Филипп Лунин и драконье училище

Мы спускаемся в тот самый зал. Перед входом у меня в голове всплывают нехорошие воспоминания, и я невольно ёжусь. «Филипп», — слышится мысленный голос Ртутя, — «коснись меня». Машинально выполнив просьбу, я с удивлённой улыбкой ощущаю, как маленькие лапки живого барельефа ласково обнимают мои пальцы. «Утешаешь?» «Поддерживаю», — откликается Ртуть. — «Я здесь, я смогу тебе помочь. Я чувствую — я смогу…» Слова сейчас не очень находятся, поэтому я просто омываю его ментальным теплом признательности и благодарности. Мы вступаем в место, где я впервые познакомился с Радиной, где вчера чуть не погиб или чуть не поработился… а сегодня, быть может, кому-то таки надеру рогатую задницу. Прикрыв глаза, я на несколько секунд замираю, проникаясь сосредоточенностью, прежде чем, коснувшись фолианта, позвать Радину. «Что мне делать с тем добытым рисунком?» — мысленно я спрашиваю её, услышав отклик. — «Нарисовать его вокруг кольца призывателя на полу? Или что-то ещё? Какие ты посоветуешь навести защитные символы? Наверно, будет мало просто позажигать чёрные свечи в периметре кольца? У меня тут имеются кое-какие распечатки… Таната над ними, вообще-то, стебалась, но я теперь подозреваю — вдруг для того, чтобы щёки поважнее раздуть?» «Знак из книги Соломона нарисуй в том месте, где раньше проявлялся тёмный дух. Стоя на нём, он попадёт под твой контроль. Если знаешь что-то из демонологии, добавляй, я поправлю, если ты начнёшь совершать опасные ошибки». Жарегнев вдыхает запахи комнаты: — Всё ясно. Сандал, жасмин, мох. Лууна удивлённо, но поощрительно кивает: — Харадольцы различают запахи даже хуже людей, но здесь ты эксперт. А что тебе ясно? — Что здесь практиковались черномагические обряды с затуманиванием сознания, потому что харизмы колдуньи не хватало воздействовать на умы своих последователей без психоактивных веществ. Ну и демону — проявляться без их помощи. Я удивлённо останавливаюсь, глядя на Жарегнева: — Не чувствовал раньше ничего подобного. Впрочем, она, кажется, не пыталась никогда здесь воздействовать на меня… Так, секундочку: положим, ей нужна была подпитка. Но неужели её босс тоже до такой степени слаб, что без помощи простого смертного даже показаться здесь не может? — И славь Богов-Предков, что так, — предлагает Жарегнев, — иначе бы он наворотил что-нибудь с Кальцией и не только. — Вообще же, — добавляет Лууна, — сильным демонам незачем устраивать эти пошлые спектакли, они не рентабельны. — Полагаю, сильным демонам незачем даже отвечать на звонки спамеров вроде Танаты, — потерев кончиками пальцев переносицу, отвечаю я. — Ну да ладно. Так, такой вопрос ещё, прежде чем я начну… Жарегнев, у тебя не найдётся случаем святой воды? На всякий пожарный, как говорится. — Ты что, христианин? — Жарегнев уточняет с долей презрения. — Был когда-то давно, — небрежно отвечаю я Жарегневу. — А тебя они разве напрягают? Я полагал, что анты к ним близки, в отличие от нашаран. Впрочем, я точно знаю, что такая вода бывает и в иных разновидностях вер. Как та же Лунная — помнишь, Лууна, ты на прошлой неделе чуяла её на мне после похода на болота? — В том-то и дело, — она подтверждает, — нужна специальная вода против демонов, а не универсальная из общей канистры. В лучшем случае от неё у них будет неприязнь, как у меня. Список претензий Жарегнева к христианам оказывается неожиданно велик: — Твои прошлые единоверцы убивают и коллективно пожирают своего Бога на каждой службе, они спаивают грудных младенцев спиртом на Причастии. Христос не оставил ни одного потомка, но его навязывают всем народам — и евреям, которые прокляты его убийством, и всем другим расам, у которых есть свои Боги-Предки. Почему христианские священники носят чёрное, будто Тёмные, продвигают безбрачие ради вымирания собственного народа, носят символ с мучением собственного Бога? Надеюсь, ты был хотя бы православным, а не католиком, они ещё и педофилы, мужеложцы и поклоняются Дьяволу и его рептилоидам вместо Христа, даже не особенно это скрывают. И тем более не протестантом, которым даже на собственный святой обычай наплевать, лишь бы оправдать свои грехи. Ничего, что христиане высшей целью жизни считают попасть всего лишь на одно измерение выше, в Рай? Кто им закрыл путь выше, в измерения Богов и Создателей? Сам завистливый Иисус или демон, выдающий себя за него? — Реальные демоны тебя бы скорее похвалили за такую антирелигиозную пропаганду, — Лууна улыбается, и Жарегнев удивлённо умолкает, оборачиваясь в её сторону. — Насчёт демонов судить не берусь, а вот наши попы, услыхав твои речи, взбесились бы донельзя, — согласно хихикаю я. — А уж в сочетании с твоей внешностью — дружно завопили бы, что ты сам и есть демон. Впрочем, я сам ушёл от них примерно по этим же соображениям — надоело мучаться, осознавая, что ты грешишь едва ли не каждым неосторожным поворотом тела, и без конца читать молитвы, трясясь перед ужасами ада. Особенно на фоне собственного, мягко говоря, неправедного поведения попов… а также разочаровании в том, как их небожители исполняют свои обязанности. Однажды просто терпение лопнуло, и я сказал: я вам больше не раб. Подавитесь своим адом вместе со своим раем, который тоже бракованный напрочь. Повернулся и ушёл. — Правильно сделал. Я тоже не могу понять Ярину, которая требует от меня следовать заповедям Ветхого Завета, чтобы я мог принять ранг Рыцаря Серебряного Сердца. Она считает заповеди Богов-Предков лишь временной заменой христианской истине… — Жарегнев пожевал челюстями. — Ладно, хватит об этом. Я не обучен освящать воду против демонов, в любом случае. — Да, ты прав — это тема для более спокойного времени, — соглашаюсь я. — Так. Тогда… Лууна, встань, пожалуйста, в тот круг. Пока