История одной смерти.

Дома от Данте, моего парня, меня ждала длительная и утомляющая тирада по поводу того, какая я безответственная и каким чудом мне выдали водительские права. Утром следующего дня отвезла машину в ремонт, при этом заплатив большие деньги за помывку бампера от крови. Пришлось придумать трагическую историю о сбитой собаке на улице Дрим. Всего за пару сотен долларов люди готовы поверить во все, что угодно, даже не сдавать тебя полиции. Я взяла небольшой отпуск и решила провести его на озере в штате Оклахома. Конечно, тогда я еще и подумать не могла, как близко смерть подобралась ко мне и уже готова заключить меня в свои объятья. Взяв мамину машину и, загрузив в багажник еду, я попрощалась с Данте и отправилась за границу Сан-Франциско. В голове роились кучи мыслей, одна безумнее другой, а в это время в магнитоле звучал голос чарующего и завораживающего «Вампира Лестата»: Мать и Отец, в молчаливом покое Мы Ваши дети стоим у Вашего трона. Внемлите мольбам, помогите беде, Своим детям о боги подземных глубин. Почему-то эти слова дарили необычайное спокойствие и мир. Хотя смысла их я совсем не понимала. Кто такие Мать и Отец, и почему Лестат так сильно жаждет, чтобы о них узнал весь мир? Этот парень настолько вошел в роль, что совсем перестал показываться при свете дня. Кто знает, может, он поступает правильно, выйдя на свет, он разрушит все представление о себе и вампирах в целом. Хотя, что может быть лучше для подобного ему, кроме фальшивой репутации. Музыка в магнитоле то громко кричала, сопровождая его рычащий голос, то опускалась до еле уловимых ноток. Потом запела скрипка. Кто бы мог подумать, что рок-певца могла сопровождать скрипка. Ее мелодия была столь нежна и невинна, что пробежала по телу. Но было в этой музыке что-то еще, что-то мистическое, потустороннее. Эти звуки проникали в самое сердце, задевали душу и будоражили воображение. Я на мгновение закрыла глаза, и передо мной сначала совсем туманно, а потом вполне явственно предстали египетские пирамиды. Два человека на троне в золотых одеждах с белоснежной кожей. Вокруг них толпы людей с простертыми к ним руками. Жертвенные костры вокруг храма и мертвые тела вокруг них. Запах паленой кожи и волос так реально ударил в нос, что меня затошнило. Что бы это могло быть? Картинка рассеялась и перед моим взглядом снова появилась трасса с бегущими навстречу машинами и пролетающей мимо пустыней. К вечеру я добралась до озера. Данте я не могла бы взять с собой, да и не хотела, сейчас мне, как никогда, необходимо было побыть одной. Напевая под нос навязчивые песни, я приготовила ужин и приняла душ. В каждой комнате у меня горел свет, я ненавидела темноту и чувствовала себя неуютно в сумерках. В восемь часов вечера раздался звонок в двери. Это показалось довольно странным, так как в округе было только два дома, мой и второй, занесенный забором трехэтажный, дом похожий на дворец. Его хозяина я никогда не видела, и, тем более, гостей у меня здесь тоже никогда не было. Завернувшись в теплый длинный халат и обмотав голову полотенцем, я открыла дверь. Возможно, мой вид и мог бы обидеть гостя, но мне было наплевать. На пороге стоял мужчина довольно приятной и доброжелательной наружности. На вид ему было около сорока лет. Белоснежные волосы лежали на плечах, а в серых глазах блестел озорной огонек. В руках он держал бутылку красного вина и корзину с фруктами. Он очаровательно улыбнулся. - Добрый вечер. Простите, что побеспокоил Вас, но я здесь уже давно в полном одиночестве, и рад был бы завести новое знакомство. Мое имя Мариус. - Вечер добрый, конечно, если вас не оскорбит мой вид, я никого сегодня не ждала… Но, конечно, проходите. Я провела гостя в гостиную, где приветливо потрескивал огонь в камине. Мариус устроился в высоком кресле возле огня, я разложила фрукты и поставила бокалы на кофейный столик. Только теперь, при полном освещении, я разглядела, как ярко светятся его глаза и кожа сияет, поглощая свет огня. Бутылка вина, принесенная Мариусом, выглядела очень старой, я с трудом разглядела дату, 1897год. Он заметил с каким изумлением я всматриваюсь в обертку и улыбнулся: - Не очень хороший год - засушливый, но это не помешало Новому Орлеану создать безупречное вино. Я скептично вздернула брови: «Что он несет?». - Откуда Вам это известно? Он разлил вино по бокалам, у