Шах и пат

Лайт ходил по съемной квартире — не фигурами, не линией на карте. Он собирался в дорогу, укладывая документы, подписанные по файлам. Разбирая заметки по тактикам и выбору игровых чемпионов. Два дня до финала World Championship. На крышке чемодана вибрировал смартфон — Миса. Хотела обсудить, что тренировать к игре, или позвать на ночь. Лайт не хотел ни того, ни другого и не тренировался сам. Фоном у него на ноутбуке шел стрим. Кладя в пакет загранпаспорт, он наблюдал за экраном, а думал — о своем сопернике и капитане противоположной команды. На карте шло непрерывное движение. Подкравшись из тумана войны, тот ударил по шишке и запрыгнул в лагерь к дракону. Собравшиеся противники били — не останавливались, но не успели сменить фокус. Молнией мелькнула кара. Одна кнопка — и сгорели девятьсот здоровья. От лагеря по карте пополз огонь. L — Диана — украл дракона в последнюю секунду и выпрыгнул обратно. Туда же спешили союзники, чтобы прикрыть. Вслед полетели вспышки — спелл и стрела — но не дотянулись, не задели в спину. Выводя свой почерк, он исчез так же стремительно, как появился, и затерялся в лесу. Хороший отыгрыш. Нет, поправил себя Лайт. Был бы хорошим, не иди речь о L, его идее фикс последних месяцев. L должен быть не хорош — а идеален. Иначе зачем его побеждать. Сложив по шву — как оригами — рубашку, Лайт опустил ее на дно чемодана. Но глаза не оторвались от экрана ни на секунду. Там Диана — L — выходила на ганк, бросив по дуге лунный свет. Игра ускорялась. Продумывая стратегии против его ходов, Лайт в конце концов начинал просто думать о нем. Это стало привычкой. Как почистить зубы перед сном или сыграть дневную норму ранговых игр. Они оба вышли в финал. L, взявший Претендента Европы, и он, взявший Претендента Кореи. Оставался последний этап в борьбе за два миллиона долларов — и репутацию, а репутацию нужно выбеливать и чистить до блеска. Тщательнее, чем зубы. — Я надеюсь, что через два дня увижу другой уровень игры, — прозвучал искаженный голос. L никогда не включал камеры и не отключал голосового модификатора. Оставался в тени от своих зрителей. — Это совершенно несерьезно. Лайт поднял голову: пятеро, осадив вражескую базу, подошли к ней вплотную. Увидишь? Что ты увидишь?.. Лайт летел на чемпионат вместе с командой, взяв билет из Йокогамы в Нью-Йорк. Официальное разрешение от декана, которое лежало в папке с визой, досталось ему благодаря той же чистейшей репутации. Но L он не увидит — как L не увидит его, — потому что тот не приезжал ни на один из турниров лично. Играл, не появляясь в студиях. По этому поводу в сети бродили разные слухи — вплоть до того, что он работал на ИТ-департамент ФБР и обязался не светить лицо. Пока команды стягивались друг к другу, упал первый ингибитор на вражеской базе. Диана влетела в бой, забрала двоих, еще двоих — ее сокомандники. Лайт метнулся между ними взглядом, читая позиционирование. От иронии, пусть и скраденной модификатором, в ребрах занялась вспышка. В отличие от всех Лайт кое-что знал об L. L — тот тип киберспортсмена, который ненавидел сдаваться. L — тот тип капитана команды, который не просто использовал коллы, а вертел союзниками, как хотел. L — тот тип игрока в лесу, который вычищал карту, не оставляя ни лагеря. L — тот тип человека, которому наплевать на спортивное поведение. Наверняка он контролфрик и ублюдок. Наверняка он не следил за собой, редко выходил из дома и трогал клавиатуру грязными пальцами. Констант о нем должно быть три, это укладывалось в правильную тройственную структуру. Но L — не идеален, а отвратительно хаотичен. Лайт взял из бумажника карточку и опустился перед монитором. Что о нем думал L — и думал ли, смотрел ли в ответ — эти вопросы подогревали вспышку превосходства. Чтобы узнать, не жаль десяти долларов. Можно сказать, это — тоже стратегия. Разведка. Пальцы вбили данные, и