просто постой там. Жарегнев, ты можешь заблокировать дверь? Перекосить косяк, или впаять засов в пазы, если он тут найдётся? Мне совсем не желается, чтобы в самый разгар решения проблемы сюда ворвалась Кальция с подругой, решившая, что без неё тут не обойтись. Это может перекосить весь процесс. А я пока пороюсь в ингредиентах, что тут у нас найдётся для запуска… Жарегнев решает проблему радикально, заделывая дверной проём частью стены напротив. По счастью, ларцы с нужным содержимым, расположенные у стенки, оказываются незаперты — что, впрочем, не сказать чтобы удивительно. Вряд ли моя бывшая наставница предполагала, что кто-то однажды сможет вот так внаглую шарить по её закромам. Разжившись тремя пачками свечей, серебряным кольцом и углём, я возвращаюсь к спутникам и начинаю наводить нужный коленкор. Задача передо мной стоит, прямо скажем, непростая. Да, распечатки Энзигаля я с собой на всякий случай притащил при переходе в этот мир — как знал, что пригодится. Но работать, не зная ни настоящего имени цели, ни её предпочтений в виде времени, цвета, металла, планеты… Впрочем, зато у меня имеются не менее важные преимущества: наработанное ещё до меня место — кажется, именно такой «вокзал» может числиться эгрегором, — пленяющее кольцо-уроборос и, что самое главное — Радина. Я должен справиться, и я справлюсь. Сначала я тщательно вырисовываю на полу в нужном месте уробороса, проверяя каждую линию. Затем, для верности, беру его в кольцо чёрных свечей. Ещё два кольца размещаю на внешнем и внутреннем периметре защитного круга, в котором к Лууне уже присоединился Жарегнев. Пока оставляю те незамкнутыми. На моей памяти Таната этим не пользовалась, но я всё же обнаруживаю в одном из её ларцов полный набор символов стихий. Что ж, отлично! Это по мне, да и у Энзигаля тоже написано про эти атрибуты и важность стихийного элемента в призыве. Вокруг кольца чёрных свечей крестом выставляю кусок полированного гранита, костяную чашу, заполненную водой, скрещенные палочки благовоний — не знаю, какие это именно, но в ящике с комплектом нашлись только эти, так что, вероятней всего, самые подходящие. А замыкающим элементом служит скрученная свеча с двумя фитильками — эдакая восковая ДНК. Закончив с этим, я припасаю внутри защитного круга изгоняющие благовония — их Таната удосужилась подписать. Рядом зажигаю ещё одну свечу, чтобы в случае чего не тратить время. Теперь только успокоиться… сосредоточиться… Я сажусь на пол и прижимаю к груди фолиант Ртути, закрывая глаза и чувствуя успокаивающие движения дракончика. Мне нужно это сделать. Я должен обезопасить нас всех. Я должен обезопасить Лууну. Я должен обезопасить себя. Я должен обезопасить Кальцию. Это всего лишь дутый инфернальный дух. Даже не из семидесяти двух архидемонов Гоэтии. А какой-то хлыщ, которого сами демоны высоко не ставят. У меня есть знания. У меня есть причина. Меня защищает королева фей. Ему со мной не справиться. Да кто он вообще такой, чтобы пытаться подчинить меня?! Я не позволю ему причинить вред тем, кто мне дорог. Сосредоточенно и бережно держа в груди, словно две полные чаши, ощущения ненависти и любви, я поднимаюсь на ноги, неторопливо и размеренно зажигаю все свечи в кольцах — чёрном, красном и белом. Последние два перед зажиганием замыкаю за собой, делая кольца ровными. Чёрный, цвет смерти. Красный, цвет жизни и силы. Белый, цвет чистоты. Тройная преграда. — Я порылся в библиотеке, прежде чем идти сюда, — спокойно говорю я спутникам, набрасывая дополнительные пометки на чистом листе. — Нет нужды возиться с самой нашей… недо-поэтессой сейчас. Она лишь следствие. Потолкуем с её боссом. — А ты уверен, что справишься? — сдвигает брови Жарегнев. — Ты не выглядишь профессиональным демонологом. — Я им и не являюсь. Но у меня имеется… скажем так, дружественная знакомая, которая поможет с консультацией. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — продолжает напряжённо осматривать зал ант. — Знает, — неожиданно уверенным тоном отвечает ему Лууна. — Иначе бы выслал меня прочь так же, как перед взрывчаткой. Верно, Филипп? — Мне спокойнее, когда ты рядом, — признаюсь я. — Твоё присутствие мне поможет. А ещё — ты права, я сейчас не вижу такого риска, какой был там. Канидка спокойно кивает, а потом слегка смущённо улыбается, прежде чем шагнуть вперёд и коснуться моего плеча: — Чем ещё помочь? — Ну… — я мимолётно скольжу взглядом по Жарегневу. — Просто будь рядом. Лууна несколько раз машет Жарегневу, чтобы он не стоял снаружи защитного круга. Он входит к нам — не со слишком большим удовольствием на лице, но я рад, что и этот союзник теперь защищён не хуже нас. Пора. Я поднимаю перед собой фолиант Ртути, придерживая свободными пальцами серебряное кольцо. Дракончик гордо блестит в свете свечей, но не шевелит ни пальцем, искусно притворяясь банальным орнаментом. — Я, Филипп Лунин, прошу прийти сюда Радину, великую королеву фей, чтобы помочь вызвать и проконтролировать злого духа, которому в деяниях подчинялась Таната Парастас, предпочитавшая именовать себя Владеющей Танатой. Прошу со всем почтением об этой помощи, дабы замкнуть навеки великое зло, которому Таната открыла путь в материальный мир, и не дать свершиться злу ещё худшему. Я чётко чувствую, что Радина тоже теперь здесь — без яркой демонстрации, в отличие от прошлого раза, но зато сейчас ощущение, будто она стоит рядом с нами. Конечно, я предполагал, что она, как в тот раз, появится в круге вызывания, но то ли тут уже другие принципы работают, то ли Радина решила не показываться на глаза остальным, то ли просто у неё дурные воспоминания о том месте, куда её выдернули насильно… В общем, так или иначе, а то, прежнее место, осталось пустым. Ну и ладно. А вот