. — Хуже, — повторяет канидка, покачивая головой. — Но что же тогда может оказаться хуже? — недоумённо спрашиваю я. Глаза гончей мечутся из стороны в сторону какое-то время, прежде чем она, наконец, прикрывает те — сначала просто веками, а затем и плотно сжатыми пальцами. — Вообще, я практически не говорю об этом… Толком давно никому не говорила… Но, кажется, не рассказав, почему всё так, не получится внятно тебе объяснить. А объяснить определённо нужно. — Если тебе причиняют боль эти воспоминания, не нужно, — поспешно качаю я головой. — Тем паче что я, в общем-то, вполне сам догадываюсь, в чём тут проблема. — Вот как? В чём же? — Лууна приподнимает брови, с некоторым любопытством смотря на меня через раздвинутые пальцы. — Тебя… пытали. Щекоткой. — неохотно роняю я, отводя взгляд в сторону. — Вот почему ты так боишься её. — Да как тебе сказать… — снова на удивление спокойно протягивает в ответ гончая, опуская руки. — Вообще, ты отчасти угадал. Но только очень отчасти. Если бы я шарахалась от всего, что когда-либо портило мою шкурку, я бы сейчас была похожа на цирковую акробатку. Или балерину… Некоторое время мы снова молчим — я ожидающе, она раздумчиво. — Ладно! — наконец, машет она рукой. — Слушай. Началось всё это, когда я была в приюте. Сам понимаешь, такие места даже в вашем мире не самые уютные. У нас же… в общем, ты уловил. Грызться за место получше требовалось регулярно… У меня это получалось неплохо. — Не сомневаюсь, — осторожно улыбаюсь я и получаю в ответ такую же улыбку. — Да. Но вот только возникла проблема… Проблема в лице группы сучек немного постарше меня, которые решили, что я слишком быстро иду ввысь. Что нужно бы меня охолонить… — Разве они не могли сделать это… ну, обычным способом? — удивлённо спрашиваю я. — Отмутузить? — уточняет Лууна. — Могли, конечно. Но тут было два фактора… Во-первых, я сама уже тогда очень недурно дралась. Полагаю, они не больно-то желали рисковать. А во-вторых, за нами всё ж таки следили воспитатели… Совсем уж большую битву на поражение они бы не допустили. И, даже если устроить её втихую где-нибудь в тайном местечке — потом неизбежно осталась бы куча следов. В общем, просто взять и поколотить меня они не могли. Во всяком случае — поколотить так, чтобы я отступилась. И тогда они придумали другое… Лууна протяжно вздыхает, потирая лицо лапами. — Однажды ночью я проснулась оттого, что меня резко сцапали за руки и за лапы. Я едва разинула рот, как мне сразу же засунули туда кляп — ни укусить, ни на помощь позвать. А потом… потом примотали меня за запястья и за щиколотки к столбикам кровати. Я дёргалась, но без толку — кровати у нас делали прочные, каркас из стали. Не поломаешь, не погнёшь… во всяком случае, когда ты в позе орла на матраце растянута. Канидка грустно усмехнулась, глядя куда-то в пустоту. — Я сразу подумала, конечно, о плохом. Ну, сам понимаешь, какие мысли от такого «нежного» пробуждения могут в голову полезть. Но меня какое-то время не трогали… а потом зажёгся свет. Вокруг меня стояла вся эта компания. Стояла… и смотрела. С нехорошими такими улыбочками. Предвкушающими. «Ну что, Лууна», — начала главная альфа. — «Пришла пора кое-что тебе объяснить. Первое: ты не садишься за старшие столы. Не ближе четвёртого. Второе: ты не заглядываешься на кобелей, на которых смотрим мы. Третье: ты не выпендриваешься на уроках. Четвёртое: ты не лезешь вперёд нас в очереди. Любой очереди. И вообще ведёшь себя с нами очень деликатно и вежливо. Ты поняла?» Ну я, естественно, её послала. Конечно, через этот кляп было ничего не разобрать, но суть все уловили. «Тогда», — хищно улыбнулась альфа, — «продолжим объяснения». Она подошла к моей левой лапе, и я напряглась, готовая ощутить даже прикосновение ножа. Сердце так и забилось… но представь моё удивление, когда она всего лишь провела когтем по всей подошве, от пятки до пальцев! Я невольно дёрнула лапой, конечно… и тут улыбочки на рожах у всех стали ещё более мерзкими. «Что такое, Лууна?» — сочувственно спросила меня альфа. — «Ты, кажется… боишься щекотки?» В ответ я могла только гневно промычать невнятицу… а потом осечься даже на ней, потому что когти этой сучки забегали по большой подушечке моей лапы, заставляя меня вертеть ею, как только можно, и давиться, сдерживая смех. «Ой, как