донат с коротким вопросом ушел по кнопке «отправить». Спустя секунду слова возникли на экране под мелодию оповещения. «Ты скоро играешь с командой Киры, я слышал, что они сильны. Что скажешь?» — написал Лайт. Не просто сильны. Они отыграли лучшие матчи в турнирах на корейском сервере. В ожидании ответа Лайт встал за спинкой кресла и сомкнул на ней ладонь. Это их первый контакт, он не говорил с L до, не упоминал никнейма, как L — его. Вопрос подхватила автоматическая озвучка, выведя в эфир стрима. «Что скажешь?».. — Да, мы встретимся в финале через два дня. Нисколько не сомневаюсь… — не прерывая боя, ответил L механическим голосом. А следом повисла глухая пауза. Может, L просто считал, что это чертовски забавно?.. — …поэтому я уничтожу и Ягами Лайта, и его команду. Ни один модификатор не скрыл бы издевку, от которой превосходство лопнуло. Разлетелось мыльными брызгами гнева. Пальцы впились в спинку добела: да что ты, ублюдок, о себе возомнил? Прожав комбинацию D+Q, L обрушил башню Т-3 и договорил: — Сдается мне, Ягами Лайт не привык выкидывать игру с разрывом в пятнадцать смертей. А это минимум, который я могу ему обещать. Лайт вгляделся в карту. Даблкилл — вспыхнули буквы на экране. Иконки двоих противников посерели, посерел монитор перед глазами. На кожаной спинке остались вмятины от ногтей. Что бы L ни сдавалось, он ему не сдастся. На базе грязно сражались пять в три, но два его сокомандника, попав под удар, тоже погибли и выбыли из боя. Пошел обратный отсчет до воскрешения. Увиденное укололо под ребра. Вертеть случайной командой L не мог так же, как своей турнирной. Лайт отвернулся и закрыл чемодан. — Возьмем базу со второго захода, иду чистить вражеский лес, — прокомментировал L. — Пока шах и пат. Шах. И пат. Крышка чемодана захлопнулась с оглушающим звуком. Лайт повернул голову к ноутбуку и замер. Однажды он слышал то же самое.

***

За неделю до финала Лайт провел ночь в люксе отеля InterContinental. Не один. Это случалось редко, когда раздражение выходило из кожи под маску и зудело, как ночная цикада. Лайт брезговал спать с незнакомцами, он брезговал спать даже с Мисой. Чаще раза в месяц. Командные отношения необходимо укреплять и поддерживать, но без излишеств. Рюдзаки, как он себя назвал, был весь излишество. Он говорил по-японски с неуловимым акцентом, сорил деньгами, ходил в потертых джинсах. От его манеры подбирать на барный стул босые стопы задергался бы глаз, не выгляди это невежливо. Заказав напиток, Рюдзаки не сделал ни глотка, только покачивал в пальцах стакан. Встрепанные черные волосы падали на лоб. На веках и худых запястьях просвечивали капилляры. В асоциальности нет ничего привлекательного — решил Лайт. Но потом взгляд, сияющий черной язвой, встретился с его. И они заговорили. О Японии, японских корнях, цифровизации и местном «Обществе 5.0». «Ты можешь выбрать любой номер, Лайт. Я снял отель целиком», — предложил Рюдзаки спустя два часа, став посреди холла и спрятав ладони в карманах. Он определенно не был Марком Цукербергом. Как и Норманом Бейтсом. Тем не менее, когда он ушел в душ, Лайт прикрепил у картины на полке камеру. На всякий случай. По полке ниже в ряд разошлись две вазы и хрустальный кувшин. В нем поблескивала вода. Сбоку лежала квадратная коробка. Когда в ней угадались сёги, за спиной приоткрылась дверь — без единого звука. — Если играешь, можем устроить партию после, хотя я предпочитаю шахматы, — застал его врасплох Рюдзаки, войдя в комнату и, видимо, отследив взгляд. Он, как и многие-многие, не знал, что Лайт играл — но не в шахматы и не в сёги. Лайт — тот тип капитана команды, который делал вид, что союзники сыграли так или иначе по своей воле. Лайт — тот тип игрока за АДК, который забирал два первых убийства к шестой минуте. Лайт — тот тип человека, который ставил скрытую камеру, если всё же ложился в постель с