теперь, как говорится — гвоздь программы! — Благодарю тебя за то, что решила не оставить мою просьбу без внимания, о Радина. Теперь же, обращаясь к твоей силе и твоему знанию… — я разворачиваюсь к кольцу уробороса и поднимаю серебряное кольцо так, чтобы оно было выведено вперёд, перед фолиантом. — Не для зла и горести! Я, Филипп Лунин, истинно заклинаю и зову тебя, дух, которому служила Таната Парастас и чьи повеления она исполняла. Явись на мой зов, чтобы ответить на мои вопросы честно и без утайки, а затем навсегда убрать Танате Парастас любой доступ, помимо мира твоей преисподней, к другим мирам, включая все миры живых. Явись здесь и сейчас, в этом защитном кольце, ограждённом печатью аркана и кольцом из чёрных свечей, в видимом всем глазам обличье, безо всякого уродства или изъяна, и не уходи до тех пор, пока я сам не отошлю тебя, прямо и недвусмысленно, безо всякого намёка. Явись и говори со мной ясным и внятным голосом, на понятном мне наречии, без какой-либо двусмысленности, без шума, ропота и обмана, не замышляя никакой мести ни мне, ни моим близким за мои действия. Таково моё слово и моя воля. Да будет так! Пламя свечей дёргается, на миг от них остаётся только жёлто-голубой огонёчек, и когда он снова поднимается в полную силу, над сигиллом змеи уже сформировался чёрный провал, постепенно оформляющийся в знакомую мне рогатую фигуру. Голос призванного от заупокойного и нечёткого становится всё более членораздельным и бархатистым: — Смелый поступок, Филипп… Неужели ты окончательно определился, служишь ли ты Свету или Тьме? Или помочь тебе с выбором? А то друзья твои пока весьма разнородны… — Зачем выбирать, когда можно брать от жизни всё? — коротко усмехаюсь я. — Или, как говорят боевые маги: «Что хорошего в том, чтобы бросить огромный огненный шар, если умереть до того, как его бросишь?» Впрочем, так или иначе, а на то, до чего твоя помощь довела Танату, я уже насмотрелся. — Потому что нельзя быть слугой двух господ. И себе ты служить тоже не умеешь. Демона прерывает Лууна: — Кто бы говорил, а не стриптизёр из зассаного бара! Купюры из жопы вытащил или уже все потратил? — Ты назвала мой первоклассный ресторан зассаным баром?! — дух зажигает алым глаза и бросается на нас, но врезается в невидимый барьер на границе своего круга, растекаясь по нему клубами дыма, похожего на чёрную марганцовку в банке. — Он даже не твой, а Оззи, лузер пососный! — у Лууны на лице появляется редкое для неё на публике выражение довольства. — Вижу, ты его весьма недурно знаешь, а? — довольно усмехаюсь я. — Тогда сейчас кое-что проверим. Таната, когда вызывала его при мне, такие паспортные данные выдала, что всей хтони мироздания, наверно, икалось. Инфернальный дух! Назови свои имена и функционал. — Ты мне не… — он снова формируется и уже начинает скалиться блестящими чёрными зубами на меня, но Жарегнев, дёрнувшись, поднимает руку в том двоеперстии, которым Лууна посылала законника и гаркает: — Я принимаю ступень Сердца! Я отказываюсь от имени, ибо имя мне Мир! Я отказываюсь от оружия, ибо оружие моё Разум! — левой он откидывает в сторону винтовку, и демона передёргивает от боли. Лууну — тоже, но слегка, непонятно даже, от боли или от кринжа. — Именем моим неименуемым, исполняй приказы Филиппа! Демон тяжело и напряжённо дышит, отвечая наконец: — Азымайн, бафомет. Я в изумлении поднимаю брови, глядя на Жарегнева… или теперь его нужно называть иначе, получается? Однако… Вот и пойми теперь, чего в нём больше — дурости или героизма. Впрочем, если так вдуматься, это испокон веков было двумя сторонами одной медали. — Лууна, — собравшись, произношу я, — он говорит правду или пытается обмануть? — Панты его знают, — она потирает виски и отвечает тихо. — Я его видела, а не знакомилась с ним. — Правду, — убеждает меня присосанившийся Жарегнев. — Вон, как его давит! — Нет ни одного именованного демона, у которого только одно имя. Если верить Энзигалю, а не верить тут не вижу причины, — спокойно отвечаю я. — Итак, Азымайн… под этим именем ты являлся Танате? — Нет, и ты сам это знаешь, чего спрашиваешь… — Азымайн устало садится на пол в своём круге. — На честность проверяет, — Жарегнев поднимает нос и опускает глаза на рогатого. — Как нет? — шепчет мне Лууна. — Да таких туева хуча! Все черти, с кем я работала… — Черти — не демоны. Труба пониже, дым пожиже, — краем рта отвечаю я ей, не отводя внимательного взгляда от «подследственного». — Азымайн, призвала ли тебя Таната в первый раз добровольно, или ты сам ей явился, предлагая сделку? — Она первая. Вряд ли она именно меня ждала, но мне было пофиг, — после унижения Азымайн уже не показывает себя как статусного дьявола и разговаривает лексикой Лууны. — Вы хоть знаете, какое в Аду перенаселение, что с вагинной безработицей, дьявольей работой, песец! — Кому рассказываешь, тонкопенисный… — Лууна гордо скрещивает руки. Я удовлетворённо киваю, поглядывая в записи: — Что ж, это отлично отражается в классике. Так называемый «слепой призыв». Таната сформулировала запрос, кто ей нужен, и запустила его. Первым откликнулся ты. Ясно. Для решения какой проблемы она затеяла всё это? Чего она от тебя желала? — Всего сразу и того, что мне самому бы хотелось. Власть, месть, славу, талант, обожествление… Я стал ей наставником и старшим партнёром. Но под конец она начала мне надоедать, и я её устранил ради кого-нибудь… поприличнее, — Азымайн глядит на полку, где раньше лежало дилдо с останками. — Впрочем, она хорошо устроилась в Аду, начлен я её туда скинул… — А вот с этого места подробнее, — щурюсь я. — Значит, устроилась… Учитывая её личные особенности, вряд ли она там за счёт собственной крутизны вырулила. А прохиндеев в Нижнем мире — каждый первый. Она, вероятней всего, пустила