ты вертишься!» — ехидно умилилась альфа. — «Интересно, а что скажет нам другая лапка?» Она стала щекотать мне правую. Это было, естественно, так же щекотно… «Мы Лууну щекотали так, что пальчики устали», — принялась напевать эта тварь, дразня мне уже обе большие подушечки разом. — «Где обычно нужна плётка, Лунечке нужна щекотка! Ну же, посмейся для меня, щекотливая малышка, не стесняйся!» Они были всего на год-два постарше меня, но это им не мешало меня дразнить… А что самое плохое, я никак не могла скрыть, что мне щекотно. Мои лапы так и вертелись под её пальцами, а смех я уже давила в себе из последних сил. «Ну ладно», — внезапно довольно жёстко сказала она, кладя мне на лапы уже ладони целиком и прижимая те, успокаивая растревоженную кожу. — «Последний раз, Лууна… Или ты соглашаешься, или тебя сейчас ждёт незабываемая ночь смеха. Никто не придёт, не думай — мы шуганули всех из комнат поблизости. Через кляп, да через закрытую дверь, никто из воспитателей твой смех не услышит. Следов не останется. Да и что ты им сможешь предъявить? Скажешь — меня этой ночью пощекотали, накажите злодеек? Вот смеху-то будет… Особенно твоего — после того, как весь приют узнает, что крутая Лууна боится щекотки». Возможно, мне следовало согласиться ещё тогда… но меня удерживала гордость. Я действительно считалась очень крутой, так что сдаться перед всего лишь, как мне тогда казалось, щекоткой было никак невозможно. Я упрямо помотала головой, глядя альфе прямо в глаза. «Ну, что ж», — пожала та плечами. — «Значит, ты выбрала себе занятие на эту ночь. Видно, день был очень грустным, раз тебе так похохотать хочется. Девочки, выбирайте себе местечки!» Они все распределились вокруг меня. Каждая нацелилась на своё. Кто на живот, кто на бока, а кто — на подмышки… Места всем было довольно. «Начали!» — скомандовала альфа, и тут же в меня вонзились десятки пальцев, щекоча, казалось, везде. Вытерпеть это я никак не могла. Все мои усилия были тут же сметены рвущимся из груди смехом… который утыкался в кляп, давясь и брызгая слюной на краях. Эти пальцы… они елозили повсюду. Они перебирали мой живот, чесали бока, скреблись в подмышках и, конечно, ввинчивались в лапы. Я могла только истошно хохотать через кляп да хаотично дёргаться, куда попало. Привязали меня на славу, так что я ни единого местечка прикрыть не могла. Это сводило с ума… такая беспомощность. Привыкнуть тоже не больно получалось, потому что они регулярно менялись — чтобы и им не наскучило, и я не привыкала к одному и тому же типу щекотки на одном месте. Не знаю, сколько это длилось. По ощущениям — где-то, наверно, с четверть часа. Но тут уж я ни за что не поручусь — тогда мне казалось, что время тянется просто невыносимо. Но, наконец, мне дали передохнуть, да и сами старшие сучки дали передышку пальцам. «Ну что, Лууна?» — нависла альфа, опираясь руками рядом с моими плечами. — «Ещё не передумала?» Несмотря на то, что дышалось мне тяжело из-за кляпа, я всё равно замотала головой. Так просто сдаваться я не собиралась. «Тем лучше», — довольно улыбнулась альфа. — «Потому что я уже разгорячилась». Она уселась рядом со мной и принялась щекотать мне шею… и за ушами. Я раньше никак не думала, что там может, оказывается, быть так щекотно. Я мотала головой, пытаясь придавить ей пальцы, но добилась только того, что она у меня закружилась. Голова, в смысле. «Девочки, а ну-ка помогите!» — решительно скомандовала альфа. — «Давайте, разнежьте нашу Лунечку, только не сильно пока щекочите!» Поначалу я вообще не поняла, что имеется в виду. Но эти сучки снова расселись поудобнее вокруг меня — кто тоже на кровати, кто на полу, кто табуретку подтащила, — и начали действительно меня… нежить. Кто растирал мне лапы, кто колени, а кто, внаглую, даже до груди добрался. Я так-то не по сучкам, мне кобели нравятся. Но тем стыднее было, когда я поняла, что процесс меня, против воли… возбуждает. То, что я получала это удовольствие от врагов, делало всё ещё противней. Это была дикая смесь, Филипп, совершенно лютая, бесстыжая смесь, когда я ненавидела всю эту компашку… но в то же время какая-то часть меня, глубоко внутри, желала, чтобы они продолжали. Потому что телу было приятно, несмотря на всю злость души… «Тебе нравится?» — неожиданно обжёг моё ухо шёпот