незнакомцем. И да, сдаваться он ненавидел больше, чем кто-либо. Правильная тройственность рухнула до того, как зародилась. Переведя взгляд, Лайт рывком обернулся к Рюдзаки. Тот стоял в дверях, полуобнаженный. В его нескладном силуэте, казалось, пряталась сила. Полотенце покрывало мертвенно бледные бедра, как саваном. С кончиков прядей капала вода. Ничего привлекательного — бессмысленно повторил про себя Лайт. И притянул его к себе, обхватил в пальцах лицо, толкнул язык между губ. На слизистой осел вкус мятных леденцов, которые Рюдзаки, прежде чем уйти в душ, выбрал из вазочки на столе. Сладко. Он сдернул с бедер полотенце и небрежно прижался членом к бедру. Сквозь ткань брюк. Не стоило надевать их, выйдя из ванной. Не было смысла. Но Лайт надел и застегнул ремень. Теперь по лицу разлилась краска. Собственный член неприятно упирался в застегнутую молнию. Пальцы скользнули по румянцу на щеках. Поймав губами его язык, Рюдзаки улыбнулся — и сомкнул зубы. От болезненного укуса кончик задергало. В слюну втекла горячая кровь. Да что ты о себе возомнил?.. Но возбуждение напополам с гневом свело пальцы до одеревенения, когда мята смешалась с железом. Рюдзаки облизнулся. Зрачки в черных глазах ширились, будто вместе с леденцами он положил в рот марку. — Что ты творишь? Два выдоха столкнулись. — Нет?.. — наклонил голову он, глупо и насмешливо блестя глазами. На миг захотелось, чтобы, схлопнувшись, они не открылись. Но Рюдзаки в отличие от его глаз не был глуп: — Разве я ошибся в тебе? Где разжались зубы, частила болезненная пульсация. Лайт вытолкнул его язык изо рта и оттолкнул его самого. На кровать, куда он упал, не собранный, как шарнирная игрушка на фабрике. И это возбуждало до боли. Как никто и никогда. Настолько, что страх уколол прокушенный язык. Приподнявшись на локте, Рюдзаки облизал сухие губы и расстегнул на нем ремень. За что получил по рукам, но не остановился. Потянулся снова, задевающий все стоп-кнопки, плотоядный и опасный. Бледные губы приоткрылись для вздоха, член дернулся, пачкая смазкой кожу. Нет, ты не ошибся. Хочешь — получи. Выйдя из шлевок, ремень лег в ладонь. Чем не идея — как раз для таких, как Рюдзаки. В грудной клетке стучало дыхание, когда Лайт вплел пальцы во влажноватые волосы и потянул. Обернул снятый ремень вокруг выпуклости кадыка, закрепил и вдел край в пряжку. Безумно приятно и просто — безумно. Тем же безумием блестел поднятый на него взгляд. Это было впервые. Это не «Силиконовая долина». «Психо» — может быть. Где Мэрион Крейн тоже достает нож. Чтобы носить маску, ее нужно сбрасывать — ненадолго. Но она слетела сама, содравшись с кожей. Под ней прошелся язык. Рюдзаки дернул брюки вниз, скользнул ладонью по головке и потянулся за презервативом и смазкой. Глаза застало вспышкой удовольствия. Это нездорово. Но его не смущал ремень, затянутый на шее. И масок, как обуви — в отеле, он не носил. Когда прохладные скользкие пальцы тронули и раскрыли на пробу, Лайт крепче сжал его бедра коленями. От этого движения загорелось удовольствие, но большее — от вида черного обода поперек горла. Ремень захлестнул далеко. Рюдзаки хотел его трахнуть, но не мог дышать. Тем более — глупо смотреть и улыбаться. Пальцы проникли внутрь, рождая пульсирующее тепло. Его не хватало. Хотелось больше. Лайт намотал ремень на ладонь и улыбнулся сам: торжество переполняло легкие. В легких Рюдзаки иссяк воздух, когда полоса кожи пережала трахею. Утром нальются лиловым следы. — Может, это я ошибся? Хочешь трахнуть меня? — наклонился к нему Лайт. Пряжка уперлась в белый кадык. Уродливо красиво. Не выдержав, он нагнулся ниже и провел по нему кровоточащим языком. Слуха коснулся сдавленный хрип. Рюдзаки втолкнул вглубь пальцы по костяшки, раздвигая стенки, растягивая под себя. Он выглядел так, будто хотел проглотить его вместо мятного леденца или марки и растворить в