в ход классический метод пробивания наверх беспринципных женщин — вагинный бур. Ну и кто же на нашу полутораглазую поэтессу польстился? Лууна фыркает со смеху: — Буквально на член… — Никого, — удивляет меня Азымайн, даже не сразу верю. — Она натаскала в Ад своих самоубийц, это была её начальная банда. В ней даже грёбаные словоблуды имеются. — Вот как? — хмурюсь я и перевожу взгляд на Жарегнева. — Ты наверняка долго за ней следил. Много народу она уговорила расстаться с земной юдолью? — Она убила народа не больше меня. Только те души куда сильнее тех, что отнимал я, — Жарегнев отводит уши назад и напрягает хвост. — Как такое возможно? — удивлённо спрашиваю я. — Самоубийство, если только речь не идёт о камикадзе или жертве долгой пытки — всегда признак слабости. Сбежать в смерть, не смея противиться жизненным трудностям. Или глупости — иметь такие уши, что по килограмму лапши выдержат. Откуда при таком коленкоре у неё в распоряжении сильные души оказались? — Люблю свою сестру, но признаю, что она не светоч и не святая, — Жарегнев качает головой, — но всё же ни один из убитых Танатой не был подонком. Те, кого ей удавалось уговорить, делали это из сострадания. Свавера надеялась стать назгулом и спасти мир от прорыва Завесы. Альра долго боролась с атеистическим режимом Радвера, прежде чем сжечь себя. Тот, кто разбился перед тобой, отвечал за продукты на праздниках и отправлялся приготовить нам «бал Сатаны». То, что в тебе, Филипп, сострадание ограничено, тебя и спасло от Танаты. Услышав о себе такой оригинальный комплимент, я несколько секунд безуспешно борюсь со смехом, прежде чем всё-таки позволить ему прорваться: — Вот уж воистину — не было бы счастья, да несчастье помогло! Впрочем, когда Таната пыталась меня тоже сагитировать на суицид, она вовсе не на сострадание давила. Я это отлично помню — да что там, это же всё при тебе было, Лууна. Помнишь? Она решила, что я решусь на это со страха перед безысходностью рейтинга на вылет. Нет, серьёзно, сочла, что такого повода будет для меня достаточно! Курам на смех! Лууна косится на Жарегнева: — Но ты это всё откуда знаешь? Азымайн ухмыляется: — Кол в сердце Сваверы именно он вогнал! Всё он прекрасно знал о Танате и даже помогал ей. — С сегодняшней ночи это уже списанные грехи, — Жарегнев легко и победоносно улыбается. — Да и лучше кол в сердце, чем два часа медленно умирать от потери крови и бесконечных новых надрезов на венах, если бы ритуал проходил по сценарию. Отсмеявшись, я медленно качаю головой, поднимая взгляд на Жарегнева: — Насчёт того, что это лучше, я согласен. Должен признаться, очень печально, что я сам оказался не так умён, как следовало бы, и не сразу раскусил Танату. Сколько же доброго народу эта дрянь сгубила… О, кстати. Азымайн, зачем ты приказал ей атаковать меня? Решил устроить тоже соревнование на вылет, чтобы выбрать в подопечные того, кто поживучей окажется? — Надеялся от вас обоих избавиться, — отдышавшись, Азымайн встаёт. — Сколько тебе ещё спрашивать? — А пока все подробности не выясню, — усмехаюсь я. — Как говорил Воланд, праздничную полночь не жалко и подзадержать. Что меня особенно интересует — это то, в каком виде сейчас находится Таната. Расскажи о ней. Она переродилась в демона, не так ли? Она всё ещё подчиняется тебе? Какие у неё теперь способности? — А вот, — Азымайн цокает копытом по загоревшейся под ним пентаграмме, которую он медленно и скрытно рисовал до того, маскируясь под судороги боли. — Таната Парастас, явись снаружи! Сзади пахнет мхом, фекалиями и вином, ветер вздувает слегка кудри и снова опадает. Лууна разворачивается резко, Жарегнев медленно, продолжая держать взгляд одного глаза на Азымайне. Таната стоит у стены и остаётся похожа на себя, но лишь настолько, чтобы очутиться ровно в зловещей долине. Больной глаз пучится, как у профессора Грюма, пульсирует венами и сочится гноем. Широкая пасть заходит дальше ушей, тощие ноги удлинились в полтора раза, а когти в два. Улыбаясь шире Чешира, Таната сипло хрипит: — На меня ты сдерживающую печать не поставил, как жаль… — Наоборот, милочка, тем лучше, — холодно улыбаюсь я. — Не придётся лезть за тобой в Нижний Мир. Азымайн, ты слышал историю о кормчем царя Ксеркса? Однажды персидский царь плыл по морю и угодил в шторм. Он спросил кормчего, как им спастись, и кормчий ответил, что нужно облегчить корабль. Выкинули в море всё, что можно, но всё же было мало. Тогда Ксеркс приказал броситься в море придворным. Те исполнили приказ, корабль благополучно доплыл до берега. А там Ксеркс пожаловал кормчего золотым венком — за спасение царской жизни. И приказал отрубить ему голову. Ибо по его совету погибли знатнейшие персидские особы. Вот и тут так же. За то, что вытащил её сюда, мерси — это удобно. А за то, что пытался от меня снова избавиться, не возрадуешься. Но ты пока посиди там. Займёмся нашей недопоэтессой. Таната, я искренне рад тебя видеть. В прошлый раз у меня не было возможности порвать тебе глотку из-за Кальции, но теперь наша умная девочка сидит в безопасном месте. А труп, по всей видимости, мне действительно на третий раз придётся где-то прятать. Нужно было тебе соглашаться тогда, когда я предлагал решить дело миром. Таната, пукнув, длинной рукой подбирает канистру, стоявшую сбоку от камина. — Если я подожгу пол, а ты останешься в круге, это будет убийство или самоубийство? Давай проверим. Лууна вскидывает пистолет: — Достаточно ли пуста твоя голова, чтобы не помереть от пули в лоб? Раз ты плотная и берёшь вещи, то и снаряд примешь. Я только спокойно улыбаюсь, оценивая взглядом Танату. Конечно, было бы ложью сказать, что я не боюсь совсем. Но… это всё же совсем, совсем не то, что было тогда — когда, фактически, пришлось один на