альфы. Я возмущённо замычала через кляп, но она только рассмеялась в ответ. «А вот твоё тело говорит обратное». Она неожиданно щёлкнула по моим соскам, я не сдержалась… и коротко застонала в ответ, таким неожиданным удовольствием это отдалось в груди. «Твои соски торчат, как сочные вишенки», — довольно сообщила мне альфа. — «Да и между лап у тебя явно уже мокрит. Кажется, ты маленькая врушка, Лунечка! Тебе нравится то, что мы с тобой делаем. А ты знаешь, что у нас в приюте делают с маленькими врушками, которые боятся щекотки?» В этот момент… я реально чуть-чуть, но запаниковала. Сообразила, насколько чувствительней после такого вот «разнежения» стало всё моё тело. «Девочки, а теперь щекочем снова!» — выпрямилась альфа. — «Только ласково!» Тогда я снова не поняла, почему ласково… Сначала не поняла. А они начали щекотать меня уже в… эрогенных зонах. Они щекотали мне грудь, бёдра… те же лапы, но уже совсем по-другому. Водили массажными щётками по подушечкам, вокруг сосков, под грудью. Сами соски то полизывали, то дули, то дразнили пёрышками. Невыносимо щекотно сжимали паховые складки — вот тут, по обе стороны от влагалища, где промежность в бёдра переходит… А я с ужасом понимала, что меня теперь совершенно явно возбуждает и эта щекотка. Что я понимаю, что имела в виду альфа, говоря о разгорячении. Я продолжала смеяться, давясь собственным смехом через кляп, но одновременно с этим чувствовала, как от щекотки интимных мест возбуждаюсь всё больше и больше, что хочу продолжения… Это сводило с ума, ведь делали-то это всё со мной вражеские сучки, Филипп. Я люто ненавидела — но при этом тайно желала, чтобы они это продолжили… Ну, и они это тоже поняли, конечно. Сложно было бы не понять, учитывая то, что мой смех перемежался стонами. Я видела, как они довольно улыбались, посматривая на меня. Ух, как же я в тот момент ненавидела!... «Согласишься — дам кончить», — спокойно сообщила альфа. А я пожалела, что из-за кляпа не могу в неё плюнуть. «Ну, как знаешь», — пожала она плечами. — «Девочки! Концентрируемся, концентрируемся». Они действительно это сделали — сконцентрировались. На всей моей эрогенности. Теперь уже обе мои груди, от периметра до сосков, мои бёдра и мои половые губы — всё тщательно оплеталось паутиной щекотки, то дразнящей, то покалывающей, то елозящей… Я ёрзала, стонала, смеялась — всё вместе. И… к стыду своему, мечтала кончить — так меня возбудили. Но оргазма всё не было, ведь щекотка, возбуждая, тут же отвлекала, сбивая настрой. Не знаю, сколько это длилось… тут уже совсем время не назову, даже приблизительно. У меня успело уже во рту пересохнуть, а бёдра сводило от желания, чтобы они помяли мне между лап. Просто помяли, этого было бы достаточно!.. Но… нет, я была дико возбуждена, но кончить так и не могла. От этого уже перед глазами начало мутиться… а может, от недостатка воздуха, дышать-то я могла только носом, а во рту мешал кляп. «Ну?» — снова спросила альфа, не переставая дразнить когтями мои соски. Сил для сопротивления у меня оставалось немного, но всё же я отчаянно мотнула головой. «Что ж, тогда остаётся последний сюрприз», — пожала плечами альфа, прежде чем поменяться местами с той сучкой, которая щекотала мне половые губы. О том, что это за сюрприз, долго гадать не пришлось. Потому что острое перо резко прошлось по моему клитору… Он давно уже напрягся и вылез, но его почему-то не трогали. Какой-то частью меня я об этом досадовала, какой-то — радовалась… Но теперь, наконец, альфа сама занялась им. И я почувствовала, что вот теперь — да. Что щекотка клитора уже уверенно толкает меня в оргазм, что она перевешивает весь отвлекающий эффект. Что каждый проход острым, упругим, шершавым пером там отдаётся по всем моим нервам, встряхивая всё тело пьянящей судорогой. Так, что сопротивляться невозможно. Это был мой первый оргазм от чужих рук, Филипп… Невыносимо грязный, постыдный, но… у меня всё же бёдра свело от удовольствия, а в глазах помутнело ещё больше. «Кляп достань», — услышала я через это марево. — «А то ещё задохнётся. Эй, Лууна!» Альфа небрежно похлопала меня по щекам. «Что скажешь?» «Ненавижу…» — прошептала я в ответ и тут же закашлялась. «А сейчас возненавидишь ещё больше, если не подчинишься. Потому что сейчас станет ещё хуже». «Я всё вытерпела…» — хрипло возразила я, тяжело мотая головой. «Нет, не всё. Ты только что кончила, Лунечка. А, когда кончаешь, становишься резко, намного щекотливее… Ну что?» Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. А они все встали вокруг меня наготове, демонстративно так, напоказ шевеля пальцами. Может, мне не стоило. Но я всё же в который раз мотнула головой. «Щекочем», — решительно кивнула альфа. И снова в меня вонзились десятки пальцев. Помнишь, ты говорил мне, что после оргазма тело становится чувствительнее к щекотке, а я ответила, что подзабыла? Так вот, именно тогда, в ту ночь, я на себе испытала — каково это. Все ощущения разом стали острее, ярче, глубже… Не знаю даже, как описать. Да впрочем, ты ведь по себе это знаешь, верно? Раз щекотка тебе нравится… Ну вот. Я хохотала, как безумная, рвалась в путах почти до боли, но никак не могла остановить это. Воздуха у меня теперь было достаточно, но, казалось, я только яростнее хохочу от этого. Я смеялась, ржала, хохотала, захлёбывалась смехом — не знаю даже, как описать. Никакого слова не достаточно. Мышцы уже болели от хохота, голова снова кружилась, а во рту мучительно пересохло. Наверно, я в итоге потеряла сознание. Или нет. Сама не знаю. Помню только, что, когда я пришла в себя, меня уже не щекотали, а на кровати снова удобно уселась альфа. «Смотри», — сказала она, протягивая мне смартфон так, что я могла видеть экран. Я уже понимала, что будет там, но всё же глянула. А там была я. Обнажённая, привязанная к постели, безжалостно защекочиваемая. Альфа несколько раз перещёлкнула видео, проматывая то вперёд, так что я смогла рассмотреть общее время. Душа упала — меня щекотали полтора часа. Даже больше. И всё это было теперь заснято. Во всех подробностях. «Итак, Лууна», — альфа откинулась назад. — «Или ты соглашаешься. На всё. Или вот это видео окажется завтра у всех». Я похолодела, представив, как надо мной будет ржать весь приют… а, что ещё хуже, сколько окажется желающих повторить. «Вас накажут». «Нет. Потому что никто не докажет, что это были мы. Щекотка-то следов не оставляет. Так что все твои слова окажутся голословными… бездоказательными… а на следующую ночь мы придём снова. И повторим. И ещё кого-нибудь позовём. А кто не влезет сюда, будет слушать у двери. Когда же ты явишься на завтрак — все будут знать, почему ты такая невыспавшаяся… Все будут смотреть на тебя и довольно посмеиваться, ожидая нового видео. Ну что? Всё ещё будешь сопротивляться?» Ты знаешь, Филипп, я бы могла сопротивляться чему-то одному. Честно. Ну, подумаешь, порноролик со мной в главной роли… Эка невидаль, в преисподней-то. Ну, придётся теперь каждую ночь спать на полтора часа меньше… Днём нагнала бы. Но вот осознание того, что я одновременно стану против воли главной порнозвездой всего приюта, а щекотать до потери сознания меня примутся каждую ночь… что мне не будет покоя ни днём, ни ночью… Это меня сломало. «Хорошо…» — прошептала я, давя злые слёзы. — «Будьте вы прокляты, но я согласна на ваши условия». «Вот видите?» — довольно обернулась к остальным альфа. — «Я же говорила, что это даже на ней сработает. Давайте, отвязываем верёвки, всё забираем и пошли». «Видео…» — протянула я, не зная, как сформулировать. «Э, нет, Лунечка», — насмешливо оскалилась альфа, щёлкая меня по носу. — «Оно останется у меня. Как гарантия того, что ты будешь впредь послушной девочкой. Ты ведь будешь послушная, верно?» Я могла только молча кивнуть. «Вот и молодец. Помни: вздумаешь рыпаться — мы познакомим весь приют, и не только, с тем, как интересно можно использовать щекотку. А ты будешь лицом всего процесса». Они со смехом удалились, а мне оставалось только съёжиться на постели, всем телом ощущая зуд там, где только что гуляли пальцы старших сучек… — Лууна… — прошептал я, прежде чем податься вперёд и крепко обнять её. Она не возражала, только зло всхлипнула пару раз и, кажется, смахнула слезинку-другую. — В общем, вот как дело было. Ты первый, кому я это всё рассказала… Сама не знаю, почему меня так прорвало. Наверно, копила годами желание выговориться… — Прости, что вызвал тебя на такую откровенность. Я даже не думал, что тебе пришлось такое пережить… — Ай, да полно, — слегка фыркнула Лууна, хлопая меня по спине. — Поверь, это далеко не самое страшное из