желудке. Резкое движение стянуло нервы до предела. Из горла вырвался стон — в ответ. Хотелось раствориться и сжечь ему желудок. Тоже впервые в жизни. Пальцы выскользнули с хлюпающим звуком и подхватили с покрывала презерватив. — А ты хочешь меня задушить, Лайт? — прохрипел Рюдзаки, раскатав по члену латекс. Рука всё же дрогнула — мелькнуло мстительное удовлетворение. Невозможно ждать, тепло, разожженное пальцами, горело и требовало еще. Чтобы проглотил. Растворил. И сжегся до сквозных дыр. Лайт отпустил ремень, заставив сделать мучительный резкий глоток воздуха: — Нет, я хочу, чтобы ты меня трахнул. На этих словах взгляд зажегся безжалостным блеском. Сжав ладонью бедро, Рюдзаки наконец приставил член и вошел внутрь. Вдвинулся в один плавный, но жесткий толчок. От него вдоль позвоночника прокатилась судорога. Лайт захлебнулся воздухом и выжал его из горла Рюдзаки, затянув петлю обратно. В глазах заострилось — кислородное или другое, похожее — голодание. Пусть он бы хрипел и видел круги под веками, сбивался с ритма и мечтал откусить язык по корень. Правда мечтал — сияло в черных глазах. Плотный захват ремня доводил до дрожи. Не меньше, чем то, как Рюдзаки вздергивал бедра, трахая его. От жара впору было оплавиться и истаять. Ты ненормальный. Ты идеальный. Тебе нечем дышать. Лайт покачнулся на его члене, приподнимаясь и опускаясь, склонился ближе. Ребра склеились с ребрами. Рюдзаки задыхался, но не пробовал ослабить захват. Зато сам стискивал колени до синяков и скользил по лицу цепким взглядом. На бледном виске выступила испарина. Наверняка его причуды не ограничивались постелью и внешним видом. Наверняка его в детстве не принимали сверстники… Терпеть не могли. И эти мысли взбудоражили воображение так же, как та, где он задыхался на самом деле. Крики застряли в глотке. Лайт не мог сдержать ни их, ни рывки навстречу. От удовольствия сводило нутро и пальцы на ремне. Рюдзаки не боялся умереть с членом внутри него. Он чего-то вообще боялся? Не умереть и сдаться. Как и он сам. Это длилось вечность. Они трахались, как если бы от секса зависела жизнь. Когда колени затекли, Рюдзаки ловко поменял их местами, уложив лопатками на шелковистое покрывало. И врезался снова, до упора. И взглянул так, будто, обнажив и вскрыв мозг, трахнул бы и туда. Край ремня хлестал по груди. Бедра ударялись о бедра, вмешивая в помутнение боль. Пусть больно. Как угодно. Наплевать. Он двигался размашисто — хаотически, — вбивая в кровать. Было нужно это и больше. Внутри сжималось на каждый толчок, попадающий по нервным окончаниям. Они сплелись на постели примитивнейшим способом, которым можно взломать друг друга, но нецифровой мир вокруг сыпался и крошился. К концу голос ушел в хрип. Вжав Рюдзаки в плечо за ремень, Лайт обернул пальцы вокруг члена — и кончил. От оргазма в голове потемнело. Пара резких, выворачивающих движений — Рюдзаки последовал за ним, не желая отставать ни в чем. Его стон отдался в темной голове эхом. Выйдя наружу, он упал рядом. Сердце спешило восстановить ритм, который обрезало, как щелчком. Ни доли контроля внутри не нашлось. На языке горел след зубов, по бедрам разошлись беспорядочные следы ногтей, в глубине тела пульсировало. Лайт выдохнул через рот и откинулся на подушку. Никогда после секса он не был таким переполненным и таким ненапитанным. Под кожей не зудело раздражения, но — точно не кислородный — голод не давал покоя. На десять минут повисла тишина, ее прерывал один пульс в висках. После — тщательный душ, который уничтожил пот, слюну и сперму. После — Лайт, надев брюки, рубашку и застегнув ремень, от которого Рюдзаки задыхался, сидел в кресле напротив. Перед ними расположилась доска сёги. Шел ход за ходом. У них не было столиков комадай, поэтому резервные фигуры стали по правую руку. Забравшись с ногами на сиденье, Рюдзаки задумчиво приложил палец к губам. В одних