один против неё стоять, понятия не имея, не колданёт ли она чем превосходящим, не присоединится ли козлолень, чего ждать от Кальции при выборе между парнем и матерью… А сейчас явный перевес уже как раз на моей стороне. Пришло время как следует навалять этой мымре! — Молодец, милая. Жарегнев, будь так любезен, если наш свечерогий вздумает ещё какой фортель откинуть — угости его всей силой Добра, не стесняйся. Сосредоточенно разминаю пальцы, мысленно обращаясь уже к третьей собеседнице. Самой главной. «Радина! Два вопроса. Если грохнуть Танату здесь, она возродится в преисподней? Или это шанс убрать её уже навсегда? Второе: я могу дотянуться до неё телекинезом, не нарушая целостности круга? Чары, протянутые над полом, нематериальные — они будут вообще считаться за нарушение или нет? Ответ Радины приходит в разум мгновенно и целиком — она не тратит время на симуляцию речи: «Ад Танаты, Лууны и Азымайна материален, и демоны оттуда материальнее прочих, поэтому не возродятся. Но они чрезвычайно выносливы, пули в голову действительно может не хватить. Её чары через круг не пройдут, твои — пройдут». Таната уже не слушает мою речь, а откупоривает канистру. Лууна рефлекторно стреляет, но Таната телепортируется прежде, чем палец полностью нажимает на спусковой ключок. Стоя теперь недалеко от Азымайна, Таната льёт горючую жидкость на пол. Жарегнев подковой манипулятора всасывает горючую смесь прежде, чем она растекается до свечей: — У меня к тебе тоже счёты имеются, Таната! Настроение поднимается ещё больше. Радина, получается, была права ещё сильнее, чем казалось недавно. Теперь нужно только поднапрячься… Так. Что у меня имеется из боевого? Увы, менталкой не убьёшь… моей пока, во всяком случае. Тем паче что, вероятней всего, эту дрянь простым всплеском не возьмёшь. Мой огненный выдох на таком расстоянии не достанет. А вот эта горючка, чем бы она ни являлась… Это — то, что доктор Беда прописала. — Жарегнев! — сосредоточенно шепчу я ему на ухо, не выпуская обоих «гостей» — что званого, что незваную, — из поля зрения. — А ты можешь этой жидкостью... Жарегнев смеётся, не дожидаясь завершения фразы, и приседает, выпуская из манипулятора поток топлива на уровне свечей. Поток пламени льётся почти как из огнемёта. Таната, нечеловечески оря, мигает по комнате постоянно телепортирующимся факелом. Азымайн бьётся в кругу, рыча и визжа. Праведный ант восклицает, почувствовав вкус «безоружного» насилия: — Вот вам огонь Перунов! Ах, ну вот. Да, иногда особо сильные союзники мешают получить удовольствие самому. Но ничего страшного, у меня ещё осталась возможность для финального росчерка. Решительно скрутив жгут силы в телекинетическое щупальце, я цапаю им самую сподручную кочергу, прислонённую к незажжённому камину, и запускаю её по широкой дуге, прикинув на глазок перемещения Танаты. Хаотичность у тех лишь относительная, всё-таки в опасные места она старается не врезаться. Так что довольно скоро кочерга с размаху налетает ей на ноги, добавляя к воплям отдельный взвизг. Демоническая переродица, корчась, валится на пол. — Альре тоже было больно, — я деловито перехватываю кочергу поудобнее. — А сейчас, Таната Парастас, ты умрёшь. Тяжёлый металлический прут, со свистом рассекая воздух, обрушивается на шею твари. Полсекунды после этого ещё остаются булькающие хрипы — но я не уверен, что их издаёт живое существо. Секунд через пять начинает испаряться аура Танаты, скапливаясь в облачко над костром. Потом погибает и Азымайн, только его душа остаётся витать в черте круга. — Есть чем тушить, инквизитор? — Лууна перезаряжает пистолет. — Нет, — спокойно отвечает Жарегнев, его условно-маньячный настрой исчерпался. — Тушить, собственно, нет нужды, — замечаю я, оценивающе глядя на ещё горящие трупы. — Я оказался-таки прорицателем: теперь нужно придумать, куда эту дрянь девать. Предлагаю растопить камин как следует и засунуть туда. Как прогорит, я кости телекинезом на щепу изломаю, а ты из неё кирпичик слепишь. Выкинем на… ладно, потом придумаю, куда удобней будет. В болото, скажем. Молодец, Жарегнев, отлично сработал. Я думал изначально разорвать ей канистру прямо в руках, а потом запустить в Танату горящей свечой. Или чтобы ты материализовал забранную горючку прямо над ней… а потом уж я всё тем же огоньком. Но так ещё удобней вышло. Опять же, свечерогого прибили заодно. Думаю, это означает разрыв любых клятв, принесённых ему, не так ли? Будем надеяться, наследников у него не осталось. Лууна, ты ведь знаешь более или менее юрисдикцию договоров подобного рода? Родня этой твари может предъявить претензии Кальции и остальным — мол, шесть месяцев прошло, мы вступаем в права наследства, так что теперь повинуйтесь нам? — Только если Азымайн хвастался родне, что вряд ли, так позориться, — Лууна наблюдает, как Жарегнев беззастенчиво поглощает останки и даже души манипулятором. — Трах, как накоплю, куплю у Регулуса такой же. — Манипуляторы и раньше не продавались, а теперь они не производятся даже, — Жарегнев развоплощает свой технологический артефакт. — Регулус достанет, я в нём не сомневаюсь. Всё, Филипп, месть сладка и от неё не слиплось, можно выходить? — гончая довольно скалится. — Минутку, — поднимаю я палец. — Жарегнев, а что с душами этих тварей будет? Не вырвутся на перезагрузку? Я думал, это твоё чудо техники только с материей работает. — Душа — это энергия, а, значит, материя тоже. Как раз так они не вырвутся, — заверяет ант. — Ладно, забирай. Для равных наименований долей, — весь вид Лууны показывает, что она бы поспорила, но не хочет связываться с этим святым маньяком. — Эх, чувствую себя прямо королевским мушкетёром, — вздыхаю я. — И друзья отличные, и девушки всем на зависть, вот только вечно нет