того, с чем я встречалась. На самом деле, пожалуй, проблема была больше во внезапности. У меня ещё не было опыта, чтобы противостоять такому… нежданному нажиму. Сейчас, наверно, я бы нашла способ. Но тогда, такая комбинация… В общем, я покорилась. Благо всё равно это было ненадолго, ведь через считанные годы я сама уже стала старшей сучкой. Но, всё же… всё же не забыла вот этого. Как меня, оказывается, способна возбудить щекотка… как она туманит голову… как она способна согнуть меня так, что никакие мышцы не помогают. Теперь понимаешь, Филипп? Вот почему я так отношусь к этому. Дело не в этом, что я боюсь щекотки… а вот во всей этой истории. Я не могу забыть о том, как однажды я получила первый оргазм из чужих рук против воли… благодаря щекотке… а потом последующая щекотка меня сломала. Именно благодаря оргазму. Не могу забыть этого ощущения… и дико злюсь на тех сучек поэтому. Что они мне так испохабили то, что, возможно, стало бы новым источником удовольствия… — Понимаю… — сдвигаю я брови. — То есть, если я тебя верно понимаю… Тебе нравилась бы эротическая щекотка, если бы не вот такое первое знакомство с ней? — Да... думаю, да. Вообще, я потом сама щекотку освоила… Но ради мести. Очень хотелось отомстить им, защекотав так же, как они меня. — Удалось? — Не сразу, но в итоге выследила по очереди, — кивнула канидка. — Но, ты понимаешь… В общем, в итоге для меня щекотка стала или дурным напоминанием о том, как меня ею сломали сучки… может, если бы это были кобели, было бы полегче… или орудием наказания, которое я использовала сама. Вот почему я вряд ли получу удовольствие, что позволив тебе щекотать меня… что сама щекоча тебя. Ты ведь мил мне, Филипп… а щекотка для меня остаётся если не пыткой, то чем-то близким к ней. — Понимаю, — повторяю я, кивая со вздохом. — Что ж, печально, конечно, но… понимаю. Больше не буду тебе это предлагать. Лууна медлит с ответом, раздумчиво почёсывая мне когтями шею. — Не обязательно. То, что от этого не получу удовольствие я, не значит, что не должен получить удовольствие ты. — Разве же я буду так с тобой обращаться?! — возмущённо вскидываюсь я, глядя ей в глубокие ало-белые глаза. Она на удивление мягко улыбается в ответ, прежде чем ласково царапнуть мне переносицу. — Скажи, милый, только честно… э, ты чего поплыл? — Ты впервые назвала меня милым… — мечтательно улыбаюсь я. — Язык мой — враг мой, — со вздохом закатывает глаза гончая. — Ладно! Ну да, милый. Так вот: тебе, лично тебе нравится подчинение? В постели. Знаешь такое, с ремнями, связыванием, ошейником… — Не большой любитель, — честно признаюсь я. — Не то чтобы ненавидел, впрочем… Скажем так, довольно индифферентен. Предпочитаю другое, но, если тебе нравится — без проблем. Лууна зажмуривается, устало потирая переносицу. — Тогда, может, объяснишь мне, Филипп, почему, когда ты уступаешь мне ради моего удовольствия — то это нормально, а если я собираюсь уступить тебе ради твоего удовольствия, то это принять нельзя? — Меня не пытали при помощи арсенала БДСМ, — упрямо качаю я головой. — Для меня это просто разновидность… ну, изысков. А вот тебя… Я совершенно не желаю вызывать в твоей памяти те воспоминания. Довольно и одного раза! Канидка протяжно выдыхает, покачивая головой. — Вроде разумно звучит… а вроде, ты просто упрямишься. Не желаешь признавать, что я тоже могу о тебе заботиться. Филипп, умерь свою показушную рыцарственность. Мне, конечно, это приятно, но не до такой степени, чтобы обжираться ею, а взамен ничего не давать. — Но я не желаю тебя принуждать к тому, что тебе прямо неприятно! — А если я сама желаю рискнуть? — серьёзно смотрит мне в глаза гончая. — Может, я давно мечтала однажды узнать… опробовать… с кем-то, кто точно не будет меня мучать? Каково оно… когда тебя не принуждают? Я ведь видела, как это может доставить удовольствие. Не про тот случай сейчас говорю. Но видела. — Ты думаешь… думаешь, если это сделаю я… — удивлённо начинаю я, потирая шею. — Да. Отчего же нет? Думаю, если уж кто-то сумеет затереть в моей памяти воспоминания о том дне, так это ты, — Лууна поводит плечами с неуверенной улыбкой. — Может, так оно и к лучшему, что ты оказался тоже с такими вкусами… смогу, наконец, не ёжиться от самого слова «щекотка» или, подавно, её вида. Если повезёт. А