джинсах, с наливающимися кровоподтеками на горле. Он брал с тарелки мандзю, откусывал и — лез к генералам теми же пальцами. Изучая его вместо доски, Лайт старался не усмехаться. Эти физические излишества вывели бы его из себя, но выводили другие. Собственные, которые он позволил и допустил. Партия подходила к концу. Половина фигур, которые отыграли роли, слетела с доски. Рюдзаки двигал свои, то захватывая пространство, то отступая. Сидел он беспокойно, будто мысли глодали его неутомимый мозг — ерзал, вздыхал, закусывал ноготь. Каждый ход давил по позициям. Изгибалась и вздрагивала линия атаки. Рюдзаки оказался не только опасным любовником, но и таким же оппонентом. Шагнув вперед, Лайт подобрался к его королю на череду ходов. В ладонь лег снятый дракон. Скоро они поблагодарят друг друга за хорошую игру и больше не увидятся. Это и тревожило, и успокаивало. Настороженность кусалась, шевелясь в груди. Подойдя к королю, Лайт отступил, но вернулся снова. Раз, другой. — Мы уже были в этой точке, ты повторяешься. Как я говорю, шах и пат? — безмятежно улыбнулся Рюдзаки, промокнув шоколадный крем с губ. Они изогнулись, как линия атаки. Лайт всё же не выдержал и усмехнулся. Ты шутишь? За кого ты меня держишь? Кто играл так, не просчитывался и не забывал правила посреди партии. Тогда в чем замысел? — Это сёги, а не шахматы, Рюдзаки, — тем не менее качнул головой он. — Здесь не бывает пата, мы играем до конца. Его неприятно поразило, царапнулось острым между ребер. Не спасало и то, что ставивший пат по обыкновению побеждал в партии. В голову ударила догадка: Рюдзаки тоже играл не в шахматы и не в сёги — с ним. В странную запутанную многоходовку, правила которой неизвестны. Поддерживать его в этом — всё равно что под конец турнирной игры идти фейсчекать куст, где может ждать вражеский стак. За движение платишь жизнью. Рюдзаки медленно облизал пальцы от шоколада и взялся за ладью. На шее кровоподтек почернел некрасивым ободком. — Что ж… — Казалось, он ни на секунду не удивился. — До конца так до конца. В очередной раз не сдержавшись, Лайт потянулся и провел пальцами по ободку — ошейнику — от ремня. Шах и пат? Нет. Победа или поражение.

***

За полтора дня до финала Лайт отправил L — Рюдзаки — его лицо с видеозаписи и ссылку на анонимную комнату в голосовом чате. Чтобы обезопасить себя, пришлось тоже установить голосовой модификатор. За шантаж положена дисквалификация с этого чемпионата — и всех будущих. Но в гневе потряхивало так, что впору было впечатать кулак в клавиатуру. L не просто ублюдок, он сталкер и безумец. Поехать в Японию, чтобы переспать с капитаном команды соперников перед финалом — это ненормально. Бред. Абсурд. Он поплатится. Поэтому Лайт проверил забытую камеру и, обнаружив запись, вырезал пару кадров с его лицом. Лицом привлекательным и отталкивающим. Лицом, на котором осунулось возбуждение, лоснясь в иссиних впадинах под глазами. От одного его вида передергивало. Кадры ушли на электронную почту, указанную на YouTube, и теперь в созданной комнате раздался короткий сигнал подключения. L. Появился спустя десять минут, будто этого и ждал. На экране всплыла литера никнейма. — Здравствуй, Лайт, — прозвучал знакомый голос. На этот раз он говорил на английском — без единого фильтра. Уколов насмешливой открытостью, слова достали вглубь и отразились в эхо. — Что тебе нужно? L не стал и скрываться. Но тогда, пока сидел в кресле напротив, он проиграл, сдав короля, — теперь сдаст чемпионат. Нужно уничтожить тебя. Сдавить твое горло и выжать из него кислород, чтобы ты не дышал. Никогда. Вместо этого Лайт стиснул край стола: — Что мне нужно?! — он сам был весь гнев, и слова, которые прошли через обработку, не спрятали звенящей интонации. — Ты следил за мной, ты специально приехал в другую страну, чтобы найти меня и переспать со мной. Я знаю, что ты это сделал. Я