на полную мощность

— Учти: я согласился постримить с тобой только потому, что хочу онлайна. — Да, да, Ром, я тоже. Но мы же должны типа помириться, да?       Недавно Коле написали в телеграмм. Вернее, прислали кружочек о предложении, где говорилось о том, что неплохо было бы накрутить друг другу онлайн. Видать, совсем у его врага крыша поехала, или деньги кончились. Но Некоглай согласился. У него просто была одна мыслишка, как бы повеселее провести этот стрим. — Пойдём в мою комнату? Надо взять ушки, в них постримлю. — А без этого никак? — с подозрением протянул стример, направляясь вслед за ним в комнату и оглядывая красивое помещение, где немного был бардак. — Нет уж. Это же символично, ты не думаешь? — Ну, я…       Естественно, Лебедеву никакие уши даром не сдались, ему просто нужно было кое-кого заманить в ловушку. Например, скрутить запястья и повалить на кровать под бесконечно сыплющийся на голову мат. — Хули ты делаешь, пидорас? — забрыкался парень, видя, как Некоглай достаёт какую-то штуку из тумбы одной рукой — второй придерживает его, дабы не сбежал. — Чё это за ебаная херня у тебя в руках? А?! — Ты в каком веке живёшь, Ромка? — со смешком вопросил Шоумен, с улыбкой демонстрируя новенькую вещицу в руке. — Вибратор это. С пробкой. И с регулятором скорости. Смотри, тут даже пульт есть, солнышко, — помахал пультом перед чужим носом, насмешливо цокая языком. Затем, откинув его, Николай начал стягивать шорты со своего гостя, чувствуя внутреннее волнение, и наконец-то дошёл до цели. — Давай повеселимся, Ромочка? Но сначала мне нужно чуть растянуть тебя лубрикантом, ты же не против? Да даже если и против — мне похуй. Я перед этим не отступлюсь, зря покупал, что-ли? Тем более, что ты знал, куда идёшь. И Мокривский знал. Поэтому молчал, ожидая, когда в его девственное тело проникнут пиздец смазанные пальцы и начнут растрахивать узкие стенки.       Честно — было чуток больно. Неприятно. Рома пытался сконцентрироваться на чем угодно, тяжело дыша в подушку, но лишь бы не на нагло проникающих в него пальцах, что ласкали всё ярче и ярче. Чувствуя, что уже не может сдержаться, разоблачитель приготовился подать голос в похабном образе, в позор самому себе, но почувствовал, как пальцы исчезают, а на их место приходит кое-что мягкое. Вибратор. — Ну всё. Пойдём стримить.       У этого человека не было и капли совести, если он перед своими зрителями усадил чувака с вибратором в жопе, и готовился под столом тыкать на этот свой ебаный пульт с кнопками.       Пока ещё трансляция не началась, Мокрица обернулся к Коле и насмешливо спросил того, поджимая губы: — Ну и чего твой вибратор то не работает? Так, слизистую щекочет и не более. Проебался ты, Коленька. — Жди, — тоже слишком грязно улыбнулся клоун, кивая на комп. — Давай же начнём нашу многомиллионную трансляцию, сладкий.       И всё началось. Мокрица глумливо поглядывал на Лебедева, тот разговаривал с действительно летящим чатом, чаще давая право говорить Роме. — Какие у меня планы с Некоглаем? Ну, я пока не знаю, мы не говорили на эту тему. Только недавно совсем помирились.       Смотря на стримера из-под нависшего на глаза омбре, Коля тоже держал на лице лисью ухмылочку, что многим бы показалась подлой и очень, очень извращенной. Пальцы, что сжимали кнопку пульта, медленно переходили с одной скорости на другую. Вот уже и третья пошла, а Рома всё ещё держится молодцом. Даже не потряхивает, да? Четвёртая. — И если мы… мы, мы, мы, — он сделал вид, что заговорил так специально, но тот взгляд, которым Мокривский одарил Некоглая: жалобный, испуганный — много о чём говорил. Стример чувствовал, как щекотка начинает перерастать в нечто большее, и как смачно вибрирует эта хуйня с пробкой в анусе. Было тошно и хотелось плакать. Всего трясло — становилось жарко. — Нам надо сделать паузу, напишите в чатике, что сделать? В смысле переспать? Тиктокер убрал волосы и хмыкнул, больше уже не сводя глаз с парня, который снизу течёт так, как ни одна течная шалава перед своим заказчиком. А Коля заказчик. И он ставит на последний режим. На пятый.       