вдруг? Мы долго смотрим друг другу в глаза, прежде чем канидка, наконец, со вздохом щёлкает пальцами. — Притащи-ка сюда мою сумку. Вставать мне неохота, так что я просто притягиваю ту телекинетическим щупальцем. — Отлично. Минутку… Гончая зарывается вглубь, недовольно ворча, но скоро это недовольное ворчание сменяется на удовлетворённое. — На-ка, — она протягивает мне верёвку. — Я сейчас закину руки на это дерево, а ты обвяжи мне запястья с той стороны. — Ладно… — удивлённо тяну я, чувствуя, как полузабытое было напряжение между ног начинает возвращаться. — Подложи вот платки, чтобы не натёрло, — кидает мне те Лууна. — Но завяжи серьёзно! Так, чтобы реально держало, а я бы не вырвалась. — Так мне доверяешь? — склоняю я голову набок. — Именно так, — решительно кивает Лууна. — Вяжи мне запястья, кобель! Много времени этот процесс не занимает, так что через считанные минуты руки канидки оказываются плотно прижаты к дереву за её головой, стянутые верёвкой от одного запястья до другого. Я возвращаюсь на прежнее место и смотрю на неё. Полуобнажённая. Красивая. С руками, заведёнными над головой и примотанными к дереву. В одних шортах, с лапами, глядящими на меня… — Ну, это стоило сделать уже ради того, чтобы увидеть такой стояк во всей красе, — довольно улыбается Лууна, вгоняя меня в краску. — Ну, что же, мой милый кобель… Её голос делается несколько напряжённым, а руки слегка подёргиваются, словно проверяя прочность верёвки. — Давай. Я… разрешаю. — Разрешаешь… что? — уточняю я. — Чтобы не было недомолвок. — А пожалуй, даже верно, что спросил, — чуть помедлив, кивает гончая. — Тогда слушай: я разрешаю тебе… всё. — Всё? — изумлённо переспрашиваю я. — Что, совсем? — Да. Я обещаю, что, что бы ты сейчас ни сделал со мной, мстить я не буду… ну, в разумных пределах, конечно. Но ты вряд ли начнёшь меня калечить, верно? Ну, не делай такие глаза, я именно что чую, что нет. Так вот: обещаю, никакой прямой мести я не замыслю… ну, может, где-то огорчусь или разочаруюсь, но мстить тебе не буду. Делай со мной, что пожелаешь, Филипп… я в твоей власти. Видишь? Я не могу ни уйти, ни оттолкнуть, ни наброситься… ни даже укусить. А теперь… твой черёд. — Это испытание? — сощуриваюсь я. — В некотором роде, — кивает канидка. — Но больше я тебе не скажу. Давай. Я беззащитна, моё тело к твоим услугам. Что ты сделаешь? Мести не будет, клянусь. Я медленно, неторопливо обвожу глазами растянутое передо мной на мху соблазнительную фигуру канидки, чуть разведённые в стороны лапы, внимательный взгляд, торчащие соски, напряжённые мышцы на руках. Как же… тянет. Безумно тянет. Даже требуется закусить губу, чтобы напомнить себе: обещание отсутствия мести — это не повод… никак не повод. Потому что ты её в тот раз не покрыл отнюдь не потому, что опасался мести. А совсем по другой причине. И сейчас тоже не покроешь. Опустившись на мох, я подаюсь вперёд, опирая руки рядом с растянутыми, обнажёнными, беззащитными подмышками гончей. Она скашивает глаза на мои ладони, слегка покусывая губы, прежде чем бросить тревожный взгляд навстречу моему… но тут же снова отвести глаза. — Сделай это, если ты желаешь. Я разрешаю, — произносит она напряжённым почти до звонкости голосом. Но в ответ я лишь наклоняюсь вперёд, затем опускаюсь, накрывая её тугое тело своим, ощущаю членом жар её бедра… наружной части бедра… и, подавшись навстречу её губам, целую Лууну. Целую от души, жарко, страстно, как будто в жаркий день наконец-то напился прохладной воды из кувшина в теньке. Она удивлена — я это отчётливо чувствую по всем движениям её тела. Поначалу канидка почти даже не движет губами в ответ… но через несколько секунд расслабляется и начинает-таки отвечать на мой поцелуй. Причём страстность ответа быстро нарастает, легко приближаясь к моей, а там и перегоняя её. Мы целуемся так, словно не видели друг друга целое лето, едва успев в весну перед ним признаться друг другу в любви. Непарными челюстями — человеческими с собачьими — целоваться не слишком-то удобно, но сейчас, в эти моменты, это меня абсолютно не волнует, да и Лууну, судя по всему, тоже. Мы беспорядочно скользим губами по губам, боремся языками изо рта в рот и обратно, периодически сталкиваемся зубами, на мгновение отпрянывая, но тут же снова бросаемся навстречу. Лууна слегка