был у тебя на стриме и всё понял. Ты просто сумасшедший… Ты сталкер и извращенец. Механический голос перекрыл живой. Они поменялись ролями, будто стояли на игровой стадии выборов и банов. В столешницу впились ногти. Если это всё ещё «Психо» — то переснятый у них, в Японии. Например, Такаси Симидзу. Разразилась тишина. L замер в паузе — и вдруг зашелся тихим презрительным смехом, который ударил сквозь наушники. Искры помех прокатились по барабанным перепонкам. В голове сложилась картинка: вот вздрогнул острый кадык, отзываясь вибрацией. Поперек выделилась потускневшая линия. Всё. Ему точно конец. — Сталкер? Но, Лайт, это не я смотрю твои стримы и вспоминаю секс, который у меня был неделю назад, — он вздохнул, как натуралист, которому задали вопрос, чем один вид мотылька отличается от другого. Если проще обоих надеть на булавку. — Всё, что мне нужно, я увидел. А что нужно тебе? Чтобы ты не дышал — по-прежнему. Лайт разжал руку и поправил микрофон. Где давил угол стола, кожа побелела, по ней скользнул разряд. Они не начали игру, но игра началась сама. — Ты проиграешь. Ты сделаешь такую ошибку, в которую все поверят, и отдашь нам победу, — потребовал он, пока в груди сворачивалось в клубок торжество. Вот что на самом деле возбуждало — скорое поражение L. То, что он, дойдя до вершины ТОП-300 на EUW, балансировал, прежде чем рухнуть вниз. И он рухнет. — Иначе в сети появится твой деанон. Я не знаю, ты правда работаешь на какие засекреченные структуры или что еще, но ты ведь не хочешь, чтобы твое лицо увидели? Оно, пойманное в камеру, напоминало лицо горгоны Медузы, которое успели срубить вместе с головой. От этого ее глаза не переставали источать опасность. Потрогав микрофон, L протянул: — Интересно… Ты так боишься проиграть мне? В голосе прорезалось откровенное любопытство. Как будто мотылек проткнул ему хоботком большой палец, который он прикладывал к губам. Но он — в его руках, петля стянулась во второй раз. Под маской собственное лицо сводило от судорожной улыбки. Если ее снять, L тоже обратится в камень. Это правда, они похожи. Лайт дернул уголком губ: но только что он победил в другой, не чемпионатной игре — пережал горло, снял голову и выпил последнее дыхание. За волосы прикрепил над кубками. С нового сезона L ему не соперник. — Я ничего не боюсь, — Лайт прислонился ровной спиной к креслу. — Просто отдать игру, даже не поборовшись за победу, куда более унизительно. Ноль-один. — Хочешь меня унизить? — Хочу. — А я думал, что ты всё же хочешь меня придушить… — желчно напомнил L. Один-один. Счет не имел значения. Ремень на его перебитой шее застегнулся и сжал до упора. Поелозив пальцами по микрофону, он выпустил его: — Ну хорошо, я понял, Лайт, если я не поддамся, ты меня раскроешь. Скриншоты разойдутся по сети, на порталах игровой индустрии выложат статьи с громкими заголовками. Кто-нибудь сделает продвинутый поиск, найдет имя и фамилию L. От анонимности ничего не останется. Он не обвинит его — если не хочет стать звездой порноскандала. Как просто всё оказалось… Скучно просто. Бросив взгляд на часы, Лайт подобрал их со стола и надел на запястье. Пора ехать в аэропорт Ханеда. Через день пройдет финальная серия игр, которая определит лучшего. — Да, именно так, — подтвердил он, закрыл ремешок и навел курсор на кнопку «отсоединиться»: — Ты поддашься, я возьму финал. Если понял, тогда до встречи в игре. Комната свернулась в один клик, не дав L возможности ответить. Это был предел его возможностей. Там, за неким рабочим столом в некой квартире или доме. Он остался позади. Даже жаль, что не получится увидеть его глаза после трех заявленных раундов, когда пригласят на награждение. Эта жалость дернулась и затихла. Выключив компьютер, Лайт вызвал такси, взял вещи и погасил свет. Правильная тройственность восстановилась. Впереди ждали не победа или поражение. Победа.