денег. Признаться, я планировал эти душеньки того… на досрочное погашение оплаты за обучение. Вообще-то идея такого использования душ мне не больно нравится, но эти были уже такие, что клейма ставить негде, им уже хуже явно не станет… Но ладно уж, бери — ты нас сегодня здорово выручил. По такому случаю не жалко! «Душу Танаты я собирался тебе подарить, Радина», — виновато добавляю мысленно. — «Извини, что не получилось». «Приятно твоё внимание», — Радина телепатически улыбается. — «Но, если хочешь сделать мне настоящий подарок… А впрочем, обсудим это позже, потому что проблему мою просто так не решить». Жарегнев хмыкает: — Вы хоть работаете, а не на благотворительных началах у Ярины. — Ты хоть с папой-мирувеем, — пробивает Лууну на колкость. — Он за меня не платит, — Жарегнев вынимает доски из стены, возвращая входные проёмы на кухню и в коридор. — Он предлагал учиться в антейской закрытой школе. — Жарегнев, позволь вопрос, — я прибираю все следы в зале, которые могут выглядеть подозрительными, — зачем тебе вообще какая-то школа? Ты же, как я понимаю, воин благородного происхождения, да ещё уже женатый. Зачем такому рыцарю какая-то учёба? Ему уже пора думать о том, чтобы собственных детей в школу собирать. Точнее, преподавателей подыскивать. — Восьмая заповедь Бога Рамхата: «Идите через Миры многие, познавая их и совершенствуя Дух свой». Породя детей, только начинаешь обретать мудрость. И чем её у отца больше, тем детям лучше. Лууна нетерпеливо водит головой, разговоры о детях явно её напрягают: — Ладно, идём по домам. Это была зажигательная ночь, инквизитор. Если хочешь, можешь лететь, Филиппа я провожу. — Спасибо за помощь, — улыбаюсь я, протягивая Жарегневу руку. — Даже когда я думал о тебе плохо, ты мне всё равно казался очень интересным парнем. Харизматичным уж точно. Думаю, после этой недели нам обоим будет чем порадовать Ярину, не так ли? Буду рад повидаться с тобой снова. — Вы хороши, — Жарегнев кланяется, а потом обращается к Лууне. — Хотя ты, как житель Ада, и считаешь себя самим злом наверняка. — Ни фига, я сама вагинность, — подбоченивается Лууна гордо. — Ладно, ленточку тебе дарить не буду, — снисходительно улыбается Жарегнев, и отправляется к выходу. — Позову Кальцию ночевать в безопасном доме. «Радина!» — мысленно тревожусь я, оглядывая напоследок зал. — «Извини, не сразу сообразил спросить: а мне тебя нужно отзывать сейчас? Или уйти ты можешь свободно?» «Отзывай», — она велит торжественно. — «Интересно, как это будет выглядеть по твоему обряду». А, значит, нужно сделать это красиво? Что ж, это по мне! — Минуточку, — обращаюсь я к спутникам. — Осталось сделать финальный элемент. Я вновь выставляю привязки к стихиям, только на этот раз формирую ими конус, выводящий из кольца призывателя на юг, размыкая при этом кольца свечей. Закончив с этим, я торжественно опускаюсь на одно колено, склоняя голову и прижимая фолиант Ртути к груди левой рукой, а правую вознося ввысь над головой, держа в ней за клинок мой нож — то ли салютуя им, то ли почтительно обращая рукоятью к той, к кому обращаюсь. — О королева Радина! Почтительно и с радостью я благодарю тебя за помощь, оказанную мне, и за внимание к просьбе твоего рыцаря. Да будет путь твой лёгок, а мудрость безгранична. Не смею больше задерживать тебя и заверяю в моей глубочайшей признательности. К твоим услугам я, о королева, если однажды тебе потребуется моя помощь. Да будет так! Ощущение близкого присутствия Радины плавно исчезает. Меня будто отпускает вместе с этим — сознание проясняется, перестаёт давить на плечи. Не то чтобы, конечно, это прямо вот так мешало, но всё же нахождение рядом с настолько сильной сущностью ощущалось практически на уровне тела. По-прежнему держа голову склонённой, я поднимаюсь, делаю несколько шагов назад и только тогда разворачиваюсь и выпрямляюсь. Ну, вот теперь — точно всё. Кажется, ей понравилось… во всяком случае, недовольства она не высказала. Надеюсь, она понимает, что мне звать её королевой просто приятно, а вовсе не от лизоблюдства я это делаю? — Пойдёмте, — киваю я спутникам. — Только один важный момент: Кальция… скажу прямо — она очень, прямо-таки очень не возрадуется, узнав, что мы сделали с Танатой. Поэтому поддержите то, что я расскажу, ладно? Если даже кто-то из вас не заинтересован в том, чтобы оставить с ней хорошие отношения, то… ну просто пожалейте девчонку, прошу вас. Жарегнев согласно кивает, Лууна, слегка фыркнув, тоже коротко дёргает головой. — Да мне-то что. Плети ей, что пожелаешь. Слушай-ка, паладин, а позволь спросить: это ты символически отказывался от оружия, когда свой ствол выбрасывал, или нет? Канидка кивает в сторону лежащей у стены снайперской винтовки Жарегнева. — Нет, не символически, — качает тот головой. — Вполне в прямом смысле слова. — О. Тогда... получается, она тебе больше не нужна? — хвост Лууны оживлённо начинает качаться из стороны в сторону. — Забирай, дарю, — улыбается Жарегнев. — Так даже лучше — думаю, я передоверяю её в надёжные руки. Держи тогда заодно и вот это. Извлёкши из «карманного измерения» пару тяжёлых коробок, он вручает те Лууне. — Здесь набор по уходу, а здесь расходники с патронами. Пользуйся на здоровье. — Если бы я не знала, что ты ант, подумала бы, что ты умеешь каламбурить, — гончая с чрезвычайно довольным видом принимает всё это. — Благодарствую, ублажил. Я машинально фыркаю через нос, зарабатывая лукавый взгляд Лууны. — Подержи, — суёт она мне коробки, прежде чем быстрым шагом дойти до винтовки и перевесить её за спину стволом вниз. — Всё, давай. Теперь я богатая. — Как мало кому-то нужно для счастья, — фыркаю я снова, но уже без скепсиса. — Ну что, всё — идём? Кальция и Селена, сонные и обеспокоенные, до сих пор сидят