прикусывает мне губы и щёки — то ли случайно, то ли намеренно, не разобрать. Я в ответ так же прижимаю зубами её язык, когда он скользит мне в рот. Зубы у меня, по сравнению с её, тупые, так что повредить нет нужды опасаться… а вот, судя по дрожи её тела в эти моменты и полному отсутствию попыток помешать, канидку это вполне так возбуждает. Наш поцелуй делается всё хаотичней и страстней, и медленно, далеко не сразу мы прерываемся лишь тогда, когда соображаем, что уже начали повторять перебранные движения. Причём далеко не по первому кругу. — Ты… — начинает было Лууна, но раздумчиво осекается, глядя мне в глаза отстранённым взглядом и с рассеянной улыбкой склоняя голову набок. — Мой сучий кобель. — Видимо, так, — спустя несколько секунд наконец поняв, что она сказала, откликаюсь я. — Я серьёзно думала, что ты не удержишься и либо трахнешь меня, либо, как минимум, защекочешь. Я ведь разрешила делать всё на твоё усмотрение. — Да, я… не буду врать, очень желалось, — признаюсь я. — Что того, что другого. — Почему же не сделал? Не поверил, что я мстить не буду? — она слегка нахмуривается. — Нет… Подумал, что рано или поздно представится гораздо лучший шанс, а ты всё равно огорчишься, если я буду принуждать тебя нарушить твоё слово. — Ну, строго говоря, целоваться я тоже… — раздумчиво улыбается гончая. — Да, но ведь… После того мы уже дважды целовались. По особым случаям. Вот я и подумал, что это тоже вполне можно счесть за особый случай. Когда ещё я увижу тебя привязанную, с руками, заведёнными за голову, и разрешающую делать всё, что я захочу? — О, возможно, скорее, чем ты думаешь! — сощуривается Лууна. Мы медленно улыбаемся, глядя друг на друга. Она — дразняще. Я — предвкушающе. — А у тебя стояк. Снова, — неожиданно констатирует канидка. — Или, точнее, всё ещё. — М-да, и верно, — я опускаю глаза на него. — Поцелуй отвлёк… но возбудил ещё больше. Лууна протяжно вздыхает, а затем умиротворённо расслабляется. — Тогда лови награду. — Какую? — Особую, — весело скалится гончая. — За находчивость. Мне реально зашло, как ты решил эту задачку. Я предполагала, что ты можешь снова заблагородничать и отказаться делать со мной что бы то ни было… — Что ты там говорила насчёт того, что худшим вариантом было бы отрубить все конечности и голову? — хмыкаю я. — А если бы я просто ушёл и оставил тебя в лесу? Взгляд Лууны начинает полниться необычным для неё чувством — нежностью. — Ты помесь кобеля с рыцарем. А рыцари дам в лесу не бросают. Я с улыбкой наклоняюсь вперёд, нависая над канидкой, опираясь на колени и локти, прежде чем прошептать ей почти в самые губы: — Не только в лесу, а и в принципе, милая… Лууна медленно зажмуривается со сладкой улыбкой, слегка прикусывая нижнюю губу и отчаянно молотя по мху длинным пушистым хвостом. — Довольно. Кончай. — Как скажешь… — послушно выпрямляюсь я. — Да не так, умник! — торопливо восклицает Лууна, нервно дёрнувшись навстречу и раздражённо рванув верёвку. — На меня кончай! А не в этом смысле! — Оу… — замираю я, в то время как мой взгляд моментально приковывается к соблазнительному, тренированному телу гончей. — Но ты же вроде… — Да, да. Знаю. Я действительно не очень люблю, когда на меня кончают… обычно не люблю. Видишь ли, сперму из шёрстки вымывать потом — та ещё морока… Но, трахать тебя налево во все дырки, сейчас я хочу, я реально хочу, чтобы ты на меня кончил! Давай, кобель! Только на лицо всё же не нужно… а везде повсюду можно! Ну же! Уговаривать дальше не нужно. Я резко спускаю джинсы, сдёргиваю трусы, обхватываю разгорячённый, мучительно-твёрдый член рукой, и… мне оказывается достаточно десятка-другого движений, чтобы с громким стоном извергнуться прямо на грудь и живот довольно улыбающейся канидки, которая, кажется, даже слегка выгнулась вперёд, навстречу выплеску. — Да уж, немало ты потомился… — протягивает она, опускаясь обратно на мох и оглядывая себя. Густые, мутно-жемчужные капли не очень сильно выделяются на белой шёрстке, но всё же наглядно демонстрируют, сколько во мне успело накопиться этого сока страсти перед извержением. — Ну, как тебе? Захорошело? — Да, — я расслабленно сажусь на ту же пушистую зелёную подстилку, любуясь плодами моего труда. — Просто охеренно захорошело. — Значит, не зря я тебе разрешала, — Лууна расслабляет