***

В день финала Лайт рассуждал для ведущего о мете игры, ловил прицел камер, приобнимал Мису и Такаду — не сжимая ладоней, как вежливый актер, делающий фото с фанатками. К ним подходили спонсоры, чтобы оставить контакты. Их желали и ждали в студии. И команда готовилась там появиться. Вокруг сверкали вспышки, звучали взбудораженные голоса. Это было мероприятие с микрофонами и петлицами, с Evian в прозрачных стаканчиках, с аплодисментами за кадром, будто они медийные лица, которые приехали на конвент. Лайта снимали, пока сам он не снимал маски. Рядом с ним вилась Миса, одетая в ярко-красное платье, — его поддержка. Камеры хватали ее, как она и привыкла за долгую модельную карьеру. Такада в ответ поджимала подкрашенные губы. Лайт притворялся, что не видел, — обращался с вопросом о ком-нибудь из посетителей к Миками. И тот принимался отвечать. От коридора до организаторского стола метался Мацуда, их последнее пополнение. У него сломался микрофон. Команда из одной страны — не самая частая практика. Как и команда с девушками в составе. Наблюдая за ними как капитан, Лайт улыбался холодно и незаметно. Он подобрал себе тех, кого хотел. Победа заведомо отошла им. Куда более заведомо, чем можно предположить. После вступительной конференции они ждали, пока такую же конференцию закончит команда соперников. Но те задерживались. За дверью играла фоновая мелодия. Ведущие подогревали тех, кто собрался, чтобы посмотреть на них в режиме реального времени. Не считая официальной онлайн-трансляции. Сейчас они встретятся с командой L, ответят на пару вопросов друг о друге — о мертвых хорошо или ничего — и разойдутся по двум комнатам, где сядут за компьютеры. — Все готовы, проходите, — позвала подошедшая ассистентка, шагнув к двери, и открыла ее. — Удачи вам! «GL HF», — как говорилось. L непременно напишет эти слова в общем чате. Что ж, Лайт ответит ему: «ty». И это будет не актерская вежливость — оскорбление, чтобы врезать под дых. В глаза бросился яркий свет, который вычертил круглую сцену и ведущих с планшетами. Экран за ними крутил название «League of Legends World Championship — Endgame». Эндшпиль. Хорошее слово. Эхом разнеслись громкие аплодисменты. От них вскружилась бы голова, не будь это заслуженно от первой до последней игры. Лайт замер, не дойдя шаг до сцены. — Встречаем наших финалистов! — объявил ведущий. На экране вспыхнули их никнеймы. — Сегодня у нас за первое место и два миллиона долларов сразятся пять Претендентов Европы против пяти Претендентов Кореи. Три раунда до двух побед. Достойный финал, решительное противостояние! Прошу, присоединяйтесь к нам. Первыми загорелись мини-прожекторы с их стороны. Подав руку стоявшей позади Мисе, Лайт проследовал по ступеням наверх, приподнял ладонь, приветствуя зрителей. Коротким кивком поклонился ведущим. Пять фотографий собрались в пиксели на экране. Взмахнув ладонью с планшетом, второй ведущий остановил их за пару шагов до центра. Там свет горел ярче. Внимание окутывало со всех сторон, откуда доставали чужие глаза. Под фотографиями заструились имена, от них зарябило под веками. Ни одного изображения L — но кадр, где он кончал, лежал на домашнем компьютере. В голове отдавалась музыка, которой заполняли паузы. Ведущий терял нить речи и подхватывал, как в шоу Бенни Хилла. Перечислял их взятые турниры и улыбался, показывая зубы. Не сказать, что вежливо. — Я приглашаю встретиться наших финалистов, — подхватил отпущенную нить он — разбил очередную паузу: — Прямо сейчас! Давайте поприветствуем нашу вторую команду. Сейчас. Момент истины. Пустив настойчивые блики под ресницы, Лайт сделал еще шаг и застыл на месте: на секунду его сковало. Их выходило не четверо. Пятеро — столько силуэтов упало на стену. Они побледнели и вытянулись, а после превратились в фигуры — на доске — у двери студии. До лопатки дотронулись пальцы Мисы. От этого перетряхнуло, как от разряда. В зале прокатился гул, и каждый удар ладони о ладонь попал под рубашку и под кожу. Под маску. L. L здесь, L приехал лично. Не может быть. Но он вышел, поднялся на сцену, одетый в знакомые потертые джинсы, свитер и кроссовки. Не дойдя пару шагов, встрял — как пришелец из другого мира. Ладони лежали в карманах. Скривленные плечи округлились в полудугу, которую не выровнять до прямой. В зал