на газоне у дома. При виде нас они вскакивают, тревожно переглядываются, а потом спешат навстречу. Я встречаю взгляд Кальции, держа торжественно-печальный вид: — Кальция. Нам удалось добраться до той твари, которая прикидывалась Великим Противником, дуря голову твоей матери и желая раскинуть свой контроль на весь её кружок. Она уничтожена. Отныне и ты, и все остальные, кто неосмотрительно принёс этому… существу клятву на верность, вольны в делах и поступках. Делаю лёгкую, но многозначительную паузу. В глазах Кальции читается немой вопрос, и я отвечаю на него, не дожидаясь его произнесения: — Твоя мать тоже отныне не подчинена ему, но дальнейший её путь мне прозреть не под силу, поскольку мне неведомо, что простирается за той чертой, за которую она ступила. Могу лишь заверить тебя, что силы Нижнего Мира отныне до неё не дотянутся, да и сюда больше она тоже не вернётся. Ты можешь спать отныне спокойно, этот дом — твой. Несмотря на все недостатки Танаты, я всё же думаю, что она желала тебе добра. Не могла же, в самом деле, совсем ни разу не желать добра родной дочери, верно? Селена и Кальция переглядываются. По их грустным мордам у меня стойкое впечатление, что они знают всю правду, просто не хотят меня обвинять. Возможно, наш жаркий бой и предсмертные крики были банально слышны из дома, или ауры достаточно ярки, чтобы их подсмотреть даже через плиты фундамента. — Филипп, — Кальция всхлипывает, поднимается и обнимает меня аккуратно. — Ты меня любишь и на всё идёшь, чтобы меня защитить. Я сразу в тебе разглядела это. Спасибо, что ты со мной, я не брошу тебя. Тем более теперь, когда ты остался единственным родным для меня человеком… Лууна не выдерживает и закатывает глаза: — Стекло и мыло… — Что? — Жарегнев непонимающе к ней оборачивается. — Это фигурально, потом объясню, — негромко шиплю я ему, виновато и бережно обнимая Кальцию в ответ. Да, жаль, что не получилось всё заполировать… но всё же совсем признаваться я не буду, если только прямо не спросят. Пускай у девчонок останется какая-то надежда… даже если она призрачная. В конце концов, вряд ли можно отличить ауру, исчезнувшую из-за смерти, от ауры, исчезнувшей из-за межмирового перехода, верно? Перевожу взгляд на волчицу, продолжая держать печальное, но уверенное выражение лица. Несмотря на хмурый вид, та, кажется, вполне рада тем, как всё закончилось. Видя, что я на неё смотрю, она спрашивает: — Не такого Дьявола и не такую Даму-Менестреля нам бы с тобой хотелось, правда? Так что всё к лучшему. — Да он вообще был… бракованным, — морщусь я. — Нам удалось припереть его к стенке… фигурально выражаясь. Действительно, он оказался никаким не архидемоном. Мелкий шулер, явившийся к Танате, выдавая себя за биг-босса. Параллельно меня начинает грызть стыд. Вот давно такого не было… но теперь, обнимая тихо плачущую на моём плече Кальцию, я начинаю чувствовать себя отвратительно. Дело не в том, что я убил Танату. Будем откровенны — она это десять раз заслужила ещё до того, как так опрометчиво решила атаковать меня. Но, всё-таки, при всей её порочности… Она была матерью Кальции. А теперь, по моей милости, Кальция уже точно сирота. Отвратительное ощущение. Я не заслуживаю добрых слов с её стороны. Наверно, если бы она сейчас накинулась на меня с когтями, душевно это было бы принять намного легче. Я бы признал за ней справедливое основание ненавидеть меня. А сейчас… — Кальция, клянусь, я не спускался туда, собираясь её убивать! — не выдержав, шепчу я в пушистое ухо харадолки. — Я собирался выбить всю информацию из того, кто её контролировал, заставить его освободить всех, кого он пленил, прикидываясь большой шишкой. Просто… он внезапно призвал её. Хорошо, что ты не видела, в кого, точнее, во что она превратилась… Но всё же… Всё же я надеюсь, что даже сейчас для неё не всё кончено. Прости меня, Кальция, прости. Я бы желал всё это изменить, если бы только мог… Желал бы… — И зачем ты это говоришь, чтобы мне ещё хуже стало? Забудь сам, — она наконец отстраняется от меня. — Мне очень больно, что я невольно причинил боль тебе… — горько вздыхаю я, мрачно смотря в землю. — Даже так твой кредит доверия ещё не исчерпан. Ты научил меня быть взрослой, в конце концов. Сама Таната воспитывала меня историями о Морготе и Люцифере, а они все шли против своих создателей, — она кладёт обе ладони мне на плечи. — Главное, что моя мама теперь точно искупила все свои ошибки. Я сама этого хотела и, как всегда, не представляла, чем это кончится… — Прошу, дай мне знать, если я чем-то могу помочь тебе, — наконец, поднимаю я глаза, накрывая её ладони своими. — Не могу поручиться, что всегда справлюсь, но всё же… всё же ты не будешь одна. Она кивает и коротко меня целует: — Пока я хочу, чтобы ты отдохнул, тяжёлая ночь. — Да… ты права, — согласно вздыхаю я, отвечая ей. — Ночь нелёгкая. Но утро должно быть легче. Во всяком случае, за него уже можно спокойными быть… Ну, что же — тогда на боковую? Вопрос обращён уже ко всем. — Я за, — Лууна уже умудряется расчехлить телефон. — Теперь спать в этом доме безопасно, — заявляет Жарегнев с пафосом, чуть тронутым грустью. — Если понадобится поддержка, мы… не те, к кому бы ты, наверное, обратилась, но готовы помочь всем возможным. — Побудешь со мной? — Кальция обращается к Селене, она кивает, они вместе уходят в бывший дом Танаты. Теперь — полноправный дом Кальции. — Спасибо за помощь, — поворачиваюсь я к Жарегневу. — Я рад, что сегодня ты был с нами. Не знаю, долго ли будут идти рядом наши кони, но ты оказался гораздо лучше, чем я о тебе думал. Извини, что верил Танате. Буду надеяться, что это не последнее наше союзническое приключение. Протягиваю ему руку. Он пожимает мне предплечье, как привык: — Может, и другие вещи, о