него был кроваво-красный цвет. Ну, почему именно сейчас? Вдруг перед глазами снова появились картины. Горящие костры, а в них корчащиеся от боли жертвы. Приступ тошноты подкатил к горлу, и дрожь поразила тело. Моя рука, которая до этого мирно лежала на подлокотнике, теперь крепко его сжимала. Да так, что побелели костяшки пальцев, а обивка затрещала. Как вдруг, я почувствовала его прохладную и нежную ладонь на своей руке, и дрожь прошла так же внезапно, как и началась. - Успокойся, Эстель, такое бывает. Возможно, в твоей жизни что-то случилось, что действует на тебя подобным образом? Ты можешь со мной поделиться. - Откуда Вам известно мое имя? Я же не говорила. - Это просто - почтовый ящик у входа во двор. На нем не только твое имя, но и фамилия. «Какой странный, но довольно милый. Эстель, что за глупые мысли, а ну вернись в реальность!», - уговаривала я себя. Мариус в это время задумчиво смотрел в огонь. Из кухни доносились приглушенные голоса Лестата и его группы: Услышь мои слова И прости, что посмел Выдать создателя тайны. Акаша и Энкил, возьмите меня, Смерти в объятья отдайте. Теперь это был голос Мариуса, он звучал задумчиво и немного грустно. Я вопросительно посмотрела на него. - Сотни раз уже слышал эти песни, но каждый раз задевает, как в первый, – объяснил он. - А вы поклонник творчества Лестата? - Не то, чтобы поклонник, просто другого выбора нет, хотя слова этого юнца не лишены смысла. - Не лишены смысла? По мне, так это сущий бред. Как можно это понять… Акаша и Энкил… - Видимо, ты не очень хорошо знакома с культурой Древнего Египта. Акаша и Энкил были его первыми владыками, теми, кто отвернул египтян от каннибализма и научили земледелию и скотоводству. - Ну а Дети Тьмы? Какое это имеет отношение к царю и царице Египта? - По легенде они были первыми вампирами, а Дети Тьмы это уже все остальные вампиры. - То есть Вы верите в подобную ерунду? – я отпила вино и терпеливо сложила руки на коленях. Мариус загадочно улыбнулся и поставил бокал на стол. - В этом мире все возможно, если ты чего-то не видишь, не значит, что этого нет, – где-то я уже слышала это высказывание, только вот где? Не могу вспомнить. Мариус ушел в полночь. Он видел, что я устала, но мне было приятно и интересно его общество. Он спрашивал меня обо всем: о моей роботе, о семье… Знаю, что мне стоило бы вести себя поосторожнее, но мне не хотелось. Он был первым человеком, с которым я чувствовала себя так легко и спокойно. Он, в свою очередь, рассказывал мне о себе. Мариус был художником, днем он отдыхал, ночью работал. У него был огромный трехэтажный дом с конюшней и домработниками. Жены и детей у него не было, все потому, что он часто переезжал. Мы проводили вместе целые вечера и ночи. Я старалась приспособиться к его образу жизни, днем спать, чтобы не кунять ночью. Он был прекрасен во всем. От движения бровей, до походки. Он ходил довольно легко и мягко, но в то же время тяжело и устало. Еще меня привлекали его ногти, они были почти стеклянные. Я старалась не обращать внимания на все странности, связанные с ним. Например, его манера разговаривать спокойно и с расстановкой, в то время как я в вихре эмоций могла начать тараторить с неудержимой скоростью. Его воспитание было не таким как мое, его размышления о безмерной ценности человеческой жизни, о вечности и о необъяснимых явлениях были кладезью разного рода информации. Однажды он пришел ко мне в семь часов вечера. В это время я была в бассейне во дворе дома. День выдался жарким, поэтому теплая вода под лучами уходящего солнца была особенно приятна для тела. Я даже не слышала, как он вошел. Я лежала на спине, закрыв глаза, как почувствовала на себе тяжелый взгляд. Мариус стоял возле бассейна и слегка улыбался. Я вышла и, надев халат, подошла к нему. На нем была белая рубашка, расстегнутая на половину, и черные брюки. На лице у него была грустная улыбка, а глаза печальны. Я никогда раньше не видела его таким, к тому же это был мой последний вечер, на следующий день я должна была вернуться домой. Я прикоснулась мокрой рукой к его щеке, и меня будто парализовало, я даже шелохнуться не могла. Его кожа была такой холодной и твердой, будто я прикоснулась к мрамору. - Я тебе все объясню, но не сейчас, позже. Сначала ты мне объясни, что случилось. Я впала в такой ступор, что он обнял меня и, проведя в