Дрожь усиливается, Мокрица всё чаще оборачивается к Николаю, пихая того рукой, пока никто не видит, и старается не глядеть в камеру. Раз — парень прижимает руку с силой ко рту, и сжимает челюсть, дабы не застонать — два, часто-часто моргает глазами, слёзно умоляя во взгляде остановиться и прекратить. И Шоумен выполнил эту просьбу. Отключил. На время. Мокривский с облегчением повернулся к чату, и продолжил говорить. Что — Коля не вникал. — Насчёт спортиков? А, это… Ну у Некоглая же кишка тонка людям что-то сдел-… ох, — снова Роман чувствует безумно приятные волны по телу и вздрагивает, желая насадиться на эту дребезжащую хуйню глубже. Уже сложно бороться с желанием просто впихнуть в себя член — глубоко, как можно дальше в органы, и измарать всю одежду густой смазкой, что уже испортила ему все ебаные шорты. — Коля, тут же дети… м, м-м. Да нет, ребята, всё хоро…шо.       И наконец-то они с Некоглаем пересекаются взглядами. Тиктокер смотрит в розовато смущённое лицо с интересом и ловит в нем каждую эмоцию. Вот злоба — вот мольба –вот ненависть — вот смирение — а вот… Грязное желание и жажда переспать. Прямо с ним. Прямо здесь. Прямо сейчас. И игриво лапающие его колено пальчики точно пытаются возбудить.       Но Рома не ведал, что давно это сделал, когда начал так похабно закатывать глаза кверху и прижимать ладони к лицу. — Ну всё, сука, — матерится, не смотря на правила, и с размаху вырубает камеру, микрофон, да и вообще трансляцию. — Не могу спокойно смотреть.       У Лебедева от такого сладостного зрелища трясутся руки и сводит ноги. Член болезненно давит, в джинсах так тесно, а вот у Мокривского места много. Ну, если вытащить кое-что изнутри. Посадив на колени, клоун так и делает.       Вибратор с хлюпаньем выскользнул из чужого тела, пачкая руки смазкой, но Шоумену не было мерзко — он даже слизал её полностью, затем, как доминатрикс последняя, вторгся солоноватым языком в податливый рот своего врага, и озабоченно начал выцеловывать будто душу всю, кусая и пальцами проникая в липкую дырочку, стимулируя и так уже окончательно растянутого Рому, кажется, на полную мощность. — М-… хватит, давай уже без прелюдий. Выеби меня. — Кажется, кого-то раззадорил этот вибратор, — накрутчик чуток отодвинулся от стримера, показывая измазанную игрушку в кулаке, и выбросил её за кровать, подползая ближе к неприятелю и звякая бляхой ремня. — Какой ты сексуальный, пиздец… — Когда кажется — крестятся. Давай ты потом полюбуешься, а? Клоун согласен.       Не было предварительных ласк, жадных поцелуев, презервативов и подготовки. Лебедев просто запихнул в него разгорячённую плоть и учащенно начал трахать, держа за длинную чёлку. Мокривский лежал на нем, сидя на чужих коленях сверху, и упирался руками в стол, с наслаждением ловя лёгкие укусы и засосы на белой шее. Тянул своего врага за голубые кончики, накручивал на кулак, и стонал, всхлипывая так, будто сейчас расплачется. — Ты такой жадный, хватит уже так проявлять инициативу. Мой член не настолько большой, как ты думал. — Странно, мне казалось, что большой, и что в меня войдёт до… ой, — поняв, что где-то — а точнее — везде, проговорился, разоблачитель с ужасом прикрыл рот рукой, закусывая фаланги пальцев, но было уже поздно. — Что? — прихуев от услышанного, Некоглай резко остановился на полпути, придерживая Мокрицу за бёдра, и также резко вошёл, вытянув из чужой глотки мольбу продолжать — а также угрозы пробить башку, — и переспросил: — Ты думал об этом? Зачем? — Пока шёл, думал. Нахуя мне твой вшивый-паршивый онлик, я переспать с тобой хотел. Хайп? Хуйня. — Рома кокетливо накрутил на длинный палец мягкую прядь волос Коли, и подарил тому воздушный поцелуй. — Я тебя хотел, разве не взаимно? Коля. — Ну я, как ты уже по вибратору понял — тоже не для популярности. Рома.       И всё началось снова. До боли в талии от синяков, до подкошенных ног от усталости и согнутых пальцев — они трахались. И каждый думал о своём, слишком жадно, пошло и сладко целуя друг друга в губы, и иногда стоня таким образом от вездесущего удовольствия. Коля думал о том, что ещё раз засунуть вибратор в Рому будет ну просто замечательно, а Рома о том — что засунет его в него сам.

И все были счастливы.

Конец.