которых ты пока плохого мнения, могут открыться тебе с хорошей стороны. До встречи, друг, приходи к нам. — Мой привет Ярине, — улыбаюсь я. — Да, и передай ей… передай, что я сожалею, что у нас не нашлось лучшего способа решить проблему Танаты. Но рад, что проблема всё-таки решена. Жарегнев кивает и, прыгнув на месте, взлетает. — Полётные уроки с Кальцией ещё планируются? — Лууна смотрит на меня с долей скепсиса поверх телефона. — Да уж точно не сегодня! — усмехаюсь я утомлённо. — На самом деле, я бы действительно предпочёл отправиться спать. Лууна, даже не кивнув, идёт к площади с каретами, снова утыкаясь в телефон: — Звонки оказались за мой счёт. Ничего, отплатишь массажем. — Это всегда с радостью, — улыбаюсь я. — Тем паче что ты сегодня очень меня поддержала. Признаться, одному мне было бы напряжно обращаться за помощью к Жарегневу… а он нам, следует признать, реально помог. Что ты думаешь о нём теперь, кстати? — Теперь он может понтоваться ещё и высшей степенью посвящения, — она только двигает ушами, — если ему поверят, что он её принял. — Что ж, говоря практично, нам это может оказаться полезным… так что я подтвержу, если это потребуется, — киваю я. — Опять же, у него полезных умений больше, чем я предполагал. Думаю, будет полезно сберечь этот контакт. Забравшись в повозку, мы катим обратно к центру. На душе у меня… довольно сложно. Я всё ещё сожалею о том, что не удалось уберечь от боли Кальцию, но всё же рад, что Таната перестала представлять для нас опасность, что и озвучиваю Лууне. Она хмыкает в ответ, чуть лукаво посматривая на меня над смартфоном: — Признаться, это меня даже расстраивает. Чуть-чуть. — Почему? — удивлённо спрашиваю я. — Ну, как же… — чуть размышляя, протягивает гончая. — Если бы она была ещё жива, я бы тебя утянула ночевать у себя. Чуть алею и фыркаю: — Это было бы жестоко, учитывая имеющиеся ограничения. — Ещё более жестоко было бы рисковать тобой, бросая на ночь одного, — машет смартфоном канидка. — А тобой? — Так мы ведь были бы вдвоём. А я бы, уж поверь, Танату почуяла бы даже во сне. Незаметно она бы не подобралась — ни за что. Я улыбаюсь гончей и получаю довольную улыбку в ответ. — Спать бы, конечно, тебе пришлось на полу, — продолжает Лууна, — но зато спокойно. А ещё… впрочем, ладно, не суть… Теперь уже я замечаю на ней румянец. — Я бы мог сделать для тебя что-нибудь… полезное? Или… приятное? — аккуратно интересуюсь я. — Да, — коротко отвечает гончая, без особого успеха давя лукавую улыбку. — Может, даже ещё сделаешь… Когда-нибудь потом. — Ты заставляешь меня теряться в догадках, — задорно сощуриваюсь я. В ответ Лууна высовывает длинный язык. — Что, кобель, небось снова об «этом» думаешь, да? Со вздохом развожу руками. — Глядя на тебя, сложно об этом не мечтать! Лууна издаёт короткое, но довольное урчание. — Подрочи и не терпи, — со смешком повторяет она вчерашний совет. — Да нет, я уж лучше потерплю. До завтра… Наши взгляды понимающе встречаются, и мы смеёмся уже вместе. Мы сходим на площади Книгоцентрали. Лууна полной грудью вдыхает ночной воздух: — Сладкий аромат мёртвых врагов… Жаль, за них не заплатят, но улов сегодня и так неплохой. — А что ещё приятней, спать будем всё-таки спокойно, — соглашаюсь я. — Опять же, завтра ведь у нас общий предмет, верно? Натурфилософия. А перед этим я тебе обещал пикник. — Хм, — она улыбается, — я и забыла. Был бы приятный сюрприз, а ты заспойлерил. — Зато не заспойлерю, что у меня нашлось для этого сюрприза, — подмигиваю я. — Думаю, ты оценишь! — Постарайся, чтобы оценила дорого! О, трахать, — Лууна отвлекается на телефон. — Пишут, рядом с Харадолом разлом в Хаос открылся, исследовательский космолёт заметил. Надеюсь, не разсношает нас. — Может, просто та наша розовая знакомая домой отправляется? — пожимаю я плечами. — Как я понимаю, она именно оттуда. — Жирный же у неё хвост, разорвать пространство на астроединицу. Ладно, клитор с ней, — добравшись до кампуса, Лууна убирает телефон в шорты. — Ну, что, старшеклассник… Поцеловать тебя на ночь или боишься, что из окон смотрят? — А как же намерение больше не целоваться до окончательного разрешения проблемы выбора? — вопросительно приподнимаю я бровь. — Ну… — Лууна раздумчиво слегка царапает землю когтями левой лапы, — скажем, за то, что ты уложил-таки эту грёбаную прошмандовку? Особый презент за особое достижение. Не могу удержаться от улыбки. — Тогда, может, проводить тебя до твоей комнаты? Где ты сможешь сделать это уже безо всякой напряжёнки. — Которой у меня и так нет, хитрый ты хвост… Ладно уж. Пошли. Зайдя внутрь комнаты и пропустив следом меня, гончая, не зажигая ничего, защёлкивает дверь. Мы оказываемся в темноте. — Не вздумай только слишком уж сильно распускать руки, — шепчет мне эта темнота её голосом. — Но и не вздумай держать те при себе, верно? — шепчу я в ответ. — Сечёшь… Её руки обвиваются вокруг моей шеи, властно притягивают к себе, и я снова тону в её поцелуе, ощущая под руками жар её спины и движения сильных мышц. Канидка не может выделиться пухлостью губ, но зато у неё упоительнейше длинный и гибкий язык, который просто великолепно подходит для глубокого поцелуя, что мне Лууна немедленно и демонстрирует. Расцепляемся мы не сразу, а когда всё же делаем это, то ещё долго жарко дышим друг другу в плечи. Ладони Лууны поглаживают мне руки повыше локтей, мои — её лопатки. — А теперь кыш, — наконец, говорит гончая, но таким тоном, что это звучит почти как чмоканье в щёку. — Завтра я за тобой зайду. Выспись нормально. — Как скажешь, милая. Жаркий смешок действительно касается моей щеки, прежде чем меня мягко разворачивают за плечи и, отперев дверь, не менее мягко выталкивают наружу, подбодрив напоследок коротким, но сочным шлепком по заду.