дом, усадил в кресло. Конечно же, я понимала что именно он хочет узнать, одного я не понимала – как? Неужели полиция все же взялась за это дело? Неужели им уже известно кто это сделал? В любом случае я не имела права скрывать все от Мариуса. Он приготовил мой любимый зеленый чай с лимоном и сел около меня. Тело пробирала дрожь, а в комнатах больше не звучала музыка, ни для кого. Я тяжело вздохнула и собралась с духом, по крайней мере мне так показалось. Мариус внимательно на меня смотрел. - В общем все произошло так… И я поведала ему все без утайки: про аварию, про мертвую женщину и про то, как я сбежала. Я объяснила ему, что это была случайность, что она сама бросилась под машину. Я не плакала и не била себя кулаком в грудь, я даже не чувствовала жалости к этой бродяге. Мне было плевать, почему она жила на улице и что заставило ее покончить жизнь самоубийством. Я знала только одно - та женщина разрушила жизнь себе и мне. Я прокручивала в голове целые сценарии самоубийств, желая, будь она жива, предложить ей любой на выбор, только бы я не была в это замешана. Мариус внимательно слушал, я потом сказал: - Та женщина была больна, на последней стадии туберкулеза. Поэтому она и бросилась под машину. - И что, какое это отношение имеет ко мне? Да, и откуда тебе это известно. - В газете писали. У нее была открытая форма, так что, если он умерла сразу, то это хорошо, но если ты к ней приближалась, когда она была еще жива, то ты могла заразиться. - Хм, к чему эти разговоры, я не приближалась. И почему же меня не арестовывают? - Им не до этого сейчас. Полиция не будет расследовать самоубийство больной бродяги. Это не важно, на фоне концерта Лестата, – Мариус подал мне чай. Я сделала большой глоток и почувствовала, как теплая жидкость разлилась по телу. - Еще одно. Мне пора уезжать. - Что? Надолго? - Я не знаю, скорее всего, навсегда. «Вот и все. Вот конец нашим вечерам. Неужели он испугался?». Ужасные мысли посетили мою голову. Я же прикасалась к ней, и умерла она на моих руках. Я вполне могла подхватить эту болезнь. Перед глазами появилась картинка, как Мариус возвращается домой и несется принимать душ, а потом наспех собирает вещи и покидает дом. Видимо, Мариус заметил мое разочарование, потому что он встал и подошел ко мне. Он заботливо обернул меня в плед и прижал к своему широкому холодному плечу, он нежно гладил меня по волосам и целовал в лоб. Слезы так и душили меня, а адский крик грозился вырваться наружу. Я пыталась взять себя в руки. Слеза слетела с ресниц и упала Мариусу на ладонь. Он не прекращал обнимать и покрывать поцелуями мой лоб, щеки и глаза. Это были не поцелуи влюбленных, а поцелуи заботливого друга, который разделяет мою боль и страдания. Но чем больше он меня обнимал, тем больнее мне было представить разлуку, и тем больше я злилась на него. Внезапно меня накрыла волна необъяснимой злости. Я вырвалась из его рук и оттолкнула в сторону. Мариус озадачено посмотрел на меня. - Ты собрался уходить, так иди! Убирайся! Считаешь, я не знаю, что ты думаешь, не знаю, что ты боишься? - Эстель, прошу тебя, это не так, дело не в тебе. - А в ком? Нет, дело в тебе! - Я давно переезжаю с места на место, так должно быть, это моя судьба. Я не могу тебе всего рассказать. - И мне нечего тебе сказать! Убирайся! И еще одно, я ни о чем не жалею, и не перед кем мне извиняться. Если бы та проклятая бродяга попалась мне еще раз, я бы сбила ее еще, – это были мои последние слова, которые я в порыве злости и отчаяния прокричала ему. Потом Мариус встал и подошел к двери. - И я не о чем не жалею, – он сказал это так грустно и печально. Потом бесшумно, словно призрак вышел и навсегда исчез из моей жизни. Обессилив, я упала на деревянный пол и разрыдалась. Я закричала так громко, как могла. Что еще хуже, никому я не могла довериться, так как Мариусу. Даже с Данте у меня не было таких теплых отношений. И вот, все кончено. Все-таки я должна была взять себя в руки и начать собирать вещи. О чем я думала, это не могло длиться вечно. Не могу вспомнить, сколько времени я провела на полу, рыдая в сжатый в руках коврик. В душе была такая пустота, словно невидимые лапы что-то вырвали из груди. Странная легкость, угнетающая и страшная. Пройдет немного времени до того момента, когда я пойму, что жизнь - это мука, которая не стоит того, чтобы за нее бороться.