он не посмотрел, зато нашел взглядом его — и улыбнулся уголками губ. От этой улыбки в ребрах похолодело. Невозможно, L не мог приехать, он хранил свою чертову анонимность три года. Но он приехал, открылся сам. И сделал это так легко, виртуозно, будто это тоже показалось ему забавным. След от ремня выделялся полупрозрачной линией. Шантаж не сработал. Они будут играть по-настоящему, и в венах вдруг разлилось нетерпение. Как допинг. — Капитаны команд, Кира и L, вы можете выйти к нам! Позади, не удержавшись, ахнула Миса — L ни разу не видели, никто, кроме него. Поправив лацкан пиджака, Лайт вгляделся в полосу на шее. В голове угасли все звуки, от шума в зале до голосов ведущих. Мерцали на экране анимированные никнеймы, за спиной зашептались свои. Все ждали от них чего-то. Что они обменяются парой бессмысленных фраз, или помашут в камеру, или вцепятся друг другу в глотки. Совладав с собой, Лайт сделал шаг навстречу L — и протянул руку. У висков стучало. L протянул ему свою в зеркальном жесте. Они сошлись лицом к лицу, маской к маске. Они будто трахались на глазах у сотен тысяч человек со всего мира, и это доводило до полуобморочного гнева. До такого же восторга. Но вместо того чтобы сорвать свою маску, Лайт поправил его — на нем. Теплая ладонь захватила пальцы в рукопожатие, стиснула до боли. Так, что не осталось сомнения: секунда, и хрустнули бы кости. И та ассистентка побежала бы вытирать за ними кровь с блестящего пола. L держал Лайта за руку, Лайт — метафорически — держал его за горло, на котором выцвела красная полоса. Они застыли, поглощенные этим и друг другом. Хотелось по-настоящему поглотить. Хотелось пережать ему трахею. Хотелось переломать его тонкие пальцы в ответ. И больше никогда не испытывать скуки. Потому что L, безжалостный, дотошный, извращенно любопытный, вызывающе странный, не даст ему скучать. Вместо него с высот рухнула возвращенная тройственность. Под аккомпанемент сердца Лайт выпустил его руку из руки, и L вытер ее о джинсы. Это немедля запротоколировали передняя и боковая камеры. Среди публики взорвались новым грохотом аплодисменты. Вот ублюдок. Лайт кивнул и улыбнулся в ответ: наверняка ты в меня влюбился. Иначе это не объяснить. За ним остановились N, M, A и BB, его команда. Трое — из Британии, один — из Германии. Нэйту Риверу, который вышел последним — на голову ниже сокомандников, — было всего пятнадцать, если верить интервью. Все они проследовали под камеры и расселись на диване. Лайт тоже вернулся к своим, занял место. По правую руку поправлял починенный микрофон Мацуда, левая — легла на подлокотник. — Отлично, отлично, обе команды с нами! — продолжил первый ведущий, скользнув глазами по планшету. — И сейчас мы перейдем к вопросам! Вопросы… Он понятия не имел, не представлял, какие стоило задать. Что ты скажешь о тактике своих соперников? Спал ли с тобой капитан противоположной команды? Было ли это частью его тактики?.. Идеальна ли она, как и он?.. L невозмутимо стянул кроссовку с босой ступни и поставил ее на диван: да, тысячу раз да. Поставленными голосами прочли превью ведущие, три камеры откалибровали прицел на сцене. Сидя под ним, Лайт затаил дыхание. Пока они не разошлись по комнатам, но игра успела перевернуться. В зале то и дело взрывались, оглушая друг друга. Взрывались и пятна света под веками. А L сношал его мозг одним присутствием, положив небрежную руку себе на колено. Приехав не за победой, а за ним. Но он, как и победа, ему не достанется. Это не «Психо». Это документальный фильм о нем — если бы актеры устроили поножовщину за кадром. Перед вопросом на экран вылезла статистика зрительских ожиданий, пятьдесят на пятьдесят. Проценты стали вровень. — Что скажешь, Лайт? — L вдруг наклонился через подлокотник, прикрыв микрофон рукой, — и спросил первым: — Шах и пат? Рукав задели цепкие пальцы. Лайт поймал его взгляд и содрогнулся — от предвкушения. Тогда, на стриме, это была не случайность. Кто играл так, не просчитывался и не забывал правила посреди партии. Он их задавал. Это подстегивало желание — победить и желание — его, выравнивая чаши весов. Может, они обе переполнились до краев. Может, они сплавились в одну. По венам кровь побежала быстрее, чем строчки — по экрану. Лайт отодвинул ладонь от его, поправил рукав и кивнул: — Да. Шах и пат.