конечности и неторопливо, с улыбкой прикрывает глаза. — В моей сумке ещё пачка очищающих салфеток лежит. Давай сюда и чисть меня. — Эм… руками? — замираю я, глядя на смесь жемчужного и белого цветов на её груди. — За телекинез покусаю, — хмыкает канидка. — Фактически, это будут ласки груди, — предупреждаю я. — И не только. — И не только ласки или не только груди? — весело улыбается гончая. — Эм… да пожалуй, всё-таки второе, — решаю я. — Плевать. Ты же всё-таки чистить меня в первую очередь будешь. Да и не думаю я, что движения будут вот уж прямо аналогичными… Давай, Филипп, не медли. Засохнет — потом только дольше возиться будешь. — Ладно, как скажешь… — поднимаюсь я на ноги. — А как закончишь — развяжи, — добавляет вслед канидка. Очищающие салфетки действительно делают дело исправно, так что скоро шёрстка на груди и животе канидки снова блестит белизной. Правда, судя по тому, как подёргивается вбирающий в себя воздух нос гончей, чистота тут для глаз, но не для её нюха. — Всю обкончал, кобель, — подтверждает мои подозрения поднявшаяся на лапы Лууна, с коварной улыбкой глубоко вдыхая, опустив нос. — Тебе крупно повезло, что у Кальции нет моего обоняния. Любая моя сородица за километр бы учуяла, что ты со мной сделал. — Вымойся, — помедлив пару секунд, со смешком советую я. — Как вернёмся. — Именно, — серьёзно подтверждает она. — Пускай тут из канидов в основном обычные, но твой запах на мне всё равно висит слишком отчётливо. Лучше им не светить на публике. — Сожалеешь? — Серьёзно? — фыркает Лууна. — Нет, конечно. Я бы сделала всё это снова. Мы стоим лицом к лицу, лаская друг друга взглядами. — Повторим? Завтра, — приподнимаю я брови. — Я подумаю, — лукаво улыбается гончая. Я улыбаюсь в ответ, но вскоре хмурюсь. — Что? — Ты не кончила. — Ах да. Верно… — Лууна бросает взгляд на свои бёдра, шёрстка на которых кое-где успела слипнуться от её собственных соков возбуждения. — Ладно, вообще-то я и так довольна… но отчего же нет? Ну-ка, Филипп — руки за спину! Я послушно делаю, как она сказала, и позволяю канидке смотать мне запястья вместе той же самой верёвкой. — А теперь по-быстрому… — Лууна мягким толчком усаживает меня на всё тот же мох, уже изрядно потёртый нашими ёрзаниями. — Давай, красавец… хороший мальчик… удобно тебе? — Ага. А что дальше от меня требуется? — Смотреть на меня желающим взглядом, — гончая усаживается рядом, но повыше, откидываясь на мощный ствол дерева, и довольно забрасывает мне лапы на плечи. — Вот так! Ты у моих лап, мой кобель! — Приласкать? — довольно улыбаюсь я, касаясь щекой щиколотки. — Нет, они же сейчас немытые, — коротко мотает головой Лууна. — А мыть негде… — Можно теми же салфетками. — Всё равно. Как-нибудь в другой раз, а сейчас я желаю по-быстрому. Вполне довольно уже и того, что ты полуобнажённый, со связанными руками, и у моих лап. — И смотрю на тебя любящим взглядом. — Желающим, а… — канидка осекается, медленно и мечтательно закусывая самый кончик языка. — Да. Так ещё лучше. — Могу объединить. — Смотри на меня так, чтобы мне приятно было кончать от такого взгляда, — Лууна слегка ёрзает, усаживаясь поудобнее, а затем разводит бёдра и запускает себе пальцы между ними. — Вот так? Наши глаза встречаются, и её взгляд медленно начинает то ли плыть, то ли расфокусировываться, а на губах возникает радостная улыбка. — Да… молодец… вот так и сиди. Хороший мой мальчик… Её пальцы буйствуют у неё между бёдер, а с клыков срываются сладкие стоны. Пускай кончает она не так быстро, как я, но долго ждать мне тоже не приходится. Тяжело дыша, Лууна медленно отводит руку, а затем, помедлив, протягивает мне. — Будешь? — Спрашиваешь! — В такие моменты мне кажется, что я тебя цинично использую. Как… рукомойник. — Только если вымыть твои пальцы нужно от твоих же соков. А я ведь тебе говорил, что против куннилингуса ничего не имею? Какое-то время она лишь молча улыбается — то раздумчиво, то мечтательно, то неуверенно. — А ведь нам ещё сегодня вместе сидеть. — Только не говори, что я буду тебя сильно отвлекать, — хихикаю я. — Смотри, как бы я тебя не отвлекла, отличник, — хвост Лууны хлопает меня по коленям. — Ты же не собираешься лапать меня привселюдно? — Классное словечко. Ну, привселюдно, конечно, нет, людей маловато. Получится только на публике…